Башня времен. Заброска в советское детство

Глава 13

Ступая на частично освещённую тремя фонарями цыганскую улицу, Жека настроился увидеть беготню, суматоху и толпы озабоченных чернявых людей. Но ничего этого не было. Нет, люди попадались: на тёмной лавке обжималась парочка, за забором перекрикивались на нерусском языке, а чуть дальше нужного Жеке двора кто-то волочил вдоль дороги спиленную ветку.

Небо уже вовсю сияло звёздами, но на самом деле было ещё совсем не поздно, начало десятого. Просто август здесь уже с неделю как вступил в свои права. Жека выяснил это, когда закинул между делом Воробью:

— Блин, скоро в школу…

На что тот удивился:

— Да где же скоро, ещё целых три недели осталось.

И действительно, в детстве три недели это много. Не то, что потом…

Но всё это было неважно, а важно было то, что отсутствия машины здесь, похоже, ещё не обнаружили.

И оттого, что отсутствия машины ещё не обнаружили, Вор Велосипедов смотрел на Жеку в калиточный проём снисходительно и нахально.

— Ваша машина у меня, — сообщил Жека в его неприятное лицо, и полученное от этого удовлетворение было мало с чем в жизни сравнимо. — Отдайте велосипед, и я её верну.

Вор Велосипедов раза три моргнул, переваривая услышанное. Потом вытянул шею, вглядываясь в пространство позади Жеки. Глаза его полезли из орбит. Он подпрыгнул на месте и, захлёбываясь какими-то неизвестными Жеке словами, вырвался из калитки. Если бы Жека не успел отскочить, то был бы снесён и отброшен на несколько метров. А цыганский человек уже бегал кругами на том месте, где раньше стоял жигуль, и был похож на собаку, что потеряла след. Сходства добавляли доносившиеся с его стороны жалобные, похожие на скулёж звуки.

Потом он на полушаге замер, и голова его медленно повернулась в сторону Жеки. И под взглядом отражающих фонарный свет выпученных и жутких глаз Жека отступил, как под напором шквального ветра.

Из-за заборов и калиток выглядывали любопытные головы, их было видно при свете фонаря. И у кучи хвороста рядом с двумя соседними дворами кто-то возился — и оттуда, кажется, тоже посматривали с интересом.

Вор Велосипедов шаркнул по земле ногой, словно бык копытом, и устремился к Жеке. И Жека, видя бешеное его лицо, уже дёрнулся в панике убегать, но потом малодушный, хоть и объяснимый этот свой порыв подавил. Потому что бежать было, во-первых, бессмысленно — догонит, а во-вторых, всё это затевалось не за тем, чтобы бегать тут зайцем.

Цыганский страшный в своём гневе человек подбежал к Жеке и схватил того за рубаху на груди. Затрещала ткань.

— Где?! Моя?! Машина?!

Шибающие чесноком плотные хриплые слова разбивались о Жекино лицо и разлетались невидимыми брызгами.

Слова прекратились, и Жека тут же почувствовал, как всё вокруг заходило ходуном. Это Вор Велосипедов стал Жеку яростно трясти. Понимать, насколько же этот волосатый мужик сильнее него, было очень неприятно. Голова болталась на шее, и казалось, что она вот-вот отлетит.

Рубаха затрещала ещё, и тут Жека ощутил прилив ярости, смачной, боевой и горячей. Какой-то урод схватил его и трясёт здесь, как нашкодившего щенка — его, его-ребёнка, которого ждут сейчас дома, которого любят мама, папа и бабушка… Ах ты ж скотина!

Жека уцепился пальцами в гадостно волосатые руки, напряг шею и размахнулся всем туловищем, выгнувшись дугой. И ударил лбом, особо не целясь, куда получится. Получилось в грудь, да и то совсем слабо. При этом носом и губами Жека наткнулся на пальцы цыганского человека, и вот это было неудачно. С самых ранних школьных лет нос Жеки был в драках его слабым местом. С таким носом было очень неудобно держать удар: от малейшего тычка кровь оттуда начинала литься ручьём. Жека к этому привык и, дерясь, относился как к данности, приходилось только постоянно шмурыгать и следить, чтобы не попало на одежду, но в драке как уследишь. Это, конечно, мешало, к тому же зачастую противник начинал кричать, что драку нужно заканчивать — это, мол, уже его победа…

Сейчас пустить из носа красное было для Жеки скорее неуместно. С одной стороны, избивший ребёнка до крови мужик вроде как оказывался в уязвимом положении. Неизвестно, правда, как оно считается у цыган, но навряд ли сильно по-другому. Со второй же стороны — будет ли пускающий носом красные пузыри Жека достаточно убедительным, диктуя здесь свои условия?

Нос, однако, вроде бы выдержал контакт, вкуса крови на губах Жека не чувствовал.

После Жекиной попытки удара Вор Велосипедов перестал его трясти и уставился в лицо. Ноздри продолжали раздуваться, цыганский человек всё ещё походил на взбешённого быка, но к бешенству в его взгляде теперь немножечко, процентов на десять, было примешано удивление.

— Руки уберите, — произнес Жека, по примеру собеседника уставившись тому прямо в переносицу.

Видимо, здесь, в прошлом, глядящие в его, Жекины, глаза люди что-то такое в них чувствовали, прозревали, угадывали. Может, не напрямую, неявно, на подсознательном каком-то уровне. Потом они, может, сами себе удивлялись: чего это я, мол, так, это же просто пацан, малолетка…

Вот и цыганский этот недобрый человек что-то такое, наверное, почувствовал. А может, ничего он и не почувствовал, кто его знает, ведь чужая душа — потёмки, а такая вот — и вдвойне. Руки, тем не менее, цыганский человек от Жеки убрал.

Ярость в Жеке, вспыхнув, чуть поугасла, но никуда не ушла. В голове молниеносно проносились варианты: впиться зубами в руку? Метнуться и вцепиться пальцами в горло? В ухо? Человеку вообще есть куда вцепиться, особенно мужчине. Мгновенно всё перебрав, Жека варианты эти отбросил и ярость свою унял. Здесь это было не нужно.

Из-за забора на них всё так же пялились соседи, позади кто-то шуршал ветками тихо и внимательно.

— Машина ваша в надёжном месте, — сказал Жека, потирая шею и приходя в себя после жёсткой встряски и адреналиновой вспышки. — Велосипед верните, и я пригоню её обратно.

Жигуль Жека с Воробьём спрятали не очень далеко — в ближайшем овраге, дорогу куда присмотрели заранее. Там Жека съехал с грунтовки и через небольшую поляну с пологим уклоном зарулил в промежуток между высокими кустами. Увидеть машину с дороги в этом укрытии было, кажется, трудно и при свете дня, по темноте и подавно, а полосы от колёс друзья, побегав по невысокой и уже сыроватой траве поляны, по возможности замаскировали.

Возить машину куда-то далеко и не было смысла. Не хватало ещё нарваться на местных советских гаишников. Гаишников водитель Жека не любил по долгу профессии и знал, что они могут выскочить в самых, казалось бы, неожиданных местах. Ставка была на то, что огорошенный внезапностью и масштабом потери цыганский человек Вор Велосипедов сразу согласится на все условия. Ну или не сразу, но быстро.

Эту комбинацию Жеке помог придумать всплывший в памяти рассказ одного коллеги-водителя, тёртого жизнью седого и костлявого мужичка с кривовато сросшимся носом, что недолго поработал вместе Жекой, а потом ушёл искать счастья в другие места. Тот, не очень вообще-то разговорчивый, как-то по уже забывшемуся поводу поведал, что одно время пригонял откуда-то иномарки для продажи. Случалась соглашаться и на такое, чтобы часть суммы покупатель отдавал позже. В таких случаях, наученный горьким опытом, мужичок с кривовато сросшимся, хотя тогда, может, ещё и с совершенно ровным носом, втихую делал себе дополнительный комплект ключей. Недобросовестные должники, услышав в телефоне сообщивший тревожную новость голос мужичка и узрев из окна пустое место под своей многоэтажкой, как правило, тут же изыскивали возможность долги закрыть. И протягивая перемотанную резинкой денежную пачку, хмуро узнавали, что автомобиль дожидается и в каком-то из соседних дворов.

Услышав Жекино предложение по обмену автомобильного транспорта на велосипедный — по очень выгодному, казалось бы, для него курсу, один к одному, — человек цыганской национальности переступил с ноги на ногу и ощутимо скрипнул зубами.

— Мальчик… — голос донёсся изнутри него глухо, как из подземелья. — Ты лучше не зли меня, мальчик…

— Дядь, — попытался унять этот рокот разумными словами Жека.

— Кверху ногами же сейчас подвешу, — не слушал Жеку закипающий как чайник цыганский человек.

— Дядь…

— Руку в тиски сейчас закручу… Пальцы плоскогубцами…

— Да я же не совсем дурак, дядя, — вклинился-таки Жека в это перечисление казней египетских. — Я же знал, куда и к кому иду. И мой товарищ ждёт меня в условленном месте. Ждёт-ждёт. Не дождётся — сразу в милицию пойдёт.

Воробей действительно ждал его, местом встречи выбрали автобусную остановку на полпути отсюда к их домам. Жека представил себе маленькую фигурку, что примостилась там на лавке в позе роденовского мыслителя. Друг сидит терпеливо и тревожно, посматривает в свете фар проезжающих изредка машин на циферблат часов, где мультяшный львёнок пытается словить порхающую перед носом бабочку…

Но Вор Велосипедов Жеку как будто не услышал.

— В сарае замкну… На цепь посажу… — уже не говорил, а шипел цыганский человек.

Цыганский человек не говорил, а шипел, и во взгляде его проскакивало что-то не очень вменяемое. Жека почувствовал, как по спине у него побежали холодные мурашки. Вроде бы всё продумано и должно сработать, но… А ну как окажется, что их с Воробьём оппонент просто безголовый идиот, и никакая логика, никакие доводы и мысли о последствиях ему не интересны. Вот заграбастает сейчас Жеку, уволочёт во двор, и что тогда? При такой разнице в силе и в весе никакое самбо Жеку не спасёт. Те, кто смотрит на них поверх заборов да таскает вдоль дороги старые ветки, мешать не станут, они, может, и сами такие же. И он, большой Жека, затеяв вот это всё, через небольшое время — он это уже ясно ощущал — улетит отсюда, а Жека маленький обнаружит себя в цыганском страшном сарае. А Воробью придётся бежать домой и всё рассказывать взрослым. А его и Жекиному отцам, что сидят сейчас преспокойно по домам, смотрят по телеку передачу «Футбольное обозрение» или какой-нибудь фильм без перерыва на рекламу и только ворчат о том, что малолетний оболтус совсем обнаглел гулять так допоздна, нужно будет метаться по соседям, собирать людей и отправляться на ночь глядя на разборки с цыганами. Или они, и правда, пойдут сразу в милицию? Но батя Воробья, кажется, в молодости отсидел, милицию он не любил. Как бы то ни было, что у них тут получится и как оно всё сложится, бог весть.

Да уж, хороший может выйти подарок от благодарного потомка, такое завертеть. Уж лучше бы несчастный этот велосипед оставался там, где он теперь, пропади он пропадом.

Но отступать, в любом случае, было уже поздно. И было нужно, наоборот, наступать. А наступали сейчас как раз на Жеку.

— Да я тебя… — бормотал цыганский человек, вращая выпученными безумными глазами. Он протягивал к Жеке толстую руку с волосатыми пальцами и волосатым всем остальным, и Жека, отпихивая её, отходил, пятился в глубь улицы.

Что я знаю о цыганах, лихорадочно рассуждал Жека — из того, что может сейчас помочь?

Ну, в конце восьмидесятых, а скорее уже году в девяностом цыганки продавали на рынке импортные жвачки «Дональд» и «Турбо». Кроме самой жвачки, которую можно было надувать большим пузырём, там были вкладыши, цветные картинки — то, чего очень не хватало в советском детстве. На вкладышах от «Дональда» изображались диснеевские утки и другие мультяшные звери, «Турбо» была покруче, из неё добывались аккуратно сложенные и шибающие синтетической дыней глянцевые бумажки, откуда на непривычного советского ребёнка смотрели разноцветные гоночные автомобили. Редкий ребёнок вкладыши эти не коллекционировал. «Дональд» стоил один рубль, «Турбо» — рубль пятьдесят, и родительские деньги текли через детей к цыганам и им подобным безбрежным и неиссякаемым потоком. Сладкие эти резинки за границей стоили смешные копейки, в страну попадали контрабандой, и навар от них наверняка был такой, что никаким наркоторговцам не снилось. Не то чтобы Жека сейчас заглядывал в чужие карманы, просто за страну было обидно.

Наркотой цыгане плотно промышляли уже в девяностые. Нет, может, они умудрялись заниматься этим и в не совсем позднем СССР (то есть вот прямо теперь, подумал Жека), но отыскать в то время ширяющихся ребят надо было сильно постараться.

Все эти соображения пронеслись у Жеки в голове за секунды. Чем это всё могло помочь в общении с недобрым цыганским человеком и его волосатыми лапами? Да мало чем, на самом деле.

Что ещё? Ещё в людных местах Жекиного города цыганские тётки, шурша цветными своими юбками и позвякивая широкими серьгами, обирали доверчивых прохожих. Обирали раньше, обирают и сейчас. К Жеке со своим «А можно у вас спросить?» они цеплялись регулярно — в те давние времена, когда он был молод и не то чтобы сильно уверен в себе. А неуверенность темноволосые эти женщины чувствуют, как акулы кровь, за километры. Но Жека не разговаривал с ними — помнил, как, будучи ещё старшеклассником, посмотрел в сутолоке у ларька с беляшами фокус «И пусть все твои беды и горести пропадут вот так же». Тогда его трёхрублёвая зелёная бумажка дематериализовалась в умелой руке очень технично. Через время цыганки приставать к Жеке перестали: скользили взглядом и оценивали как негодного к обработке.

Многие верят, что эти тётки применяют в своём нехорошем занятии гипноз. А один знакомый рассказывал Жеке, что как-то под этот самый гипноз попал: заговорил с цыганкой и, что называется, поплыл, а через какое-то время обнаружил себя бредущим куда-то по тротуару без копейки в кармане. Парняга тот, вроде бы, всегда отличался рациональным взглядом на мир, работал программистом. (В том, что «программист» и «рациональный взгляд на мир» понятия далеко не всегда синонимические, Жека тоже потом убедился). Сколько увели у того знакомого, Жека не помнил, вряд ли много, тот был вечно на мели.

И эти мысли промелькнули в Жекиной голове, и толку от них тоже было немного.

Вор Велосипедов всё так же надвигался, и осмысленности в его взгляде не прибавилось. Душить Жеку и отрывать ему голову прямо здесь он, судя по всему, передумал, но бежать за великом явно не собирался. Висел над крышами узкий серп луны, застыли над заборами любопытные головы, в кустах шуршали кошки или собаки, а может, были то ежи. Где-то далеко проехали на мотоцикле. Позади — Жека оглянулся на миг посмотреть, какой-то дедок в старом пиджаке укладывал ветки в большую кучу, видимо, для костра, рядом сновали в темноте детские фигурки.

Что ещё, подумал Жека, какие соображения могли здесь помочь?

Кто такие цыгане? Потомки каких-то прикочевавших из Индии народностей. Но не это важно. А важно то, что… Жека почувствовал, что верная мысль рядом, и оттолкнул протянувшуюся лохматую руку даже в некотором как бы раздражении — да не отвлекай, мол. Идея вертелась совсем близко, но её ещё нужно было ухватить. Кто такие цыгане по своей сути? Здесь, в этих местах, как, собственно, и во всех других, они, что называется, национальное меньшинство. Селятся отдельно и репутацию имеют не самую положительную. Их не любят и побаиваются.

Их побаиваются…

Тут Жека почувствовал, что идея наконец им уловлена и осознана. Идея то была неоднозначная, жёсткая на ощупь и горьковатая на вкус. Нехорошая это была идея, некрасивая. Можно даже сказать, с душком. Но сейчас только такая и могла здесь помочь.

Они — меньшинство, но их же и побаиваются.

Надо сделать так, чтобы сегодня боялись здесь они.