Беглец (Управдом 5, весна 1929)

Глава 18

Глава 18.

31/03/29, вс

Бейлин показал начальнику артели удостоверение Липшица. Некоторое сходство определённо имелось, Гринченко повертел красную книжечку и так, и эдак, вернул владельцу.

— Просьба имеется, — сказал он, — конечно, мракобесие и пережиток, только про месяц я загнул. Третьего дня от смерти полагается покойника в могилу положить, а это завтра. Мы искореняем, но не получается все привычки разом под корень, поэтому если придётся, потерпим, конечно. Вы уж, товарищ помощник уполномоченного, постарайтесь побыстрее, от всего сердца прошу.

— Не извольте беспокоиться, сделаю всё в лучшем виде, опыт есть, — заверил его Митя.

Расположившись в импровизированной допросной, он начал с членов бригады, в которой работал Будкин, и Травин, так никуда оттуда и не ушедший, очень скоро понял, что почти никакого следственного опыта у Бейлина нет. Порученец Лапиной словно невзначай хватался за пистолет, заходил собеседнику со спины, и сжимал его плечи, стучал кулаком по столу, скорее запугивал свидетелей, чем добывал нужные ответы. Доберман тоже не оставался в стороне, он клал допрашиваемому голову на колени, и скалил зубы, нагоняя ужаса.

Травин словно смотрел на себя со стороны, он тоже предпочитал не нянчиться с подозреваемыми, только эти люди были свидетелями, и ничего плохого ни самому Травину, ни Будкину не сделали. После третьего работяги, вышедшего из комнаты на трясущихся ногах, Сергей решил помочь.

— Погоди, браток, — сказал он парню, заглянувшему в дверь, — посиди пока в коридоре, нам с товарищем следователем переговорить надо.

— О чём? — удивился Бейлин.

Вместо ответа Травин достал блокнот, показал Мите свои записи, попутно объясняя, что к чему. Поначалу тот смотрел на каракули скептически, но через несколько минут сам листал страницы, тыкал пером и спрашивал, что и почему. Рабочих он велел отпустить, приказав прийти через час, а лучше к вечеру.

— Так какого чёрта тебя сюда понесло на ночь глядя?

— Увидел свет, решил проверить.

— Удачно зашёл, — кивнул Бейлин, — а насчёт крови откуда знаешь, что она после смерти не сворачивается?

— Приятель у меня есть, в госпитале познакомились, он — энтузиаст, вот и рассказывает часто всякие новинки медицинские.

— Надо же, как организм человеческий устроен, — Митя качнул головой, — но так всё логично выходит, будто это ты Будкина зарезал. Шучу. И откуда ты только такой взялся начальник почты, или кем ты там сейчас работаешь.

— Спички заготавливаю.

— Вот-вот. Смотри, как заправский сыщик распутал, точнее, запутал, тебе в милицию дорога, а не в совспецы. Видел, как ты книжку читал в поезде про полицейских, оттуда набрался?

— И оттуда тоже.

— Дашь полистать на досуге?

— Так отобрали её у меня в поезде, — Травин развёл руками, — жалко, до конца не осилил.

— Ничего, в жизни, брат, оно поинтереснее будет. Значит, по всему выходит, что виновата некая Ираида?

— Мотив у неё был, если верить Гринченко. Только улик против неё никаких, кроме слов Поземской, а бормотала она имя в состоянии опьянения.

— Вот её и допросим в первую очередь, учителку эту, чего тянуть. Выложим письмецо, верёвку с мылом из сумки достанем, и пусть вертится, как грешник на решётке, пока не сознается, зачем в комнате с ножом сидела. Собачка опять же её опознает, по запаху. Так что выдаст она кладовщицу, как миленькая, потом ту прижмём, запугаем так, что вспомнит каждую мелочь, сознается. Народ тут дружный, я подглядел, председатель сельсовета себе на уме, но рассудительный и всех в кулаке держит, значит, меж собой всё решат. Соберут суд, вечером к стенке поставят, или на холод посадят. Да пусть даже милиции сдают, если охота, а мы с тобой завтра с утречка тронемся, и глядишь, уже днём будешь трястись в спальном вагоне прямого сообщения Столпце-Манчжурия. Вам что, девушка?

В комнату заглянула Маша.

— Извините, — сказала она, — вы ведь, товарищ, у нас столуетесь вместе с Сергеем, так я могу проводить, показать комнату.

Доберман при виде гостьи зарычал, оскалил зубы, Маша взвизгнула и прикрылась дверью.

— Простите, не до вас, — отрезал Бейлин, — вот закончим тут, и придём. Не знаете, где у вас некая Ираида обитает?

— Ираида Михайловна? Так это заведующая складом наша, она на складе и сидит, который бывшая башня водяная. А вы что, уже знаете, кто убийца? А что это у вас на столе?

— На столе — важная улика. И кто убийца, мы вычислили, — кивнул Митя, — так что не волнуйтесь. Следствие обладает неопровержимыми уликами, но пока что каждый — под подозрением.

Маша ойкнула, и исчезла.

— Хорошенькая, — сказал Бейлин, — в теле. Смотри и учись, сейчас она своим подружкам растрезвонит, что мы кое-что знаем и даже уверены, а там преступник сам объявится. Или преступница. Ты, как учителка зайдёт, молчи, будто не при чём, ну а если запираться будет, тогда скажешь.

— Не пойму, о чём вы говорите, — Анна Ильинична, которую оторвали от занятий, садиться отказалась, она стояла возле стола, опершись руками, и выглядела рассерженной, — я легла спать в десять, может даже раньше, а в шесть утра была здесь, готовилась к Дню Интернационала вместе с Ираидой Михайловной. Уж точно не помню, чтобы мы с вами, товарищ Добровольский, пили спиртное, так что ваши фантазии извольте оставить при себе.

Травин пожал плечами, потрепал добермана за ухом. Султан сидел около стола, на Поземскую он не отреагировал.

— Это разве не ваша сумка? — напирал Митя.

— Первый раз вижу.

— Значит, вешаться вы не собирались?

Поземская фыркнула, и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

— Не собиралась, — Бейлин полистал блокнот. — И кобель считает, что это не она. Что скажешь?

— Может и вправду не помнит, её словно опоили чем-то, но записку она написала.

— Согласен, почерк похож, — перед Митей под картонной папкой лежали два листа, с признанием Поземской, и с объявлением о репетиции школьного хора, снятым в коридоре с деревянного щита, — но точно утверждать мы не можем. Остаётся только эта Ираида, которая завскладом, может, она главный злодей. А вот и наш шпион пожаловал, давай, Григорий, выкладывай всё как на духу.

Милиционер Гриша, слегка запыхавшийся от быстрого шага, ничего нового не рассказал. Убийца ничем себя не раскрыл, никто из села сбежать не пытался, по делам только Ярошенко уехал. То, что лавочник может быть убийцей, Гриша отмёл напрочь — лавка была открыта весь вечер, а торговец ни за что бы не оставил её даже на минуту. Покупателей Ярошенко отлично помнил, даже составил для милиционера список, Гриша всех этих людей успел опросить. Никто из них ничего подозрительного на площади не заметил, кроме Травина, который отирался у церкви, но внутрь не заходил, и причин убивать Будкина у них не было. По крайней мере, явных.

— Молодец, — похвалил его Бейлин, — теперь вот вижу, что ты настоящий милиционер, всамделишный. Пока что отдыхай, мы с товарищем Добровольским уже закончили. Сейчас зайдём на ваш склад, побеседуем с заведующей, потом пообедаем, а уже на сытый желудок решим, что делать дальше, так что к вечеру ближе приходи. Только ушки на макушке держи, нам убийцу поймать надо как можно скорее.

Оттаявший лёд обнажил на дорогах ямы, Бейлину и Сергею то и дело попадались рабочие с тачками, груженными щебнем, Камышинка активно готовилась к тёплому сезону. При виде гостей многие бросали работу и начинали расспрашивать о том, как идёт расследование, и поймали ли убийцу. Местные не стеснялись и свои версии выдвигать, до самых невероятных. Бейлин от них только отмахивался, но всё равно, останавливаться приходилось, и дорога до водонапорной башни растянулась на полчаса. В этот раз замка на двери не было, возле входа за канцелярским столом сидел Сазонов-старший и читал газету «Каинский рабочий» за октябрь прошлого года. При виде Травина он поморщился, вставать не стал, и руки для приветствия не протянул.

— Чего нужно? — спросил он.

— Начальство твоё видеть, Рапкину, — Митя убрал протянутую руку обратно. — На месте она?

— Второй этаж. Но вам туда нельзя.

— Почему это? — удивился Бейлин

— Посторонним вход закрыт, там материальные ценности хранятся.

— Какие?

— Какие надо, такие и хранятся.

Митя покачал головой, достал удостоверение Липшица, протянул Сазонову. Тот внимательно изучил фотографию, с сомнением поглядел на Бейлина, но возражать не стал, вернул книжечку обратно, мотнул головой в сторону лестницы, и снова углубился в чтение газеты.

Башня первоначально предназначалась совсем для других целей. Она была выстроена лет пятьдесят назад здешним помещиком, желавшим показать, что он тоже человек образованный и желает смотреть на звёзды через телескоп. Телескоп помещику быстро надоел, и он решил, что раз уж строение имеется, то лучше приспособить его для водопровода. По замыслу каинского архитектора, бак на триста вёдер должны были смонтировать на самом верху, создавая давление внутри труб в одну атмосферу, рядом с печью, подогревающей воду. Не успели, помещик проигрался в карты и землю продал, а новые владельцы разделили башню на пять ярусов, на каждом ярусе пробили окна, понаставили перегородок и приспособили под жильё. Кирпичное круглое здание возвышалось на пятнадцать метров, внутренний диаметр первого этажа был в полтора раза меньше. Склад обустроили уже при артели, для этого перегородки снесли, выбитые окна забили досками, а на месте одной из лестниц сделали пандус.

На втором этаже Рапкиной не было, в помещении, уставленном стеллажами и коробками, возилась Маша. Она перекладывала в сумку куски мыла.

— Ага, — сказал Бейлин, — вот и оно. Мыло для каких целей берёте?

— Так для банных, — смутилась Маша, — точно по разнарядке, Пётр Лаврентьевич выписал восемь кусков. А ещё простыни шесть штук и керосин две бутылки, только он не здесь хранится, а в каретном сарае, который возле старого господского дома.

— Проверим, — Митя даже не взглянул на протянутую бумажку, — начальник склада где?

— Ираида Михайловна? Так она наверх пошла, — девушка ткнула пальцем в потолок, — к себе на последний этаж. Но вы не беспокойтесь, я её дождусь, чтобы она всё проверила, я ведь себе ни кусочка.

— А много тут мыла?

— Хоть сто лет мойся, — Маша махнула в сторону целой пирамиды коричневых кирпичиков, — мы их в Дятлово берём, там мыловаренная мастерская, а взамен жир везём. Раньше в городе покупали втридорога, но Пётр Лаврентьевич посчитал, и решил, что так…

— Хорошо, я понял, — прервал её Бейлин, — молодец ваш Пётр Лаврентьевич. Идёмте, товарищ Добровольский.

Подъём на пятый этаж дался Мите тяжело. Рана разболелась, бок словно огнём жгло, воздуха не хватало. Травин выглядел и шагал куда лучше, Бейлин даже подумал, что с таким справиться будет сложно, но пощупал пистолет, и приободрился. Башня сужалась кверху, и последний ярус был по размерам гораздо меньше первого. От комнаты лестницу отделяла перегородка, Сергей шагнул первым, и увидел брюнетку, стоящую к ним спиной на подоконнике. При виде незваных гостей Ираида Михайловна вздрогнула.

— Уйдите отсюда, — сказала она, чуть повернув голову.

— Мы только пару вопросов зададим, и тут же уйдём, — Бейлин высунулся из-за плеча Сергея, — пожалуйста, спуститесь.

— И так всё ясно, — сказала Ираида.

Она сделала шаг вперёд, раскинула руки, словно пытаясь взлететь, но гравитация утянула Рапкину вниз. Травин подбежал к оконному проёму — тело завскладом лежало, распластавшись по земле, Бейлин кинулся к лестнице. Сергей огляделся, пытаясь понять, почему женщина решила покончить с собой. Ответ лежал буквально перед глазами — на столе. Лист бумаги, исписанный круглым небрежным почерком, прижатый ножом Сазоновых.

«Во всём виновата я», — прочитал Травин, — «я попросила Поземскую убить Ваню Будкина».

— На личной почве по причине обиды за равнодушие. Но та отказалась, нож не взяла, тогда Рапкина решила сама убить Будкина, а чтобы свалить на Поземскую, позвала её в здание сельсовета, но та не пришла. Рапкина раскаялась, хотела повеситься, только смалодушничала, поэтому сумку оставила в классе, — пересказал Бейлин содержание посмертной записки, и ткнул пальцем в бумагу. — Вот здесь она признаётся, что ударила Будкина сначала спицей, а потом ножом для верности, и когда убедилась, что тот умер, убежала. А потом поняла, что дальше так жить не может, и покончила, так сказать, свой грешный путь самоубийством.

Начальник артели вертел лист бумаги и так, и эдак, словно пытался обнаружить на нём то, что Ираида не написала.

— Не может быть, — наконец сказал он, — я знаю её уже несколько лет, и знаю только хорошее. Может, вы что-то упустили? Что говорит Поземская?

— Говорит, что вчерашний вечер не помнит вообще, словно отрезало, то, что Рапкина просила её кого-то убить, тоже не помнит, но утверждает это неуверенно, наверняка что-то такое было. Только мне кажется, врёт, наверняка всё знала и, может быть, участвовала.

— Нож откуда, выяснили?

— Это Сазоновых. Говорят, мол, утром обнаружили пропажу, но особого значения не придали, мало ли куда задевался. А когда Сазонова-младшая его увидела, сразу признала по характерным признакам — щербина на рукояти и следы зубов, и про Рапкину вспомнила, будто та заходила вчера поздно вечером, спрашивала Поземскую. Что, кстати, с вашей помощницей, она ведь выжила?

— Пока жива, но скорее всего, преставится, всё тело переломано до чрезвычайности. Сейчас без сознания, даже если вдруг выкарабкается, ходить не сможет, да и вообще, не знаю, сможет ли двигаться и разговаривать, — ответил Гринченко. — Хорошо, что дышит сама, это благоприятный признак. По причине беспамятства спросить мы её не можем, да и навряд ли когда-нибудь спросим. Спасибо вам, конечно, товарищ, за следствие, но таких результатов я не ожидал. Что с вами?

— Да рану жжёт, — Бейлин приложил ладонь к боку, — когда эту Рапкину тащил, открылась и гной пошёл, медсестра ваша, Сазонова, сказала, что ещё немного, и гангрена бы началась, помазала чем-то, чтобы унять, только ещё хуже стало. Она вообще разбирается в лекарствах?

— Конечно, — Гринченко вздохнул, — медицинский техникум окончила в Ново-Николаевске, раз сказала, что поможет, значит поможет, излечение, оно через боль часто идёт. Вот что, товарищ уполномоченный, милицию мы вызывать не будем, вы уж нас простите. Только пока Ираида Михайловна в сознание не придёт, и сама всё не расскажет, не могу я её убийцей считать, вот что хотите делайте, не могу.

— Тут я вам не советчик, — Бейлин через силу улыбнулся, — мы завтра в утро с товарищем Добровольским дальше отправимся. Материалы для следствия я вам под расписку оставлю, ну а дальше уже решайте, у нас власть народа и суд тоже народный. По мне, убийца сама себя наказала так, что хуже некуда.

— С Поземской-то что делать?

— Я её допрошу, вдруг вспомнит чего. Ну а если нет, заприте её, думаю, что через день-два память к ней вернётся, дальше уже сами поступите, как считаете нужным. Может быть, даже сознается, хотя на это я мало надеюсь.

— Виновата — сознается, — уверенно сказал начальник артели.

Выходило складно, Рапкина решила отомстить Ване Будкину за поруганные чувства, но сама на преступление идти не хотела, решила для этого привлечь Поземскую. Учительница наверняка сначала согласилась помочь, только когда завскладом ткнула Будкина спицей, впала в истерику, и осталась сидеть около тела, где Травин её обнаружил, а сама Рапкина убежала. Поземская потом ткнула Будкина ножом, только парень уже мёртвый лежал, и хуже она ему не сделала. Когда появился Травин, учительница думала, что она тоже убийца, вину за собой чувствовала, написала признательную записку, а сумку искала, потому что Рапкина с самого начала хотела повеситься на месте преступления. Только сумку Сергей нашёл первым, и спрятал её, тем самым отсрочив акт самоубийства.

Когда Ираида поняла, что свидетель остался на месте, и вернулась вместе с милиционером Гришей, чтобы проверить, не ушла ли Поземская. А поскольку той не было, и сумки — тоже, Рапкина «нашла» покойника, и подняла тревогу, думая, что Поземская уже на себя наложила руки в доме Сазоновых. Вот только та оказалась жива, утром следующего дня наверняка заявила, что ничего не делала, и Рапкиной, которая чувствовала, что следствие вот-вот её раскроет, ничего не оставалось, как спрыгнуть. Ну а Поземская симулировала потерю памяти, чтобы обелить подругу, и самой не сделаться виноватой.

— Вот так всё и было, — закончил Митя, — что думаешь?

Они с Сергеем сидели у Сазоновых, за окном стемнело, тётя Сима готовила завтрак, и в разговоре не участвовала, а вот Маша расположилась за тем же столом и слушала в оба уха.

— Вроде логично, — признался Травин. — Никто же не мог предугадать, что я туда зайду, и найду Поземскую. Но что-то тут не вяжется.

— А ты не вяжи, — Бейлин от стрельнувшей боли вздрогнул, — некогда нам болтать попусту, завтра в девять утра трогаем, насчёт повозки я договорился.

— Нет, — Сергей покачал головой, — ты езжай, спасибо за заботу. А я, пожалуй, задержусь ещё на пару дней. Поземская обязательно всё вспомнит и расскажет, что и как, а мне выслушать лучше, я посторонний.

— Ну как знаешь, — Митя поднялся из-за стола, через силу улыбнулся Маше, — может и я останусь, вдруг чего раскопаешь. Или лучше, давай допросим учительницу рано утром, часов в шесть, чего тянуть, потом аккурат в девять тронемся. А ну, красавица, покажи, где мне переночевать. И может передумаешь, впустишь собачку в дом?

— Нельзя ей, папа не разрешает, лает она на него.

— Раз нельзя, так нельзя, — согласился Бейлин, — тулуп что ли бросьте старый, а то замёрзнет. И накормить бы его, я чего-то ослаб.

— Конечно, — пообещала девушка, — я через полчаса на собрание пойду, тогда и отнесу.

За входной дверью громко завыл доберман.

— Я покормлю, он ведь не успокоится, — Травин положил на стол рубль, показал Сазоновой старшей, что ему нужно, и отправился вслед за ней в кладовку, за мясом.

Поземская сидела в подвале бывшей церкви в полной темноте, в небольшой келье без окон и тяжёлой дверью. Её привели сюда совсем недавно, после двух часов допроса, на котором она только рыдала, но так ничего внятного и не сказала. Приезжий следователь не успокоился, пока учительница не потеряла сознание, только после этого ей дали отдохнуть — перевели сюда. Поначалу откуда-то сверху слышался гул, в который сливалась человеческая речь, из чего она заключила, что стрелки часов перевалили за половину десятого вечера. Потом гул стих, топот множества сапог означал — собрание закончилось. Анна Ильинична следила за временем, чтобы не потерять рассудок, происходящее казалось ей сном. Ещё вчера она была обычной учительницей, а сегодня стала практически убийцей. Поземская не отвечала на вопросы следователя не из желания что-то скрыть — она действительно не могла вспомнить, что же случилось прошлым вечером. В три часа дня закончились уроки, она забрала у Серафимы Сазоновой продукты, чтобы сварить себе суп, а потом вышла прогуляться. И после этого словно оборвало, в себя она пришла только сегодняшним утром, когда Рапкина постучалась в дверь её комнаты.

— Никого я не убивала, — Поземская с силой ударила кулаком по стене, так, чтобы боль остудила голову, но ничего не добилась, кроме крови на костяшках пальцев.

Память не возвращалась. Хуже, что она сама не была уверена в своей невиновности, ведь из-за Будкина, как она считала, погибла Тося. Или не из-за него? Или это была не Тося? Проблески в сознании мелькали так быстро, что она не успевала за них ухватиться.

Дверь в келью приоткрылась, внутрь вошёл, судя по силуэту, Гриша, местный милиционер. В руках он держал поднос с едой, на котором стояла зажжённый огарок церковной свечки, тонкий, с крохотным язычком пламени. Вслед за Гришей зашла женщина, Поземская не видела её лица, но предположила, что это санитарка Фрося. Милиционер поставил поднос на кровать, пробормотал, что таких не кормить надо, а вешать на месте, и вышел. Женщина осталась. Она села рядом с Поземской, взяла её руку, начала что-то говорить тихим размеренным тоном. Что именно, Анна Ильинична не осознавала, слова проходили мимо неё, веки налились тяжестью, почти закрылись, горьковатый запах щекотал ноздри.

И тут словно обухом ударило, раздался выстрел, вспышка обожгла глаза, за ней яркий свет залил келью, в распахнувшуюся дверь вбегали люди, женщина, сидящая рядом, вскрикнула, вскочила.

— Куда же вы собрались, — раздался знакомый голос, это говорил новый сосед, приезжий, — не торопитесь. Гриша, вытащи у неё из руки склянку, только аккуратнее, не пролей, это улика, и все на свежий воздух, а то надышимся ещё этой гадости.