Беглец (Управдом 5, весна 1929)

Глава 14

Глава 14.

31/03/29, вс

Митя добрался до Дятлово без приключений. Лошадь, несмотря на свой дохлый вид, исправно тянула кибитку, доберман крепко спал, солнце постепенно садилось, но, когда показались крыши домов со снежными шапками, до сумерек оставалось ещё часа три. Найти дом Герасима оказалось непросто, Дятлово было не захудалой деревенькой, а практически селом, с церковью, каменными зданиями и извилистыми улочками. Народ тут жил разный, кто своим хозяйством, а кто — рабочим трудом, подворья уходили чуть ли не на полверсты в разные стороны, хозяин телеги, на которой должны были удрать бандиты, обитал в последнем доме возле самого леса. Обычный пятистенок из потемневших от времени брёвен с резными наличниками, покрытый дранкой и обнесённый редким частоколом, был заперт на висячий замок. Из холодной части доносилось кудахтанье, телега без лошади стояла поодаль.

— Герасима ищешь? Так нет его, — сказала соседка, с интересом разглядывая гостя, — вчерась приехал под самую ночь, да рано утром, как живность покормил, в лес ушкандыбал, с ружьишком, значит.

— Ищу. Когда вернётся?

— Да кто его знает, может, к завтрему, а может и через неделю, он на голову-то плохой, на войне контуженный, что там взбредёт, одному Богу известно. А ты по какому делу-то к нему?

— Да приятеля он моего подвозил вчера, так я его забрать должен. Может, в доме оставил, или с собой увёл?

— Нет, один он приехал, без приятелей, — женщина поджала губы, — всё бормотал чего-то, да и лошадка хромала, сейчас вон у меня стоит без толку, ветеринара нашего дожидается.

— Под ночь, говоришь, приехал, — задумчиво сказал Бейлин, спрашивая скорее себя, чем собеседницу, — и лошадь хромая. Наверное, всё-таки заезжал куда ещё?

Поезд столкнулся с товарняком, когда ещё полудня не было, перестрелка и бегство Травина-Должанского заняли не больше часа. По карте, от того места до Дятлово было не больше десяти вёрст. Лошадь, пусть даже с повреждённой ногой, не могла тащиться больше трёх-четырёх часов по накатанной дороге.

— В Конопельку он должен был заехать, Лукича завезти да приятелей его, бездельников да хулиганов, ух, житья от них нет. Они, мил человек, встретиться должны были, за Герасимом-то должок имелся, так он хвастался, что враз отработает, а уж как, не знаю и знать не желаю. Небось, там и засиделся, у Лукича, по такому-то случаю.

Митя точно знал, что никакого Лукича в Конопельку Герасим не подвозил. Лукич сейчас лежал в морге где-нибудь в Барабинске или Убинском, смотря куда отправили тела бандитов, так что задерживаться в соседней деревне хозяин телеги наверняка не стал. По карте выходило, что ехать Герасиму было особо некуда, разве что в Кондагуловку, но там мужчина точно не появлялся, это Митя успел выяснить у близнецов, пока те ещё могли разговаривать.

— Я бы заплатил, — сказал Бейлин, — если бы кто этого Герасима для меня нашёл.

— Много платишь? — тут же оживилась соседка.

— Восемь рублей, приятеля уж больно найти надо, без него вернуться не могу.

Он мог бы предложить столько, что вся деревня этого извозчика из-под земли достанет, но чужак с лишними деньгами становился лакомой добычей для местных. И так Митя сказал, на его взгляд, лишнее — если Герасим подвозил кого-то из чужих, возникнет вопрос, почему не Лукича. Оставалось надеяться, что или соседка не сообразит связать два факта, или ей банально не хватит на это времени.

— Ну надо так надо, — согласилась женщина, — сейчас Ваньку пошлю, пущай по лесу пробежится, авось найдёт, а ты на улице-то не стой, иди к нам, я тебя накормлю чем Бог послал.

Пока Бейлин располагался в горнице, Ванька, пацан лет тринадцати, нацепил треух и валенки, спросил, что узнать у Герасима, и умчался в лес. Соседская собака на появление добермана отреагировала нервно, но тот, не обращая внимания на заливистый лай, прошёл вслед за Митей в дом и улёгся в углу.

— Собачка покормлена, — ответив на взгляд соседки, сказал Бейлин, — не беспокойтесь. Да и я обедал плотно, только чаю попью, если нальёте.

Обстановка в горнице была скудной и бедной, объедать хозяйку он не хотел, да и съеденный обед ещё не до конца переварился. Женщина поставила на стол варенье, нарезала хлеб, и пока раздуваала самовар, Митя разглядывал фотографии на стене. Там хозяйка была с мужчиной и тремя детьми, одного из которых, убежавшего в лес Ваньку, Митя узнал. Про остальных спрашивать не стал, не его это дело, да и мало ли что, в деревнях дети умирали чаще, чем в городах, хорошо если доживала половина до подросткового возраста. Хозяйка сама завела об этом разговор.

— Ванька-то у меня один остался, — пожаловалась она, — и так детей Бог в достатке не дал, да ещё и померли вот, от лихоманки, и Панкрат, и малые. Сейчас-то в селе пункт есть с фельдшером, если что, и в город отправят, а раньше хорошо если доктор за неделю объявится, и то денег стребует, а откуда их взять. Вот, корова выручает, только налог на неё большой, да ещё за сено платить, не наберёшься.

Какое-то время она жаловалась на свою тяжёлую жизнь, Бейлин кивал молча, прихлёбывая чай из трав, его от тепла разморило и клонило в сон. Ванька прибежал через час.

— Нашёл, — сказал он, — Кузьмич на болотах шастает, пока не развезло, силки проверяет. Обещался подойти к темноте, калякал, что подвозил кого-то, только куда, вспомнить не может, но как появится, обязательно припомнит. Мамань, дай пожрать, а то аж живот подводит.

— Держи, оглоед.

Женщина погладила сына по голове, поставила тарелку с разваристой кашей, пацан схватил ложку и начал закидывать еду в рот, почти не пережёвывая. Митя достал из кармана бумажку в три рубля и два серебряных целковых, положил на стол.

— Остаток отдам, как только сосед ваш появится. И раз твой так быстро управился, ещё до червонца добавлю, на леденцы.

— Так может по стопочке? — обрадовалась соседка Герасима, пряча деньги. — Чего вот так сидеть, посуху, а ну, Вань, давай-ка принеси домашней, да побыстрее.

— Надо, — Травин удержал руку Поземской, которая пыталась оттолкнуть от себя стакан, — пей.

Водки у хозяев не оказалось, тётя Сима достала из кладовки бутылку прозрачного самогона, отдававшего сивухой, от денег отказалась. Сергей не настаивал, он налил всего граммов двести, подумав, что для хрупкой женщины этого достаточно.

Учительницу пришлось тащить на себе, Анна Ильинична болталась на плече, словно тюк, никак не приходя в сознание. То ли заявилась она в лазарет без верхней одежды, видимо, очень торопилась прирезать Будкина, или где-то разделась и полушубок спрятала, только Сергей его не нашёл. Хорошо, добираться пришлось недолго, и почти никого не встретил по дороге, двое прохожих прошли мимо Травина, его не заметив. Молодой человек уложил Поземскую на кровать, принёс самогон, потом набрал из колодца в посудину ледяной воды, и аккуратно, приподняв учительницу, вылил ей почти литр за шиворот. Визг стоял такой, что, наверное, на другом конце села слышно было, зато женщина пришла в себя, и даже попыталась Сергея ударить ногой. Пришлось вдавить лицо в подушку, подержать так секунд двадцать, а потом повторить ещё пару раз, и только тогда Поземская поняла, что сопротивляться бесполезно.

— Ненавижу, — учительница сделала первый глоток, сморщилась, и решительно опрокинула стакан в рот.

— Кого?

— Тебя.

— Меня-то за что? — удивился Травин, — я же тебе помог, от трупа оттащил, сюда принёс.

Стоило вспомнить убитого Будкина, Поземская снова залилась слезами. Сергей было подумал, что понадобится ещё стакан, но алкоголь, да ещё на пустой желудок, быстро делал своё дело, учительница вытерла слёзы и начала сбивчиво говорить.

Тося Звягина приходилась ей сводной сестрой, мать у женщин была одна, а отцы — разные. Обе родились в Ново-Николаевске, там же закончили техникум, и пошли работать в одну девятилетку. В феврале 1928-го Тосю бросил муж, и она решила уехать в деревню, чтобы там учить детишек грамотности. Поначалу женщине всё нравилось, она посылала сестре пространные письма, описывая село прямо как рай земной, но в апреле того же года почта приходить перестала. У Поземской и в мыслях не было, что с Тосей что-то случилось, только осенью она узнала, что та умерла. На выяснение подробностей и сборы ушло несколько месяцев, к декабрю Анна Ильинична добилась от окрпросвета направления в село и появилась здесь, в Камышинке, и то только потому, что ещё одна учительница, приехавшая было на подмену, неожиданно уволилась и вернулась обратно к себе в город Каинск.

— Не слишком тут быстро учителя меняются? — спросил Сергей.

Но Поземская его не слушала, её развозило всё больше, глаза периодически закрывались, и тогда она замолкала, но потом снова словно просыпалась и начинала бубнить, уже совсем не о сестре. Звучали незнакомые имена, учительница то жаловалась, то ругалась, Травин решил, что сегодня он больше ничего не добьётся, но тут Поземская внезапно широко раскрыла глаза, и впилась ему в руку.

— Мне нужны бумага и карандаш, — сказала она спокойно, совершенно трезвым голосом. — Они лежат в тумбочке. Подай, пожалуйста.

Переход был настолько резким, что Сергей не стал спрашивать, с чего ей вдруг приспичило порисовать, открыл ящик, достал оттуда блокнот и огрызок грифеля. Учительница писала аккуратно, твёрдым почерком, выводя каждую букву и высунув кончик языка. Травин сел рядом с ней, она не протестовала, точнее, просто его не замечала.

Одного листа Поземской не хватило, она перевернула страницу и продолжала на обороте, но Сергей успел прочитать то, что уже было написано. Учительница сознавалась. В том, что приехала в село специально, чтобы отомстить за сестру, в том, что нашла Будкина, убила его ножом, взятым в доме у Сазоновых, и в том, что сделала это исключительно по собственной воле.

— Прошу в моей смерти никого не винить, — прочитал Травин последние строчки.

Под ними женщина расписалась, поставила сегодняшнее число. Потом отложила блокнот на тумбочку раскрытым, исписанными страницами вниз, огляделась.

— Моя сумка, — сказала она. — Где моя сумка?

Сергей пожал плечами, но Поземская не смотрела в его сторону. Она поднялась, и начала шарить по комнате. Травин не помнил, чтобы у неё было что-то с собой в сельсовете, видимо, сумка валялась там же, где и полушубок.

— Мне нужна сумка, — чётко выговаривала учительница, — Ираида будет недовольна. Где моя сумка?

— Кто такая Ираида?

— Она будет злиться. Я не хочу, чтобы она злилась. Отдайте мою сумку, зачем вы её взяли.

Движения Поземской, до тех пор уверенные, стали дёрганными, в голосе снова появились истеричные нотки, Травин не придумал ничего лучше, как легонько сжать ей шею. Женщина не сопротивлялась, и через несколько секунд потеряла сознание. Сергей уложил её на набок на кровать, проверил, не запал ли язык, забрал блокнот и вышел, к этому моменту учительница уже сопела.

Мимо хозяйской половины пройти незаметно не удалось, на кухне при свете керосиновой лампы сидели Маша и трое молодых людей, и вместе читали газету. Рядом стояли кружки с чаем, выпивки Сергей не заметил.

— Далеко собрались? — спросила Сазонова. — Темень кругом, спят все уже.

— Пойду прогуляюсь, — Травин пожал руки ребятам, — портсигар на площади потерял, сейчас закурить хотел, а нету его. Да и лежать неудобно, бок тянет.

— На площади у нас светло, как днём, — похвасталась Маша, — даже ночью, так Пётр Лаврентьевич распорядился. Сегодня там собрание было, в бывшей церкви.

— Я знаю, Грише помог Будкиных найти, ну не тех, что придавило, а других. Ну и послушал немного, за дверью.

— А, так это вы там стояли, — сказал один из парней, — я рядом сидел, думал, кто из тутошних, которые новые, войти стесняется, а ведь сквозняк. Зря не решились, товарищ, у нас с этим свободно, даже если не позвали, можешь зайти и послушать, хуже не будет. Товарищ Гринченко правильные вещи говорит, про пролетариат и мировую революцию, если не мы, то кто. После его слов наши проблемы личные мелкими кажутся, да, ребята?

Двое парней дружно закивали, а Маша просто сидела, положив руки на сцепленные ладони, и смотрела на приятеля влюблённым взглядом.

— Гринченко — это милиционер ваш? — уточнил Травин.

— Гришка-то? Он Петра Лаврентича сродственник, а так да, такая же фамилия. Так вы, значит, у церкви портсигар-то потеряли? Народу много шло, может нашли уже, я завтра поспрашиваю. У нас народ честный, чужого брать не станут.

— И всё же пройдусь.

Можно было разговорить парней, и узнать, кто такая Ираида, почему осенняя учительница решила отсюда сбежать, и куда делась Тося Звягина, но Сергей решил, что лучше порасспросить Машу наедине. Девушка нынешнюю учительницу ненавидела, и наверняка выложит всё, что знает. Скорее всего, у происходящего тут было какое-то логическое объяснение, череда непонятных смертей не прошла бы мимо милиции, но Поземская уж очень странно себя вела.

Сергей забрал в сенях фонарь, и не спеша отправился обратно, к сельсовету. Фонари действительно освещали совершенно пустую площадь, на дверях церкви висел замок — наверное, от честного народа. Погода стояла тёплая, снег активно таял, увеличивая глубину луж, пока Травин добрался до нужного места, он успел основательно промочить ноги.

Дверь чёрного хода никто не запер, Сергей пригасил лампу, осторожно прошёлся по коридору, заглянул в лазарет. Будкин всё так же лежал на спине, в комнате неприятно пахло, молодой человек обшарил углы, но никакой сумки не нашёл. Ещё раз проверил покойника, надавил тому сильно на живот — из ран на груди потекла кровь. Травин пожалел, что оставил нож в доме Сазоновых — один из проколов казался ему слишком глубоким, не могла хрупкая женщина всадить не слишком острое лезвие в переплетение мышц и связок, это и мужчине-то не всегда под силу. Он ещё раз пригляделся, рубашка на Будкине была застёгнута неровно, одну пуговицу пропустили.

— Непорядок, — Сергей расстегнул их все, откинул ткань, — ага, вот что.

С правой стороны, ниже рёбер, виднелся прокол. Кровь вытерли, но небольшое количество осталось, и оно засохло буро-коричневой корочкой. Эта рана была похожа на прижизненную, нанесли её не ножом, а чем-то тонким, вполне возможно — вязальной спицей. Глубину ранки Травин исследовать не стал, но если догадка была верна, то проникающее ранение в печень наверняка вызвало обширное внутреннее кровотечение, в брюшной полости достаточно места, чтобы кровь не выталкивалась наружу. Спицы у Поземской молодой человек не видел, и чтобы она вязала — тоже.

Вместо двух вариантов событий вырисовывались три — или Будкин сам помер, а ранка неглубокая и случайная, или учительница пришла заранее, проколола Будкину печень, подождала часа полтора в углу, а потом решила, что этому мерзавцу надо добавить, или Ивана пришил кто-то другой. Тот, кто знал, что придёт учительница, и начнёт тыкать труп ножом. Сергей склонялся к третьей версии. Оставался нерешённый вопрос — раз Поземскую подставили, то её должны были тут обнаружить, так сказать, на месте преступления, но никто в сельсовете до сих не появился, даже санитарка — хотя бы для того, чтобы больного Ваню проведать. Почему?

Учительница искала свою сумку, возможно, разгадка была именно там. Травин подумал, куда женщина могла её бросить, сначала поискал в сенях возле чёрного хода, раз уж она им воспользовалась, а потом прикрыл глаза, чтобы вспомнить, где находится учебный класс.

Вполне естественно, Поземская оставила свои вещи именно там — на спинке стула возле учительского стола висел полушубок, рядом стояли валенки, холщовая сумка с ремнём лежала на сидении. Травин поставил лампу на стол, на котором лежал лист бумаги и химический карандаш, откинул клапан — внутри спицы не оказалось, там лежали верёвка, смотанная кольцом, и кусочек мыла. Он посмотрел на потолок, прямо над ним на толстом железном крюке висела керосиновая лампа. Травин скатал полушубок, засунул валенки в сумку, загасил свет, и уже собрался уходить, как со стороны коридора послышались шум и приглушённые голоса.