Беглец (Управдом 5, весна 1929)

Глава 21

Глава 21.

01/04/29, пн

Пятеро бойцов ОГПУ добрались до Камышинки в половине четвёртого. Беглецов по дороге они не встретили, зато обыскали обоз с подозрительными личностями и разжились махоркой. На площади перед лавкой стояла повозка, с которой сгружали тюки. Бойцы спешились, четверо остались возле коней, а пятый, командир звена Плошкин, направился к грузчикам. Те охотно показали, где у них находится сельсовет.

— Были тут оба, — подтвердил один из сельчан, — утром сегодня уехали, начальник наш Гринченко их провожал. Повозка простая, без верха, кобыла каурая, дохлая такая, как только жизнь держится, но лопает, что характерно, за двоих.

Плошкина аппетит кобылы не интересовал, он рассудил, что один может час или полтора потратить, прежде чем найдёт нужного человека, разослал четверых бойцов на поиски, а сам остался возле церкви. Гринченко отыскали быстро, буквально за двадцать минут, тот сидел на складе вместе с кладовщиком Сазоновым и проверял расписки. Услышав, что дело срочное, Пётр Лаврентьевич забрал у бойца коня, и ещё через несколько минут жал руку командира звена.

— Лично с ними распрощался, — подтвердил он, — товарищ Липшиц неоценимую помощь оказал в поимке преступников, только почему в вашем документе он Бейлиным зовётся, не пойму.

— Разберёмся, — ответил Плошкин. — Так, говорите, давно уехали?

— В девять утра.

— Куда направились?

— Вроде как в Кандагуловку, там, по словам товарища Липшица, у них важные дела.

Командир звена точно знал, что ни в какую Кандагуловку двое разыскиваемых не отправились, потому что их отделение уже там побывало, и никого подходящего не нашло. За те шесть часов, что прошли с момента отъезда, подозреваемые должны были добраться не то что до Кандагуловки, до Александровска или даже до Каинска, или наоборот, скрылись в Убинске. Следовало срочно доложить командиру взвода, который сейчас находился в Дятловке, или уполномоченному — там же.

— А что за преступники? — всё же поинтересовался Плошкин, забираясь на коня.

— Убийство у нас произошло, вот товарищи Липшиц и Добровольский их поймали, сейчас в подвале сидят, собирались их отправить в район, только вот пока не с кем. Не желаете проверить?

— Нет, — решительно мотнул головой комзвена, — не до этого сейчас. Оставлю вам одного красноармейца на случай, если снова объявятся, а в Дятлово сейчас из уголовного розыска кто-то и следователь, я им передам. Линько, останешься здесь, жди приказа.

Один из бойцов, молодой парень с русыми вихрами и веснушками во всё лицо, кивнул, спешился, а четвёрка умчалась в сторону железной дороги. Линько достал обрывок газеты, ловко свернул козью ножку, набил махоркой, предложил Гринченко, и когда тот отказался, с наслаждением закурил.

— Ох хорош самосад, аж пробирает, — поделился он, торопливо глотая дым, — вы уж простите, с утра без курева, не положено нам на задании. Так где ваши преступники, товарищ председатель?

Гринченко дождался, пока боец досмолит самокрутку, махнул рукой, и направился в сторону церкви. Линько одобрительно цокнул при виде красного флага, а внутри уважительно покачал головой.

— Прямо как агитационный зал, всех попов выкурили.

— Сюда, — начальник артели показал на лестницу, ведущую в подвал.

Возле кельи, где сидели Поземская и Сазонова, расположился второй сельский милиционер. При виде Гринченко он вскочил, стукнул прикладом двустволки по скамье.

— За время дежурства происшествий не случилось, — отрапортовал он.

— Задержанные на месте?

— Никак нет.

— Как это? — удивился Гринченко, дёрнул дверь в келью, та оказалась пуста.

— Так уехали они.

— Куда уехали?

— Гришка их в город повёз.

— Кто ему велел? — председатель наклонился к милиционеру, он был почти на полголовы выше, и теперь нависал над ним.

— Не знаю, только Гришка сказал, что не может терпеть, пока правосудие не сбудется, и сам отвезёт их. Часа три назад и уехали.

— Куда?

— Так в Убинск, в район, я ещё повозку снаряжать помогал, а Гришка и говорит, мол, у двери дежурь дальше.

— Зачем? — не понял Гринченко.

— Не знаю, только — приказ такой отдан.

— Гришка — это кто? — уточнил Линько.

— Милиционер наш, — председатель сплюнул, — я ему такого вставлю, когда вернётся, ещё пожалеет. Ничего, товарищ, просто один из членов артели решил действовать самостоятельно, и надеюсь, хорошо перед этим подумал. Тут до Убинска где районное отделение находится, часа четыре езды, так что ещё в пути, хорошо если вечером обернётся. а то и завтра утром.

— Утром вернее, — добавил помощник Гриши, — припасы с собой взял.

Разговор у Травина с Бейлиным не клеился. Хотя оба вроде бы определились, что находятся по одну сторону фронта, Бейлин попутчику до конца не доверял. Вполне могло случиться, что послание перехватил какой-нибудь иностранный разведчик, чтобы потом проникнуть в организацию и уже там навредить. Как именно может навредить шпион, затесавшийся в Дальневосточный отдел ИНО, Бейлин даже думать боялся, это ставило под удар всю сеть в Китае и Японии, которая поредела после провала операции «Горох». Отдел тоже сократили, переселив в цоколь особняка наискось от Дальневосточного окркома ВКП(б), но сейчас обещали дать новые фонды и увеличить штат — назревали нехорошие события на КВЖД.

Митя мысленно сосредоточился на другом предателе, оставшемся в Ленинграде или Москве.

Телеграмма, отправленная из Александровска, вполне могла попасть в руки самому шпиону, и теперь тот может узнать, что его могут вычислить, и тогда наверняка что-то предпримет. Например, прикажет убить Бейлина и Лапину. Насчёт себя Митя не беспокоился, смерти он перестал бояться с двух часов дня шестого июля 1918-го, когда на автомобиле Роллс-Ройс подъехал к калитке особняка Берга в Денежном переулке, и высадил двух пассажиров. Через двадцать минут из дома, который занимало германское посольство, раздался взрыв, потом началась стрельба, Бейлин выскочил из машины, помог одному из товарищей, сбежавшему через окно, добраться до автомобиля, а сам побежал внутрь, спасать второго. По всем раскладам выходило, что им не уйти, но всем троим удалось сбежать целыми и почти невредимыми. С тех пор Бейлин верил, но не в ангела Рафаэля, поскольку был безбожником, а в судьбу, которая берегла его для чего-то важного.

А вот Варя оставалась беззащитной, её следовало охранять, или же взять с собой во Владивосток, пойти против правил, но и обстоятельства были чрезвычайные. Хотя, промелькнула у Бейлина мысль, её можно, наоборот, принести в жертву, а себя изобразить умершим или убитым, и тогда уже связаться с кем-то из надёжных товарищей, чтобы вывести предателя на чистую воду.

Травин тоже не доверял Бейлину. Вся эта история казалась ему подозрительной, сначала Лапина садится в тот же курьерский, потом какой-то марвихер убивает постороннего пассажира, и подбрасывает улики Сергею, хотя мог бы просто незаметно сойти с поезда. С одной стороны, это означало, что Лукин запаниковал, и значит, вперёд убийства не планировал, а с другой — попутчик не гнушался пользоваться услугами преступников. Слишком многое в этой операции казалось Травину натянутым, возникал вопрос — почему нельзя было отдать Бейлину бумаги в Москве или Ленинграде?

Его он задал прямо, но ответ получил обтекаемый, мол, не хотели рисковать — ключи к записям находятся по указанному в инструкциях адресу, значит, раньше они не нужны. А содержание самому Бейлину неизвестно, может, там ничего важного и нет, очередные ценные указания. Достаточно ему было, как утверждал Митя, увидеть несколько первых предложений, где содержался порядок слов, как он понял, что послание адресовано именно ему. Но тогда зачем Бейлин хотел читать дальше? И это Травин спросил, но Митя сделал вид, что обиделся, сказал, что разговор превращается в допрос, повернулся на бок и театрально засопел. Через полчаса он и вправду заснул, только стонал сквозь дремоту.

Поскольку попутчики решили ждать сумерек, делать особо было нечего. Травин раскрыл книжку, и продолжил читать приключения сотрудника детективного агентства по прозвищу «Оп» в насквозь прогнившем американском городишке, периодически доставая из мешка припасы. Бейлин от еды отказался, пожаловавшись на боли в животе, так что содержимое мешка делилось на двоих — Сергея и добермана. Кобель ел всё подряд, пища, казалось, падает в него как в бездонную бочку.

— Горазд ты жрать, приятель, — Сергей разломал на две половины палку кровяной колбасы, — чего такой тощий?

Доберман не ответил, подтягивая к себе кусок лапой, но внезапно вскинул голову в сторону дороги и зарычал. Лошадь меланхолично жевала траву, проглянувшую из-под подтаявшего снега, и никак не отреагировала на раздавшееся из-за зарослей ржание. Травин спрыгнул с повозки, добрался до придорожных кустов, осторожно выглянул сквозь голые ветки.

По дороге к ним приближалась кибитка. На козлах сидел милиционер Гриша, а внутри, под навесом — две женщины. У Сергея не было бинокля, лица пассажирок оставались в тени, но Травин готов был поспорить, что это Маша Сазонова и учительница Поземская. Гриша не торопился, лошадь лениво перебирала ногами, одна из пассажирок вертела головой, словно выискивая что-то.

— Я ненадолго, — Сергей тронул Бейлина за плечо, — тут наши знакомые появились.

— Какие? — спросонья не понял Митя.

— Которых мы в подвале заперли, и с ними ихний милиционер.

— Справишься? Это тебе не спичками торговать.

Травин усмехнулся, забрал браунинг, потрепал добермана по голове, наказав никуда за ним не ходить, и вдоль зарослей последовал за повозкой. Примерно через километр та остановилась возле раскидистого старого дуба.

— Как думаешь, это здесь? — спросил Гриша.

— Определённо да, — пассажирка вылезла на свет, теперь Сергей точно уверился, что это Маша Сазонова, — глаза разуй, дурак, ты же первый здесь был.

— Что мне все тычут дурак да дурак, — самозваный милиционер обиделся, — не глупее других, между прочим.

— Если бы не твоя дурость, мы дальше в Камышинке сидели, — парировала Маша. — Ладно, давай, тащи её, а потом отгонишь повозку подальше, не хватало нам только лишних глаз.

Поземская выглядела заторможенной, Гриша хотел её спустить, но она сама слезла, оперлась на Машину руку. Женщины, о чём-то тихо переговариваясь, пошли прочь от дороги. Сергей подождал, пока Гриша оставит упряжку на небольшой поляне метрах в тридцати, и осторожно последовал за ними.

Идти пришлось минут десять. Петляя между деревьями, троица спустилась в небольшой овраг, так что только макушки их торчали, Травин как смог спрятался за деревом. По оврагу протекал ручей, наверное, летом совсем мелкий, но сейчас воды в нём было по колено, она уносилась дальше вглубь леса. Обитатели Камышинки сгрудились вокруг небольшого холмика с деревянным крестом.

— Это здесь, — послышался голос Маши, — здесь она померла.

Поземская села на подтаявший снег и заплакала. Она размазывала слёзы по лицу, и одновременно гладила холмик с показавшейся поверху чёрной землёй, отчего щёки быстро стали грязными, в подтёках.

— Тося, — говорила она, — Тосечка, как же я без тебя, родная, зачем ты меня одну оставила.

Фельдшер и Гриша отошли от неё на несколько шагов, теперь они говорили тихо, Травину приходилось прислушиваться.

— Кончать её надо, — взволнованно говорил парень, — если бросим в Кандагуловке, ментов приведёт, а они уж раскопают тут всё, а нас споймают.

— Тебя, дурака, расстреляют, а я не при чём, разве что покрывала, — Маша была совершенно спокойна, — скажу, что меня угрозами заставил, наганом тыкал. Когда учительницу насильничал, а потом головой об камень, чем думал? Не собираюсь я руки марать.

— Да они у тебя по локоть, — возмутился Гриша, — забыла, что с другой сделала, когда её ещё живую принесли? А с Иридой?

— Ты докажи.

— И докажу. Мы с тобой одной верёвочкой повязаны, куда я, туда и ты.

— Ладно, — неожиданно согласилась Маша, — обещание я своё выполнила, где сестра, она узнала, и вправду ей лучше не жить, вон как горюет.

Она подошла к Поземской, достала из кармана фляжку, дала учительнице. Травин ничего не успел сделать, как та отхлебнула глоток.

— Ну вот, отдохни, — Маша погладила её по голове, — сейчас тебе легче станет, ты плачь, от этого сердце чистится. Ещё немного, и вы с ней встретитесь в другом мире, лучшем, там нет горестей и страданий, там вам будет хорошо.

Поземская кивнула, она легла на могильный холм, прижавшись к нему щекой и обнимая руками.

— Всё? — спросил Гриша, подойдя со спины, — померла?

— Вот ещё, спит она, — Маша фыркнула, — я же сказала, руки за тебя марать не буду. Дальше ты сам делай, на что смелости хватит, не собираюсь ещё один грех брать.

— Вот жеж ты стерва, давай я её к дереву привяжу, ну или подвешу за шею низко, звери обглодают так, что никто не узнает, а мы скажем — сбежала.

— Кому ты говорить собрался, дурень. А может сдать меня хочешь?

— Надо будет — сдам.

Парень подхватил Поземскую подмышки, та безвольно повисла на руках. Гриша тяжело дышал, на лице выступил пот.

— Что-то тяжёлая она больно, нет, лучше утоплю, а потом закопаю, всё же не по-людски зверям скармливать, — он потащил её к ручью, — за лопатой только возвращаться придётся. Чёрт, да что в ней, десять пудов?

Травин и так достаточно услышал, он достал браунинг, прицелился и выстрелил Грише прямо в спину. А потом съехал на ногах в овраг.

Артельный милиционер лежал на Поземской, та не шевелилась, но за учительницу Сергей пока не опасался — пистолетная пуля не винтовочная, с такого расстояния навылет не пробивает тело. Он навёл ствол на Машу. Та от внезапного нападения растерялась, но быстро взяла себя в руки.

— Вы как снег на голову, товарищ Добровольский, — затараторила она, — прикончили гада? Он нас с Анной Ильиничной похитил, угрожал убить.

— Я всё слышал, — Травин пожал плечами, — вопросов не имею. Хочешь что-то сказать напоследок?

Маша затравленно на него посмотрела.

— Это всё он, я только делала, что он велел. Гришка Звягину убил, сначильничал, а потом камнем по голове стукнул, а меня заставлял молчать, говорил, что тоже убьёт. И Аннушку хотел извести, сволочь такая, ты же слышал.

— Будкина он тоже ткнул? — поинтересовался Сергей.

— Он, он!

Травин покачал головой.

— Ну ладно, я ткнула, — Маша отчего-то усмехнулась, — так он, Ванька-то, с виду на поправку шёл, а внутри всё сдавлено в лепёшку, к утру так и так бы окочурился, не веришь, у Гринченко спроси, Петра Лаврентьевича, он всё равно труп будет вскрывать, прежде чем хоронить. Гришка уже потом Рапкину приволок, чтобы та Ваньку мёртвым нашла, а рядом учительницу с ножом, но сам посуди, разве она его смерти не хотела? А сама Рапкина, как её хахаль бывший помер, только и думала на себя руки наложить, она с Гришкой-то спуталась, чтобы Ваньку позлить. Доволен? Всё узнал?

— Ты ещё не сказала про ту, которая утопилась.

— Подумаешь, одной дурой на свете меньше стало, сопли по стенке размазывала, и ладно бы по кому, Будкин тот ещё кобель был. И не убивала я её, могла спасти — да, но не стала. И Аньку вот спасти могла, кабы ты не поторопился и Гришку пристрелил, он бы минут через десять сам помер.

— Выкрутиться хочешь?

— Так ты тело-то его возьми, и милиции сдай, накажи кровь взять — там и найдут. Не веришь? Что теперь делать будешь, раз поймал меня?

— В милицию сдам, — Сергей на самом деле колебался, уж очень ему не хотелось Сазонову с собой тащить, рука так и тянулась всадить ей пулю.

— А я не поеду, — решительно сказала девушка, — вот хоть убей.

Молодой человек кивнул, прицелился.

— Хорошо, раз сама так решила.

— Погоди, — торопливо сказала Маша, — скажи, и вправду застрелишь меня?

— Да, — честно ответил Травин.

— Нет, не хочу так, и в тюрьму тоже не хочу, не люблю я взаперти сидеть, лучше сама всё сделаю, — она достала из кармана флакон синего стекла, — на особый случай берегла. Чем пулю получить, лучше уж просто уснуть, и не проснуться.

Молодой человек опустил пистолет, Маша вытащила пробку, бросила её на снег, залпом выпила содержимое склянки, села.

— Дай руку, — попросила она, — страшно умирать одной вот так, когда точно знаешь. Это недолго, не беспокойся, вытяжка быстро действует.

Травин заколебался, но подошёл, протянул ладонь, Маша вцепилась в неё пальцами.

— Ну вот и всё, я ведь не хотела вредить никому, а что так вышло, значит, судьба распорядилась. Чужую жизнь забрать легко, если причина есть, ты вон как Гришку пристрелил, не поморщился, видать не впервой, так что, Сергей Олегович, похлеще меня будешь, только ты жить останешься, а я — нет. Бабка мне всё талдычила, что молодой умру, а я не верила. Ещё старая карга говорила, что за собой одного утяну, я тебя не тронула, а ты меня убил. Забавно, правда? Ты хоть похорони нас по-человечески, закопай, лопата к повозке привязана. И крест поставь, я ведь крещёная…

Голос её становился всё тише, пока и вовсе не пропал. Девушка из последних сил улыбнулась, дёрнулась, голова её безвольно упала на бок, тело расслабилось, рука разжалась. Сергей проверил пульс — Сазонова была мертва.

Гриша ещё дышал, когда молодой человек стащил его с Поземской, на губах парня пузырилась серая пена, лицо налилось синим, Травин ещё подумал, что может быть, Маша не соврала, действительно его отравила. Милиционер попытался что-то сказать, но это усилие отняло у него последние силы, грудь перестала подниматься и опускаться, глаза закатились. Сергей уложил его рядом с могильным холмиком.

Поземская была без сознания, но дышала ровно. Травин на всякий случай вымыл руку, за которую держалась Сазонова, ледяной проточной водой, взвалил учительницу на плечо, и отправился к артельной повозке. Лошадь встретила их ржанием, нетерпеливо перетоптываясь. Сергей положил Анну Ильиничну на сиденье, отвязал лопату, скрутил кобыле морду вожжами, чтобы та молчала — на дороге мелькнули вооружённые кавалеристы в форме, наверняка по его душу. Когда шум от копыт утих, Травин обождал ещё несколько минут, отпустил обиженную лошадь, оставалось последнее — вырыть в промёрзлой земле две могилы. Или одну общую.

Вот только вместо двух трупов у ручья лежал один, а вместо Маши на могиле Тоси Звягиной оставили серый холщовый мешочек, словно на прощание.

— Вот чёрт, куда ты делась?

Дно оврага истоптали, а вот на склонах отпечатков ног почти не было, Сергей как ни приглядывался, найти следов Сазоновой не мог. Значит, наверх она не выбиралась, прошла по ледяной воде, и где-то выскочила на берег. Он сам отсутствовал минимум полчаса, Маша могла убежать километра на два, а то и три, и увеличивала это расстояние с каждой секундой, хотя с замерзшими ногами и после манипуляций с собственным пульсом наверняка прошла гораздо меньше.

Следы обнаружились гораздо раньше, метрах в двадцати по течению — здесь Сазонова выбралась из воды, и побежала к дороге. Чувствуя, что не успевает, Травин кинулся вслед. Отпечатки ног вели к повозке, точнее, к тому месту, где она стояла, брички и след простыл, Сергей высунулся из зарослей, но никого не увидел — дорога была в обе стороны совершенно безлюдна.

. Маша перед тем, как уехать, стащила Поземскую на землю, но не бросила — уложила на старый тулуп. Пришлось ещё раз оставить учительницу одну, и идти обратно, закапывать Гришу. Тело Сергей положил в неглубокую могилу, засыпал землёй вперемешку со снегом, а потом смастерил крест. В оставленном мешочке обнаружились несколько склянок с непонятным содержимым, обтянутая кожей фляжка и кожаная шкатулка с драгоценностями, о которых Сазонова говорила, что сдала их на нужды беспризорников — кулон с изумрудом, несколько колец и браслет с бриллиантами.