Башни Анисана

Глава 18. Опустошенный

Гиб Аянфаль медленно приходил в себя. Он почувствовал, что лежит на спине, с головой погружённый в густую тёплую жидкость. Не открывая глаз, он внимательно прислушался к пространству.

Похоже, его поместили в купальню, наполненную целительной пурой. Сам же бассейн располагался в просторной зале с высоким потолком, а та в свою очередь была частью огромной обители, на четверть уходящей под поверхность твердыни. Чувство времени подсказывало, что он пробыл в бессознательном состоянии почти двое суток. Закончив эти наблюдения, Гиб Аянфаль оттолкнулся руками от дна бассейна и вынырнул. Открыв глаза, он быстро оглядел себя. Тело просвечивало сквозь полупрозрачную белёсую жидкость – на нём сейчас не было ни лент, ни следов от них. Гиб Аянфаль испытал лёгкий укол неудобства за наготу, подумав о том, что кто-то, принёсший его сюда, снимал с него одежду, чтобы окунуть в исцеляющую купель. Впрочем, неудобство было не таким жгучим, как обычно. Чувства казались ему притупившимися и поблёкшими.

Гиб Аянфаль прикрыл глаза, опираясь спиной на бортик бассейна, и восстановил в памяти последние события в мельчайших подробностях. Где сейчас Хиба? Может быть, тоже у белых сестёр? Хорошо, если у них, если его не осудят за нападение. Проявление агрессии, подобной той, какую испытал на себе Гиб Аянфаль, считалось недопустимым на твердынях Онсарры и заслуживало исправления. Гиб Аянфаль не без содрогания представил, что Хибу могли отправить на поля успокоения, а возможно и ещё глубже.

Не в силах больше пребывать в томящей неизвестности, он поспешил выбраться из купальни и только огляделся в поисках выхода, как его остановил незнакомый величественный трепет волн. Гиб Аянфаль замер на месте и обернулся. Позади него в залу вошло несколько асайев. Пятеро из них были младшими белыми сёстрами, каких можно было встретить в любой обители, но возглавлял их высокий асай, несомненно белая матрона. Сложением она походила на консула Гейст, а её грудь, видневшаяся за отделанным синей лентой воротом рубашки, была усеяна несметным количеством энергометок, сливавшихся в отдельные каверны. Лоб матроны закрывала широкая белая кибаха, охватывавшая голову и покрытая вязью символов, а на ясном лице выделялась пара огромных глаз, взиравших на Гиб Аянфаля с каким-то особенным понимающим спокойствием. В руке она несла небольшую чашу, наполненную густой универсальной пурой. Перед ней хотелось преклонить голову так же, как перед уже виденными им матронами Линанной и Саникой, но она, несомненно, была могущественней. Её внутреннее поле заполняло не только залу, но и всю обитель, разливаясь мерно звучащим фоном, сдерживавшим всякое волнение. Гиб Аянфаль невольно ощутил стыд за то, что предстаёт перед столь сиятельной персоной в раздетом и крайне неготовом виде. Однако матрону его вид никак не смущал. Она жестом отпустила своих помощниц, которые, почтительно поклонившись, отступили назад, скрываясь во вратах, после чего подошла к Гиб Аянфалю и сказала:

– Рановато вы покинули купальню, Гиб Аянфаль.

– Кто вы? – только и смог спросить юный асай, будучи не в силах отвести от матроны глаз.

– Моё имя мать Иша, – был невозмутимый ответ, – я наблюдаю за вашим исцелением.

И она принялась неспешно осматривать тело строителя, его руки и ноги. Гиб Аянфаль немного оторопел, припомнив, кто носит имя, которое он только что услышал.

– Волны называют вас матриархом, – проговорил он.

– Верно, – ответила мать Иша, – и тому, что я заинтересовалась вашим состоянием, есть причина.

– Хорошо. А мой друг тоже у вас?

– Нет, – кратко ответила матриарх, и, найдя незажившее чёрное пятно на спине строителя, зачерпнула немного пуры из чаши и принялась втирать её в повреждённое место. Гиб Аянфаль почувствовал лёгкое жжение, с которым универсальная пура становилась частью его собственной плоти.

– Я болен? – не без беспокойства спросил он, старясь обернуться и взглянуть на мать Ишу.

– Ваша пыль в полном порядке. Но вы травмированы из-за ношения излишнего количества лент и неосознанного перемещения в пространстве, – ответила Иша, удерживая его на месте, и продолжая наносить всё новые и новые слои пуры, – Тело городского строителя не приспособлено к тому, чтобы совершать такие перемещения самостоятельно. Оно слишком тяжело и непрочно.

– Я не понимаю, как это случилось. Я никогда такого не умел, – растерянно проговорил Гиб Аянфаль, – И не знал, что сумею.

– Иногда пыль знает о своём носителе больше, чем он сам, – прозвучал спокойный ответ, – Вы полностью восстановились. В течение нескольких дней вам только необходимо будет питаться обильнее, чем обычно. И кроме того, постарайтесь всегда оставаться в таком же ровном состоянии, в каком находитесь сейчас. Я вижу, что вы обладаете очень неспокойным характером, с которым опасно заигрывать. Если ваши мысли примут неверное направление, то вы рискуете потерять контроль над собой. Последствия этого могут быть не самыми приятными. Если вы почувствуете, что такое всё же произошло, то не стоит медлить с обращением к белым сёстрам. Мы стараемся исцелить сознания и тела прежде, чем они исказятся настолько, что перед их владельцем откроется путь в Низ. Жизнь нашей Звезды должна быть для вас примером. Она не терпит необоснованного буйства.

Иша замолкла, заканчивая втирать пуру. Почувствовав себя свободным, Гиб Аянфаль тут же обернулся к ней:

– Прошу вас, скажите мне, где Хиба! – с мольбой в голосе воскликнул он, – я не успокоюсь, если не буду знать этого!

Иша стряхнула в чашу остатки пуры со своих пальцев, после чего подняла взгляд на строителя.

– Хицаби, так же известный как Багровый Ветер, на исправлении Ци. Решением собора он был передан нэнам за вторые врата.

– Но ведь я просил их! – воскликнул Гиб Аянфаль, – я говорил стражам, что это не его вина! Он не причинил бы мне вреда, я знаю!

– Возможно. Но, насколько мне известно, во время суда он сам согласился с тем, что исправление ему нужно. Поводом к такой мере служит ведь не единичный проступок, Гиб Аянфаль. Ваш с ним конфликт был всего лишь последней каплей, показавшей, что Хицаби не может справиться с собой самостоятельно.

Асай должен следить за своими мыслями, помня, что через них он связан с безбрежными волнами. И чем большую ответственность он несёт, тем более внимательным к самому себе он должен быть. Ваш друг помимо того, что уже было на него возложено, взвалил на себя ещё один огромнейший пласт обязанностей. С теми намерениями и чувствами, какие обуревают его в настоящий момент, ему такого груза не вынести. Хорошо, что он в конце концов сам это понял. Ваше поведение, каким бы оно ни было, не должно было его провоцировать.

– И что нэны с ним сделают? – спросил Гиб Аянфаль.

– Я не могу вам сказать, – ответила мать Иша, и в её голосе прозвучала строгость, – Белые матери не спускаются в Низ, и не целят тех, кто там находится. Мы ведём жизненные пути в на поверхности и в небесах, в то время как глубинные нэны исповедуют законы, под действие которых вам лучше не попадать. Асайям следует ценить ту свободу, которую они получают в дар, приходя в жизнь под лучами Онсарры. К ней всегда стремился и ваш друг.

– Я знаю, – ответил Гиб Аянфаль, – Он хотел, чтобы Бэли жил наверху. Матриарх Иша! Но сам он ведь вернётся наверх? Он не останется в недрах?

– Так как Хицаби дал вам некоторые знания о приведении в жизнь, то я открою вам некоторые детали, – ответила Иша, – Хицаби – очень сильный асай. Ему удалось преодолеть мощную тонковолновую связь, под которую попадают все, кого привели в жизнь нэны. Действовать, строя пути жизни наперекор ей, способен не каждый. Потому он сможет вернуться на поверхность, чтобы продолжить жить тут так, как прежде, если у него будет такое желание.

– Это хорошо. Но вы хотите сказать, что матерью Хибы была нэна? – спросил Гиб Аянфаль, – она сотворила его, а потом принесла наверх?

– Да. Такое бывает и довольно часто. Верхние нэны, живущие над пылевым океаном, творят асайев с рабочими точками, приспособленными для жизни на поверхности и небесах, и потом отдают их белым сёстрам для пробуждения. Так поступила когда-то и мать Хицаби. А теперь подождите немного, я принесу вам одежду.

После этого мать Иша отошла, оставляя Гиб Аянфаля одного. Строитель оглянулся ей вслед, но никого не увидел – матриарх точно исчезла. Отчего-то этот стиль внезапного появления и такого же неслышного ухода напомнил ему консула Гейст.

У Гиб Аянфаля тут же промелькнула мысль никого не ждать и убежать, раздобыв одежду где-нибудь в другом месте. Однако безрассудный порыв погас так внезапно, будто кто-то легонько смахнул его прочь. Ожидая возвращения матриарха Иши, Гиб Аянфаль присел на край купальни, рассматривая своё блёклое отражение в пурном растворе.

Скорей бы Хиба вернулся после этого исправления! На полях успокоения, где Гиб Аянфалю довелось побывать, асайи спят в течение разного срока. Кто-то всего несколько дней, а другие покидают поля лишь спустя десятки оборотов. Хибе же придётся спуститься глубже, где разверзлись неизвестные глубинные пропасти, и куда нэна Шамсэ унесла тело несчастного Бэли. Но, может быть, там всё протекает быстрее? Если бы!

Раздумывая над судьбой друга, Гиб Аянфаль ощутил, что не может с нею смириться. Его жгло гневно-нетерпеливое желание всё объяснить Хибе. Спокойно ещё раз рассказать ему о встрече с матерью Линанной и о том, как на него наложили печать молчания, которую в Низу сняла нэна Шамсэ. Хиба должен будет понять! А если у него ещё останется гнев, то пусть срывает его на строителе. Гиб Аянфаль теперь никуда не убежит и не станет бояться. Перенесённая во время невольного скачка боль точно надломила в нём асайскую осторожность, которая всегда оберегала от опасных для пурного тела ситуаций.

В это время вернулась Иша, и Гиб Аянфаль поспешно прервал свои размышления, справедливо полагая, что для матриарха они не будут тайной.

– Вот одежда, Гиб Аянфаль, – проговорила мать и протянула ему аккуратную стопку.

Гиб Аянфаль взял её и с удивлением обнаружил, что ему даже не придётся возиться с одёжной материей, всячески трансформируя и приспосабливая под себя – матриарх принесла уже полностью готовый наряд точно под его рост. Строитель в один миг в него облачился и тут же почувствовал себя гораздо увереннее.

– Карточка родственности, – проговорила мать Иша, протягивая ему плоский синий кристаллик.

Гиб Аянфаль осторожно взял его.

– Как она к вам попала? – с удивлением спросил он.

– Вещи, имеющие владельца, должны быть возвращены.

Гиб Аянфаль сунул карточку за пояс и, видя, что мать Иша собирается уходить, поспешно окликнул её:

– Послушайте, я хочу ещё поговорить с вами! Ведь если вы – мать, то вам ведь тоже доводилось… приводить асайев в жизнь?

– Да, – спокойно ответила Иша, – это мой труд, такой же, как у других белых матерей.

– Но ведь и Хиба привёл в жизнь Бэли! Он говорил мне, что сотворил его от своей пыли и пуры! И после этого ему запрещали опекать своё дитя! Это две матроны – Линанна и Саника. Они заставили меня молчать, и из-за этого-то всё и случилось!

Гиб Аянфаль замолк и с ожиданием взглянул на мать Ишу. У него было ещё множество горьких слов, которые он мог бы высказать, защищая право Хибы на родственную связь, но он не мог произнести их, глядя в глубокие глаза Иши. Белая мать немного помедлила, а затем неспешно опустилась на пол, скрестив ноги. Гиб Аянфаль тоже сел, приняв это за приглашение к разговору.

– Откровенно говоря, я бы сначала посоветовала вам больше не вмешиваться в дела упомянутых вами матрон и Хицаби, – начала она, – их связывают семейные отношения, которые нельзя назвать простыми. Вы уже умудрились встать между ними, попытавшись помочь Хицаби в его попытке забрать Бэли, и отделались сравнительно легко. Сейчас же я расскажу то, что вам следует осмыслить, чтобы более не попадать в такие опасные ситуации. Ваш друг получил доступ к знаниям, которые называются неполным секретом жизни, и позволяют приводить в жизнь асайев. Знание любой части секрета налагает большую ответственность, а знание его полностью и умение творить налагают такую же ответственность, какая лежит на каждой белой матери. Вместе со способностью приводить в жизнь, творица получает огромную власть над жизнью и судьбами своих сотворённых. И она не должна злоупотреблять ей в ущерб асайской воле. Сотворённого нужно отпускать, чтобы он с первых дней мог воспользоваться свободой.

Если Багровый Ветер хотел познать путь творицы, живущей под лучами Онсарры, то должен был отрешиться от родичной связи. Любовь творицы к своим детям шире обычной родичной любви, так как в ней нет стремления к обладанию. Творица видит пути жизни и даёт своему сотворённому волю свободно выбирать между ними. Так она относится и к простым детям, и к тем, кого оставила при себе как сына или дочь. Ваш друг не даровал приглашённой им душе той свободы, которая ей полагалась. Всякий, кто носит в себе секрет жизни и начинает творить, сперва проходит через это искушение. Отпустить первое творение – начальное испытание для творицы. Хицаби его так и не прошёл. Желая оставить дитя при себе, он вовлёк его под чрезмерное влияние собственной судьбы. Иначе всё могло бы сложиться, если бы он принял путь нэны. Но он никогда не желал этого.

Я знаю, что вы с самого пробуждения воспитывались в семье, при чём ваш аба – асай негибкого характера. Он направлял вашу жизнь так, как хотелось ему. Потому в вашем сознании роль абы и роль творицы могут быть слиты в одно понятие. Вам нужно их разделить. И тогда вы в полной мере поймёте, почему мы не могли позволить Хицаби связать себя и Бэли родичной связью.

– Да, – соглашаясь, проговорил Гиб Аянфаль, – но ведь моему абе Альтасу, вы дали это право! Я понимаю, что он порой меня ограничивал. По сравнению с ним Хиба давал Бэли гораздо больше свободы. Почему вы тогда разрешили ему оставить меня? Только потому, что он – патриций?

– Нет, – Иша покачала головой, – Патрицианство не имеет к этому никакого отношения. Ваш аба, Альтас Хосс, не тот, кто привёл вас в жизнь. Он владел лишь самой малой частью неполного секрета, которую доверяют обычно всем патрициям-мастерам замков, чтобы они могли позаботиться о своих жителях. Вас привёл другой асай, белая мать, и только перед самым пробуждением вы были переданы ему. Поэтому мастер Хосс мог с полным правом воспитывать вас.

Это известие привело Гиб Аянфаля в немалое замешательство. Он ощутил, что пыль в теле едва не замерла на мгновение от подскочившего волнения. Слова Иши казались ему слишком неправдоподобными, чтобы так сразу поверить им.

– Кто эта белая мать, которая привела меня? – спросил он.

– Я не могу вам сказать. У всех белых матерей, в том числе и у вашей, есть право на анонимность, согласно которому только они решают, когда открыться своим детям, – Иша склонилась к Гиб Аянфалю, легонько проведя пальцами по лбу и тем самым унимая охватившее его беспокойство, – Я понимаю, насколько непросто вам будет свыкнуться с тем, что вы услышали. Только чёткое понимание того, кто есть творица, а кто – родич, может помочь вам. Подумайте над этим, а волны и Голос подскажут.

Она отстранилась, а Гиб Аянфаль потупил взгляд, чувствуя себя подавленным.

– Аба Альтас знал, кто был моей матерью? – глухо спросил он.

– Возможно. Абам иногда дозволяется отслеживать пути своих воспитуемых.

Иша смолкла и неспешно поднялась на ноги.

– Что ж, Гиб Аянфаль, мне пора вас оставить, – произнесла она, – вы можете побыть в этом замке, отдохнуть. В соседнем зале есть пасочная чаша – то, что вам сейчас нужно. Кроме того, один из ваших родичей собирался прийти сюда, чтобы вас встретить. Думаю, он уже скоро будет.

– Нет! Мне нужно скорее идти, чтобы кое-что выяснить! – возразил Гиб Аянфаль, соскакивая на ноги.

Внутри у него всё бушевало. Беспокойство за Хибу и горечь от узнанной правды сплелись в один давящий ком. И Гиб Аянфаль чувствовал, что разрешить это он сможет только за пределами обители белых сестёр. От матери Иши его состояние, конечно же, не ускользнуло.

– Вам лучше было бы побыть здесь, – произнесла она, – но коль вы в сознании, то я не могу вас удерживать. Будьте внимательны к себе, Гиб Аянфаль.

– Буду, – кратко сказал строитель, – скажите моему родичу, что я сейчас просто не могу его ждать. Мне нужно спешить! Прощайте, мать Иша.

Он склонил голову в вежливом поклоне. Матриарх только легко кивнула ему в ответ, после чего Гиб Аянфаль помчался в дальний конец залы, где скрывался, как он чувствовал, самый короткий путь наружу. Беспокойство заставляло его бежать со всех ног, и он остановился только оказавшись за пределами замка в огромнейшем саду, который террасами спускался к подножью гор. Гиб Аянфаль понял, что находится в Белом Оплоте Рутты – главном жилище всех белых сестёр и матерей. Он представлял собой огромный комплекс отдельных замков, по размерам сопоставимый с асайским городом. Нижние обители занимали целительные покои, в одном из которых довелось побывать и Гиб Аянфалю, жилища младших белых сестёр и многочисленных техников волн, жнецов, сеятелей и ткачей, которые трудились на поддержание бытия Оплота. Тут жили и исцелённые асайи, которым рекомендовалось некоторое время побыть в стороне от бурной городской жизни. Волны нижних обителей были лишены активных мыслетоков, царствовавших внизу. Всё в них было наполнено умиротворением и покоем.

Дальше, на самой вершине горы, располагались отделённые от нижних высокие обители-храмы – место пребывания матерей и матрон. Это было одно из немногих мест на Пятой твердыне, доступ куда Голос Ганагура прямо запрещал, говоря, что для этого нужно особенное приглашение. Храмы были огорожены мощной завесой волн, и у Гиб Аянфаля ни когда-либо прежде, ни сейчас не возникало ни малейшей мысли о попытке попасть туда. Через волны к храмам подходили волновые каналы, поддерживаемые техниками, и закрытые от доступа большей части мирных асайев. Тем не менее, создаваемое ими сильное поле, рождавшее в сознании почтительный трепет, ощущалось и здесь, в самых нижних целительных обителях.

Гиб Аянфаль прошёлся по саду и, удалившись от других исцелённых асайев и сборщиков пасоки, присел под большое дерево, обдумывая своё положение. Правда о происхождении жгла его смесью разочарования и неприятия. Но своими проблемами он может заняться в любое время. Он свободен, и никто не помешает ему обсудить это с Ае и Гиеджи. А вот то, что сейчас происходит с Хибой, требует немедленного вмешательства. Он прислушался к мягким вечерним волнам. В них ещё можно было расслышать беспокойные отголоски их недавнего столкновения со стражами, но в остальном всё было наполнено обычной безмятежностью. Это происшествие уже успели потеснить более свежие события. Да и к тому же он сам исцелён, Хиба в Низу, а значит, для Голоса Ганагура их конфликт считается исчерпанным. Он не хотел верить словам матриарха Иши о том, что друг отправился на исправление добровольно. Наверняка матриарх сказала это, чтобы строитель смирился с происходящим. Слушая волны, Гиб Аянфаль находил её слова всё менее и менее правдивыми. Ему вспомнилось то, как отзывался Хиба о техниках волн, утверждая, что от них никогда не стоит ждать правды. Быть может, с белыми сёстрами дела обстоят так же? В конце концов, они, как и техники, предстоят перед Гейст, консулом, для которой отсутствует всякое деление на добро и зло… А если услышанное им, возможно, только полуправда, то он должен попытаться всё исправить.

Просить кого-либо из патрициев вступиться за Хибу уже поздно. Очевидно, этим нужно было заниматься до или во время суда. А значит единственным, к кому он мог бы обратиться, является кто-либо из нэн, возможно та же нэна Шамсэ, которую он уже видел. Но дальше первых врат Низа ему не пройти, ни в одном из глубинных замков он ни разу не был, а потому не знает, где можно найти нэн, занимающихся исправлением искажённых. Только кто-то из глубинных асайев может помочь ему. Но то должен быть достаточно влиятельный асай, успевший постигнуть тонкости жизни, и к тому же более-менее благосклонно расположенный к самому Гиб Аянфалю. Сознание быстро выбрало единственного возможного кандидата. Ощутив прилив надежды, он вскочил и помчался на малый трансфер, чтобы добраться до обители Сэле.

Когда Гиб Аянфаль подошёл к вратам обители, труд строителей уже успел давно закончиться. Однако Гиб Аянфаль понял, что не зря спешил – навстречу ему шёл Зоэ в сопровождении родичей Чаэ. Завидев его, асайи тут же ускорили шаг.

– Янфо, ты вернулся! – первым воскликнул Зоэ, – с тобой всё хорошо?

– Вполне. А вы уже всё знаете?

– Знаем, – ответил младший Чаэ, – волны этого не скрыли.

На их лицах отразилась обеспокоенность, на которую Гиб Аянфаль просто не мог промолчать.

– Я хочу, чтоб вы знали – Багровый Ветер не виноват, – твёрдо сказал он, – это вышло случайно. Я сам больше всех повинен в случившемся, чтобы там ни говорил Голос!

Старший Чаэ возложил руку на его плечо и легонько сжал его.

– Он был сложным асайем, мы понимаем, что всё не так однозначно, – проговорил он, – А уж что думают другие… Тебе лучше не отягощаться этим. Со временем это просто уйдёт в глубину волн, как и прочие подобные истории.

Гиб Аянфаль только кивнул, утешенный словами Чаэ. Тот тем временем отпустил его плечо и, взглянув на Зоэ, сказал:

– Ладно, мы с родичем пойдём. А вы поговорите.

И Чаэ, откланявшись, удалились. Когда они скрылись за деревьями, Зоэ подошёл ближе и произнёс:

– Чудное семейство! Они мне очень помогли тут, пока ты был на исцелении. Даже патрицию трудно, знаешь, управиться с целой сотней строителей!

– Ты занимался управлением вместо меня?

– Да. Я сразу решил, что так будет правильней, чем пытаться кого-то ещё призвать. Но теперь ты вернулся, и всё встанет на круги своя.

– Благодарю, – произнёс Гиб Аянфаль, чувствуя тёплый прилив признательности Зоэ за такую проницательность, – А мастер Эйдэ был здесь? Мне он очень нужен!

– Нет. Мы не видели его ни в один из прошедших дней. Сегодня глубинные строители, кажется, вообще не принимались за труд. У них там свой порядок, и Эйдэ, наверное, сейчас в недрах твердыни.

Это известие расстроило Гиб Аянфаля.

– Чем я могу помочь тебе? – спросил Зоэ, озадаченный его понурым видом.

Гиб Аянфаль с сомнением глянул на него.

– Только одним – если поможешь найти его. Я никогда не был в недрах, ни в верхних, ни, тем более в нижних. Не представляю, как там искать. А Голос мне сейчас ни за что не скажет. Он только внушает, чтобы я оставил это дело.

Зоэ призадумался, но потом лицо его просияло.

– Могу! – ответил он, – Эйдэ живёт недалеко от поверхности, и как спуститься туда я точно знаю. Возможно, мы даже сразу попадём в нужную обитель, если только за прошедшее время ничего не изменилось. Ещё когда я был младшим учеником мастера Хосса, он однажды брал меня с собой. Тогда он трудился над обителью в Белом Оплоте, которая должна была совмещаться с верхними недрами, и учитель спускался, чтобы пригласить кого-нибудь из глубинных архитекторов на подмогу. Глубинные, знаешь ли, очень неохотно идут на зов с поверхности. А если к ним спуститься, то они расценивают это как жест вежливости. Мы шли через ход под замком Зелёного Бацу. Правда мастер Хосс договорился с другим архитектором, но мастер Эйдэ присутствовал при этом разговоре.

– Тогда нам нужно направляться туда. До замка Бацу я знаю путь, а там ты поведёшь.

В груди его шевельнулась щемящая грусть, смешанная с некоторым удовлетворением – как хорошо, что Эйдэ живёт почти там же, где Хиба. Зоэ скромно улыбнулся. Ему, кажется, доставляло большое удовольствие то, что он может помочь Гиб Аянфалю. А строитель, оглянувшись, заметил у дальнего входа уже знакомую ему стройную фигуру чёрного стража. Мирные асайи держались на почтительном расстоянии от охранителя порядка, но Гиб Аянфаль, увидел, что это не кто иной как Дэсти, с которым он схватился, защищая Хибу. Он взглянул на Зоэ и сказал:

– Я сейчас. Подожди меня тут, и мы пойдём.

После этих слов он решительно направился к охранителю порядка. Асайи, отдыхавшие после дневных трудов в саду Сэле, тут же обратили внимание на его намерения и принялись не без интереса наблюдать за ним. К чёрным стражам обычно не обращались без весомого повода.

Дэсти, повернувшись к Гиб Аянфалю, окинул его пристальным взором зелёных глаз. Гиб Аянфаль чувствовал, что от него исходит то же отталкивающее воздействие, какое оказывал Хиба на непрошенных свидетелей. Но он, преодолев робость и желание уйти, подошёл к стражу на близкое расстояние.

– Я знаю, тебя Дэсти зовут, – начал он, – во время нашей прошлой встречи ты сказал, что вы во всём разберётесь. Почему Багрового Ветра отправили в Низ? Он не был виноват!

– А мы и так во всём разобрались. Что же до исправления, то решение о нём было принято собором патрициев Онсарры. Ты, как видно, считаешь своё мнение более правильным?

– Да! Я знаю Хибу, а они – нет. Они наверняка видели в нём только искажённого! Как они могли после этого правильно судить о нём?

– Конечно, патриции должны были сначала тебя спросить. Я знаю, к чему ты клонишь, но в решение собора тебе лучше не вмешиваться. Оставь Ветра в покое, тебя вон новый друг ждёт!

И Дэсти указал рукой на стоящего в отдалении Зоэ. Молодой архитектор не без беспокойства наблюдал за их разговором. А Гиб Аянфаль неожиданно для себя вспылил, наткнувшись на такой пренебрежительный ответ.

– Ты, наверное, вообще не имеешь понятия о том, что есть дружба! – запальчиво сказал он, – Хиба называл тебя своим другом, а ты потом напал на него вместе с другими стражами. Я бы на твоём месте ни за что бы так не поступил, невзирая на то, что к этому призывают волны!

Дэсти только снисходительно усмехнулся в ответ на эти обвинения.

– Ну вот раз ты такой стойкий, то иди и похвались этим перед мастером Караганом. Инициируешься как чёрный страж, тогда будешь и меня учить.

После этих слов страж отвернулся, всем видом показывая, что разговор окончен. Сознание Гиб Аянфаля всколыхнулось от резкого желания удалиться, и на этот раз он не стал сопротивляться, не собираясь более тратить время впустую.

В замке Зелёного Бацу Зоэ повёл Гиб Аянфаля в центральную залу, которая располагалась ниже уровня поверхности. Стены её были глухи, но потолок представлял собой купол из прозрачных стеблей, так что все пространство заливал мерцающий туман света. В нём таяли многочисленные ступени и восседавшие на них жители замка.

Во время прошлого посещения Гиб Аянфалю почему-то показалось, что этот замок пустует. Но теперь перед его взглядом предстало его многочисленное население, пришедшее сюда точно на некое собрание. Только вот волны молчали, наполненные покоем, и интуиция подсказала, что эти полуглубинные асайи собрались здесь для того, чтобы посидеть в лучах звезды и погреться в её свете, слушая информационные волны, недоступные под поверхностью. Ощутив присутствие чужаков, они почти одновременно открыли глаза и обернулись. Гиб Аянфаль и Зоэ невольно остановились, скованные этим вниманием. Строитель вгляделся в ряды незнакомых лиц – на всех написано нейтральное любопытство, но в то же время во многих глазах таятся или опасливая насторожённость, или недовольство. Почти все, кроме юных подростков, одеты в буро-зелёные наряды городских горняков, у многих на головах красуются по два-три тоненьких пылетока. Городские горняки трудятся в самых первых слоях верхних недр и не спускаются ниже яруса замковых низов. Труд их состоит в наблюдении и уходе за замковыми и растительными каналами, а потому нрав их не так тяжёл, как у истинных обитателей недр. Но сейчас Гиб Аянфаль почувствовал, что чем-то вызвал их немилость.

– Странно, что они так смотрят на нас, – с беспокойством заметил Зоэ, – но, думаю, нам можно пройти. Вход в глубинную обитель дальше, вниз по коридору на той стороне.

Преодолев смущение, строитель двинулся к своей цели, ведя за собой Зоэ и проходя мимо сидевших асайев. Он чувствовал, как их взоры сопровождают его, когда резкий всплеск в волнах заставил их остановиться.

Гиб Аянфаль обернулся – позади них стоял сам мастер замка Зелёный Бацу, являвшийся одновременно управителем городских горняков Рутты. Три изящных пылетока на его голове образовывали изумрудного цвета венец, также тонкие изогнутые шипы покрывали его плечи и ноги. Гиб Аянфаль понял, что мастер хочет им что-то сказать и, легонько кивнув Зоэ, приблизился к нему.

Совершив обычный приветственный поклон, он вопросительно воззрел на Бацу. Глубинный снисходительно кивнул в ответ на приветствие, после чего заговорил:

– Жители замка обеспокоены вашим появлением, Гиб Аянфаль. Некоторое время назад они видели проявление агрессии с вашей стороны. Мой долг, как мастера, предупредить вас, чтобы подобное больше не повторялось.

Слова Бацу настолько ошеломили Гиб Аянфаля, что пока он собирался с ответом, вперёд выступил Зоэ.

– Мастер Бацу! Во-первых, мой друг не проявлял никакой агрессии, – заявил он, – Гиб Аянфаль сам стал жертвой нападения! Он спасался. От, если заметить, жителя вашего же замка. А во-вторых, каким бы ни был этот конфликт, но он не касается никого из здесь присутствующих, потому я совершенно не вижу повода для беспокойства. Не думаю, что это вообще стоит выносить на общественное обсуждение.

Зоэ говорил уверенно и даже с горячностью, а Зелёный Бацу слушал его без тени сомнения на лице, но Гиб Аянфалю эта защита казалась хрупкой и в чём-то трогательной. Быть может, он думал так только потому, что привык видеть в Зоэ уязвимость, сочетавшуюся с высочайшим мастерством? Тем не менее, когда архитектор замолк, Бацу, быстро переглянувшись с несколькими старшими горняками, ответил:

– Да, вы, конечно, правы, архитектор. Но всё же жители волнуются. Багровый Ветер был для них очень беспокойным соседом. Многие рады тому, что он, похоже, скоро навсегда нас покинет, но они думают, что его ближайший товарищ окажется не менее тревожным, и потому обеспокоены его приходом.

Зоэ хотел что-то ответить, но Гиб Аянфаль опередил его, слегка отстраняя рукой.

– Мы пришли не к вам, и тем более, не к кому-то из жителей, – громко сказал он, – а для того, чтобы спуститься в глубинную обитель. Вы ведь не будете нам препятствовать?

На Бацу его гневный выпад не произвёл никакого впечатления.

– Вы идёте к глубинным? – спросил он, – что ж, тогда умерьте свой пыл. Таких речей там никто слушать не будет. Я сам пробудился под поверхностью твердыни, и лишь моя рабочая точка вынуждает меня часто бывать наверху. Ступайте, Гиб Аянфаль. Надеюсь, ваш более рассудительный друг обережёт вас от лишней опрометчивости.

После этого наставления Бацу удалился.

Гиб Аянфаль и Зоэ покинули залу и вступили в коридор, ведущий к портальным покоям. Зоэ, покосившись назад, произнёс:

– А эти городские не прочь пожаловаться лишний раз! Конечно, если в обители творится какой-то непорядок, всегда нужно сообщить мастеру. Но тут все и сразу. Удивительно!

Гиб Аянфаль усмехнулся в ответ на его слова:

– Они точно разыгрывают из себя техников волн с их закрытыми обителями.

– Наверное. Но в одном Бацу прав. Там, внизу, нужно быть осторожнее со словами и действиями, Янфо. Если мы сразу не найдём Эйдэ, то придётся у кого-нибудь спросить. Волны на глубине бывают почти не слышны.

Асайи вошли в портальную залу, из которой можно было попасть в нижнюю обитель при помощи пространственного хода. Он представлял собой ворота в форме большого раскрытого клюва, заполненного недружелюбной клубящейся чернотой. Гиб Аянфаля посетило смутное ощущение, что едва он вступит в ворота, как тут же будет безвозвратно проглочен неведомым глубинным чудовищем.

– Мы с мастером Хоссом шли тут, – проговорил Зоэ, заметив его сомнения, – не очень приятные врата, конечно. Но учитель говорил, что лёгкий трепет перед погружением в недра – это почти как дань вежливости.

– Они как будто живые, – проговорил Гиб Аянфаль, не в силах оторвать взора от нутра ворот, – что ж, будем вежливы.

Зоэ ничего не ответил и переступил через низкий зазубренный край. Гиб Аянфаль, скрутив медленно разрастающиеся внутри смутные опасения, последовал за ним. В следующий миг его ноги упёрлись в жёсткий камень, а чернота, застилавшая взор, расступилась. Они оказались в зале, отдалённо напоминающей залу верхней обители. Тусклый свет, рождавшийся прямо в прохладном воздухе, окутывал дымкой массивные ступени, которые служили сиденьями во время общих собраний. Вокруг никого не было, только сверху над ними разверзлась пасть врат, через которые они что прошли.

Гиб Аянфаль, покосившись на них, поспешно подтолкнул Зоэ, удаляясь из зоны действия, чтобы их не вытянуло обратно на поверхность. Асайи осмотрелись.

– Странно, – негромко проговорил архитектор, – Вообще-то тут они собираются, чтобы послушать голос волн, приходящий с поверхности. Знаешь, наверное, нам придётся спуститься в покои погружения, где они проводят свой отдых.

Гиб Аянфаль молча глянул на него, после чего закрыл глаза прислушиваясь к пространству. Сбоку из залы отходил проход, ведущий в покои погружения, представляющие собой объёмные и протяжённые пустоты, расположенные точно под ними. По структуре они больше напоминали естественный тектонический разлом. Незнакомые глухие волны подсказывали, что всё население обители сейчас там.

– Нужно вниз, – коротко сказал он, заканчивая свои наблюдения, – Туда.

Зоэ без колебаний согласился.

Покои погружения, в кои они начали спускаться, разительно отличались от верхней части обители. То была архитектура, в которой не было места гибкой форме привычных Гиб Аянфалю стеблей. Предназначавшаяся для соединения с твердыней, нижняя часть замка всем своим видом показывала, что жителям с вольного воздуха делать тут нечего. Свет становился всё тусклее, так что вскоре и он, и Зоэ вынуждены были погасить глаза, чтобы видеть в более тонком слое волн. Информационные потоки текли медленно и неспешно, временами совсем пропадая, и вместо них внутренний слух занимал незнакомый низкочастотный гул, звучавший отчётливей с каждым шагом, приближавшим их к центру разлома.

Гиб Аянфаль постарался определить его точный источник, но тщетно – гул шёл со всех сторон, то слегка усиливаясь, то затихая, наполняя стены неясным для городских строителей звучанием. Зато простым слухом он не слышал ничего кроме их собственных шагов. Его охватывал пронизывающий до нутра трепет – с каждым мигом они с Зоэ приближались к неведомым досель местам, где происходила скрытая жизнь их твердыни, которой правили силы, способные приводить в движение её недра и толкать на непрерывный бег вокруг звезды Онсарры.

Наконец они вышли из узкой расселины в более широкий коридор, чем-то напоминавший протяжённые залы полей успокоения. Только вот высившиеся по бокам скалы не были изъедены нитями пещер. Вместо этого их рассекали отходившие в стороны неглубокие каверны. А вдали, за поворотом, уводящим на ещё большую глубину, слегка забрезжило загадочное оранжево-красное зарево.

Гиб Аянфаль начал ощущать чужое присутствие. Асайи окружали его, но никого из них он не видел. Зоэ тем временем осторожно заглянул в одну из каверн и рукой поманил его к себе. Гиб Аянфаль подошёл и разглядел в глубине трещины сидящего асайя в скромном наряде глубинного строителя. Многочисленные пылетоки, выступавшие из плеч, головы и туловища сливались со скалами, точно делая его частью всей твердыни.

– Они сейчас отдыхают. Слушают твердыню, – негромко проговорил Зоэ, – Всё равно, что наши сонные волны. Только для этого у них тут свой цикл, не совпадающий с делением на день и ночь. Эйдэ, наверное, тоже будет погружённым. Янфо, может, лучше в другой раз, а?

Гиб Аянфаль, с трудом оторвав взгляд от увиденного им местного обитателя, с недовольством взглянул на Зоэ.

– С радостью бы я пошёл сюда в другой раз, – сказал он, – но время не ждёт. Взгляни на пространство, далеко ещё простирается этот коридор?

Зоэ закрыл глаза, прислушиваясь к тяжёлым глубинным просторам.

– Не очень, – проговорил он, не открывая глаз, – там скоро будет ответвление, ведущее во внешние пустоты, а прямо – спуск в патрицианскую залу. Глубинные патриции всегда держатся отдельно от простых. Туда, думаю, нам и нужно.

– Хорошо, – сказал Гиб Аянфаль, – тогда поспешим.

Пройдя мимо бокового хода, асайи действительно вышли к просторной зале, освещённой едким алым светом, источник которого невозможно было определить. Он как слепящий туман скрывал огромный провал, уходящий вниз.

– Спустимся, – проговорил Гиб Аянфаль, опускаясь на корточки, – тут ничего сложного. Стены хоть и отвесные, но с уступами и неровностями.

И он начал ловко спускаться вниз. Зоэ, немного помедлив, осторожно последовал за ним, после каждого совершённого шага поглядывая на своего проводника.

Оказавшись на дне провала, Гиб Аянфаль с ходу насчитал в нём пять расщелин, напоминающих те, в которых спали обычные обитатели глубин, но отличавшихся большим размером. Не дожидаясь, пока спустится Зоэ, он смело сунулся в первую попавшуюся расщелину и тут же едва не выскочил из неё, увидев спящего глубинного патриция на редкость грозного вида. Попятившись назад, Гиб Аянфаль издали рассматривал этого великана. Кроме знаков на груди в виде горизонтальных полос его принадлежность к патрициату выдавали мощные рога пылетоков, украшавшие голову, спину и плечи. Если у простых глубинных строителей, горняков и прочих трудящихся пылетоки представляли собой преимущественно прямые шипы, порой беспорядочно торчащие из головы и плеч, то патриции создавали себе затейливые и красивые по местным вкусам причёски-венцы.

Надеясь, что его присутствие не было замечено, строитель выбрался из расщелины и вздрогнул от звука удара, который звонким эхом разнёсся по всему провалу – это Зоэ неаккуратно спрыгнул с последнего уступа. Гиб Аянфаль шикнул на него и поманил за собой.

Тихо ступая, он осторожно заглянул в следующую расщелину и с облегчением увидел того, кого искал – в глубине восседал сам Эйдэ. Скалы обступили его мощную фигуру, защищая крепкий сон. Он сидел в той же позе, в какой обычно располагался за спиной Гиб Аянфаля, чтобы созерцать строительное действо, вот только голова его была опущена, а веки плотно сомкнуты, отчего всё лицо казалось замершим ликом искусно сделанного изваяния. Но каким дружественным показалось оно строителю в этом незнакомом глубинном мире! Пальцы могучих рук касались пола, слегка уходя в него, а часть чёрных волос на голове была преобразована в пылетоки и, поднимаясь к верху, погружалась в глубину камня.

Гиб Аянфаль зашёл внутрь и ощутил, что здесь гул заметно усиливается. Твердынная пыль, движение которой он чувствовал в стенах, текла быстрее, окружая жилище плотным полем. Эйдэ был погружён в глубокий сон, и юный асай понимал, что разбудить его будет гораздо сложнее, чем обычного асайя.

Зоэ выступил из-за него и неожиданно громко проговорил:

– Мастер Эйдэ! Извините, что беспокоим, но нам очень нужна ваша помощь!

Его голос гулко разнёсся по замершим в тишине закоулкам.

– Зачем? – возмутился Гиб Аянфаль, – он же всё равно не услышит! А если и услышит… не думаю, что это понравится ему и остальным.

Зоэ слегка смутился.

– Просто, я не представляю, как можно вообще обратиться к асайю в таком состоянии, – оправдался он.

Гиб Аянфаль подошёл ближе к Эйдэ, заглядывая в замершее лицо. В нём проснулся трепет, похожий на тот, который возникал при приближении к чёрным стражам, вызывавший желание оставить Эйдэ в покое. Преодолевая это ощущение, он протянул руку и прикоснулся к одному из пылетоков. Внутри него быстро струилась пыль, связывавшая спящего асайя со всей твердыней. Здесь, где поверхностные волны поглощаются массивными скалами, обмен информацией через твердынную пыль является более эффективным. Произносимых слов не расслышать, будучи погружённым в такой поток. Очевидно, вызвать Эйдэ можно было, только вмешавшись в его сон изнутри. Гиб Аянфаль глянул на его мощные руки, тут же припомнив о способе передачи слов через прикосновение. Пожалуй, в случае с Эйдэ прикосновение к руке – довольно вежливый способ дать о себе знать.

Гиб Аянфаль взял его за мощное запястье, решив перевернуть руку, чтобы предать зов через ладонь, но это оказалось не так-то просто. Рука Эйдэ словно вросла в скалы, так что он не мог сдвинуть её с места. Зоэ не спешил ему помогать, заметив, что такие прикосновения без спроса невежливы.

Оставив безуспешные попытки, Гиб Аянфаль отпустил руку Эйдэ и прижался лбом к его лбу, изо всех сил направляя в чужое внутреннее поле свой зов. Одно лишь повторяющееся желание поговорить. Он приготовился повторять его снова и снова, даже несколько дней подряд, если понадобится.

– Не помню, чтобы я разрешал к себе прикасаться.

Знакомый голос прозвучал так неожиданно, что Гиб Аянфаль отпрянул, резко прерывая передачу. Он тут же наткнулся на жёсткий взгляд двух погашенных глаз, и негромко проговорил:

– Извините.

Эйдэ поднял руки и принялся преобразовывать отделившиеся от скал пылетоки обратно в волосы, становясь более похожим на жителя поверхности. Гиб Аянфаль терпеливо ждал, когда он закончит это занятие. Наконец Эйдэ удостоил их взглядом и коротко спросил:

– Зачем пришли?

Зоэ растерялся от резкого вопроса, а Гиб Аянфаль решительно сел перед Эйдэ и ответил:

– Я пришёл попросить вашей помощи.

Он сделал паузу, но, видя, что Эйдэ выжидательно смотрит на него, продолжил:

– Багровый Ветер сейчас в Низу. Патриции Онсарры решили, что он заслуживает исправления. Но это неправильно! Мать Иша говорила, что он якобы сам этого захотел, но я в это не верю. Белые матери, как и техники волн, никогда не говорят всей правды. К патрициям теперь поздно обращаться, да я и не надеюсь, что они услышат меня. Потому я хочу обратиться к нэнам, которые занимаются исправлением и попросить за него.

Он смолк, тщетно стараясь догадаться по непробиваемому лицу Эйдэ, вызвал ли он своим рассказом какое-либо сочувствие или нет. Эйдэ молчал, в упор глядя на него. В былое время Гиб Аянфаль предпочёл бы немедленно сбежать из-под такого взора, но сейчас это как будто придавало ему уверенности.

– Прошу, помогите мне к ним обратиться, – проговорил он, – Вы – глубинный патриций, а значит, знаете нэн и слышите голос Ци. Волны наверху мало говорят о них, совсем не называют имён, а я никогда прежде не был в недрах и потому в столь ответственный момент опасаюсь поступить невежественно. Я не прошу вас идти со мной и говорить, я прошу лишь слова, указывающего путь. Скажите, кто из них меня выслушает, поможет в этой ситуации, и где мне разыскать… её.

Он смолк, дожидаясь ответа.

– Понятно, – неспешно произнёс Эйдэ, – Ты хочешь, чтобы я потакал твоему безрассудству.

– Это не безрассудство! – воскликнул Гиб Аянфаль, – Я хочу спасти Хибу от несправедливого исправления! Вы ведь знали его! И теперь…

Он смолк, увидев, что Эйдэ поднял руку в призыве к тишине.

– Тебе нужна нэтци, – проговорил он, – они – проводники Ци, такие же как Гэрер и Сэле. Только вот если верхние сверхсущества выбрали проводником единоличного асайя, то Ци говорит с нами через девяносто девять нэтци, возглавляемых госпожой-хтонией Унадини Фекдис. И одной из них отдано право главенствовать над всеми сферами Низа. Однако я не собираюсь называть её имя и настоятельно рекомендую тебе воздержаться от какого бы то ни было обращения к ней или к кому-либо из нэн. Тем более, что мать Иша сказала тебе правду. Я так полагаю, что подобное отношение к техникам волн и белым матерям внушил тебе не кто иной как Хиба. У него был на то повод. Тебе же незачем сомневаться. Я был на суде как раз среди тех патрициев, мнение которых тебе кажется в корне неверным. И я видел, как твой друг сам принял решение, с которым ты не хочешь смириться.

– Но я не понимаю почему! – с отчаянием воскликнул Гиб Аянфаль, – Я не могу представить, что он сам пойдёт в Низ! Я не верю, что он захочет расстаться с прошлым, с самим собой! Он всегда говорил, что любит делать со своей жизнью то, что он сам хочет. Разве может он в таком случае принимать исправление из чьих-то чужих рук? Я не верю…

Он смолк, вдруг замечая в прежде бесстрастном взгляде Эйдэ глубоко сокрытое сочувствие.

– Он знал, что ты не сможешь легко принять это, – с едва ощутимой теплотой в голосе произнёс глубинный патриций, – И, обращаясь к собору, просил передать, чтобы ты не искал его после того, как исцелишься. Он говорил, что ты не остановишься перед тем, чтобы спуститься в Низ, но он не хочет, чтобы ты делал это. Хиба не боится перемен, даже таких, как исправление. К тому же, даже в самом Низу за него есть, кому заступиться.

– Он был передан нэне Шамсэ? – с волнением спросил Гиб Аянфаль.

– Я не знаю этого точно, но, вероятно, да, – неспешно ответил Эйдэ, – и уж будь уверен, она знает, как правильно с ним поступить. Кроме того, на соборе присутствовал один из твоих родичей. Патриций Ае. Верно, ты не виделся с ним, раз пошёл ко мне?

– Нет. Я опасался, что Ае вообще не даст мне ничего выяснить. На суде он, наверное, только и делал, что обвинял моего друга! Он считает, что нам нельзя поддерживать дружеские отношения.

– Так я и понял из их острой дискуссии. Наблюдать за этим было даже забавно. Консул Сэле так вообще откровенно веселился. Нечасто в залах Церто обсуждают дела настолько личного характера. Однако, вот что я скажу: ты не должен искать своей вины в случившемся. Я знал Хибу, когда он служил Салангуру как чёрный страж, и могу утверждать, что многие, многие сотни оборотов он вёл свою жизнь так, что она обратилась в явный конфликт с теми порядками, которые были установлены ещё в глубокой древности.

Эйдэ смолк. Гиб Аянфаль, понурив голову, тоже молчал, стараясь свыкнуться с услышанным.

– Я не знаю, что мне теперь делать, – негромко произнёс он.

– Идти отдыхать, – голос Эйдэ стал таким же жёстким, как прежде, – Зоэ, с твоей стороны было бы правильным сейчас увести его к родичам на поверхность. Как второй ученик мастера Хосса ты должен проявить участие в этом нелёгком деле.

– Да, конечно, мастер Эйдэ, – вежливо сказал Зоэ, – я не оставлю Гиб Аянфаля наедине с его бедой! Я помогу.

Гиб Аянфаль, вскинув голову, резко взглянул в погашенные глаза Эйдэ, немало возмущённый столь прозаическим советом. Но взгляд архитектора был как обычно неприступно жёстким. Строитель отвёл взор, чувствуя, что более не может идти против. Решимость, двигавшая им всё это время, начала слабеть, подталкивая к тому, чтобы смириться со случившимся.

Волосы Эйдэ подобно чёрным змеям вновь начали взвиваться вверх, сливаясь с неровной поверхностью обступивших его скал. Тяжёлые веки неспешно сомкнулись, и Гиб Аянфаль, взглянув на замершее лицо, почувствовал, что на этот раз он не сможет разбудить глубинного асайя, как бы ни старался.

Молча они с Зоэ покинули провал, но дойдя до центрального зала Гиб Аянфаль остановился, чувствуя, что не хочет идти дальше. Когда он поднимется наверх, то вновь окажется в привычных волнах, где всё будет напоминать ему о произошедшем.

Он присел на одну из ступеней, решив немного задержаться в недрах твердыни, чей мерный гул теперь действовал на него успокаивающе. Зоэ присел рядом.

– Не хочешь вернуться к родичам? – негромко спросил он.

Гиб Аянфаль только покачал головой. Упоминание родичей пробудило в нём болезненные мысли о той тайне, которую открыла ему мать Иша. Он не мог решить до конца, как к этому относиться, и понимал, что если сейчас увидит кого-либо из семьи, то не сможет промолчать. Он взглянул на Зоэ, ощутив вдруг мгновенный порыв рассказать ему об этих нелёгких мыслях. Но порыв заглох так же быстро, как и появился. Скорее всего, асай, никогда не имевший родичных связей, не поймёт тех тонкостей, которые его тревожат.

– Побудем пока здесь. Тут тихо, – проговорил он, – а мне сейчас как никогда хочется покоя.