Башня времен. Заброска в советское детство

Глава 6

На город падала быстрая и душная южная ночь. В темнеющем небе проклёвывались звёзды. Между пятиэтажками виднелся кусочек моря с точечками рыбацких лодок, прямо как на картине курортного художника-мариниста. Всё вокруг дышало покоем и умиротворением.

Как жаль, думал Жека, что, каким-то непонятным чудом попав сюда, в прошлое, приходится бегать, суетиться и заниматься чёрт-те знает чем. Не так ли и вся наша жизнь? Всё носимся по каким-то очень важным, всегда совсем неотложным делам, и остановиться, перевести дух и просто посмотреть на небо времени не находится…

Часть своего дела на сегодня Жека уже сделал. С крыши трансформаторной будки, куда было легко забраться по верхам налепленных вплотную гаражей, он наблюдал за входом во второй подъезд дома номер тринадцать. В замочную скважину двери от квартиры девятнадцать кто-то (вот же хулиганьё, а) напихал спичек, да так плотно, что никаким ножом их оттуда теперь не выковырять. Оставалось подождать и выяснить, что же предпримут Геннадий и Снежана, когда вместо долгожданного уединения получат по лбу изогнутым клювом африканской птицы обломинго.

В этот раз Жека отпросился на всю ночь: сказал тёте Оле, что они с пацанами будут ночевать у Эдика, мол, там во дворе посреди сада поставили палатку. Такое действительно бывало в какие-то из Жекиных приездов, и ночевать в палатке было здорово. А вчера, заявившись в час ночи, Жека сказал тёте Оле, что к Эдику и его родителям приехали родственники, все диваны и раскладушки оказались заняты, пришлось посмотреть футбол и топать домой. Про Эдика Жека мог врать смело — это второй товарищ, Саня, жил в соседнем подъезде, и его мама была тёти-Олина подруга, а Эдик обитал в частном секторе, и его родителей тётя Оля не знала.

Жека подумал о тёте Оле. Как ей жилось тут одной все эти последующие долгие годы, как старелось? Или она не была одна, сошлась с кем-нибудь? Хорошо бы. Мать ничего не рассказывала, а Жека и не спрашивал, хватало в собственной жизни перипетий…

Тут задумчивые мысли Жеки прервались. И причиной тому были не появившиеся наконец герои-любовники. Нет — по металлическим крышам гаражей застучали тихие шаги, кто-то засопел, забираясь наверх, к Жекиному убежищу.

— Э, пацан, ты что здесь делаешь?

На сидящего Жеку смотрели, возвышаясь, два мальчика примерно его теперешних лет, худые и неприветливые.

— Это наше место! — заявил тот, на белой футболке которого махал лапами Олимпийский медведь.

Второй, в футболке без рисунка и спортивных штанах с дыркой на колене, просто молча засверлил Жеку взглядом.

— Я не знал, что она ваша, — сказал Жека примирительно, закрывая глаза на их невежливость, шум был ему совсем не нужен. — Я сейчас уйду.

Пацаны переглянулись.

— Уйти-то ты уйдёшь, — сказал пацан с медведем. — Но ты-то уже здесь посидел, местом попользовался. Давай за это двадцать копеек.

Жека незаметно усмехнулся: надо же — рэкетиры, начало.

— Хорошо, — не стал он спорить, — держите.

Привстал, доставая из кармана мелочь, выбрал белый двадцулик, положил на шершавую поверхность рубероида.

Пацан с медведем присел, цапнул монетку.

— Мне тоже давай, — заявил второй, видимо, оценив Жекину платежеспособность.

— С чего это вдруг? — развеселился про себя Жека.

— Потому что нас двое, — хмуро объяснил пацанчик.

Жека собрался ради хохмы поспорить с таким принципом ценообразования, но тут под фонарём мелькнули люди, и это были они — те, кого Жека поджидал. На Снежане теперь вместо тёмного платья в горошек было светлое в полоску, Гена с нарядами не заморачивался и надел ту же рубашку и джинсы.

— Тс-с-с! — шикнул Жека пацанам. — Тихо! Видите того мужика?

Парочка в это время уже входила в подъезд, Гена галантно раскрыл перед Снежаной двери.

— Видим, — прошептали пацаны, случившееся с Жекой перемена убедила их, что происходит нечто серьёзное.

Подъездная дверь стукнула, закрываясь.

— И я вижу, — сказал Жека. — Давайте, валите отсюда нафиг, а не то яйца на шею понаматываю!

Было уже совсем темно, и свет в окнах горел мало где, однако пацаны, видимо, смогли что-то разглядеть в Жекиных глазах — потому что безропотно отступили, ссыпались по гаражной крыше, спрыгнули на землю и зашуршали по траве в тёмные дали. И правильно, нечего тут мешаться под ногами.

А Жека переключил внимание на главное, и тогда выяснилось: Гену он сильно недооценил. Настрой того был так неудержим, что Гена, осознав проблему с замком, вышел на улицу, с минуту поразмышлял, освещая время от времени лицо огоньком от сигареты, а потом ловко взобрался на бетонный козырёк подъезда, пролез по газовой трубе (Снежана бегала и охала внизу), а потом, треща рубахой и рискуя разорвать свои ценные импортные джинсы, сумел протиснуться в форточку, что оказалась приоткрытой. Снежана захлопала в ладоши и поскакала в подъезд, скоро Жека увидел её в засветившемся окне — изнутри дверь открывалась без ключа.

Шторы в комнате и занавески на кухне, правда, скоро задвинули, а на кухне и свет погасили. Но Жека был спокоен: это советские люди, и пока в квартире горит хоть одна самая задрипанная и тусклая лампочка, никаких плотских дел там не случится. А вот когда свет погаснет…

Когда минут через сорок свет таки погас, Жека, сидевший к тому времени уже не на трансформаторной будке, а в сваренной из металлических прутьев ракете на детской площадке, рванул в подъезд. Залетел на второй этаж, кинулся к нужной двери и произвёл два долгих, требовательных звонка. Прислонил ухо, услышал через прохладный коричневый дерматин и слои дерева сдавленное бормотание, а потом и шаги, побежал обратно. Уже на улице услышал, как открывается дверь в квартире и Гена негромко и интеллигентно ругается. Тихонько пробежал вдоль стены дома до угла и, сделав изрядный крюк, оказался в заранее намеченном месте за кустами у детской площадки.

В нужном окне виднелся слабый свет — видимо, включили ночник. Ага. Вот это правильно.

Когда ночник погас, Жека повторил всё снова.

На третий раз, с предосторожностями прокравшись в подъезд и нажав кнопку, Жека не услышал привычного дзыня: инженер Баранов догадался отключить звонок. Тогда Жека забарабанил в дверь — и стучал, пока не зашевелились у соседей, потом убежал. Из своего укрытия в кустах он заметил, что, хоть свет и не горит, на кухне кто-то зажёг ненадолго спичку — то ли закурил, то ли поставил чайник. А потом загорелся ночник, и это снова было правильно.

Пару раз за всю эту беганину на Жеку накатывала мысль, что он делает что-то гадостное и стыдное. Тогда он вспоминал: глаза Гениной жены из своего непонятного видения, лицо самого Гены в минуты визита к нему в дом золотозубого инфернального существа, вестницы крутых перемен в его жизни… Вспоминал печальную девочку из класса «Б», что одиноко куталась в свою серую кофту. Нет, нет: если, чтобы всё это отменить, нужно вытворять вот такое вот — ну что ж, фиг с ним, он готов.

И он продолжал свою неоднозначную миссию.

Жека понимал, что всю ночь так бегать не получится: рано или поздно разозлённый Геннадий плюнет на всё и засядет на площадке этажом выше, и тогда ноги могут Жеку не спасти. И на случай, если парочка не покинет здание с белым флагом, смирившись с тем, что сделать джага-джага сегодня не получится, у Жеки имелся запасной план. Нет, поджигать дверь он не собирался, хотя и такая мысль, надо признаться, поначалу проскакивала. Идея его состояла в другом.

Но вмешался, как это часто бывает, посторонний фактор.

Переместившись поближе к дому, к заросшей диким виноградом беседке, что темнела как раз напротив нужных окон, Жека ждал. Ночник в квартире пока ещё горел. И тут рядом зашуршали шаги. Нет, и раньше по дороге и тротуару ходили люди, а один раз даже приехал туда и обратно, освещая дорогу направленным прыгающим светом фар, автомобиль «Москвич»; курортный город летом — место оживлённое, даже ночью. Но теперь кто-то направлялся целенаправленно к Жеке. И не один.

— Ага, вот он, этот борзый, — прозвучал из темноты мальчишеский голос.

Это были всё те же пацаны, любители погулять в половину двенадцатого ночи, хозяева трансформаторной крыши. Только теперь они привели с собой ещё одного, и этот новый выглядел постарше. Лохматая его лопоухая голова возвышалась на фоне двух других. Этот здоровый был в тельняшке с закатанными рукавами.

— Эй, пацан, ты тут чё, борзый? — с ходу наехал он на Жеку.

Мелкие его товарищи мстительно зыркали с двух сторон.

— Да нет, вроде обычный, — ответил Жека.

— А что тогда на пацанов со двора борзеешь?

Лохматый и ушастый надвигался, изо рта у него пахло сигаретами. Жека смотрел на него и думал, что по-хорошему ему надо бы этого типа бояться: если дойдёт до драки, чтобы компенсировать разницу в росте и весе, уверенности в себе и житейской мудрости может и не хватить, особенно если и эти два гаврика полезут на помощь старшему товарищу. И припереться к тёте Оле с разбитыми губами и бланшем под глазом будет совсем ни к чему. Но бояться пятнадцатилетнего ушастого оболтуса у Жеки совсем не получалось.

— Если я сделал что-то не так, то готов ответить, — сказал Жека, отмечая боковым зрением, что окно продолжает тускло светиться.

Тельняжечный перестал надвигаться и озадаченно моргнул.

— Кто из них больше обиделся? Пусть скажут, — продолжал Жека. — Или один на один они ссутся?

— Э, сам ты ссыкун! — взвился мелкий в спортивках, лицом он немного походил на молодого бодливого бычка.

Второму, с медведем на футболке, сказанное Жекой тоже не понравилось, но он оказался сообразительнее и промолчал.

А лопоухий старшак неожиданно обрадовался.

— Во, правильно, — подтолкнул он вперёд неосмотрительно подавшего голос пацанчика. — Давайте, давайте один на один, а там видно будет.

Про «видно будет» Жеке понравилось не очень, но об этом пока и не думалось, предстояло стычка с «бычком» в спортивках. И её нужно было закончить побыстрее.

Все вышли из беседки на дорогу. Старшак скомандовал: «Понеслась». Но ничего никуда не понеслось: мелкий в спортивках был очевидно не рад своей опрометчивости, он топтался на месте, настороженно зыркал на Жеку и биться не лез. Жека тем более атаковать не собирался.

На всё это молчаливо взирал чернотой стёкол спящий хрущёвский дом.

— Ну что ты? Давай! — стал подстёгивать старший своего товарища, и тот, решив: а, будь что будет, поднял кулаки и двинулся вперёд.

Настоящей драки пацан, однако, не знал, и движения его были робкие, скованные. Он стал совать Жеке кулаком в плечо, и Жека легко заломил ему руку за спину — на самбо Жека ходил сто лет назад, в старших классах, но кое-какие навыки въелись на всю жизнь.

— Ай! Отпусти! — заскулил пацанчик.

Старшак двинулся ему на выручку, а малый в медвежьей футболке бегал вокруг, не зная, что ему делать.

Жека выпустил руку и отодвинул противника. И тут заметил, что его поднадзорное окно черно, как квадрат Малевича — спасительный ночной светильник больше не горел. Теперь счёт пошёл на секунды, надо было срочно что-то делать, а рядом с ним прыгали и мешались три малолетних балбеса.

— Решили втроём на одного? — рассмеялся Жека зло и немного театрально. — Ну, хорошо же!

Он взмахнул руками в воздухе и изобразил самую восточную из всех возможных стоек.

Противников это привело в некоторое смятение. Двое мелких и так не особенно рвались в бой, а ушастый в тельняшке испытывал, видимо, двойственные чувства. С одной стороны, соперник сильно младше и почти на голову ниже, с другой — а ну как вытворит что-то этакое, потом позора во дворе не оберешься. Так что он топтался на месте и всё трогал и трогал тельняшку, как будто размышлял, рвануть её на груди или пока не надо.

Самому Жеке драка тоже была совсем не нужна. И он предложил:

— Ладно, давайте не так. Давайте по-другому.

И многозначительно прищурился.

— Спорим, что вы сейчас побежите отсюда со всех ног? А, спорим?

Троица удивлённо моргала, пацан в трениках потирал пострадавшую руку.

— Кто спорит, тот говна не стоит, — насуплено проговорил он.

— Так и запишем: зассали, — протянул Жека, мимоходом взглядывая на окно.

Окно чернело, и это было очень, очень неправильно.

— Зассал твой дедушка, — вдруг веско заявил лопоухий старшак. — Нечего тут на понт брать, никто от тебя не побежит. На что спорим?

— На пять рублей.

Рука старшака поколебалась и выдвинулась в сторону Жеки.

— Идёт. Разбивай, Муля, — приказал старшак пацанчику с медведем.

Жека сжал протянутую руку, а обуреваемый сомнениями Муля рукопожатие это разбил.

— Вот сюда становитесь, — показал Жека своим настороженным визави на беседочный тёмный угол.

— Зачем ещё нам там стоять? — заспорил старшак.

Жека не настаивал. Он резво пошагал к дому, у оградки палисадника наклонился. В приморских городах на земле везде полно гладких обкатанных камешков, валялись они и здесь, это Жека приметил заранее. Он похватал штук пять, поднялся, размахнулся и со всей силы запульнул камни в нужное окно. Окно было широкое, на три створки, этаж был второй, и промахнуться было невозможно. Первый камень, правда, стукнул о раму и отскочил обратно, зато другие сделали своё дело.

Зазвенело, рушась, стекло, крупные осколки полетели на землю и там зазвенели ещё раз. В беседке ойкнули пацаны. Где-то в первом подъезде закричала женщина. На всякий случай Жека запустил камень и в окно кухни.

В доме позагорался свет, захлопали форточки, заскрипели балконные двери. Отовсюду высовывались встревоженные головы.

— Где это?

— Что там такое?!

— Вызывайте милицию!

Жека слушал всё это уже в беседке, глядя наружу сквозь её виноградную стену. Недавние его противники тоже набились туда. «Вот больной», — выдохнул пацанчик с медведем на футболке.

— Ну что, — весело предложил Жека, — побежали отсюда?

Пацаны не заставили себя уговаривать. Скоро все четверо стояли, запыхавшиеся, у стены трансформаторной будки — той самой, будки раздора. И Жека, то и дело высовываясь из-за угла, убеждал пацанов не улепётывать дальше, а помочь ему в одном важном деле.

Не успел он закончить свой короткий, полный недомолвок («Ну, вы понимаете, да?») рассказ, как под стеной дома просеменили, захрустев битым стеклом, две торопливые фигуры. В руке мужской фигуры белел и характерно позвякивал пакет, а фигура женская без конца одёргивала и поправляла платье. Жека так и предполагал: дожидаться милиции и потом объяснять, что делает семейный мужчина и посторонняя ему женщина в чужой квартире, парочка не стала, предпочла ретироваться.

Приехала ли милиция, так и осталось неизвестным. Когда два силуэта, напоследок воровато оглянувшись, исчезли за углом, за ними вслед скользнули четыре осторожные тени. Жекины новые знакомцы прониклись необходимостью помешать этим двоим в их стыдном деле. Обещание увлекательного приключения и заодно прикосновение к чему-то непристойному и манящему притянуло их, как сильнейший магнит. То, что Жека простил им проспоренный пятёрик — вернее, признал, что выспорил его не очень честно, — тоже сыграло свою роль.

И напрасно, набродившись, многократно отхлебнув из длинной тёмной бутылки и вроде бы успокоившись после звенящего квартирного кошмара, парочка думала найти покой и уединение на ночном пляже, тёмном и молчаливом. Пляж оказался вовсе не молчаливым, и здесь их персональный кошмар получил своё продолжение.

Всё началось с неожиданно и одновременно раздавшегося с разных сторон улюлюканья. И продолжилось едва ли приятней.

— Снежана проститууууткааа! — раздавалось вдруг из-за волнореза звонко и уверенно.

— Снежана шлюююха! — неслось через очень недолгое время от спасательной вышки.

— Шалава позорная!

— Снежана дууура!!! — вопила темнота голосом того, кто не смог подобрать выражение посмачнее.

Гена вскочил. Он метался туда и сюда, но ничего поделать не мог: после каждого выкрика мелкая тень срывалась из своего укрытия и уносилась подальше. И тут же прокрадывалась обратно.

— Снежана, иди домой! — кричал Жека, внося свою лепту, и тоже убегал.

Всё это было некрасиво и жестоко — но необходимо. Теперь Жека даже уважал тернистый путь курортных влюблённых друг к другу, но приходилось быть неумолимым. А малолетним шалопаям такое развлечение очень даже нравилось, ведь травить ближнего — одна из любимых человеческих забав.

Другие ночные пляжники потревожено высовывались из тёмных своих углов, вертели головами, гадая, что здесь происходит. Ничего, ясное дело, не понимали и Гена со Снежаной, и Жека им совсем не завидовал. Но долго это не пролилось. Скоро Гена увёл свою всхлипывающую подругу с пляжа прочь.

Жека с юными сообщниками немного прокрался следом за парочкой, проследив, чтобы курортные влюблённые не юркнули во вчерашний тёмный сквер. Но те, видимо, догадались, что здесь им покоя не дадут, и проследовали туда, где начинались жилые дома. Тогда Жека и его новые друзья распрощались, довольные друг другом.

Любовники вступили на тёмные городские улицы, и Жека, ориентируясь на цокот женских каблуков, следовал за ними незримым призраком. Он опасался, как бы Гена не сподобился утешить Снежану где-нибудь на укромной лавочке или прямо в подъезде, но этого не случилось. Подруга чмокнула Гену в щёку на углу дома и посеменила в лунном свете к двери. Гена печально смотрел ей вослед.

Жека подождал, пока высокая фигура убредёт в темноту, и отправился в другую сторону — рассказывать заспанной тёте Оле, что в палатке его совсем загрызли комары.

Вокруг стремительно проносилась южная ночь.

Завтрашняя ночь обещала быть решающей.