Баоцан Золотой Цикады

Глава 6. Стратагема 指桑罵槐. Указывая на тутовое дерево, ругай акацию

Начальник, желающий укротить подчинённого,

должен прежде внушить ему глубокий страх,

чтобы тот служил предупреждением.

Линь Цзинсун, декан факультета словесности, уже вернулся с экзамена по литературе. Сейчас он лениво наблюдал за поединками мечников и слушал, как Сюй Хэйцзи, директор академии, рассказывал Цзян Цзуну, декану факультета алхимии, об утреннем происшествии, когда два плюгавых наглеца осмелились нахамить ему и Ван Шанси, потом шутя одолели Гэ Чжэня и сейчас ушли в подземелье.

— Плюгавые наглецы? — переспросил Цзян Цзун и уточнил. — Уроды, что ли?

— Нет, один довольно смазлив, а другой, из рода Фэн, так и просто красавец, — нехотя признал директор, — но ты бы видел их сложение! Тощие тростинки! Пигалицы какие-то.

— И они одолели Гэ Чжэня? Здорово. Интересные юнцы, хотел бы на них посмотреть… — Цзян славился тем, что всегда видел в рассказах собеседника только факты и не замечал их интерпретации говорящим.

— Увы, Цзян, едва ли тебе удастся на них поглядеть. Они не выйдут из подземелья, не так ли, Ван?

Ван Шанси, бывший с часа Змеи, когда узнал о наглецах, осмелившихся набиваться ему в ученики, в отвратительном настроении, теперь всё чаще поднимал голову и улыбался. Время приближалось к закату. Если ещё за час они не появятся, об этом прискорбном инциденте можно будет спокойно забыть.

К тому сегодня утром, направляясь в академию, Ван Шанси завернул по дороге к Су Луаню, слепому гадателю и в кои-то веки вынул счастливые знаки удачи. Гадатель поднёс костяные пластинки к блеклым глазам, будто пытаясь выжать из них искру прозрения. «На колеснице огненных коней, воин, ты поднимешься до небес!», — сказал старик. Шанси, хоть и понимал, что его не видят, поклонился гадателю, улыбнувшись. Ему, что скрывать, давно не выпадало ничего обнадёживающего. Но если удача с ним, как может не повезти? Эти наглые мальчишки должны сгинуть!

— Я уверен в этом.

Неожиданный шум раздался позади ристалища. Со скрипом, низвергая вниз с основания дверного проема тучу серой пыли, Золотые ворота, не открывавшиеся уже десять лет, раздвинулись. Переждав, пока осядет пыль, из проёма появились Фэн Цзиньчэн с лохматыми волчьими шкурами на плечах и Юань Байфу, забросивший на плечо меч Высшей силы. Одежда на обоих была порвана в хлам, полы халатов были основательно подраны, но на лицах героев застыло выражение спокойного достоинства.

Бои на арене прекратились, все молча провожали взглядами двух героев, которые медленно приблизились к возвышению, на котором сидели директор и деканы.

— Это и есть те самые плюгавые наглецы? — хладнокровно поинтересовался Цзян Цзун и резюмировал. — Не такие уж и плюгавые, а вот морды наглые, да.

Ван Шанси, не веря своим глазам, поднялся навстречу Фэну и Юаню. Как? Как эти ничтожества могли пройти подземелье, страшное, как пасть древнего чудовища, готового проглотить любого, кто осмелится переступить его порог? Проклятое место, где воздух пропитан запахом тлена и страха, а стены шепчут проклятия, как старые колдуны! Дикие звери рычат из глубин, их глаза горят яростью. Змеи, словно живые реки, извиваются по камням, а призраки, полупрозрачные, как дым, но столь же реальные, как сама смерть, витают в воздухе, и их холодные прикосновения оставляют на коже ледяные ожоги! Это подземелье никого не выпускало!

Он повернулся к Фэну Цзиньчэну.

— Как вы смогли пройти подземелье?

Тот лишь поднял вверх брови.

— А там не заблудишься, учитель, указатели есть. Я только не понял, зачем туда раскормленного тигра сунули, да к чему рубины с изумрудами по полу разбросали. Что за испытания такие? А вот волки шустрые попались, я захватил пару шкурок. Волчий мех всегда в цене.

Ван Шанси поглядел на Юаня Байфу.

— А тебе как меч Высшей силы достался?

Тот недоуменно пожал плечами.

— Да забрал просто. Цзиньчану предлагал, он не захотел, тяжёлый, говорит, и в руке неудобный. Но я в клинках разбираюсь: меч этот на самом деле неплохой. И по руке мне, учитель.

— А призраков вы как миновали?

— Бяньфу их не любит, учитель, — любезно пояснил Цзиньчан, — пришлось дать стрекоча. В таких случаях бегство — лучшая стратагема.

— Что? Как вы зовете друг друга? Золотая цикада и Летучая мышь?

— Это прозвища просто, учитель.

Ван Шанси плюхнулся на стул и, тяжело дыша, отвалился к его спинке. Он был в отчаянии и растерянности. И что теперь делать? Он был знатен. Человек высокого происхождения зовется благородным, но истинное благородство — это больше, чем рождение, это свойство духа. Отказаться от своего слова, нарушить обещание для благородного мужа невозможно! А раз так, значит, эти двое с сегодняшнего дня станут его учениками? Золотая цикада и Летучая мышь — ученики великого Ван Шанси, знаменитого Чанъаньского Тигра? Небо! И деваться некуда, иначе придётся потерять лицо.

Масла в огонь подлил и его близкий друг и собутыльник Цзян Цзун.

— Повезло тебе, дружище! Теперь у тебя есть ученики. Подучишь и выставишь их на турнир Золотого Дракона, а то мыслимо ли — десять лет от участия уклоняться!

Сукин сын! А ещё друг называется!

Линь Цзинсун, декан факультета словесности, тоже не остался в стороне.

— Да не отчаивайся, Шанси, ребятишки вовсе не плохи! Подземелье сумели пройти. И рачительные к тому же: смотри, и шкурки волчьи прихватили, и меч раздобыли. С такими учениками не пропадёшь!

Гнида паскудная! Змеёныш! Я тебе это припомню!

Сюй Хэйцзи, директор академии, скользкий угорь, тоже успел переобуться в воздухе.

— Ван, условие приема выполнено. С сегодняшнего дня Фэн Цзиньчэн и Юань Байфу официально становятся вашими учениками.

Проклятый девятихвостый лис! Лживая морда!

Ван Шанси обреченно кивнул. Возразить было нечего, но злоба сотрясала душу. Навязать ему эту обузу, нелепых учеников, словно привесить гири на крылья ястреба! Первый, простоватый, но с упрямым взглядом, был как незаточенный меч — блестящий, но бесполезный. Второй, нагловатый юнец с глазами дикой кошки, напоминал клинок без рукояти, как ни схвати, порежешься. И зачем ему это? Предателя Хуан Тяня ему, что ли, мало было?

Ладно, он устроит этим парням веселую жизнь! Его тренировки станут для них горнилом, где они просто расплавятся. А почему нет? Лишь отсекая все лишнее, можно достичь совершенства. Под гнетом его суровых наставлений они поймут, что меч — это всего лишь кусок стали, если его не держит стальная рука…

Ваш Шанси поднялся и кивком головы велел юнцам следовать за ним. Он привел их в приделы северных ворот, за которыми открылся двор с озером и огромной тренировочной площадкой мечников. Её окружали три павильона и Ван ткнул Фэн Цзиньчэну и Юаню Байфу на левый.

— Вы уж извините, дорогие ученики, но этот корпус пустовал десятилетие. Приберитесь в нём, перенесите туда вещи. Завтра приступим к занятиям, — и Ван Шанси отчалил на праздничный ужин к директору.

Юань молча оглядел павильон. Это не комнатушка Цзиньчана в общежитии! Два этажа, общая приемная, две огромные спальни по бокам и второй этаж с верандой! Красота… Цзиньчан же подошёл к делу со свойственной ему практичностью, сразу предложив дельный продуманный план.

— Не мужское это дело — полы мыть. Пойдем за вещами, потом я сдам свою комнату за пять тысяч, на эти монеты наймем сюда уборщиков, а сами зайдем к Хуану и пойдем поужинаем.

— Хуан? Кто это?

— Местный скорняк. Я продам ему две волчьи шкуры. Мы выручим за них ещё меньше полутора тысяч.

На комнату и вправду сразу нашлось несколько желающих. Забрав оттуда вещи и пообещав и ближайшие дни вывести книги, они тут же договорились об уборке помещения в Северном приделе. Среди уборщиков оказался и Мао Лян, которому Юань вернул штаны. Что касалось Хуана, его мастерская располагалась неподалеку от конюшни, и Юань заметил, что, несмотря на то, что Цзиньчан вырос в богатой семье, он умел торговаться, как заправский лавочник.

Хуан признал, что шкуры прекрасны, но давал за них по восемьсот лянов за штуку. Цзиньчан категорически не соглашался. Во-первых, шкуры без повреждений, ибо обоим волкам он умело пропорол животы по линии разреза шкур. Во-вторых, это матерые семилетки и шкуры огромны, ну а в-третьих, это не просто волчьи шкуры, это шкуры волков из Непроходимого Подземелья, что сразу делает их историческим раритетом и поднимает их цену по крайней мере вдвое.

Хуан тоже был не лыком шит. Он признал, что шкуры хороши и нигде не повреждены, и соглашался набросить по двести лянов на каждую. Но что касается редкости и исторической ценности шкур, то, увы, на шкурах не написано, что они из подземелья.

Цзиньчан предложил Хуану присмотреться: на шкурах волков, обитающий в потемках подземелья, есть особый серебристый оттенок, и подшерсток куда лучше, чем у обычных волков. Хуан мрачно согласился заплатить за обе шкуры две тысячи двести лянов, но твердо сказал, что больше не даст.

Цзиньчан нехотя согласился, кляня себя под нос, что отдал отличный товар за бесценок, пересчитал монеты и повел Юаня в ближайшую таверну подкрепиться. Они заказали пару жареных куриц и море закусок.

— Ну что, братец, — Цзиньчан с волчьим аппетитом укусил курицу за золотистую ножку, — ещё вчера вечером ты думал, что тебе придётся устроиться стражником или охранником на пыльный склад или в судебную контору, а сегодня ты — личный ученик великого Чанъаньского тигра в Гоцзысюэ.

Бяньфу кивнул.

— Чудеса! Поверить не могу! И ведь как всё легко удалось!

— Однако я заметил, что Ван Шанси был совсем не рад нам. Ему не нужны ученики. Если бы он мог послать нас к чертям — послал бы, однако толпа не спускала с него глаз, и потерять лицо он не мог. Поэтому согласился. Дальнейшее будет зависеть от его благородства. Но он попробует отыграться на нас.

— Мне он показался всё же приличным человеком, правда, не очень-то счастливым…

Цзиньчан пожал плечами.

— А мне он показался человеком с головой, но излишне прямолинейным. Однако если у него есть чувство юмора, я найду с ним общий язык.

— А скажи, почему тот шарик в подземелье отпугнул от меня призраков?

— Не знаю, я ещё не изучил его до конца. Не могу постичь ни его природы, ни сути, но в нём подлинно есть что-то необычное. Во всяком случае, странно то, что мои братья оказались правы: баоцан и вправду помог нам поступить сюда…

К себе в новое помещение они вернулись в потёмках. Пыли в комнатах больше не было, полы чисто вымыты, ширмы сверкали, петли, смазанные маслом, перестали скрипеть, курильницы струили чистый дух ладана. Оба они искупались в озере и еле добрались до кроватей, как забылись сном.

Наутро оказалось, что их учитель не ночевал дома: как оказалось, он отмечал окончание экзаменов с деканами и, упившись, остался во внутренних покоях Сюя Хэйцзи. Узнав об этом от оруженосца Ван Шанси Бо Миньюня, Цзиньчан и Бяньфу некоторое время обсуждали вопрос, не сходить ли за учителем и не доставить ли его домой?

— Но если он вчера напился, надо достать из погреба вино и поджарить свежие пирожки с мясом ему на завтрак. Мой дядя всегда так с похмелья делал, — сказал Бяньфу.

Бо подтвердил, что его хозяин и вправду любит пирожки со свининой и хранит сычуанское вино в погребе под кухней. И тогда Бяньфу притащил вок[1], быстро замесил тесто и измельчил мясо, а Цзиньчан приволок вино из подвала и начал снимать с веревки их халаты, кои они вчера прополоскали в озере.

И тут раздался удар по воротам. Они распахнулись, пропуская отнюдь не хозяина дома, а грузного здоровяка, в котором все тут же узнали Гэ Чжэня. Придя в себя только на рассвете, начальник охраны узнал, что его одолели две козявки, которые умудрились к тому же пройти Подземелье и стать учениками Вана Шанси. Сейчас он буквально кипел гневом, решив разобраться в случившемся, а увидев на дворе Ван Шанси самих наглых букашек, не раздумывая, ринулся на них.

Ему просто не повезло. В этот момент в воротах показался и Ван Шанси, основательно страдавший с похмелья. Бяньфу же как раз вынимал из котла шумовкой последний пирожок, а Цзиньчан сворачивал веревку на локте. Увидев врага, оба просто растерялись, в результате чего Цзиньчан нервно швырнул в бегущего на него воина веревку с деревянным креплением на конце, которая, описав в воздухе дугу, закрутилась вокруг торса Гэ Чжэня, а Бяньфу резко отпихнул от себя ногой вок с раскаленным маслом, взлетевший в воздух и накрывший связанного охранника с головой.

Раздался рев бешеного тигра, изданный Гэ Чжэнем, тяжёлое словцо потрясённого Ван Шанси и почтительное приветствие Цзиньчана, увидевшего за спиной вопящего от боли охранника своего учителя. Рев, ругань и приветствие слились в нерасчленимый звук, над которым прозвенел голос Бяньфу.

— Дорогой учитель, с добрым утром! Не хотите ли отведать горяченьких пирожков?

— И сычуанского винца! — Цзиньчан подхватил жбан вина и налил чарку учителю.

Потом оба, дробной рысью проскочив по двору мимо орущего Гэ, поднесли Ван Шанси винца с пирожками. Ван тупо замер посреди двора. То, что он сейчас видел, снова поразило. Эти двое опять действовали так, словно годами репетировали этот номер, между тем было совершенно очевидно, что произошло всё абсолютно спонтанно. Никто из них не знал, что Гэ Чжэнь завалит к ним во двор. Никто не мог предвидеть, что он набросится на них, и никто не мог заранее предугадать, что под ногой одного окажется котелок с раскаленным маслом, а в руках у другого — бельевая веревка.

Гэ Чжэнь наконец сбросил с головы чан, но продолжал орать, растирая масло по красной морде, которая пошла волдырями. Ван Шанси задумчиво взял у Цзиньчана чарку и осушил её, закусив сочным пирожком, что пришлось как нельзя кстати, ибо голова Шанси мучительно болела с похмелья.

— Ещё чарочку, учитель? — Цзиньчан был сама любезность.

Ван Шанси кивнул.

— Пожалуй. А ты, — обернулся он к Гэ Чжэню, — уймись. Нечего тут орать! Чего тебе здесь надо? Вон отсюда! — крики охранника просто раздражали его, били по вискам. Хотелось тишины и покоя.

Ослушаться прямого приказа декана факультета боевых искусств начальник охраны не мог, и, бормоча сквозь зубы проклятия, ретировался со двора. Когда Гэ Чжэнь исчез, Ван огляделся. Ребятишки явно не тратили время даром: павильон сиял чистотой, двор выметен, пирожки нажарены, вино под рукой. И Гэ Чжэню по голове от них прилетело.

Ван Шанси выпил вторую чарку и покачал головой. В глазах его просветлело. Шустрые ребятишки, ох, шустрые. Но шустрость — свойство непредсказуемое. Он снова вспомнил ненавистного Хуан Тяня. Хитрая мартышка…

— Вы случайно родились не в год Обезьяны? — подозрительно спросил он.

После предательства ученика Хуана Ван Шанси ненавидел родившихся в год Обезьяны. Преданность, которую он ценил превыше золота, рассыпалась тогда в горькую пыль разочарования. Лица людей казались ему теперь масками коварства, их смех — скрежетом ржавого железа. Он помнил слова старого гадателя: «Обезьяна хитра, как лисица, и коварна, как скорпион. Держись от неё подальше…»

Ван Шанси пренебрёг тогда этим предостережением, а потом горько расплачивался за свою наивность. Он поклялся, что ни одному ученику больше не будет доверять, и его недоверие и подозрительность стали его единственной защитой от мерещившегося повсюду предательства.

Два нахала переглянулись.

— Нет, учитель, мы оба родились в год Огненной Лошади.

— Огненной Лошади? — удивился Ван Шанси.

«На колеснице огненных коней, воин, поднимешься до небес!», — невольно вспомнилось ему. Не об этих ли юнцах говорил Су Луань? Неужели они и есть его удача?

_________________________________

[1] Чан для жарки во фритюре.