Баоцан Золотой Цикады

Глава 13. Стратагема 借刀殺人. Убей чужим ножом

Сам не применяй силы. Не разглашай и

не афишируй собственную вовлечённость.

Продвигай свои интересы посредством третьих лиц.

Обеспечь себе алиби.

На следующее утро вся Гоцзысюэ только и делала, что обсуждала два события: итоги турнира и гибель одной из первых красавиц Чанъани Лю Лэвэнь, причем первое событие немного померкло в свете второго. Обещанная самим Чжао Гуйчжэнем награда, которую мог получить каждый, кто обнаружит негодяя с отсеченным мизинцем левой руки, увлекала всех куда больше турнирной награды, которая уже досталась Фэну Цзиньчэну.

Впрочем, о турнире тоже судачили. Завистники, как всегда, шептались, что этот мерзкой Золотой Цикаде снова случайно повезло разбить соперников и получить драгоценный меч из лунного серебра, а если кто-то и готов был признать его успехи, то львиную долю заслуги в его победе всё равно приписывали великому Ван Шанси, в ученики к которому ничтожной Золотой Цикаде посчастливилось попасть. К вечеру Золотая Цикада, наслушавшись этих разговоров, попросил называть его не Фэном Цзиньчэном, а реинкарнацией Цай Шеня[1] и Чжао Гунмина[2] в одном лице.

Бяньфу же после турнира и убийства на пире Лю Лэвэнь чувствовал себе скверно. Он прекрасно понимал теперь, почему Цзиньчан заставил его сдаться, но само окончание турнира словно выбило почву у него из-под ног. Не к чему было стремиться. Нечего было желать. А гибель красавицы Лю Лэвэнь показала, насколько страшные вещи могут твориться рядом с ним, буквально в шаге, и насколько он, Бяньфу, был глуп и слеп, полагая, что на свете не существует ничего более значимого, чем воинская доблесть.

Теперь Бяньфу занимался куда менее усердно, хоть Ван Шанси, страшно гордый победой своих учеников, натаскивал их особенно старательно. Учитель добился от директора особых льгот для победителей: им предоставлялись лучшие возможности для совершенствования, им открыли доступ на Небесное озеро, куда допускались только лучшие. Но все это не вызывало энтузиазма у Бяньфу.

Цзиньчан заметил это.

— Ты охладел к тренировкам, Бяньфу. Расстроен чем-то? Тебя гложет то, что пришлось проиграть?

Бяньфу не согласился.

— Нет, я понял, что ты спас меня, но я просто не знаю, что теперь делать. Ну, выиграю я на следующем турнире, и что? Обо мне так же, как и о тебе сейчас, скажут, что это везение. И эта бедная девушка… Всё так страшно. Юная, полная жизни, она с улыбкой вышла встречать чемпиона, не зная, что через несколько секунд на её шее сомкнётся удавка. Кто этот негодяй? Ты сказал, что убийца учится здесь, и он не ошибся с жертвой, а убил именно ту, кого хотел. При этом ты уверен, что он не наёмник. Значит, он наверняка был знаком с Лю Лэвэнь!

— Да, но если ты внимательно слушал красотку Ши, причины убийства могут далеко выходить за пределы академии. Однако я понимаю тебя. Совершённое совсем рядом убийство, чья-то насильственно прерванная жизнь, всегда ломают привычный уклад жизни. Я тоже здорово выбит из колеи, братец. И я не исключаю, что убийство Лю Лэвэнь может и не иметь никакого отношения к делам при дворе.

— Но разве мы не сможем ничего сделать?

— Сложный вопрос. Думаю, кое-что можем. Нам можно осторожно собирать сведения и слухи о Лю Лэвэнь: ведь мы ничего о ней не знаем. Очень часто по личности убитого можно указать на убийцу, и чем больше мы будем знать о Лю, тем точнее сможем предположить, что же реально произошло.

— Но как нам вызнать это?

— Ничего нет проще. Сейчас мы — из-за турнира и убийства девушки — оказались в центре внимания. С завтрашнего дня, когда начнутся занятия, к тебе то и дело будут подходить с вопросами. Но что спрашивать про турнир? А вот нераскрытое убийство притягивает внимание публики. Не уклоняйся от разговоров, рассказывай о том, что случилось и даже сам наводи разговор на убийство: ведь ты там был. При этом ты не должен упоминать версии красотки Ши и гипотезы Ло Чжоу. Наведя разговор на гибель девушки, непременно интересуйся, что думает об этом твой собеседник, и внимательно слушай, но не афишируй свои интерес. Если встретишь того, кто знал её, ненавязчиво расспроси и всё запоминай. Так мы незаметно по крупинкам соберем её образ, и тогда нам проще будет понять, что случилось.

Бяньфу с готовностью кивнул. Его обрадовали слова Цзиньчана: теперь у него словно появлялось нужное дело, цель, которую нужно было достичь. Это позволяло не думать о тяжести и бессмысленности всего пережитого. Всё обретало смысл.

— Хорошо, я постараюсь. А что будешь делать ты?

— Я попробую незаметно выяснить что-то о тех людях, о которых упоминала красотка Ши. Генерал Су Юлинь, красавец Исинь Чэнь и Мао Линьюнь. Займусь сбором сведений и о подружках убитой. Первые красавицы на пиру были вместе, и к убийству они отношения иметь не могут, но все они варились в одном придворном котле и кое-что могут знать, даже сами не понимая, что что-то знают. Короче, пойдем путем накопления знаний. Но не будем запускать и практики. Ты слышал, что Ван Шанси выбил нам право закаляться на Небесном озере? Ты умеешь плавать?

— Да, конечно.

— Я тоже плаваю, как рыба. Так что пока — осторожно расследуем убийство, а через три дня — закаляемся на озере и делимся всем, что удастся вынюхать. Это имеет ещё и то преимущество, что там нас никто не подслушает.

— Хорошо.

— И ещё, Бяньфу, если о девице что дурное услышишь, рыцаря из себя не строй. Просто запоминай, кто именно и что сказал. И почаще строй из себя простачка, с уважением смотри на собеседника и задавай вопросы таким тоном, словно перед тобой гуру мудрости.

Бяньфу вздохнул.

— Боюсь, что я именно простачок и есть. Но попробую.

Но на самом деле Бяньфу оказался способным учеником. В последующие дни к нему действительно подходили и студенты его группы, и более старшие, и даже педагоги. Памятуя сказанное Цзиньчаном, Бяньфу строил из себя недотёпу, но неизменно интересовался мнением собеседника об убийстве. Цзиньчан же крутился между Ло Чжоу, Ван Шанси и деканом алхимиков Цзянь Цзуном, нагло напросившись на попойку последних. Даже поболтал с забежавшим на огонёк директором Сюй Хэйцзи.

Наконец оба направились на полной луне к Небесному озеру.

Небесное озеро было мечтой мечников. Его воды, кристально чистые и холодные, как лед, питались тающими вершинами далеких гор, где, по преданиям, обитали духи стихий. Берега озера окружали скалы, покрытые мхом и лишайниками, создавая ощущение уединенности и первозданной чистоты. Местные жители верили, что вода озера обладает магическими свойствами, способными закалить дух воина и его меч.

Согласно легенде, первый клинок, окунутый в эти воды, был выкован самим покровителем кузнецов, мастеров серебряных и золотых дел Лао-Цзы. И с тех пор каждый меч, прошедший здесь закалку, становился не только орудием войны, но и произведением искусства, а каждый воин — непобедимым. Бяньфу верил в это, Цзиньчан немного сомневался, но не спорил.

Ритуал закалки был сложным и требовал полной концентрации. Воин должен был медитировать на берегу, очищая свой разум от мирских забот, а затем медленно погружать клинок в ледяную воду, чувствуя, как магия озера проникает в сталь. Ну а после, если хватало сил, и самому мечнику надлежало омыться в водах озера.

Бяньфу старательно выполнил предписанный ритуал, Цзиньчан точно повторял его действия, потом оба окунулись в озеро, переплыли его и, наконец, уединились на камне посередине водоема.

Цзиньчан спросил.

— И что скажешь, Бяньфу? Много ли разузнал?

— Наговорили мне много, но если проанализировать все сказанное, то выйдет много повторов и переливания из пустого в порожнее, — пожаловался Бяньфу. — Но Хань Юлинь, тот, что мне на турнире проиграл, оказывается, знаком с ней был. Но ничего особенного он не рассказал, однако уверенно заявил, что Лэвэнь влюблена была в Исинь Чэня. Я не знал, что этот Исинь — студент нашей академии, на факультете словесности учится. Хань ещё сказал, что Лэвэнь играла на нескольких музыкальных инструментах и пела неплохо. А познакомилась она с ним, когда тот набирал актрис для своей труппы, но я не понял, для какой именно.

Цзиньчан кивнул.

— Я об этом знаю, Ло Чжоу рассказал. Исинь Чэнь организовал при факультете словесности небольшую труппу «Лунный сад», — в подражание известному «Грушевому саду» императора Сюаньцзуна. Они на праздниках исполняют танцы, песни и ставят небольшие спектакли. В составе их труппы — трое студентов факультета словесности — Му Цао, Бао Сю и Линь Чжэн, первые красавицы Чанъани, два студента факультета алхимии — Бай Цзян и Хэ Гунмин, и брат и сестра Мао с нашего факультета. На турнире они, пока участники переодевались и отдыхали, исполняли «Воинский танец» и спели «Доблесть солдата».

— А я не слышал…

Цзиньчан кивнул.

— Нам не до них было. При этом я видел самого Исинь Чэня и, честно говоря, растерялся. На репетициях в гриме он довольно красив, но когда смыл грим, превратился в серую мышь. Наверное, именно поэтому он всегда пудрится и подкрашивается. Выглядит противно, но что с него взять? Он и не воин. Но назвать его первым красавцем столицы? Кому это могло прийти в голову? Однако во время убийства не он был в приемной: пальцы у него на месте, я проверил. Что ты ещё разузнал?

— Чжэн Лихуэй и Мао Вэй, ученики Мин Цая, сами обсуждали убийство. Я просто рядом сидел и всё слышал. Чжэн сказал, что эту ничем не примечательную девицу красавицей провозгласили специально, чтобы угодить Чжао Гуйчжэню. И вот, мол, к чему это привело. А Мао Вэй добавил, что сама девица, после того, как была выбрана красавицей, совсем зазналась: с его сестрой, Мао Лисинь, она раньше дружила, а теперь нос от неё воротить начала. Как же, красавица! Однако после того, как Исинь её бездарной обозвал и другую ей предпочёл, она посмирней стала и со старыми знакомыми здороваться начала. Но тут в разговор вмешался учитель Мин Цай. Он приказал Чжэну и Мао немедленно заткнуться и не лезть в те сферы, где голову потерять можно. И оба сразу замолчали.

— Исинь её оскорбил? Не знал об этом. Но я не слышал, чтобы этот крашеный петух за кем-то ухаживал. А кто ещё что сказал?

— Ученики Лао Гуана Сунь Ши и Гао Фу тоже убийство обсуждали. Сунь её вертихвосткой обозвал, он полагает, что она, небось, пообещала кому-то благосклонность, да обманула. А тот, вспыльчивый, не стерпел обмана. Но кто бы мог подумать, что ее легкомысленное поведение обернется трагедией? Ведь в переулках столицы недаром шептались о ее многочисленных поклонниках, о богатых торговцах и влиятельных чиновниках, которым она дарила свое мимолетное внимание. Говорили также, что Лю Лэвэнь знала слишком много секретов двора. И, возможно, это и стало ее погибелью. Теперь она навеки замолчала. Кто же все-таки решился оборвать жизнь этой прекрасной, но беспечной девушки? И какие секреты она унесла с собой в могилу?

Цзиньчан рассмеялся.

— Не знал, что он такой красноречивый. Ему бы книги писать. А Гао что думает?

— Он предположил, что может всё быть куда прозаичнее: увидела девица что-то, чего видеть не должна была. Но он тоже сказал, что Лю, хоть и считалась скромной и целомудренной, кокетничала со всеми и всем глазки строила. А теперь, мол, когда её нет, кто научит нас высокой добродетели?

— Нахал… — насмешливо покачал головой Цзиньчан.

— А что узнал ты?

— Генерал Су Юлинь, молодой герой, недавно отразил удар вражеской конницы на границе. Пользуется большой популярностью у девиц в столице, и любая была бы счастлива выйти за него. Он подлинно знаком с Чжао Гуйчжэнем и, говорят, вёл с ним переговоры о браке. Но, судя по тому, что снова уехал на границу, ни о чём они не договорились. А Мао Линьюнь действительно в трауре и уже месяц в затворе. Мао Вэй, кстати, его брат в четвёртом колене. И сестрица Мао, Лисинь, ему тоже сестра. И она бывшая близкая подруга самой Лю Лэвэнь.

— Едва ли это имеет значение, — пожал плечами Бяньфу.

— Если бы мы знали, что имеет значение, а что — нет, так и вовсе не заморачивались бы. Однако есть одно обстоятельство, которое меня смутило. Я был на репетиции «Лунного сада» и поразился разнице лица Исинь Чэня, когда он был в гриме, а потом вышел без него.

— Но ты же сам сказал, что он не может быть убийцей, потому что у него все пальцы целы.

— Верно, но я не о нём. Я уже просил тебя вспомнить лицо убийцы. Да, там царил полумрак, он был в тени. Однако я очень четко помню его лицо. Но почему я так хорошо запомнил его в полутьме? Вчера вечером я сражался с Бо Миньюнем, причем нарочито позвал его в сумерках, когда и клинка-то толком не разглядеть было. Так вот: я почти не видел его лица. Черты стирались в движении! Я смотрел и на тебя, когда ты пёк пирожки учителю. Я только силуэт и видел. Но почему же тогда в полутемной прихожей, заставленной кадками и ширмами, я отчетливо разглядел лицо убийцы? Я даже кадык видел!

— Я тоже подумал, что для него проще всего было либо закрыть лицо шелковым платком, либо вымазать его сажей, но он не сделал ни того, ни другого. Так ты думаешь, он был накрашен?

Цзиньчан кивнул.

— Да, теперь думаю, а раз так, все приметы преступника летят к бесам! Мне показалось, что ему около тридцати, он невысок, имеет низкий лоб, широкое лицо и полные губы. Но стоит выделить белым скулы, а тёмным гримом лоб — и лицо приобретает совсем другие пропорции! Я сам в спальне на себе попробовал и сам себя не узнал в зеркале.

— Но если на убийце был грим, следы ведут в труппу этого Исинь Чэня!

— Не обязательно, — с сожалением пожал плечами Цзиньчан, — это лишь означает, что у убийцы есть коробка с гримом, и он умеет им пользоваться. Научиться хорошо гримироваться — дело не быстрое, но изменить гримом пропорции лица любой сможет.

Бяньфу задумался. Убийца был замечен впотьмах, и он был накрашен. Но что это может означать? Накрашенное лицо в сумраке — это личина? Щит? Намеренное искажение? Это был профессиональный грим, скрывающий истинные черты, или же гротескная маска, призванная запутать следы, отвлечь внимание от пола и возраста? А возможно, за слоем косметики скрывался человек, жаждущий остаться неузнанным, человек, чья личность — ключ к разгадке преступления? Но макияж мог быть и частью зловещего представления, разыгранного убийцей, потребностью оставить после себя не просто труп, но своеобразное кривое зеркало самого себя… Или же всё гораздо проще? Возможно, это трагическая случайность, стечение обстоятельств, которое превратило обычного человека в убийцу, и макияж — это просто часть его жизни, а вовсе не зловещий символ?

— А что ты думаешь сам? — спросил Бяньфу Цзиньчана.

Тот задумался.

— Первая мысль, разумеется, маскировка ради безопасности. Ведь даже если ему удалось бы подставить под обвинение победителя турнира, ему всё равно надо было выйти оттуда и затеряться в толпе. Он должен быть уверен, что его не узнают, приняв за кого-то другого, и не окликнут, привлекая к нему ненужное внимание.

Цзиньчан вздохнул.

— Второй вариант — навязчивое стремление к искусственной красоте, желание скрыть свою истинную сущность за слоем косметики может свидетельствовать о низкой самооценке. И, наконец, третья, самая мрачная возможность. Макияж — часть его игры. Он получает удовольствие от того, что искажает свою внешность, превращая себя в монстра, который совершает ужасные преступления. И в этом случае, макияж — это не просто маскировка, это символ его забавы. И тогда… ничего хорошего в будущем не будет.

Цзиньчан поднялся, давая понять Бяньфу, что пора возвращаться.

— Но всё это — одни пустые предположения. Пока мы не поймём причину смерти Лю Лэвэнь и не отыщем человека с отсеченным мизинцем, — мы ничего не сможем понять, Бяньфу. А если причины её гибели вообще выходят за пределы её девичьего мира, и являются сведением счетов с Чжао Гуйчжэнем, то мы и вовсе окажемся в тупике.

— Но ты же сам так не думаешь?

— Не думаю. Но от этого не легче, ведь я просто пока не знаю, что думать… Ведь заметь сам: все собранные нами сведения пока ничего не объяснили.

— Надо продолжать. Я уверен, рано или поздно мы сможем докопаться до истины.

______________________________

[1] Бог богатства и удачи

[2] Бог благословения и везения