Башня времен. Заброска в советское детство

Глава 15

Фёдор заговорил про наказание, и остальные уставились на него во все глаза.

— Я в том плане, — продолжал он, — что вот показали нам, напомнили, какая была жизнь… А потом бросят обратно в нашу, бестолковую и бессмысленную…

Костя хмыкнул у себя в темноте кресла. Николаич как обычно промолчал. А вот Акула, само собой, промолчать никак не мог.

— Давай будем говорить каждый за себя, — бросил он насмешливо. — У меня, например, жизнь наполнена массой разных смыслов. Даже, прикинь, не всегда успеваю все их реализовать. А тебя, кстати, что, сильно есть за что наказывать?

Фёдор, кажется, отвечать ему не собирался.

— Всегда есть за что наказать, — произнёс вдруг негромко Николаич. — Просто вот хватай любого мужика, ну, взрослого, конечно, закрывай в камеру и ничего не ему не говори — и каждый будет знать, за что же это его так…

Акуле эта мысль очень понравилась. Он довольно хохотнул, пробормотал: «Ну, даёшь, Николаич, глубоко копаешь», — и притих задумчивый.

— А мне кажется, — сообщил из своего угла человек Костя, — что всё это научные исследования. Произошёл всё-таки у учёных прорыв, придумали, как перемещаться по линии времени. И вот набрали теперь добровольцев…

— Добровольцев? — встрял Акула.

— Ага, — продолжал добродушно Костя, — нас, просто память стёрли для каких-то надобностей: может, так им нужно для чистоты эксперимента. Ну и вот, отправляют теперь. Я бы, например, поучаствовать в таком согласился…

— А я вот — хер.

Это и так понятно, что ты хер, подумал про себя Жека, но говорить вслух, конечно, не стал.

— Да какие сейчас исследования, — махнул в сумраке рукой лысый Фёдор. — Только бабло пилят, да и всё. Не верю я в эти прорывы.

— Всё не вполне так, — ответил на это Костя. — В военной отрасли, я слышал, исследуют вовсю. И бабки пилят, это само собой, но и исследуют тоже.

Фёдора это убедило не особенно.

— Да, и вот ещё что, — продолжил Костя после того, как все успели помолчать о своём. — Города, где мы живём… Они друг от друга не близко, но я тут посмотрел по карте, у меня в телефоне в кэше оставалась… Так вот города наши на карте располагаются почти строго на одной линии, с северо-запада на юго-восток. Ну или наоборот…

— Что наоборот? — не понял Акула.

— Или с юго-востока на северо-запад.

— И что это означает?

— Я не знаю. Но все пять на одной линии… Совпадение довольно интересное…

— Как будто что-то летело вдоль шарика и нас собирало, да? — усмехнулся в сумраке Фёдор.

Все замолчали.

Замолчали все — кроме ветра за окном. Он всё свистел, толкался в стекло, скрежетал над дверьми железом, как будто грыз его там.

Жека поёжился. Подумалось, что хорошо бы это всё и оказались учёные с их экспериментами. Пусть даже и вот такими, не спрашивающими согласия. Вот бы сейчас очнуться где-нибудь в другом месте, в лаборатории исследовательского какого-нибудь центра, с проводными присосками на башке — и чтобы присоски эти тут же отлепили, пожали ему руку и сказали: всё, мол, свободен, распишись вот здесь, а ещё вот здесь и ступай вон туда, в бухгалтерию за премией. Он бы, наверное, на радостях и ругаться не стал. Да, размечтался…

Что же это за место такое, Башня?

А может, внезапно подумалось Жеке, это всё… Как бы его назвать?.. Посмертие, вот. И они все уже того, помёрли. И сам Жека тоже. А что? На дороге погибнуть и не успеть ничего понять возможности имеются. Акула этот коммерческий — он бизнесмен, у них там, хоть сейчас и не девяностые, тоже всякое случается. Да и на дороге, кстати, у него вариантов куда-то влепиться даже побольше Жекиного: наверняка ведь гоняет на каком-нибудь Порш-Кайене или Рейндж-Ровере, да так, что мозги от мощи под капотом отключаются — и давай лететь двести пятьдесят километров в час, петлять в потоке и обгонять с ограниченной видимостью. Охранный спортивный Фёдор, может, не рассчитал нагрузку в тренажёрке, не молодой ведь уже. Депрессивный пациент Костя мог и сам наложить на себя руки. А Николаич вроде постарше других, этот мог скончаться и от естественных, так сказать, причин…

Так что теперь, мысленно похоронив всех присутствующих, думал Жека дальше, попали они вместе с ним в какое-то непонятное, не существующее в реальности место, в лапы к какому-то усатому чёрту. А тот над ними куражится: отправляет на какие-то нелепые задания, лупит по голове бетонными барабанными пионерами. Или, может, у других не усатый и не пионеры? Так и не спросишь ведь, нельзя, за такие вопросы здесь электрическими токами пуляются…

Тем временем вероятная с Жекиной точки зрения жертва нарушения скоростного дорожного режима Акула Стас что-то говорил. А говорил он о том, как только что вспомнил: вроде бы перед самой отправкой, то есть перед тем, как человек-Капица зачитал всех своим гипнотическим чтением до бессознательного состояния, слышал, как под потолком (скорее имелось в виду, видимо, над потолком) что-то начало ощутимо гудеть. Теперь он даже сбросил тапки и забрался на стол, чтобы послушать, но ничего не услышал, да и никто не услышал — может, правда, в этом мешал шум ветра за окном. И всё равно акулий человек повёл к тому, что хорошо бы проникнуть на второй этаж и посмотреть, что там есть. Вдруг там какое-то оборудование, которое можно обесточить. Тогда хозяевам оборудования, хочешь не хочешь, придётся здесь появиться. Мысль эта была интересная.

Потом компьютерный Костя захотел покурить. Из всех курили только он и Николаич, Жека видел, как они иногда вежливо выходили на улицу. Теперь на улицу лучше было, конечно, не выходить. В этот раз Николаич отказался, и никотинозависимый человек Костя с кислой миной остался на месте, тогда лысый Фёдор сказал ему:

— Да иди в тамбур, чего ты мнёшься, только дверь туда прикрой. И наружу, смотри, не суйся.

Костя подумал и пошёл.

Как говорится, ничто не предвещало.

Свет в зале к тому времени уже горел, Акула включил его перед тем как запрыгивал на стол. Все стали разбредаться кто куда. Жека пошёл к окну, там под батареей всё ещё стояли его кроссовки, и он собирался переставить их на обувную полку.

В этот момент оно и случилось.

За закрытыми дверями тамбура что-то бахнуло, и тут же эта дверь задёргалась и задребезжала ручкой, а из-под неё засвистело настолько резко, что звук этот болезненно резанул по ушам. Тут же за окном что-то мелькнуло, и Жека не сразу разобрал, что это был Костя. Тёмную фигуру протащило по земле, пару раз перевернуло, потом он остановился. Компьютерный незадачливый человек сел на земле, попробовал подняться, и его тут же повалило и уволокло ещё немного прочь от Башни.

В этот момент оказавшиеся у двери в тамбур Фёдор и Николаич дёрнули дверь на себя — и она с готовностью распахнулась, отбросила их, как две кегли, и шарахнула о стену. Акулу ворвавшимся вихрем покатило вместе с креслом и ударило о шкаф, даже стол чуть сдвинуло. Жека оказался в удачном месте, его только подтолкнуло и слегка стукнуло головой об оконное стекло. По комнате заметались сорванные с вешалок куртки, обувь, всё это носилось в колючей снежной пыли.

Вместе с рёвом уличного ветра и снегом в помещение также ворвалась жуткая холодина.

За окном человек-Костя продолжал бороться со стихией. Он с трудом поднимался, делал, согнувшись под сорок пять градусов, несколько мучительных шагов, и его снова валило и отбрасывало на исходную позицию. Освещалось это действо светом из окна и мелькающей светлой полосой из двери: сама входная дверь беспрерывно хлопала, грозя скоро оторваться. Костины потуги смотрелись и жутко, и смешно, Жеке всё-таки не верилось, что взрослого мужика может взять и унести куда-то ветром, здесь же не марсианский ураган. Если бы Костя не пытался раз за разом подняться, а просто полз бы к двери, он давно бы уже достиг цели, но он этого почему-то не делал. Тогда Жека рванул к двери, чтобы крикнуть ему об этом, ну или выбежать и притащить уже его сюда.

У двери его поймал Николаич. Он обхватил Жеку, не пуская дальше, заорал в ухо:

— Куда ты?! Не надо, тоже утащит! Сейчас все вместе сцепимся и поможем ему!

Фёдор в это время боролся с дублёнкой Акулы, что налепилась в этой кутерьме ему на голову и он никак не мог из неё выпутаться. Сам Акула носился по комнате и панически орал:

— Верёвка! Нужна верёвка!

Он подскочил к шкафу и стал беспорядочно хлопать его дверцами.

Жека попытался освободиться из-под опеки Николаича, и, бормоча: «Да чего вы, я сейчас быстро», стал отлеплять от себя его руки. Но тот вцепился в Жеку осьминогом, этот мужик был плотен и крепок, так просто и не вырвешься.

Тем временем Акула, удивительное дело, отыскал-таки в шкафу большой моток верёвки. Но моток оказался новый, склеенный упаковочной лентой, и Акуле никак не удавалось эту ленту сорвать. Он дёргал её, матерился, грыз зубами, потом сообразил побежать на кухню, где был нож.

Борясь с неуступчивым Николаичем, Жека заметил, что Фёдору удалось, наконец, сбросить с себя акулью цепкую вещь. Охранный человек поднялся, оценил обстановку и метнулся к двери. Николаич тут же бросил Жеку и попытался его остановить, но тому удалось избежать захвата. Лысый героический Фёдор выскочил на улицу, тут же поскользнулся и поехал к Косте головой вперёд, как пингвин в старой компьютерной игре. Но дальше он действовал ловко и безупречно. Схватив барахтающегося Костю, он быстро прижал того спиной к земле и определил головой в нужную сторону. Потом цапнул его за одежду на груди и, очень низко пригибаясь и прикрывая рукой глаза, поволок свой груз к Башне. Чем-то это напоминало спасение утопающего. Там уже и Жека бросился помогать и придерживать дверь, а Николаич принял всех внутри и щёлкнул дверным замком.

Они уселись на пол среди разбросанных вещей, поваленных кресел и прочего разгрома, а Костя просто перевернулся на спину и остался лежать, тяжело и сипло дыша. От стола на всех смотрел опоздавший к вылазке взъерошенный Акула. Перед ним разбросалась по столу добротная синяя верёвка, а руки его продолжали машинально вязать ковбойскую петлю.

Николаич посмотрел вокруг, поцокал языком и отправился флегматично поднимать кресла и собирать разлетевшуюся повсюду одежду и обувь. Нашёл на полу отлетевшие под стенку и чудом не раздавленные Костины очки, подошёл, нацепил тому на нос, помог бедолаге подняться.

Поднялся и Фёдор. Плюхнулся в заскрипевшее кресло, сверкнул лысиной и глазами в Костину сторону.

— Слышь, ты, Гарри Поттер… — проговорил он, и в тоне и в голосе его проступили жёсткие, совсем прямо железные интонации; Фёдор, оказывается, мог быть не всегда приветливым. — Тебе же было сказано: не лезь, не лезь на улицу. Ну какого хрена?..

Да, Жека думал, что раскусил человека-Фёдора — он знал нескольких таких: на лицо ужасные, добрые внутри. Но Фёдор смог его удивить.

Серая взвесь оседала на пол и на людей, и казалось, что в комнате идёт снег.

— Прошу прощения, — вяло поднял руку Костя. — Я только чуть-чуть приоткрыл, хотел проветрить, а оно фигак…

Крики, грохот хлопающей двери, рёв ветра ещё звенели у Жеки в ушах. Ворвавшаяся внутрь их жилища стихия выдула из комнаты тепло, и швыряться друг в друга ещё и, выражаясь образно, льдом упрёков было ни к чему.

— Зато теперь человек убедился, что курение может убить, — сказал Жека, просто чтобы сгладить углы.

Николаич и виновник торжества Костя улыбнулись. Усмехнулся и лысый Фёдор, после паузы, не столько оценив шутку, сколько соглашаясь разрядить обстановку.

Не улыбался и не усмехался только человек-акула. Он, видать, и не слушал, потому что усиленно думал о чём-то своём. Он думал о своём и не переставая вертел в руках синий верёвочный моток, рассматривал, чуть на зуб его не пробовал.

Потом Акула перевёл взгляд на шкаф.

— Это всё фигня, — заявил он. — А вот что касается…

Он махнул рукой, перебивая сам себя.

— Я этот шкаф проверял. Я, когда сюда попал, всё тут осмотрел, времени-то хватало, один тут куковал. Так вот: верёвки этой там не лежало.

Сенсационное его заявление зазвенело в воздухе — повисело там немного, а дальше рассыпалось. К словам Акулы отнеслись скорее скептически. Даже с учётом других чудес Башни и невероятностей окрестной географии проще всего было предположить, что коммерческий человек верёвочный этот моток при первом осмотре не заметил. Тем более изначально в шкафу том, видимо, содержимого хватало: постельное бельё и одеяла (свои Жека брал тоже оттуда), тапки в магазинной упаковке, полотенца, зарядки для телефонов, электрические удлинители, кое-какая посуда и ещё всякое. Спорить с Акулой не стали, тем более зачем доказывать то, в чём и сам не уверен, но и тему о чудесном шкафе не поддержали.

Послушали немного бурю за окном и отправились готовить поесть. Там, на кухне, тоже имелось окно, так что бурю вполне можно было слушать и за другим столом, кухонным.

Кое-какие продукты из тех, что хранятся недолго, заканчивались. Но в этом плане тревожиться не стоило: в ящиках кухонных шкафов, на полках и под сиденьями кухонного уголка хватало упаковок сыпучих и консервированных припасов. Похоже, что пребывание в Башне рассчитано на изрядное время, и из-за того, что в холодильнике закончатся сардельки, обратно по домам Жеку с его новыми товарищами отправлять не станут.

Немного придавленные погодным фоном, а ещё подутомлённые участием в шоу-программах «Унесённые ветром» и «Спасение рядового Костика», башенные обитатели молчаливо приготовили себе пищу, так же молчаливо её употребили и разбрелись кто куда. Жека сперва хотел разбрестись в душевую кабину, но там, опередив его, уже кто-то плескался. Тогда Жека разбрёлся назад в коридор.

В зале за круглым столом сидели Фёдор и Николаич. Они, кажется, о чём-то негромко беседовали, и Жека не стал им мешать. Он заглянул в спальню, там обнаружился сидящий в темноте человек-Костя, лицо его бледно освещалось светом телефонного экрана. Значит, в душевой кабинке пребывал Акула. Жека собрался уже примоститься на свой топчан, но тут ему подумалось, что человеку-Косте, может быть, хочется побыть одному. Тогда Жека отправился на кухню.

Костя упоминал про телефонный кэш, и Жека стал разбираться, как же этот кэш отыскать. Поковырялся в телефоне, не нашёл и решил спросить об этом Костю, но не сейчас, как-нибудь потом. Посидел тогда просто так, думая о разном. Глазея на стену, обнаружил вдруг, что принимаемый им за бессмыслицу рисунок на обоях возле двери на самом деле складывается в изображение песочных часов разных очертаний и размеров. Поразмышлял о том, стоит ли, учитывая обстоятельства, воспринимать это как тонкое издевательство. Тут из-за двери донёсся голос человека Акулы, и Жека забыл про обои и потопал в душ.

Когда вернулся оттуда, все уже улеглись.

Спалось в этот раз крепко. Ничего не снилось, а если и снилось, то спать не мешало и совсем не запомнилось.

Утром, позавтракав, народ стал вяло перебираться из кухни в зал, к круглому столу. Буря снаружи подутихла, но улеглась не вполне, так что об экспедиции к холмам речи сегодня не шло. К тому же в прошлый раз их пригласили в кресла почти сразу после завтрака, и чего-то подобного все ожидали и теперь.

Не трогали их где-то с час. Потом загорелся настенный экран и там проявилась настенная экранная личность. Вот эту личность Жека точно не знал и знать не мог. Был это мужик, экзотический, толстый и чернокожий, и кожа его была не просто чёрной, а с оттенком даже в синеву. Облачённый в удивительной пестроты халат и головной убор, гибрид шапочки растамана и берета десантника, неимоверный этот персонаж вытянул толстую шею и глянул на присутствующих прямо сквозь экран. Его масляные жуткие глаза обшарили, казалось, каждого — Жека почувствовал, как его непроизвольно и испуганно отшатнуло на спинку кресла. Потом чёрный человек широченно и белозубо улыбнулся. От этого стало только страшнее.

Что это ещё за шаман? Неужели это явился лично кто-то из хозяев Башни, мистическое и потустороннее существо?

Не переставая широко улыбаться, мистический мужик вдруг заговорил.

— Дарагие савьетские дрюзья! — произнёс он с немыслимым каким-то акцентом.

Тогда у Жеки отлегло от сердца. Он даже посмеялся с себя и своего перепуга. Чёрный этот человяга был так же безобиден, как местные телевизионные Кашпировский и Капица. Это был посол какой-нибудь братской (в определённый исторический момент времени) африканской страны. Они, такие послы, в советские годы появлялись внезапно в телевизоре прямо посреди скучнейшей программы «Время», и тогда маленький Женька бросал игрушки и вовсю бежал смотреть на это диво. Какие-то из этих экзотических людей оказывались способны произнести весь свой короткий рассказ по-русски, другие переходили на родные языки — и тогда маленький Женька недоумевал, почему одновременно с этим необычным человеком разговаривает кто-то другой, и всё пытался услышать, что же такое говорит этот человек сам. Но вот это «дарагие савьетские дрюзья» экзотические люди произносили в обязательном порядке, пусть и каждый со своим акцентом.

— Дарагие савьетские дрюзья! — сказал чёрный и уже не страшный человек. — Пока ви давать мой страна дьенги, аружий и ваенный совьетник и ничьего не брать взамьен, дрюжба наш быть не-ру-шьи-ма. Засипайтье спакойньо, дрюзья!

Спокойно или не очень, но Жека и правда заснул.