Башня времен. Заброска в советское детство

Глава 5

— Папа, папа! Вот ты где-е-е! — закричал Жека.

Темнота вокруг замерла. В дальних кустах кто-то загоготал, гулко и громко, как какой-нибудь слон или бегемот из мультфильма.

— Мы с мамой тебя обыска-а-ались, — продолжал Жека своё выступление. — Мама, мама, иди сюда, он зде-е-есь!

Крики выходили такие звонкие, что Жеке и самому было противно.

— Брысь отсюда, — прошипел Геннадий из темноты, — твоего папы здесь нет.

— Зачем ты обманывае-ешь? — плаксиво протянул Жека. — Это же ты, мой папа, Гена Бара-а-анов!

Темнота на лавке дёрнулась, меняя конфигурацию.

— О господи, ну и прид-дурок… — всхлипнула Снежана злым уничижительным смешком, её фигура в смутный горошек метнулась и резво ускакала во мрак.

А темнота возле лавки приняла грозные мужские очертания.

— Что здесь творится?! — вскрикнула она голосом Гены. — Какого чёрта, э?!

Жека остановился и быстро попятился.

Геннадий рванул вперёд, к нему, и Жека прыгнул с дорожки в черноту между кустами.

Стараясь поменьше шуметь, он стал пробираться в глубь зарослей, на ощупь и интуитивно минуя стволы и выпирающие ветки. Скоро Жека споткнулся о корни и присел за толстенным стволом какого-то старого дерева. Геннадий яростно трещал кустами где-то в стороне, потом чей-то свирепый голос заорал: «Ну куда ты лезешь, идиотина!», и неудачливый Жекин преследователь, извинившись-ругнувшись в ответ, побрёл обратно к дорожке.

Там он потёрся у лавки, потом зашерудил снова кустами и вытащил оттуда горошково брезжущий призрак Снежаны.

— Да я тебе говорю, это не мой, — доносилось до Жеки. — У меня… Я один сюда приехал…

Подруга его хмыкала, фыркала и что-то бурчала. Потом они коротко завозились, и женский голос выдохнул:

— Ну ладно, отстань, отстань, не хочу я уже ничего. До дома лучше проводи.

***

Утром птицы кричали за окном как ненормальные, и Жека проснулся рано. Лежал, свесив одну ногу с дивана, глазел на ковёр с оленями на стене, слушал, как тётя Оля тихонько собирается на работу. Размышлял.

На то, чтобы, выражаясь фигурально, отправить мяч в кольцо, у Гены осталось всего две ночи. Если он не отступится, что вряд ли, то теперь в тёмных аллеях счастья искать не станет, будет действовать наверняка.

У него есть койко-место, и организовать так, чтобы две другие койки пару вечерних часов попустовали, едва ли проблема — соседи пойдут навстречу и перекантуются где-нибудь в беседке. Мадам не очень обрадуется, но если не будет других вариантов, то может и согласиться. Дальше — дыра в заборе, незакрытое окно на первом этаже или пожарная лестница между балконами, эге-гей, романтика приключений.

И Жека, если не потеряет из вида платье в горошек (или какое оно там будет на этот раз), тоже проберётся на территорию санатория, а там уже отыщет способ расстроить греховодникам их планы.

Но что может Гена придумать ещё? И как бы сам Жека действовал на его месте?..

Жека почесал подбородок (и с непривычки удивился отсутствию щетины).

Снять здесь квартиру или комнату на одни-двое суток в такое время вряд ли возможно. В гостиницах мест нет, да и строго там, другая совсем была тогда жизнь. Может, и существовали какие-то такие места, но там обитался совсем уж маргинальный элемент, да и в газеты про эти места объявлений не давали и даже на столбах не клеили.

Что ещё? Машины у Гены нет, а то бы, конечно…

А так — ну разве что ночной пляж и пара пузырей портвейна, что, как пел знающий человек, помогут поверить, что все спят и мы здесь вдвоём (а вон те пары поодаль не считаются, они не сморят, да и вообще сами такие же).

Или, подумал Жека, заарендовать у какого-нибудь рыбака на ночь лодку. Отплыть в темноте от берега — и грести, грести вдоль лунной дорожки, туда, где только чайки носятся над водой… Совершать прелюбодейство наверняка будет дико неудобно — зато вот где романтика! Впечатлений на всю жизнь. Правда, если поднимется волна, может так статься, что вспоминать это всё будет и некому. Не, решил Жека, это как-то чересчур.

Итого — остаётся следить и реагировать по обстоятельствам. Помнится, у киношных полицейских был такой девиз, служить и охранять. У Жеки будет: следить и не пущать.

Дверной замок тихо щёлкнул — тётя Оля ушла. Жека спрыгнул с дивана и побрёл умываться и чистить зубы. Белый кусочек мыла и рядом большой прямоугольник «хозяйственного» — если руки сильно грязные, сначала моют этим. Зубная паста «Жемчуг». Жека обращал внимание на все эти бытовые моменты, да и как было не обращать.

А вообще, думал он через пару минут, сидя в трусах на кухне и жуя бутерброд, хорошо бы не ждать, пока они что-то там затеют, и организовать свой превентивный удар.

Жека заухмылялся с полным ртом. Ему представилось, как он в ниндзевском костюме проникает Генин в номер и трусит у того над графином баночкой с бромом. Или, чтобы уже наверняка, выскакивает перед Геной из-за угла и лупасит его по «шарам» с ноги! Но осуществить это просто только в мечтах, ну или в кино, а так-то Гена здоровый мужик, а Жека здесь — сопля среднего школьного возраста. Эх. Но сама идея была хороша и Жеку не отпускала.

Может, нанять кого-то взрослого? — рассуждал он дальше. Каких-нибудь ханыг, что трутся в подворотнях, ждут открытия винно-водочного отдела. Выбрать парочку покрепче, и пусть совершат в отношении Гены акт члено — вот уж точно! — вредительства. Или Снежане этой поставят малюсенький такой фингальчик, чтобы она пару дней из дома нос не высовывала.

Да нет, это всё фигня какая-то. Пьянчугам никаких дел доверять нельзя. Так-то они, может, и согласятся, когда деньги увидят, а потом возьмут аванс — и поминай как звали. Да и денег тех у Жеки всего-то семь рублей. У тёти Оли в комоде или серванте, наверное, припрятана какая-то сумма, но — фу, фу, — Жеку передёрнуло от одной мысли обворовать родную тётю. Но! — может, попросить у неё? Да и вообще: рассказать ей всё, открыться — тётя вышла не так давно, может, ждёт ещё трамвай на остановке. И она, если поверит, глядишь, и посоветует что-нибудь толковое. А потом всё забудет — удобно, чё.

Поразмыслив, Жека решил, что тётю к этому делу привлекать не нужно. Это его задание, ему и выполнять. К тому же, это хорошо, если тётя Оля ему поверит. А если не поверит? Решит тогда, что он перебродившего кефира выпил, бредит. Потащит в больницу или просто из дома не выпустит. Нет, нет, надо самому.

Потом в Жекину голову пришла некоторая мысль. Он дёрнул на тёти-Олином столе лист желтоватой писчей бумаги и, хмыкая и высовывая язык, кое-что там накорябал. Вышло не с первого раза, три листа он смял и сжёг потом в раковине (спичечный коробок был необычный, деревянный — тоже вещь из давно позабытых).

На кухне Жеку ждали экспонаты из музея древностей: молоко в треугольной бумажной упаковке, болгарский перец в импортной болгарской же банке, кабачковая икра (её тогда все за что-то очень любили), сметана в маленьких баночках с крышкой из фольги; в хлебнице (что сама по себе могла сойти за экспонат) прятались круглый батон с дырочками, как будто от чьих-то пальцев (может, и правда от пальцев) и булочка — Жека узнал её в лицо, это была булочка по девять копеек.

Позавтракав, Жека собрал в свой детский, цвета выгоревшей зелени рюкзачок воду (пришлось залить из-под крана в стеклянную бутылку и заткнуть найденной в столе пластмассовой пробкой, до появления пластиковых баклажек было ещё лет пятнадцать) и недоеденную половину булки. Листик с запиской, свёрнутый вчетверо, нырнул в карман шортов.

Продуманные курортники семьями и поодиночке топали к морю: получить солнечные ванны с утра, а когда начнёт припекать, сбежать домой, где тень, прохладный душ и книга Валентина Пикуля с календариком за прошлый год в качестве закладки. А на газонах и под кустами лежали, развалившись, вальяжные местные коты. Им не суждено было отведать «Вискаса», но их это, судя по всему, не очень и огорчало.

Жека решил, что для него будет правильным занять позицию где-нибудь недалеко от пломбирной Снежаны и её торгового холодильничка. Но сначала…

Сначала он заглянул в прохладное и темноватое помещение почты на первом этаже пятиэтажки, там пахло сургучом (вспомнилось позабытое слово) и газетами, и купил за одну копейку конверт без марки. Зажав привязанную к столику ручку в кулак, Жека вывел поперёк конверта большими печатными буквами: БАРАНОВУ.

Теперь нужно было проникнуть на территорию санатория «Чайка». Жека собирался отыскать дыру в заборе. Насколько ему помнилось, в советских заборах всегда были дыры, ну или хотя бы как будто специально растущее прямо вплотную ветвистое дерево, а колючую проволоку поверху тогда не натягивали, душевные были времена. Но бродить вдоль забора даже и не пришлось. К санаторным воротам направлялась мамаша с хнычущим малышом — тот шлёпнулся и ободрал колено, и теперь море для них ненадолго откладывалось. Жека поспешил пристроиться к этим двоим, скорчил недовольное лицо старшего ребёнка — и спокойно миновал проходную.

Белое здание санатория, длинное и высокое, тянулось из зарослей сосен и кипарисов в голубизну неба. Оно напоминало вылезший на сушу круизный пароход. Административная тётка внутри вестибюля едва возвышалась макушкой над своей стойкой, на проходящих людей она не смотрела.

— Извините, — прозвенел Жека своим детским голоском.

Тётка подняла голову, очки с толстенными линзами делали её похожей на Фёдора Двинятина из «Что? Где? Когда?»

— Здесь отдыхает Геннадий Баранов, — продолжал Жека. — У меня для него письмо. Передайте ему, пожалуйста.

— Какое ещё письмо? — бюрократически нахохлилась тётка. — У нас тут не почтовое отделение.

— Мне сказали, это срочно, — настаивал на своём Жека. — А по почте долго.

— Что это вообще такое? — сверкнула очками тётка Фёдор Двинятин. — Кто тебя сюда отправил, мальчик?

— Рафик Эмильевич, — пошёл импровизировать Жека.

— Какой ещё Рафик Эмильевич?

— Директор автобазы.

Блин, здесь хоть есть автобаза? — запоздало спохватился Жека.

— Так, а я тут причём? — не впечатлила тётку высокая должность несуществующего уроженца солнечного Азербайджана. — Сам иди относи, если тебе нужно.

Вот оно, скромное обаяние советского сервиса, ухмыльнулся про себя Жека.

— Я номер не знаю. — Он старательно насупился.

Тётка пфекнула, но всё же смилостивилась, полезла шуршать страницами регистрационного журнала.

— Номер восемьдесят три, — сообщила она. — Только не броди там, одна нога здесь, другая там.

Жека сдержанно поблагодарил и застучал сандалиями по лестнице. Так, пожалуй, было даже лучше.

Отыскав нужный номер, Жека подкрался и осторожно сунул конверт под дверь. Прислушался, готовый сорваться и унестись, но ничего не услышал и тихонько ушёл.

Шкарябал записку Жека не от имени какого-то начальника (может, и стоило, не додумался), а как раз наоборот, представлял себе, что пишет это некий полуграмотный работяга, а хоть бы и тот помятый мужичина на мотороллере, что привозил на пляж мороженое. И почерк от сочетания детской руки и взрослого сознания получился именно такой, как надо.

А записка была вот такого содержания:

Слыш ты зауральский хрен с ушами

Это моя баба

Будеш к ней лесьть убю нахер гнида

И подпись: Надо кто

Ну а чего? Вдруг таки сработает, и Гена испугается, отступит.

Ну а нет — так нет.

***

На море всё было по-прежнему: накатывали на берег тихие волны, сверкали блики, шевелилась неисчислимая отдыхающая толпа, взлетал и опускался волейбольный мяч, на заборе сидела здоровенная чайка и сердито смотрела на проходящих. К торговой Снежане и её холодильничку выстроились люди в трусах — всё как обычно.

Жека заранее решил, где расположится, и сразу побрёл в это самое место. Позади холодильника, зонта и Снежаны светлел иссохший газон, а за ним поднимался огороженный прутьями забора холм. Холм густо порос деревьями и кустарником, там Жека, зайдя туда обходным путём, и засел, почти невидимый снаружи. В засаде его слегка пованивало от стоящих неподалёку мусорных контейнеров, зато деревья создавали густую тень и, главное, холодильник и его хозяйка были как на ладони.

Жека отыскал удобный камень, уселся на него и стал ждать.

Двигалась очередь, люди покупали мороженое и уносили его на пляж, на ходу облизывая.

Жека ждал.

В кустах запрыгали и зачирикали воробьи и синицы. Вдоль забора прошёл, взглянув на Жеку без интереса, рыжий котяра с подратыми ушами. Совсем рядом с Жекиной ногой пробежала небольшая ящерица.

Жека ждал.

В холодильничке закончилось мороженое, очередь рассеялась, но почти никто не ушёл. Приехал комбинезонный мужик на мотороллере, покидал коробки из фургончика в холодильник. Снежана смотрела накладные. Торговля возобновилась.

Жека ждал.

По морю пролетел белый катер с надводными крыльями — «Комета». Зашлёпала о берег докатившаяся волна, радостно завизжали дети. Очередь за мороженым то становилась короче, то снова удлинялась. Кафешное радио пело про Учкудук, потом затянуло про крышу дома твоего. Иногда включались цикады, и за их бесконечным и оглушительным чи-чи-чи-чи-чи было не слышно вообще ничего.

Гена не появлялся.

Жека ждал.

Жека ждал — и ждал он таки не зря.

Когда Жека доел булку и почти допил всю противно потеплевшую воду, из полуденного жара и людского гомона соткалась полноватая бабища в алом платье и широчайшей белой шляпе. Она возникла рядом с холодильничком. Снежана тут же бросила торговлю, они отошли в сторонку и минут пять щебетали на отвлечённые темы. Потом что-то звякнуло, переходя из одной наманикюренной руки в другую.

— Спасибо, спасибо, спасибо! — чуть не прыгала благодарная Снежана.

— Пушкина тринадцать девятнадцать, — услышал Жека слова крупной тётки в алом и белом.

— Да я помню, помню.

— Что ты там помнишь, память девичья, заходила один или два раза. Там так понастроили, я сама до сих пор иногда блукаю.

Тётка заливисто хохотнула и ущипнула Снежану за бок:

— Заяц, ты хоть покажи мне его. Зайдите ко мне в гастроном при случае.

Ключи, понял Жека, она передала Снежане ключи от квартиры! В вопросе о месте для встречи Снежана брала инициативу в свои руки, и дело приобрело опасный оборот.

А дородная подруга Снежаны, томно придерживая шляпу, уже ступала высокими каблуками к пляжным воротам. От её хищного взгляда встречные мужчины тушевались и боязливо поджимали ягодицы.

***

Минут через пятнадцать после ухода фемины значительных форм и избыточной яркости у холодильника нарисовался Гена. Они со Снежаной полюбезничали, и между делом та что-то шепнула Гене на ухо — Жека догадывался, что именно. Гена отправился на пляж, и в походке его сквозила окрылённость.

Жека выбрался из укрытия и мрачно побрёл за высокой фигурой в джинсах и клетчатой рубахе. В голове его на ходу зрела спонтанная идея.

— Геннадий, — окликнул Жека своего подопечного возле бетонной стены, где складывали прокатные катамараны, но сейчас было пусто — разобрали.

Гена обернулся. Смотрел он удивлённо, неузнавающе.

— Геннадий, — повторил Жека со значением, — мы давно наблюдаем за вами и теперь вынуждены провести с вами некоторую беседу.

Жека сделал паузу и убедился, что глаза Геннадия находятся в правильном, округлённом и выпученном положении.

— Вы, Геннадий, ведёте себя очень безответственно, — продолжил Жека свою импровизированную речь. — Вы ведёте себя безответственно, и тем самым подвергаете риску других людей и наше общее дело.

Жека на секунду остановился перевести дух, и Гена вклинился в эту вынужденную паузу:

— Что ты такое говоришь, мальчик? Ты откуда взялся? Где твои родители?

— Тихо! — уверенно прервал его Жека. — Тихо. Родители мои где надо. А я не «откуда», я вполне отсюда. Из комитета государственной безопасности, отдел «Дети на службе Отечества». Слышали про такое?

Гена, похоже, не слышал, да и было бы удивительно, если б слышал.

— Вы думали, вас за красивые глаза здесь обхаживает эта… этот несознательный элемент нашего общества? А? — спросил Жека строго и обличительно. — Думали, всё просто так, само собой происходит? А?

Собеседник набирал воздуха, чтобы что-то ответить, и Жека не давал ему этого сделать, тараторил своё без остановки.

— Вы где работаете, в НИИ? Конечно в НИИ. Отдаёте себе отчёт, что условный противник спит и видит, как бы заглянуть в наши засекреченные разработки? За океаном только и мечтают о том, чтобы подорвать обороноспособность нашей страны!

— Да я же… — умудрился всё-таки промямлить Геннадий. — Детали для пылесосов…

— Это вы так думаете, что эти детали — для пылесосов, — оборвал его Жека. — Не всё так просто. Вы вот работаете в НИИ, а кто-то работает на ЦРУ и англичан. Понимаете, о чём я? ЦРУ, Сикрет Сервис, израильский Моссад засылают и засылают к нам своих агентов! И они внедряются везде, в том числе в торговые организации… Вы же под статьёй за измену Родине можете оказаться. Нашей советской Родине! Вы понимаете это, гражданин Баранов?!

Жека заметил, как у Гены крупно дёрнулся кадык.

— Забыли, какая сейчас обстановка в мире, какая международная напряженность? По вине империалистов сбит гражданский самолёт… Или вот-вот будет сбит, — засомневался Жека. Да нет, самолёт был вообще раньше, вспомнил он. Ну да ладно.

Гена часто моргал и медленно отступал к стене.

— Администрация Рейгана!.. — шипел Жека, надвигаясь и добивая своего противника. — Враждебная политика!.. Программа СОИ!.. Американская военщина!!!

Проходящий мимо крепкий мужик с кривоватым боксёрским носом взглянул заинтересованно, и Жека бросил ему:

— Всё под контролем, помощь не требуется.

Мужик удивлённо раскрыл рот, но Гена на него не смотрел, он смотрел на Жеку и жался к серому бетону, отодвигаться дальше ему было некуда. Жека подступил вплотную, и Геннадий затравленно заозирался. Он как будто собирался убежать и не мог на это решиться.

— Эти сомнительные и порочные отношения нужно немедленно прекратить! — сунул Жека палец Гене в грудь. — Это понятно?

Гена промямлил что-то неразборчивое.

— Понятно это, я спрашиваю?!

— Понятно… — выдавил Гена.

— Тогда свободны.

Гена тихо выдохнул и на негнущихся ногах побрёл к пляжу. Там он медленно, механически разделся и, пошатываясь, направился к воде. В глазах его отчётливо читалось, что в оставшиеся два дня он будет посещать исключительно пляж и тут же бежать обратно, колёсный холодильничек с опасной пломбирной продавщицей станет обходить за километр, а в свободное от купания и сна время проведёт, тихо напиваясь у себя в номере, предварительно заперев двери на два оборота замка. И от любых баб будет шарахаться, как чёрт от ладана. Потом он соберёт вещи в чемодан, и на вокзале его посадят в вагон двое соседей по номеру, Жека и другие официальные лица. Нет, других официальных лиц там не будет.

Так видел и так думал Жека.

И хренушки он угадал.

Получилось так, что в воды морские Гена ступил тихий и печальный, а вышел оттуда через десять минут бодрый и жизнерадостный. Он отряхивался, мотая по-собачьи головой, что-то напевал и на опешившего Жеку взглянул со спокойным и благожелательным равнодушием. Гена Жеку опять не узнавал.

Не, ну как так? — думал Жека, что же это за фигня такая? Что это за фигня…

Чайки хохотали как придурочные, а Жеке было не до смеха.