Башня времен. Заброска в советское детство

Глава 14

Надо было заставить противника испугаться.

И сделать это в теперешнем Жекином положении можно было только словами.

— Тихо! — выкрикнул Жека, в который раз уворачиваясь от хватающей его руки. — Сюда придут люди.

— Чего? — приостановился Вор Велосипедов, удивлённый неожиданным поворотом их, если это можно было так назвать, разговора.

Жека отступил на полшага и уперся подошвой в большой камень. Позади шевельнулась узкая заросль бурьянов, дальше отступать было некуда. А за этими бурьянами кто-то чиркнул спичкой, и на полянке перед соседним двором затрещало, разгораясь, пламя костра. Огонь взметнулся высоко, радостно запищали дети. Ноздри тронул терпкий запах дыма. Всё вокруг осветилось красным огненным светом и стало другим.

— Если я не вернусь через полчаса, — стал объяснять Жека, — мой друг побежит домой и всё расскажет. Дядь, ты представляешь, что начнётся, когда там узнают, что вы похитили и прячете здесь ребёнка? А? Мало никому не покажется, и никакая милиция не сможет это остановить… — Жека развёл руками. — Оно вам надо? Из-за какого-то, блин, велосипеда.

Вор Велосипедов приоткрыл рот и заморгал. В глазах на секунду промелькнула осмысленность. Но реакция оказалась не совсем такой, на которую рассчитывал Жека. Вернее, совсем не такой.

— Ты меня, что ли, пугать вздумал, сопля! — вылетел изо рта цыганского человека сдавленный злой стон.

Вор Велосипедов кинулся на Жеку, хватая за плечо или за горло — и таки схватил. Жека извернулся и впился зубами во вражескую руку. На зубах захрустели волосы, ощущение было самое мерзкое. Тут же в ухе вспышкой разнеслась боль — это прилетел подзатыльник. Жека дёрнулся изо всех сил, вырвался и упал, не удержавшись, на землю.

Прикрывая руками голову, Жека откатился от противника и уткнулся во всё те же бурьяны. Кажется, его уже не хватали. Более того, по щебёнке шуршали ноги, и их было больше чем две. В общение Жеки и Вора Велосипедова вмешался кто-то третий.

И третий этот, увидел Жека, был таскавший ветки и запаливший костёр дедок в пиджаке.

— Та-ра-ра-ра-ра, — говорил он Вору Велосипедову что-то энергичное на непонятном Жеке языке.

— Та-ра-ра! Та-ра-ра! — огрызался Вор Велосипедов.

Под пиджаком у дедка белела майка, ниже были видавшие виды спортивные штаны и какие-то совсем нелепые тапки. Сейчас любой заступник был в тему, но от персонажа настолько бомжеватого слишком многого ждать не приходилось, и Жека, не успев обнадёжиться, тут же приуныл.

— Та-ра-ра… Жигули… — объяснял между тем ситуацию Вор Велосипедов, размахивая руками. — Та-ра-ра… Велосипед…

Дедок что-то коротко ответил и взглянул на Жеку, и внезапно Жека дедка узнал. Это он выглядывал к ним с Воробьём сквозь ворота из двора высокого дома и рассказывал, что «барона уехал». Теперь вот он оказался здесь.

Жека поднялся, и дедок шагнул к нему. Он всмотрелся Жеке в лицо, чуть нахмурился.

— Ты зачем машина угонял?

— Пусть велосипед вернёт, — сказал Жека, — тогда пригоню обратно.

Дедок продолжал глядеть Жеке в лицо, и вглядывался он так довольно долго. Иногда, на секунду, взгляд его перемещался Жеке за спину, на костёр. Жека тоже оборачивался и взглядывал туда. Там полыхало, потрескивало, в небо улетали гроздья искр. В общем, горело знатно.

— Хорошо горит, — сказал Жека.

Дедок на мгновение вгляделся в Жеку ещё пристальней, взгляд его как будто прошёл Жеке насквозь через глаза и шкарябнул изнутри затылочную кость черепа. Потом дедок повернулся к Вору Велосипедову и снова стал ему что-то говорить. На этот раз длинное «та-ра-ра-ра-ра» было ещё более энергичным. В этом потоке Жеке расслышались «велосипед» и ещё несколько знакомых слов, которые при детях обычно не говорят. После каждого такого слова Вор Велосипедов вздрагивал, как будто его били по лицу, и становился всё унылее.

В конце концов Вор Велосипедов буркнул себе под нос совсем короткое «та-ра-ра» и поплёлся во двор. А дедок, мельком взглянув на Жеку, отправился к костру. Он подбросил туда сухих малиновых стеблей, и огонь, пыхнув дымом, деловито захрустел ими, поплёвывая в темноту искрами. Цыганские вертлявые пацаны скакали вокруг и рисовали в воздухе хворостинами с красными тлеющими огоньками неизвестные знаки.

Скоро из своей калитки показался Вор Велосипедов. Он хмуро вёл за руль воробьёвский велик и на Жеку не смотрел. Жека тоже не смотрел на цыганского человека, он смотрел на велосипед, этот баснословный аппарат с меховой рамой, двумя багажниками, кисточками на руле и остальными прибамбасами. Господи, ну и ужас на колёсах, подумалось Жеке, и он тут же устыдился этой мысли. Потому что незачем было подходить здесь со взрослыми и тем более современными мерками. Волшебство этого велика существовало там, в детстве. Пусть же там и остаётся, как и многое другое, чем жили они тогда. И не надо перечитывать рассказы Носова, и старые фильмы про индейцев и про Робин Гуда смотреть заново тоже не нужно.

Вор Велосипедов прислонил велик к пеньку, и тот остался стоять, шерстяной и нелепый, как верблюд посреди пейзажей средней полосы.

Подошёл и дедок.

— Машина, небось, овраг кусты прятал?

Жека едва не присел на пятую точку от проницательных этих слов. Он замер в нерешительности.

— Овраг кусты, — согласился, секунду подумав, стараясь не подавать вида, что изрядно растерялся.

Дедок усмехнулся. Цыганский ли это барон или заменяющий того на время отъезда какой-то родственник, Жека решить для себя не смог, да это было и не важно.

— Садись свой лайба и ехай, — сказал тот Жеке. — Машина сами заберём.

Услышал эти слова, Вор Велосипедов тут же отправился во двор — видать, переобувать свои шлёпанцы на что-то более удобное для ходьбы по оврагам. Остановился, взглянул напоследок. Иди, иди, хрен моржовый, подумал Жека. В девяностых будет тебе, где развернуться.

Жека тоже не стал заставлять тебя ждать. Он вытащил из носка ключи от жигуля, протянул дедку. Потом взял велик, примерился — и решил, что лучше уведёт его отсюда пешком, а там, подальше, уже на него заберётся. Не было просто у него уверенности, что получится нормально поехать с первого раза, не сидел в велосипедном седле Жека лет уже, наверное, двадцать. И показывать это здесь было, конечно, ни к чему.

— Эй, — окликнул его дедок.

Жека настороженно обернулся.

— Ты откуда взялся такой отчаянный?

Тут Жеке полагалось ответить что-то остроумное, хлёсткое, выдать ударную фразу, как в кино, как в фильме, например, «Последний бойскаут» или тому подобном. И Жека застыл, глядя на невысокую сутулую фигуру в пиджаке и обвисших спортивках с пузырями на коленях. В голову, как назло, ничего не приходило.

Пауза затягивалась. И когда Жека открыл уже рот, чтобы произнести что-то банальное, «здесь недалеко» или типа того, случилось неожиданное.

Что-то зашуршало в ближних кустах, и оттуда прямо к Жеке метнулась тень, настолько быстрая, что он и испугаться толком не успел. Да пугаться было и ни к чему, потому что тень та оказалась Воробьём. Этот балбес, как теперь выяснялось, не ждал Жеку ни на какой остановке, а припёрся сюда и просидел всё время рядом в кустах.

Подбежав к Жеке, Воробей мазнул по нему блуждающим взглядом и шагнул к дедку.

— А он не просто так! — раздался звонкий голос Воробья. — Он из каратэ, из секции! Куку-Шанхай, слышали? Так что: не дай бог!.. Вам тут повезло! Повезло вам!..

Тут Жека смог, наконец, его угомонить и впихнуть на велосипедное сиденье.

Растолкав велик с пытающимся выкрикнуть что-нибудь ещё Воробьём, Жека запрыгнул на багажник и свирепо зашипел в воробейскую спину:

— Крути, блин, педали, карате Куку-Шанхай!.. Погнали отсюда быстрее!

Потом, обернувшись, Жека подуспокоился: никто не собирался за ними гоняться. Дети куда-то попрятались, Вора Велосипедова тоже не было видно.

Только одинокий дедок глядел и глядел им вслед, выделяясь чёрным силуэтом на фоне угасающего костра. Жека подумал, не помахать ли ему на прощание рукой, и решил, что делать этого, пожалуй, не стоит.

***

Они на полном ходу свернули с цыганской улицы, пролетели через пустырь и по тёмной, хлещущей ветвями тропе углубились в ясеневую рощу. Там слезли с велосипеда и пошли пешком. Потом, дойдя до асфальтированной дороги, где иногда попадались и фонари, снова поехали.

За Жекиным «Салютом» к доброму дядьке-сторожу заходить не стали — поздно, завтра. И Жека ясно чувствовал, что делать это придётся уже не ему. О том, будет ли Жека-ребёнок помнить что-то о сегодняшних событиях и как их для себя объяснит, Жека решил не озабочиваться. Пусть Время, хвалёный всемогущий великан, само эти вопросы как-то урегулирует.

Воробей, пока шли пешком, всю дорогу гладил велосипед по сиденью, рулю и меховой раме. И без умолку рассказывал, как решил не дожидаться Жеку на остановке и пробрался кустарниками к месту главных событий. Как наблюдал оттуда за всем, как рванулся уже на помощь в критический момент, но не успел, да и страшно вообще-то было. Жека ни в чём товарища, конечно, не винил.

Они ступили на родную свою улицу и скоро уже пожали друг другу руки.

— Слышь, Жексон… Это самое, — пробормотал Воробей, клацая зачем-то велосипедным ручным тормозом. — В общем, спасибо тебе.

Жека, и так давно уже сам не свой, ощутил в горле знакомый комок.

— И тебе за всё спасибо, — буркнул он и поспешил поскорее отвернуться.

Потом, чуть отойдя, повернулся, конечно, обратно. Стоял, смотрел, как распахивает со скрипом калитку навстречу Воробью тёть Наташа, толстая и голосистая воробьёвская мама. Слушал, как выговаривает она Воробью за позднее возвращение. Воробей тащил во двор велосипед и негромко оправдывался.

— Прощай, прощай, друг, — прошептал Жека, развернулся и пошёл вниз по улице, уже не оглядываясь.

Он направлялся к своему двору. Там, Жека давно это чувствовал, его уже ждали.

Со столба у автобусной остановки тускло светил фонарь, в канаве стрекотали сверчки. А в тёмном пространстве у калитки прохаживался нетерпеливо, мерил сумрак под деревьями широкими своими шагами, задевал ветви массивной фигурой одному Жеке видимый исполин, темпоральный бетонный пионер.

***

Приходя в себя, путешественник во времени Жека Барсуков ещё не разлепляя веки почувствовал, где находится. И когда глаза его открылись, вид круглого стола, кресел и замерших в них четверых людей он встретил с пониманием. За окном было темно, там резко свистел ветер, что-то громыхало глухо и однообразно. Как-то слишком разгулялась там непогода, но Жека пока туда не смотрел.

Кажется, в этот раз Жека вернулся в Башню первым: остальные сидели с закрытыми глазами и дышали глубоко и ровно. У компьютерного человека Кости веки чуть подрагивали и выражение лица было открытое, почти детское. Акула, наоборот, и в бессознательном виде был сосредоточен и как будто чем-то недоволен. Николаич в своём флегматичном полноватом спокойствии напоминал восточного дремлющего будду. А лысый охранный Фёдор шевелил в гипнотическом сне щекой и собирался, видимо, вот-вот уже проснуться. Жека деликатно прикрыл глаза и дальше стал наблюдать из-под опущенных век.

Фёдор пошевелил снова щекой, а потом ещё губами. Он, в отличие от Жеки, увиденное после пробуждения воспринял с некоторым удивлением: где, мол, это я? Потом удивление на бровастом серьёзном лице медленно растворилась. Фёдор посидел, глядя в какую-то одну точку на столе, на стене или в неведомых пространствах, затем вдруг выдохнул резко и спрятал ладонями лицо. Склонился низко над столом, чуть даже под стол не полез. Посидел так немного. Выпрямился, вздохнул, пошарил ещё немного пальцами у глаз, успокоился.

Охранный человек Фёдор вытирал нечаянные слёзы, и только что вернувшийся из солнечных детских времён Жека прекрасно его понимал.

Тут уже, как по команде, зашевелились, запросыпались все остальные.

На улице, пока они здесь, присутствуя, отсутствовали, относительно тихая погода закончилась, и теперь кругом бушевала настоящая буря. Огромной силы ветер ободрал и утащил с площадки перед окном почти весь снег, и земля там лежала непривычно серая, голая. Вихрь проносил летучие массы чего-то тёмного, непонятного — наверное, смешавшегося с кусками земли снега. И темно на улице было не оттого, что там вечер или ночь, просто за бураном этим было не видно неба. Иногда, очень редко, оно всё же показывалось на какие-то мгновения, затянутое неподвижными однообразными облаками, и тогда в возникшем просвете мелькали чёрные клочковатые тучи, проносились намного ниже облачного слоя, да так стремительно, что Жека не мог припомнить, чтобы когда-нибудь такое видел. Да, ничего так поменялась погодка-то. Подумалось: интересно, сколько же проходит времени здесь, пока мы — там?

Все столпились у окна и взглядывали теперь наружу, не говоря ни слова, ни даже, что удивительно, какого-нибудь междометия.

Под окном не переставая свистело и дёргало раз за разом наружный металлический подоконник. А навес над входной дверью временами начинал так дёргаться и дребезжать, что его, казалось, вот-вот сдёрнет порывом, и он улетит, кувыркаясь и отскакивая от земли, куда-нибудь за холмы. Сквозняки проникали из оконных углов, и из двери в тамбур тоже сифонило будь здоров. И при всём при том ветер-то дул с обратной стороны, и всё равно здесь творилось вот такое. Навались он всей силой в лоб, напрямую, то окно скорее всего и вдавило бы внутрь комнаты. Теперь стало понятно, почему в Башне всего два окна. Надо было ещё посмотреть, как там кухонное, выдерживает ли.

Глядя на эти жуткие картины, Жеке подумалось, что если ветер усилится ещё больше, то и Башню тогда сдёрнет с места, выкорчует из земли и поволочёт по свистящим полям. И они будут биться здесь внутри о стены и потолок вместе со столом и шкафами, как пластмассовые бубки в детской погремушке. А потом буря оттолкнётся от холмов, как от трамплина, и запульнёт Башню с её невезучими обитателями подальше в космос, как большую белую ракету…

— Так, ну его на хер! — раздался, перекрывая ветряные свисты и железные дребезжания, сердитый Акулий голос.

Тут же щёлкнул выключатель, и комнатный сумрак уступил место яркому свету потолочных светильников. И тогда наваждение спало, все очнулись, заходили, кто-то вернулся в кресло, другие побежали наперегонки в сторону умывально-туалетных мест. Жека остался у окна один, но смотреть туда теперь из освещённой комнаты было неинтересно. Там был виден только прямоугольник от падающего из окна света, в нём мелькали и дёргались тёмные тени вихрей.

Постепенно народ собрался снова в креслах за круглым столом. На кухню никто не шёл — видать, не было ни у кого аппетита. Может, отбил у всех аппетит вид бушующей за стенами свирепой стихии. Такая буря и в знакомых краях показалась бы жуткой, а уж там, где они теперь находились — в этих непонятных местах, а может, и вообще в другом неизведанном мире, — всё это очень подавляло.

— Говорил же, что надо идти осмотреться, пока была возможность, — проговорил Акула хмуро. — Вдруг там какие следы цивилизации нашлись бы. Может, дорога…

Пиджак свой торговый человек снял и где-то оставил, сидел теперь за столом в тёмной блестящей водолазке. Никто ничего не ответил, вздыхали, пожимали плечами. Жека был согласен: да, нужно было сходить. Хотя, если бы они пошли тогда с Акулой вдвоём, поход их наверняка закончился бы ровно тем же.

Буря завывала снаружи, дребезжало железо, подрагивало оконное стекло.

— Давайте лучше без света, — поднялся из-за стола таблеточный человек Костя. — А то как будто кто-то смотрит оттуда, а мы тут сидим, как в витрине…

Он пошагал к выключателю. Против никто не выступил.

Свет погас, и постепенно темнота за окном перестала быть чёрной, стала мутной, серой и метущейся. Получилось ли от этого уютнее? У Жеки на этот счёт были сомнения.

Посидели немного в молчании.

— Может, нас туда отправляют в наказание? — выдал вдруг ни с того ни с сего человек-Фёдор.

В сумраке лица его было не видать.