Беглец (Управдом 5, весна 1929)

Глава 9

Глава 09.

29/03/29, пт

— Так ты, значит, по спичечным делам служишь? — молодой парень, назвавшийся милиционером, держал в руке карандаш, но ничего не записывал.

— Да, — Сергей поёрзал, простреленный бок тянуло, но терпимо. А вот с головой была беда, клонило в сон, и круги перед глазами вспыхивали, хотя ей он не ударялся.

— Это как же ты Кандугловку с нашей артелью перепутал?

— Да я уже говорил тебе, что не перепутал, возница, Герасимом зовут, сказал, что лошадь устала, и что сюда ближе будет, чем ещё двадцать вёрст ехать. Думал. до Кандугловки не дотерплю, уж больно много крови потерял, вот и попросил его здесь высадить. Так он свернул, часть пути проехал, а потом, как я из саней вышел, взял, и удрал.

— Герасима я знаю, он как войны контуженый вернулся, так с придурью, но места здешние как пять пальцев знает, до тракта тут и вправду не меньше пятнадцати, только почему на дороге высадил, не пойму. Видать, не показался ты ему, или надумал себе чего.

— Бревно там валялось, — вздохнул Травин, цепляясь за реальность и стараясь не отключиться, — так что, сможет меня кто в Кандугловку довезти, как оклемаюсь? Деньги есть, я заплачу, не обижу. Может дня через два.

— Про деньги мы осведомлены, — кивнул собеседник, перед ним на столе лежали бумажник Сергея, удостоверение, томик Хэммета, обрез и револьвер, — ну а как соберётесь, найдём кого-нибудь. Да ты не беспокойся, успеешь ещё.

— Ничего, я не тороплюсь, — Сергей широко зевнул. — Заканчивай уже с вопросами, по второму кругу идём. Будь человеком, дай отдохнуть.

Человека в фуражке звали Григорий Гринченко, или, как он сам себе назвал, Гриша, и милиционером он не был. Милицейский участок находился в Кандугловке, однако, как сказал Гринченко, при нужде оттуда было не дозваться, и народ поручил ему быть местной милицией. Поэтому Лавр носил армейскую фуражку и наган, а ещё сам назначил себе помощника, который обходился красной ленточкой, приколотой к вороту линялой гимнастёрки, и двустволкой. Допрашивал он Травина бестолково, но видно было, что Григорий своим положением гордится и очень старается соответствовать.

Сергей прекрасно понимал происходящее с точки зрения местного жителя. Из леса появляется человек с оружием, в пропоротом тулупе, с раной в боку, который по документам всего лишь спички заготавливает. Чужаков не любят нигде, особенно тех, кто что-то замышляет, поэтому такой пришелец неизбежно вызовет подозрение. Сергей скрывать большую часть правды не стал, рассказал, что сбежал с поезда, на который напали грабители, увидел сани, заставил возницу себя отвезти подальше, а поскольку до ближайшей станции ехать далеко, то решил, что по тракту до того же Убинска быстрее доберётся, а там уже восстановит плацкарту, благо старая осталась. И ехали они с Герасимом в Кандугловку, только с лошадью проблемы вышли, и Травин почувствовал себя совсем худо, так что решил в ближайшее селение свернуть. Выходило более-менее гладко, по крайней мере, Гринченко недоверчивым выглядел только поначалу, а потом успокаивался.

Будь здесь окружной город, например, Барабинск, с подотделом милиции и окружной прокуратурой, а него, Сергея, уже взялся бы следователь, но в обычных деревнях никаких милиционеров и прокуроров не было, один участок обслуживал десятки, а то и сотни квадратных километров. Новости о попавшем в засаду поезде эти участки получат уже завтра утром, телефонограммой или по телеграфу, вместе с его, Травина, описанием. В первую очередь станут искать на железнодорожных станциях и в больницах, пока найдут Герасима — пройдёт ещё три-четыре дня. То, что искать будут, Сергей не сомневался, как-никак, возле поезда валяется убитый чекист, и ещё один — в самом поезде, а милиционеры, те, которые его подстрелили, и свидетель-проводник подскажут, кто это сделал.

За несколько дней он отлежится, оклемается, рана-то пустячная, да и крови вытекло не так чтобы много, и тогда доберётся до тракта, только не до Кандагуловки, а где-нибудь рядом — двадцать вёрст, это три часа быстрой ходьбы, плюс ещё время, чтобы в темноте село миновать. По Сибирскому тракту наверняка движение оживлённое, путь ещё не развезло, документов, как на железной дороге, никто не требует, вот там он и найдёт попутку, а на ней доберётся до большого города. Например, до Ново-Николаевска, где живёт полторы сотни тысяч человек, там затеряться — пара пустяков. Ну а уж оттуда до нужного места он доедет, хоть на перекладных. И пусть это будет не так быстро, как на курьерском поезде, время у него, Травина, ещё есть, целых две недели.

То, что он очнулся живым — уже удача, без сознания Сергей провалялся минут пятнадцать, за это время вполне могли прикончить и обобрать, но нет, в себя пришёл, когда его заносили в каменный дом возле церкви, немногословные мужики, рослые и крепкие, положили Травина на лавку в выбеленной комнате с двумя окнами и шкафом со стеклянными дверцами, ещё через некоторое время пришёл врач, точнее, тот, кто на селе исполнял обязанности лекаря, вытащил пулю, засевшую неглубоко, и аккуратно Сергея заштопал. В движениях эскулапа чувствовалась сноровка, вопросов лишних он не задавал, сделал своё дело, и ушёл. А ещё через час, когда Травин немного поел и даже подремал, пришёл Гриша со своим допросом.

— Так что мне, здесь переночевать? — Сергей похлопал ладонью по лавке. — Я привычный, без претензий.

— Нет, найдём тебе место попригляднее, — Григорий пододвинул в его сторону бумажник, удостоверение и книжку, — оружие пока себе оставлю, потом сдам куда следует. То, что вы, товарищ, бандитов не испугались, это хорошо, только сам знаешь, нельзя без разрешения.

Травин мог бы возразить, что у самого Григория на револьвер разрешения наверняка нет, но делать этого не стал — ссориться с самозванным представителем власти из-за такой мелочи он не хотел. В комнату заглянул тот самый врач, что его штопал, при виде него народный милиционер подтянулся. Ростом лекарь был не ниже Травина, и в плечах почти такой же, массивный подбородок был гладко выбрит, на носу блестели круглые очки в золотой оправе.

— Вот, закончили беседу, дядя Петя, то есть Пётр Лаврентич, товарищ всё рассказал, от бандитов спасался, пулю ухватил, а теперь вот отлежится денёк, и по своим делам, — доложил Григорий.

— Это хорошо, — врач подошёл к Сергею, оттянул ему веко на левом глазу, потрогал лоб, пощупал пульс, — организм крепкий, молодой, на фронте с такими ранами в атаку шли и германцев на куски рвали. Вам, товарищ, повоевать довелось?

Сергей кивнул.

— Значит, привычные. Давай-ка, Гриша, как встать сможет, его к Сазоновым, скажи, чтобы накормили товарища Добровольского, и бельё чистое дали, а в баню ему пока нельзя, шов разойдётся. И передай Мухину, что у нас новый едок, крови много потерял, печёнки ему надо полфунта, пусть пришлёт. У Сазоновых дочка в войну за ранеными ухаживала, медсестричка, знает, что делать. Только, Сергей Олегович, гостеприимство, оно вещь хорошая, да заплатить придётся, люди за труд должны вознаграждение получить.

— Сколько? — Травин внутренне усмехнулся, похоже, тут на незваных путешественниках наживались. Но, похоже, ошибся.

— Еда-то у нас, почитай, общественная, при нужде всегда делимся, за это не возьмём, да и грех путника не накормить. А вот Сазоновы постирают вам, одёжку починят, опять же, уход нужен какой-никакой, дадите за день три рубля, и будет с них. Не жалко денег-то?

— Для хороших людей и за дело — никогда, — кивнул Сергей, и тут же пожалел, голова закружилась до тошноты. — Вам сколько за труды?

— Помогать страждущим — моя обязанность, — строго сказал дядя Петя, — Советское государство конституцией определило бесплатную медицинскую помощь всем нуждающимся. Отдыхайте, а как

Встать он смог через полтора часа, и то с помощью Гриши. Солнце за окном клонилось к закату, подсвечивая тающий снег, людей на улице не наблюдалось, зато, когда они вышли в коридор, за закрытыми дверьми по соседству слышалось пение.

— Детишки занимаются, — пояснил милиционер, — на круг ребятни с полсотни наберётся, три дня в неделю по семьям помогают, а четыре — учатся, учительница у нас новая, из города прислали, старается. Да вот она.

Им навстречу шла черноволосая совсем ещё молодая женщина в красной косынке и белой рубахе. Свободного покроя юбка почти не закрывала колени, на ногах у учительницы были короткие валенки. При виде незнакомого человека девушка вскинула глаза, чёрные и большие. Сергей мог поклясться, что видел её раньше, причём не где-нибудь, а в Пскове, перед отъездом, только тогда она была одета в цветастые юбки, и на шее монетка одинокая болталась.

— Товарищ вот к нам забрёл, Анна Ильинична, — вылез вперёд Гриша, — бандиты ранили.

— Откуда тут бандиты? Что вы мне сказки сочиняете?

Голос у учительницы был низкий и чуть хрипловатый, и вообще, Травин присмотрелся, и уже сходства с цыганкой не находил — и возрастом женщина оказалась была старше, лет тридцати, и скулы не такие высокие, и вообще, из общих черт только цвет волос да глаза оставались. Словно наваждение накатило, и спало.

— Ничего не сочиняю, — милиционер обиделся, — да сами вот Сергея спросите. Глядите, идёт еле-еле, качается, бок ему прострелили. К Сазоновым веду, стало быть, прямо соседями будете.

Учительница равнодушно пожала плечами, распахнула дверь, выпустив звуки хора наружу, и скрылась за ней.

— Она тоже у Сазоновых живёт, — Гриша от встречи с учительницей раскраснелся, — что с них взять, лавочники, пережиток, вот и комнаты сдают. Ох и боевая девица, я тебе скажу, по всему своё мнение имеет, слова не скажи, сразу поперёк. Но детишкам нравится, песни с ними поёт, истории рассказывает, ещё счёту и письму учит.

Сергей мог бы добавить, что Грише она нравится тоже, но влезать в чужую личную жизнь он не хотел. И не любил.

Сазоновы жили в просторном деревянном доме с флигелем, с виду зажиточное домовладение потихоньку приходило в упадок, и стены кое-где повело, и дранка валялась, видимо, сорванная с крыши, и забор покосился. Возле дома стояла будка, в которой лежала лохматая собака, при виде чужака она вскочила и залаяла что есть мочи, бросаясь насколько позволяла цепь. Таких собак Травин не опасался, брехливые — они разве что облают, тихие намного опаснее. В сенях их встретила пожилая женщина с крючковатым носом и косым левым глазом, на шее у неё белел бинт. Женщина беспрестанно вытирала красные руки о передник и молчала.

— Приютить велено, — важно сказал Гриша, старательно артикулируя, — вот товарищ заплутал, а ещё ранен, так Пётр Лаврентич распорядились, чтобы в баню не водить и постирать, а харчеваться он у вас будет, продукты я занесу после. Да ты, Серёга, не тушуйся, она немая. Слышить не слышит, и говорить не может, какой-то недуг у неё, но по губам понимает. В общем, тётя Сима ейное имя, или по чинному, Серафима Прокловна. Ты располагайся, у них места полно, трое сыновей было, в войну и сгинули все, только дочка осталась. Тётя Сима, проводи гостя в комнату.

Серафима кивнула, крепко схватила Травина за руку, и потащила за собой, особой радости от появления постояльца в ней не чувствовалось. Коридор из сеней вёл в флигель, разделённый на четыре комнаты и крохотную кухоньку и примусом, комнаты разделялись узкими печами, одна из них топилась. Тётя Сима ткнула пальцем в примус, потом — в дальнюю из дверей, покачала головой, показала пальцем на смежную комнату, кивнула. Травин понял, что примус лучше не трогать, и с хозяйкой насчёт выбора жилья согласился, видимо, две остальные комнаты стояли пустыми, чего их понапрасну топить.

Внутри было тесно, на стене с пёстрыми обоями висела фотография молодого парня лет двадцати с небольшим, в полный рост, в кавалерийской форме и с саблей. На кровати лежали три подушки и ситцевое одеяло, рядом с кроватью стояла тумбочка, накрытая полотенцем, а у двери — стул. Серафима смахнула рукой пыль, отцепилась от Сергея, и ушла. Травин пошёл за ней, тулуп следовало оставить в сенях, и туалет не мешало бы найти. Только хозяйки уже в доме не было, дверь хлопнула, Травин выглянул в окошко — женщина семенила по тропинке к калитке, возле которой стоял дощатый нужник. Стоило Сергею выглянуть наружу, собака снова зашлась лаем.

— Собачку отведите, — фельдшер с опаской смотрел на добермана.

Тот сидел рядом с носилками, на которых лежал Марочкин, и отходить отказывался, правда, агрессии не проявлял, только врач ни в какую не желал лечить раненого с собакой. Добермана удалось уговорить только Бейлину, который притащил из вагона-ресторана мозговую косточку, но и после этого пёс смотрел на лекаря с подозрением.

Помощь прибыла неожиданно, со стороны Убинска, на паровой дрезине. Грузовой поезд, задержавшийся на два часа, обеспокоил тамошнее начальство, вдобавок курьерский не прошёл мимо в положенное время, ему навстречу была выслана ремонтная бригада и на всякий случай — двое милиционеров. Увидев столкнувшиеся составы, а рядом с ними — своих коллег из Барабинска, милиционеры разделились. Один тут же укатил на дрезине в Александровское, а другой остался на месте, и больше мешал расспросами, чем помогал.

Митя как раз закончил допрашивать Прохора, застрявшего под вагоном, мужик выложил всё как на духу, и поэтому смерть его была лёгкой и быстрой. Бейлин, подсунувшись рядом с колесом, перерезал ему горло, заодно обнаружил рядом с грабителем пулю, попавшую, видимо, в рельс или тележку. Пулю Митя обжег зажигалкой, бросил в снег, потом, морщась, воткнул в свежую ранку. Версия о том, что его подрезали, поменялась — подстреленного Бейлина уж точно не потащат с собой. Прохор рассказал, как найти Герасима, хозяина саней, который жил в Дятлово, и Митя был уверен, что именно там разыщет Травина, а заодно и шифровку.

Как ни странно, Пупко был совсем не против того, что его помощник отлежится в местной больнице с неделю, а потом догонит их в Харбине. Воспротивилась Варя, она начала говорить, что рана несерьёзная, и что Митя вполне может вытащить пулю у доктора, и ехать с ними. Бейлин не стал спорить, улучив момент, перехватил Лапину в коридоре.

— В чём дело? — прямо спросил он.

— Я боюсь, — ответила женщина, — в Харбин послали тебя, а я приеду туда первая. И что мне делать?

— Шифровка важнее, — сказал Митя, — надо разыскать её. Твой приятель здесь бегает где-то поблизости, милиционер его подстрелил, но не до конца. У чекиста бумаг не было, в портфеле — тоже, значит, они у этого, как ты говоришь, Травина, который Добровольски. Не беспокойся, несколько дней, и я вас нагоню, даже вещи не успеете распаковать.

Лапина с сомнением на него посмотрела.

— А ранение точно не тяжёлое? — спросила она.

— Пустяк, напоролся на нож, потом себе пулю туда засунул, чтобы поверили, — не стал скрывать почти ничего Бейлин, — заштопают, и завтра уже буду как новенький. Времени нельзя терять, Варвара Алексеевна, не терпит наше дело проволочек, и по головке за провал не погладят. Как приедешь, ни с кем в контакт не вступай, обязательно меня дождись.

— Может, Липшиц спрятал куда?

— Мёртвый он, шею свернули. Травин, небось, и постарался, чтобы никто не узнал, потому и сбежал, концы в воду. Мне его, понимаешь, кровь из носу надо найти раньше, чем это угрозыск сделает, а милиция считает, что это он Марочкина подстрелил, и вообще, с бандитами в сговоре, поэтому искать начнут со всей сурьезностью. Только не знают они пока, куда он поехал, дня три пройдёт, пока выяснят, за это время я из этого голубчика всю душу вытрясу, будь уверена.

— А с ним что сделаешь?

— В расход.

— Поступай как знаешь. И береги себя, — неуверенно сказала Варя, погладила Митю по щеке и ушла обратно в купе.

Машинисты обследовали место столкновения, пришли к мнению, что дальнейшему пути ничего не угрожает, и первый состав потихоньку закипал, поднимая давление пара. Пассажиры вполне оправились, самые бойкие успели сфотографироваться на фоне мёртвых бандитов и живого милиционера Сидорчука, в вагоне-ресторане официантка сбивалась с ног, разнося бутылки. Поезд задержался совсем ненадолго, почти из графика не выбился, а остановку теперь рассматривали, как неожиданное, но очень интересное приключение. Митя пробрался через толпу спорящих путешественников, вылез наружу.

В санитарную дрезину, прибывшую из Кожурлы, как раз грузили Марочкина в сопровождении собаки. Туда же положили шведа, укутанного в смирительную рубашку, тот порывался освободиться и твердил санитарам про какого-то Хийси.

— С ранением вам в медпункт надо, — заявил фельдшер, осмотрев Бейлина и ловко вытащив кусочек свинца, — в Александровском я буду только вечером, сначала товарища милиционера в город отвезу, а когда вернусь, могу рану обработать и зашить. Или, если хотите, езжайте с нами в Барабинск.

— Ничего, я думаю, до вечера ничего не случится.

— Дело ваше. Любопытно, как вы эту пулю подцепили.

— Рикошетом отлетела.

— Да, я тоже так подумал, деформирована, и неглубоко засела. Вроде пустячок, но рану испачкали, тут повязкой не обойтись, вскрывать и промывать нужно, иначе может гангрена начаться. Дело нешуточное, попрошу со всей ответственностью отнестись, обязательно сегодня же в медпункт, он на Советской улице находится, по-старому — на Свято-Александровской, рядом с церковью, вам любой покажет.

Когда дрезина притормозила перед стрелкой на железнодорожной станции Кожурла, Бейлин подхватил саквояж и спрыгнул на землю.

— Спасибо, доктор, до вечера. И собачку не обижайте.

— Да кто бы эту шавку забрал, — бросил один из санитаров, — даром что милицейская, так того и гляди цапнет.

С собаками Бейлин всегда хорошо ладил, даже со злобными псинами, казалось, ненавидящими людей в принципе, а тут ещё доберман посмотрел на него вроде как жалостливо. Митя свистнул, не дождавшись реакции, повернулся, пошёл по тропинке к вокзалу. И только когда дрезина тронулась, собака выпрыгнула вслед за ним.