Беглец (Управдом 5, весна 1929)

Глава 23

Глава 23.

01/04/29, пн

К семи вечера Бейлину снова поплохело. Его вырвало желчью с кровью, Митя лежал на досках, глядя вверх, на темнеющее небо, и тяжело дышал. Он то молчал, то начинал бредить, хватал Сергея за полу куртки, называл Яшей, радовался, что тот вернулся из Персии живой и невредимый, и пытался что-то объяснить, переходя с русского на идиш и обратно. Травин напоил его отваром из фляжки, только тогда Бейлин успокоился и снова забылся сном. Доберман подполз к Мите, положил голову на грудь. Поземская проснулась, она сидела, обхватив колени, и молчала. Травин попытался её разговорить, но учительница сжала губы, отворачивалась, и вообще, всем своим видом показывала, что идти на контакт не намерена. Только когда вдали показались дома, она передумала.

— Что вы со мной сделаете?

— Ничего, — ответил Сергей, — сейчас доедем до села, и иди куда хочешь.

— Я всё помню, — сказала Поземская.

— Что?

— Могилу. И как из села уезжали, и что они в лесу говорили. Он правда её изнасиловал?

— Так сказал.

— И убил?

Травин пожал плечами.

— Где он теперь?

— Мёртв.

— Ты его убил?

— Да.

— Спасибо, — учительница замялась, — а как?

— Выстрелил в спину, потом закопал в землю.

— Это хорошо, — Поземская мяла в руках носовой платок, — по-христиански. А Маша?

— Сбежала.

— Ну и пусть, хватит уже смертей.

— Как получится, — Сергей дёрнул вожжи, но лошадь потянула не в ту сторону, и повозка попала колесом в глубокую рытвину.

Раздался треск, одна сторона резко осела. Травин спрыгнул, подсветил фонарём — колесо лежало на боку. Ремонтировать повозку не имело смысла, Сергей распряг лошадь, взвалил на неё бессознательное тело Бейлина, хотел и Поземскую добавить, но та отказалась, заявив, что пойдёт сама. Лошадь недовольно всхрапнула, тащить на спине седока было куда тяжелее, чем тянуть повозку, она заартачилась, упираясь, доберман цапнул её за ляжку, зарычал. Кобыла вздохнула, почти как человек, и смирилась.

Врачей в Кандагуловке было трое. В амбулатории возле церкви принимал Архипов, возле бывшей почтовой станции — Гаклин, и сразу перед лошадиным рынком, в двухэтажном каменном здании бывшего правления страхового общества — зубной техник Булочкин, который, несмотря на узкую специализацию, лечил всех подряд. Кабинет техника находился на первом этаже во дворе, но вывеска, на которую Травину показал случайный прохожий, висела сбоку от входа в чайную. Тот же прохожий охотно рассказал, что к Архипову лучше по пустякам не соваться, а Гаклин известен по женской части и срамным болезням.

Булочкин жил над зубоврачебным кабинетом, вместе с сестрой, которая ему помогала принимать пациентов, они спустились, стоило Травину заколотить в дверь. Зубной техник, тощий мужчина лет пятидесяти, маленького роста, с прокуренными зубами и редкими светлыми волосами, велел положить Бейлина на кушетку, сначала раздвинул челюсти, поцокал языком, потом оттянул веко, наконец медленно нажал двумя ладонями на живот и резко отпустил. Бейлин, не просыпаясь, заорал от боли.

— Лидочка, немедленно беги к Архипову, — распорядился доктор, — пусть с собой хирургические инструменты несёт, скажи, дело срочное. Ситуация, товарищ, тревожная и требующая вмешательства безотлагательно.

Травин достал четыре червонца, положил на столик возле кушетки, потом добавил ещё два.

— Если бы здоровье можно было купить, — вздохнул Булочкин, — было бы замечательно, да-с. Мы бы все ходили юными и прекрасными. Но у друга вашего антонов огонь, или, по-научному, перитонит, конкретно сказать не могу, пока внутренности от взгляда закрыты. Что вы ему дали сногсшибательного?

Сергей достал флакон, доктор открыл, понюхал.

— Не пойму, что такое, но действует отлично, смотрите, даже не проснулся. Оставьте на всякий случай. Сам я оперировать не смогу, у меня и инструментов подходящих нет, зато есть хлороформ, а вот Евгений Иосифович мастер резать, как появится, сразу и начнём, так что не беспокойтесь, если больному суждено выздороветь, никуда от этого не денется. Но прогноз неблагоприятный, сразу скажу, потому как внутренности сильно воспалены. Медицина хоть и сделала сто шагов вперёд, только обратились вы несвоевременно. Иными словами, поздно.

— Помереть может?

— Всё в руках Божьих, — философски заметил техник, — хоть нонешняя власть и иначе говорит. Так или иначе все там будем, мы лишь помогаем отсрочить, но не всегда получается. Да, вот ещё что, операция затянется, и уж точно пациент не встанет на ноги в ближайшие десять часов, ваша помощь ему ни в каком виде до утра не потребуется. Захотите, оставайтесь переночевать, я комнаты сдаю недорого, только за собачку придётся доплатить. Желаете?

Сергей кивнул.

— Ну вот и отлично. Для гостей мы не готовим, да и сами дома не едим почти, если перекусить желаете, или беленькой трахнуть рюмочку-другую, внизу, в заведении общепита, завсегда найдётся и выпивка, и закуска, и компания соответствующая. Барышня на вид вялая, от чего лечить будем?

Барышня от осмотра и лечения решительно отказалась, а от ужина — нет, Булочкин так же решительно выставил её за дверь, Травина трогать поостерёгся, но Сергей и сам видел, что тут он лишний, так что взял ключ, сложил в небольшой уютной комнате вещи Бейлина и Поземской, засунул за пояс браунинг, и отправился вместе с учительницей в чайную. Доберман остался с Бейлиным, улёгся в углу, положил голову на лапы и делал вид, что спит, его, в отличие от людей, выгонять не стали.

Кривошеев отправил Саньку Флягина следить за красноармейцами, а сам, чертыхаясь, поспешил к Фёдору Кулику.

— Что-то ты зачистил, — Краплёный следил, как зажигают фонарь у него перед воротами, — никак хорошую весть принёс?

Старший милиционер покачал головой, и рассказал о двух гостях в чайной и двух посторонних в участке. Новость Кулика не обрадовала, он рассчитывал разделаться с Травиным в замкнутом помещении, когда тот будет заперт и частично обездвижен, хотя то, что его враг расположился в чайной возле рынка, тоже было неплохо.

— А спровадить этих товарищей нельзя? — на всякий случай спросил он.

— Пусть лучше там посидят, я постараюсь, чтобы не вмешивались. И никаких мне насильственных действий в заведениях общепита, — строго предупредил Кривошеев, — вымани его наружу, и там уже что хочешь делай в тёмном переулке, иначе вынужден буду отреагировать соответственно, начальство у меня, знаешь ли, тоже не дурни, вдруг разобраться приедут. Всё, я спать иду, время позднее.

— Балабаны, значит, брать хочешь, а рисковать, значит, нет, — злобно осклабился Краплёный. — Баба с ним, говоришь? Ладно, будет тебе выезд на природу, гражданин милиционер.

Кривошеев повернулся, чтобы уйти, но дорогу ему преграждали двое. Он потянулся за наганом, и почувствовал, как в спину что-то упёрлось.

— Тихо, тихо, гражданин начальник, — бандит дыхнул ему в ухо чесноком, — ты куда собрался свинтить? Дома-то у тебя жена, детишки мал-мала, только подумаешь, как в доску загнать, мы их мигом на портянки распустим. Думал, можно вот так гоголем ходить? Нет, голубь мой, мы с тобой одной верёвочкой повязаны, и тебе не деться никуда. Сейчас сделаешь, что я тебе скажу, да фуражку не забудь, а потом возвращайся, поедешь с нами, выведешь фраера на улицу, и смотри, без глупостей, тогда и ты и детишки твои живы останетесь. Мякиш и Сыч тебя проводят, и проследят заодно, вдруг поперёк пойти захочешь, выродков своих не пожалеешь.

Кривошеева потряхивало от сдерживаемой ярости. В сопровождении двух бандитов он вернулся в пивную, приказал завернуть пироги, варёный окорок и крутые яйца, остатки водки тоже забрал, и всё это отнёс в участок. Флягина он отпустил домой, наказав тому до утра из дома нос не высовывать.

— Держите, — Кривошеев разложил припасы на столе, — а то сколько тут сидеть. Коли до ветру захотите, у нас клозет внутри имеется, в конце коридора. Как там задержанная?

— Спит, — сказал Плошкин, — как убитая. Подождём до утра, а там я Линько в Камышинку отправлю, для свидетельского опознания. Ты чего такой дёрганный?

— Замёрз, что-то колотит, пойду домой, отлежусь.

— Ага, — начзвена повертел графин водки, мыкнул, отставил в сторону, — мы тут посидим, а утром чтобы как штык, наверняка ночью тут появятся, чтобы взгляда избежать, а как никто их не потревожит, бдительность потеряют.

Кривошеев угодливо улыбнулся, предупредил, что как раз утром вернётся, незаметно прихватил амбарный замок и вышел, хлопнув дверью. Он отошёл к противоположному зданию, прислонился к стене рядом с сопровождающими, и начал ждать.

Минут через десять красноармеец помоложе, Линько, выглянул наружу, шумно втянул в себя воздух, и снова исчез внутри. Кривошеев осторожно заглянул в светящееся окно — гости сидели за столом, о чём-то беседовали, размахивая руками, графин на четверть опустел. Милиционер тихо, чтобы не скрипнуло, продел дужку замка в петли, повернул ключ. Здание почтовой станции строили на совесть, дверь разве что тараном вышибалась. К этому времени сумерки сгустились, силуэты ещё кое-как было видно, а лиц не различить.

Травин и Поземская устроились у стены, женщина от еды отказалась, попросила принести чай и мёд. Сергей выбрал место так, чтобы видеть выход на случай, если вдруг сюда заявится милиция. Перед тем, как приступить к ужину, он обошёл здание по кругу, подмечая, куда можно выскочить незаметно. С левой стороны возле открытого люка стояла телега, с неё сгружали продукты, Травин закурил, подошёл к грузчикам, перекинулся парой слов, даже помог дотащить тяжёлый тюк до лестницы. Та вела вниз, значит, под домом имелся подвал, где находилась кладовая. В самой чайной Сергей никаких лестниц не заметил, зато за прилавком была дверь, из которой выносили готовую еду.

Напротив люка, метрах в двадцати, в глубине участков стояли две деревянные избы с тёмными окнами, эта часть улицы освещалась фонарём, висевшим на стене здания. Словно играясь, Травин ткнул мыском ботинка в обломок кирпича, отбрасывая его к стене, и приметил место, куда тот откатился. Теперь он примерно знал, как может уйти из общего зала и раствориться в темноте, слабым звеном казалась Поземская, но Сергей решил, что подумает об этом позже, по обстоятельствам. Он вернулся к входу, ещё раз осмотрелся, и ничего подозрительного не обнаружил.

Чайная к этому времени заполнилась народом больше, чем наполовину — барышники сидели за столами, пуская дым и беседуя о своих делах. Компания здесь подобралась сугубо мужская, и Поземская выделялась как белая ворона. На несколько секунд внутрь заглянул милиционер в форме, косолапый детина с взъерошенными волосами и круглым лицом. Он уставился на Травина, словно где-то уже видел, потом на Поземскую, ойкнул и исчез.

— Скажите, Сергей Олегович, вы куда направляетесь? — Поземской, которая до этого ковырялась ложечкой в блюдце с мёдом, внезапно захотелось поговорить.

— В Ново-Николаевск.

— А я бы хотела уехать далеко-далеко, к морю. Мы в детстве часто к морю ездили, или на воды, в Кисловодск, вот как революция случилась, перестали. Вы до революции что делали?

Травин промолчал, растёр окурок в пепельнице. Решение прийти сюда казалось ошибкой, надо было заказать еду в комнаты, но, с другой стороны, Сергей не хотел раскрывать место, где они переночуют. Теперь риск быть обнаруженным вырос. Появилась мысль отсесть от Анны Ильиничны, чтобы та послужила приманкой, если вдруг заявится милиция, но за соседними столиками сидели явно нетрезвые люди, и бросали на учительницу сальные взгляды. Присутствие Сергея, точнее, его комплекция, их от решительных действий пока удерживала, стоит оставить женщину одну, как придётся её от пьяной компании отбивать.

— Пойдёмте в комнаты, — предложил он, — чай, смотрю, уже выпили, мёд слопали, пора спать.

— Нет, я хочу здесь посидеть, не могу остаться одна. Идите сами.

Сергей вздохнул, поймал подавальщицу и заказал тушёного мяса с картошкой.

— За иностранцем следи, выпустишь его в нужный момент. Мильтона во вторую повозку сажайте, и смотри за ним в оба глаза, умом длинный, ещё выкинет чего.

Краплёный подпрыгнул на месте, проверяя, не скрипят ли сапоги. Когда он планировал очередной налёт, всегда внимательно относился к мелочам. Вот и в этот раз наказал всем хорошо смазать обувь, чтобы в темноте не выдать себя лишним звуком, лично проверил оружие. Вооружились ножами и обрезами, заряженными картечью — чтобы если стрелять, то сразу в решето. Но основная роль отводилась Лаури, тот должен был выстрелить в чужака, которого Кривошеев выманит наружу. Шведа затолкали в повозку, и через несколько минут банда почти в полном составе выехала из ворот.

Лаури был на взводе. Его держали в запертой комнате, обходились вежливо, но наружу не выпускали и ничего не говорили. Швед чего только себе не передумал, новость, что Хейси уже в селе, свалилась на него как снег на голову. Помощник Краплёного налил молодому человеку полстакана крепкого самогона, для куража. От возбуждения алкоголь не туманил голову, а наоборот, раскрепостил, заставил поверить в себя. Сидя в повозке, Лаури крепко сжимал наган в руке, мысленно целясь во врага. Краплёный уселся в головную тарантайку, благо ехать до чайной было рукой подать, раскрыл ящичек с гранатами — пять штук лежали в своих ячейках, одна была пуста.

— Малявый точно умеет? — спросил он у помощника.

— Сказал, что сможет, — ответил тот, — божился, не в первый раз.

Идея Краплёного помощнику не нравилась, до сих пор банда кое-как сосуществовала со властью и законом, то, что решил сделать главарь, подводило в этих отношениях жирную черту. Петька Малявый должен был по условному знаку швырнуть гранату в милицейский участок, где заперли двух приезжих бойцов ОГПУ, и тогда, как считал Краплёный, власть в этом селе окончательно перейдёт к бандитской шайке — аккурат к тому времени, как наступит лошадиная ярмарка и тут появятся настоящие деньги. Рядом с местом взрыва собирались положить московского мента, надев на палец чеку, а рядом — Кривошеева, который якобы его пристрелил в момент броска. Из представителей закона в селе оставался недалёкий Флягин, которому главарь шайки собирался подсунуть в качестве напарника своего человека. Помощник считал, что всё это можно сделать почти без жертв, но его мнения никто не спрашивал.

Красноармейцы не торопясь прикончили еду, которую принёс Кривошеев, Линько не удержался, разлил водку по стаканам, разбавленный спирт пронёсся по сосудам, согревая их после долгой скачки на холоде. Но всю пить не стали, разогрели на примусе чайник с проржавевшим носиком, благо заварка стояла тут же, насыпанная в стеклянную банку. Плошкин проверил задержанную, та лежала на спине с открытыми глазами, на вопрос ответила, что ей ничего не нужно и чувствует она себя гораздо лучше.

— Лошадей бы проведать, товарищ командир, — Линько сыто потянулся, — как они там, на конюшне, вроде бы и рядом, а беспокойство.

— Так сходи.

— Сей момент, — красноармеец поднялся, одёрнул гимнастёрку, накинул шинель.

Он подошёл к двери, попытался её открыть.

— Заперто, товарищ комзвена.

— Да ты сильней пихай.

— Нет же, ни в какую.

Плошкин отставил стакан с чаем, подошёл, ударил дверь плечом. Дверь не поддавалась, створка двигалась на сантиметр-полтора, и открываться не желала.

— Неужто заперли нас? — догадался Линько.

— Похоже, что так, — Плошкин прошёлся вдоль окон, забранных решётками, сплюнул, — небось милиционер учудил, я ему утром устрою. Отставить ломать дверь.

— Как думаете, товарищ командир, зачем он это сделал? — спросил Линько, открывая окно и дёргая решётку.

— Славу себе забрать хочет, если подозреваемых поймает, — предположил Плошкин, — выслужиться хочет. Не поддаётся?

— Болтается, чуть поднажать, и готово.

— Ты окно приоткрой, пусть проветрится, а если понадобится, мы эту решётку высадим.

Линько кивнул, улёгся на лавку, Плошкин проверил ещё раз задержанную, открыл соседнюю камеру, и расположился на дощатой кровати, прикрыл глаза. Не успел он задремать, как послышался выстрел.

Малявый ждал в тени, когда привезут тело приезжего. Граната неприятно оттягивала карман, мысленно он представлял, как выдёргивает чеку, бросает снаряд в окно, как звенят осколки стекла, а потом раздаётся мощный взрыв. Бандит считал до семи, пытаясь делать это размеренно, но сбивался на удары сердца, которое начинало колотиться быстрее.

Солдаты сами ему помогли, открыли створку окна, и теперь Малявый не боялся промахнуться. Подбежать, швырнуть, скрыться за угол, и все дела.

Он тоже услышал выстрел, значит, чужака прикончили, и приготовился. Но тут один из тех, кто сидел внутри, подбежал к решётке и начал её раскачивать. Кованые прутья скрипели и поддавались, один угол уже отошёл, Малявый запаниковал. Можно было сбежать, но за такое Краплёный по голове не погладит, а скорее, по шее полоснёт. И когда второй угол тоже поддался, бандит решился. Он развёл усики, выдернул чеку, подскочил к окну, просунул руку почти до плеча через решётку, чуть не задев красноармейца, и отпустил гранату.

Линько увидел в тусклом свете фонаря силуэт человека, подскочившего к окну, в последний момент. Незнакомец вытянул руку, красноармеец было подумал, что тот пытается его зарезать, и навалился на локоть, прижимая к решётке. По полу что-то покатилось.

— Чего там? — раздался голос Плошкина.

— Да ненормальный какой-то, — Линько удерживал чужую руку, — порезать меня пытался.

Малявый дёргался что есть силы, пытаясь вырваться, о том, что надо считать, он даже не думал. И почти было высвободился, когда яркая вспышка ослепила его, а потом шестьдесят граммов тротила разорвали чугунную оболочку на множество осколков.

Линько погиб почти сразу от нескольких попавших в него рваных кусков чугуна и взрывной волны, Малявого посекло оконным стеклом, вывернутая решётка ударила в висок. Плошкину досталось меньше, в момент взрыва он находился от гранаты метрах в восьми, к тому же тянулся к нагану, лежащему на табуретке в камере, так что половина корпуса и голова были прикрыты, и вполне мог бы уцелеть, но словил два осколка. Один, большой раздробил плечо, а другой, размером с ноготь, пробил лёгкое. Комзвена упал, чуть было не потеряв сознание от болевого шока, он пытался вздохнуть, и не мог.

Машу не задело совсем. Она не спала, когда произошёл взрыв, лежанку тряхнуло, с потолка посыпалась штукатурка, по стене поползли трещины. Девушка скатилась на пол, встала на четвереньки и поползла к выходу. Толкнула решётку, дверь отошла на двадцать сантиметров и дальше не открывалась, снаружи клубилась пыль. Маша замотала лицо платком, кое-как ужом выскользнула через щель. И наткнулась на лежащего Плошкина, тот лежал, пуская кровавые пузыри.

— Помоги, — просипел красноармеец, хватая Машу за кофту.

Маша кивнула, разорвала гимнастёрку, обнажая рану, пощупала рёбра, покачала головой.

— Не могу, тут хирург нужен.

Плошкин не мог говорить, только умоляюще смотрел на неё. Девушка вздохнула, стянула с себя платок, подсунула под тело, крепко перетянула и завязала узлом. Потом схватила Плошкина за здоровую руку, закинула себе на шею, и потянула за собой. Сорванная вместе с замком дверь валялась на улице, Сазонова вытащила красноармейца на крыльцо, к участку бежали люди. Когда первый из них появился возле Плошкина, Маши рядом уже не было.