Башня времен. Заброска в советское детство

Глава 11

Что произошло тогда дальше, Жека помнил.

Было это, наверное, на год раньше, чем-то курортное лето, из которого Жека недавно вернулся в Башню. Просто, вынырнув теперь здесь, он испытал такое чувство, как будто втиснулся в одежду на пару размеров меньше, чем нужно. Вроде как тесновато было ему в маленьком этом туловище — ещё теснее, чем там, в приморском тёти-Олином городе. Потом, правда, всё быстро прошло.

А тогда… Тогда они оставили Жекин велосипед у доброго старичка во дворике лодочной станции и отправились искать цыган. И Жека с Воробьём их нашли — точнее, нашли уже знакомых цыганских детей, те собрались у поросшей густыми лопухами свалки недалеко от улицы с одноэтажными домами и швыряли там камнями по бутылкам. Завидев гостей, они повели себя неприветливо: окружили и стали орать в том духе, что это их территория и чужим здесь ходить не положено. Самые мелкие лезли драться и даже надавали Жеке с Воробьём несколько обидных поджопников. Те, что постарше, не нападали, но было понятно, что в случае чего за ними дело тоже не станет. Друзья тогда отступили — это были хоть и маленькие, но цыгане, а цыган было принято бояться.

Потерянные и опустошённые, они побрели тогда домой.

Что было Воробью за потерю братова велика, Жека не помнил, но мало тому наверняка не показалось, отец его был суров. А вот брат, когда приезжал из армии в отпуск, Жеке это хорошо запомнилось, отнёсся к случившемуся спокойно: ну украли и украли. Видимо, там в армии у него успели сильно поменяться жизненные приоритеты.

Жека шагал налегке, с ним были лишь его многолетний опыт и ещё решимость. Воробей топал рядом, он уже взял себя в руки, успокоился. Под ногами шуршала трава, а над головой синело небо тысяча девятьсот восемьдесят какого-то года. Небо было такое же, как и всегда, для неба что тридцать или сорок лет, что даже четыре тысячи — так, тьфу да и только.

Размышлялось Жеке о том некрасивом факте, что он всегда завидовал крутому велику Воробья. Он очень хотел себе такой же или хоть немного похожий. Жека собирал деньги, но большой велосипед стоил рублей семьдесят, а то и больше, насобирать эту серьёзную сумму так и не получилось. Теперь Жеке думалось: может быть, от той его неудержимой ядовитой зависти вот такое с воробьёвским великом и случилось? Мысль была на самом деле странноватая, но крутилась она в голове неотступно.

Ещё Жека опасался, как бы Воробей не заметил произошедшей с ним перемены. Всё же притворяться пацаном для взрослого мужика не так и просто. Но друг его, поглощённый свалившимся на него горем, не замечал, кажется, вообще ничего.

Неизвестно, той же самой дорогой шли Жека с Воробьём, что и тогда, десятилетия назад, или какой-то другой, но вышли они на тот же пустырь, где носились в воздухе голоса и звенело, осыпаясь под ударами прицельных камней, бутылочное стекло.

Жека рассчитывал миновать это место быстрым шагом, пройти на цыганскую улицу, не теряя здесь время — не получилось.

Чумазая компания, поорав и не получив ответа, устремилась за ними и вскоре догнала. Как и тогда, старшие только бычились и наезжали на словах, а самые мелкие хватали за одежду и вовсю нарывались. Их махания руками и ногами наводили на мысль, что в домах под светлым шифером и с балкончиками, куда Жека с Воробьём собирались пробраться, уже имеется такая диковина как видеомагнитофон, и фильмы про крикливых китайцев в просторных чёрных штанах эта компания увидела и оценила. Ну вот и славно, усмехнулся про себя Жека. Вот и нашлось что-то общее. И когда особенно рьяный шпингалет стукнул сзади Жеку ногой в ногу, а потом отступил, чтобы тут же ударить ещё раз, повыше, Жека ту маленькую нахальную ногу поймал. Поймал и чуть приподнял. Мелкий тут же плюхнулся на задницу — никакой растяжкой там, естественно, и не пахло.

— Ты не представляешь, как тебе повезло! — заорал на него Жека.

Самый высокий из старших был уже рядом, надвигался на Жеку, и Жека сунул ему палец грудь:

— Ты что, его брат?

Старший что-то вякнул, но Жека спрашивал не ради ответа.

— Тогда тебе тоже повезло! — заорал Жека ему в лицо, и тот от неожиданности отшатнулся. — Ещё больше повезло!

Цыганчата всех размеров застыли в неподвижности и недоумении, только оказавшийся на земле мелкий тихо возился, не зная, подниматься ему или лучше пока полежать.

— А знаешь, знаешь, почему тебе повезло?! — продолжал Жека тыкать пальцем в своего отступившего собеседника, а заодно в тех, кто стоял рядом с ним. Никто не знал, почему же им так повезло, и Жека, не теряя темпа, стал это эмоционально и напористо объяснять: — То, что этот малыш вздумал стукнуть меня, именно меня, это не страшно, я не в обиде. Но не дай бог кому-то тронуть вот его! — Жекин палец метнулся по воздуху и уставился в Воробья.

Воробей где-то на грани слышимости удивлённо и жалобно всхлипнул.

— Вот ты, — Жека перевёл палец на мелкого.

Тот, сидя на земле, умудрился каким-то образом подпрыгнуть, а потом энергично, по-паучьи, уполз за ноги товарищей.

— Нет, лучше ты! — Палец показал на всё того же высокого, и тот вздрогнул и нахмурился.

— Ты Брусли знаешь?

Тот Брусли определённо знал, но попробовал заговорить на другую тему, предыдущую и агрессивную.

— Видел, как Брусли бьёт? — перебил его Жека. — Вот так бьёт!

Он обозначил удар в плечо, немного не доведя кулак до грязноватой футболки пацана. Тот смотрел, настороженно выпятив нижнюю губу.

Говорить полагалось именно так, в одно слово: Бру́сли, с ударением на «у», потому что сказанного правильно никто бы здесь не понял. Ведь Брусли был не просто каратист, чемпион и тем более не актёр. Это был мифический, и в то же время как бы реально существующий человек, непобедимый боец, что иногда, при желании, ещё и снимался в разном кино. Таким же, кстати сказать, был и Рэмбо, обитающий в джунглях мускулистый солдат с повязкой в длинных волосах, исполин в полтора человеческих роста, что запросто мог заарканить верёвкой и сдёрнуть на землю вертолёт или выскочить из зарослей, упереться плечом и, скользя подошвами армейских ботинок по рельсам, остановить на ходу поезд. Рэмбо был американец и вроде бы даже воевал в каких-то далёких неизвестных странах против наших, но это не мешало им восхищаться.

Имя Брусли казалось слегка нелепым только поначалу, потом к нему привыкали, и уже находилось даже логичным и правильным, что оно похоже на брусья, на которых пацаны постарше накачивали себе плечи, грудь и дельтовидные мышцы. Еще в Жекиной памяти смутно брезжил брат героя, Бруслай, который дрался с тигром — хотя это мог также быть не очень удачно изображённый рисовальщиком плакатов и вдобавок неправильно транскрибированный всё тот же Брусли.

— Брусли так бьёт, что руки не видно, глаз просто не успевает руку заметить! — объяснил Жека.

Этот Брусли был китаец, а может и кореец, но не наш, доморощенный, а определённо импортный. А может, он был японец, хотя это конечно вряд ли, но кто их там разберёт. Потом каким-то образом выяснилось, что писать и произносить это славное имя следует всё же в два слова: Брус Ли. Но и Брус звучало тоже хорошо — твёрдо и несокрушимо.

Но всё это было неважно, главное — Брусли был неимоверно крутой. И в данный момент он был Жеке с Воробьём союзник. Он как бы встал с ними в этом опасном противостоянии плечом к плечу. И Жекиных с Воробьём противников его незримое присутствие заметно смущало.

— А он, — Жека указал на Воробья, и тот, и так изрядно уже сбитый с толку, испуганно моргнул, — он бьёт ещё быстрее! И сильнее! Пять лет на секцию ходит! Или шесть! Вот таким отдали родители!

Жека показал, каким Воробья отдали на секцию. Выходило, что отдали его очень невысоким.

— Карате кёкушинкай, — произнёс Жека со значением. — Слышали?

Сам Жека про карате в те годы уже скорее всего слышал, но слово «кёкушинкай» (на самом деле она произносилось и писалось несколько по-другому) выговорил, вполне могло так статься, вообще впервые в жизни.

Притихшие цыганчата вылупились на Воробья и повтягивали головы в плечи. И действительно, смесь удивления и ужаса на лице того смотрелась жутковато, и выражение это можно было принять за что угодно. А Жека продолжал свой эмоциональный рассказ — тянуть искусственную истерику было легко, примерно как катиться на машине с горы на нейтральной передаче.

— Они там на все шпагаты садятся! Спаррингуют каждый день до крови!

Компания их уже не окружала, цыганчата сгрудились вокруг старшего и медленно пятились, наступая друг другу на ноги, причём уже успели отпятиться метра на четыре.

— Кирпичи голыми руками разбивают! — орал Жека. — Которые не раскалываются, об голову доламывают!

Воробья Жеке приходилось держать за рубаху, тот всё норовил и себе куда-нибудь отпятиться.

— А половинки — зубами обгрызают!!!

Последние слова Жека кричал уже в спины. А когда закончил, быстрые пятки мелькали напоследок у самых дальних кустов. Тогда Жека отпустил ошеломлённого Воробья и перевёл дух.

***

Похожие друг на друга дома с балконами снисходительно посматривали из-за высоких заборов окнами вторых этажей. Дворы утопали в зелени садов. Одни ворота в глубине улицы были открыты, оттуда торчала, блестела фарами, бампером и всем на свете белая «Волга». Напротив, перед кустарниковыми зарослями, синел глубоким синим цветом «дипломат» новенький жигуль-шестёрка. Граждане цыганской национальности, судя по всему, чувствовали себя в материальном отношении совсем неплохо.

У заборов ковырялись в земле куры, вдалеке толстая тётка в цветастом халате швыряла палку радостной немецкой овчарке, та носилась, шуршала, разворачиваясь, лапами по щебёнке. Из кустов высунулись и тут же спрятались знакомые детские лица.

Воробей уже подустал убеждать Жеку сюда не ходить и только напряжённо зыркал по сторонам. Жека тоже зыркал по сторонам, вглядываясь сквозь заборные щели и в просветы добротных кованных ворот — искал лохматого кривонового мужика. Про себя Жека называл его Вор Велосипедов. Интересно, какие у цыган фамилии? Наверное, самые обычные, и все они тут Василии Петровы, Игори Смирновы и Сергеи Максимовы. С фамилиями, что пораздавала им в своё время доброжелательная, сама едва только обучившаяся грамоте Советская власть. А может, ещё до революции похожие на писателя Чехова мужчины в костюмах с жилетами, с часами на цепочках, учили и врачевали их по сёлам и хуторам, раздавая заодно фамилии. Но этот пусть будет Вор Велосипедов.

Жека хотел поделиться своей идеей с Воробьём, когда багажник жигуля стукнул и из-за машины вынырнул он — Вор Велосипедов.

Жека вжухнул кроссовками по земле, как та овчарка, и устремился к нему.

Кривоногий их знакомец повернулся, на лице мелькнуло удивление, которое сменилась лёгкой задумчивостью.

— Велосипед верните, — сказал Жека, подходя вплотную.

Храбрый Воробей не отставая маячил за плечом.

Было большой удачей отыскать этого мужика, ведь он запросто мог валяться где-то в доме на диване или вообще умотать куда-нибудь по своим цыганским делам, и тогда можно было бродить здесь без толку хоть до самой ночи. Конечно, ещё лучше вышло бы застать его прямо с великом и взять, что называется, с поличным, но рассчитывать на такую удачу было бы чересчур.

Жека был уверен, что Вор Велосипедов будет пучить глаза в притворном удивлении и их с Воробьём не узнавать, но цыганский человек удивил его самого.

— Э, чего сюда пришёл? — закричал он, размахивая руками, как будто отгонял стаю мух. — Я ваш лайба назад привёз, туда, где мы поляна сидели. Долго ехал: цепь спадал — делал, колесо спускал — делал. Доехал — нет никого.

Говорил он отчего-то на ломаном языке, хотя до этого речь его была вроде бы вполне обычная.

— Где вас искать, не знал, — продолжал цыганский кривоногий человек свой проникновенный рассказ. — Я там его дерево поставил. Сюда домой забирать нельзя, боялся, скажут: украл. Если цыган, сразу — украл.

В его глазах было столько правды и незаслуженной обиды, что Жека на какую-то секунду чуть ему не поверил. А Воробей после слов «Иди, смотри, он там дерево стоит» уже порывался бежать обратно на поляну.

Жека тряхнул головой, отгоняя наваждение.

— Не надо нам тут придумывать, — твёрдо сказал он. — Взяли — так верните. Мы никому ничего не расскажем.

— Э, не говори так, — обиделся цыганский человек. — Я же сказал: иди там забирай, он поляна дерево стоит. Как цыган, так сразу украл!

Лицо его с выпученными глазами, и до этого не особенно милое, приобрело совсем неприятный вид. На мужике была белая футболка, и густые курчавые волосы лезли из-под неё, будто лапки насекомых. Да, цыганский этот человек мало походил на романтического цыгана Будулая, что добирался несколько серий, чтобы воссоединиться где-то в сельской местности с актрисой Кларой Лучко, преодолевая всякие опасные козни от лысого страшноватого чувака, которого ещё в войну завербовали немцы и тогда же лечили током от заикания, а он мучительно кричал на этих процедурах: «К-К-К-Кротов!» Но Будулай на самом деле был и не цыган, а бородатый актёр по фамилии Волонтир, он ещё сыграл возрастного десантника в крутейшем фильме «В зоне особого внимания», про армейские учения. Жека помнил, как обсуждали с друзьями, победят ли Будулай-Волонтир на пару с лейтенантом Тарасовым лесного американца Рэмбо. Решили, что конечно победят — если не силой, то смекалкой и какой-нибудь военной хитростью.

А цыганского неприятного человека победить хитростью было трудно. У него была своя простая хитрость, он её придерживался. Позиция эта была понятной, и что-то ей противопоставить оказалось делом непростым. Спор, к тому же, скатывался в повышенные тона.

— Велосипед этот — не его, — сообщил тогда Жека страшным голосом. — Это велик его старшего брата. А брат — в милиции работает.

Цыганского человека Вора Велосипедова эта информация особенно не впечатлила. Он продолжал твердить своё: «Привёз, дерево оставил».

— А папа у него — зам районного прокурора, — добавил Жека, подумав: «Гулять так гулять!»

Но кривоного собеседника оказалось не пронять и работниками прокуратуры. Он сердито блымал глазами, стоял нерушимо на своём и был теперь похож на злодея из индийского кино.

— А у меня дядя в КГБ, — швырнул Жека на стол последний несуществующий козырь.

Дядя у него был не то чтобы из КГБ — он сам был КГБ: Капустин Григорий Богданович. Работал, правда, сторожем на овощебазе.

Всесильное КГБ, однако, как и в недавнем деле с инженером Барановым, не помогло и в случае человека цыганской национальности. Волосатый жучила отмахнулся от Жекиного строгого взгляда:

— Ай, надоел! Там ваш лайба, дерево стоит, иди скорее забирай! Кто-то возьмёт, я буду виноват, да? Как цыган, так сразу украл!

Друг Воробей топтался рядом, насупленный и растерянный. Жека осмотрелся в раздумье. Через два двора возвышался над другими шикарный домище из красного кирпича, и это навело Жеку на мысль.

— Мы сейчас к барону вашему пойдём! — отчаянно заявил Жека.

— Да идите, — развёл лапами Вор Велосипедов.

— Пойдём-пойдём, — заверил его Жека, и они пошагали дальше по улице.

Вор Велосипедов за их спинами пошаркал к себе в калитку.

Друзья прошли вдоль забора высокого дома. Кованые ворота, увитые металлической листвой и такими же виноградными гроздьями, можно было отправлять на выставку кузнечного мастерства. Жека нерешительно остановился, потом подошёл и забарабанил кулаком в железо:

— Хозяин!

За воротами зазвенела цепь, и две собачищи не залаяли, а прямо-таки взревели медведями. Потом где-то в стороне хлопнула дверь.

Другая дверь, железная, что была рядом с воротами, приоткрылась сантиметров на десять.

— Чего хочиш, малчик? — спросила из щели голова, смуглая, в морщинах и седая.

— Мы к барону, — сказал Жека голове. — Позовите, пожалуйста, барона.

— Нету барона, — развёл бровями обладатель головы, низенький цыганский дедок, — уехал барона.

— А когда будет?

— Нескоро будет. Неделя будет. Два неделя будет.

У Жеки мелькнула мысль, что хитрый дед и есть цыганский барон, просто избегает он таким вот образом ненужной ему суеты. Но это было вряд ли. В любом случае, ни помощи, ни справедливости искать здесь не приходилось.

Вообще искать здесь было нечего, и делать было тоже нечего. Эти люди были не такие, как сам Жека и все, кого он знал, они были совсем другие. Просто какая-то чужая цивилизация.

Хорошо же, подумал Жека пока ещё неопределённо, но уже кое-что предполагая.

Они развернулись и ушли.