Баоцан Золотой Цикады

Глава 19. Стратагема 借屍還魂. Позаимствуй труп, чтобы вернуть душу

Когда можешь действовать для себя,

не давай себя использовать.

Когда не можешь ничего поделать,

старайся чем-нибудь воспользоваться.

Бяньфу кивнул и поспешно принёс пирожки. Девица, сев и отложив меч, пристроила поднос на коленях и начала с лисьей жадностью уписывать пирожки один за другим, жмурясь от удовольствия и болтая ногами.

— Слыхали новости? Чжэнь Чанлэ забрали домой…

— Знаем… — отмахнулась Ши. — Об этом давным-давно всем известно.

— Ну а про то, что её чуть не убили, слышали?

— Что!? — Цзиньчан вмиг оказался рядом с Лисинь. — Когда?

— Вчера вечером. Мой братец Мао пошёл к оружейнику заказать новые ножны, и тут видит, идут Чжэнь Цинлэ и тетка её Мулянь. Хорошо, что не одни шли, а с охранником. И тут на них с навеса лавки снадобий скатывается и падает бревно! Охранник кинулся, и протолкнул молодую госпожу вперед, а сам умудрился бревно отпихнуть. Не робкого десятка ловкий малый. А братец сказал, что видел на втором этаже лавки человека в чёрном ханьфу и в чёрном путоу. Тот бревно ногой столкнул да по перилам на соседнюю крышу проскочил.

— Так Чжэнь в порядке?

— Коленки, братец говорит, здорово расцарапала, а тётка её локоть себе повредила, но попади бревно им на головы — всё, пиши пропало. Дёшево отделались.

Мао Лисинь приговорила последний пирожок и облизнулась, как настоящая лиса.

— Вкуснотища!

— А где сейчас Мао Вэй? Он описал этого человека? — тяжело дыша, спросил Цзиньчан.

Лисинь с сожалением пожала плечами.

— Вэй видел его всего мгновение. Говорит, сумерки уже были, фонарь там ещё не зажгли, и он как чёрная тень метнулся. Странно это всё. Я уверена была, что тут просто кто-то свои личные счёты с досадившими ему сводит, и за пределы академии это не выйдет. Но если убийца начал охотиться за Чжэнь, да ещё после того, как её родные домой забрали, то не знаю, что и думать. Либо этот безумец на всех красавиц зачем-то охотится, либо Чжэнь что-то про него знает, вот он ей рот заткнуть и пытается.

Цзиньчан скрипнул зубами.

— Но что она может знать? Во время первого убийства Чжэнь была с Сюань и Ши в пиршественном зале, во время второго — сидела в театральной ложе! По логике, она вообще не могла видеть убийцу!

— А причём тут логика? Я в детстве стащила у тётки горшочек с мёдом. И хотя в семейке десяток сорванцов куда почище меня был, и всё следы я замела, мне всё время казалось, что меня поймают. Что все смотрят именно на меня и все уверены, что это я утащила мёд. Так это мелкая шалость была! А убийцу любая мелочь взбудоражить может…

— Да, — неохотно признал Цзиньчан, — это возможно, но ты-то, Лисица, зачем разгуливаешь в потемках одна? Стратагема пустого города, что ли?

— Вовсе нет. До ворот меня братец довёл, а пришла я, чтобы передать вам слова учителя. Ван Шанси сказал, что завтра два чиновника из Ханьлинь пожалуют. По приказу императора убийства расследовать были. Чтобы вы готовы были.

Все переглянулись. Новость не была неожиданной. После убийства племянника канцлера этого стоило ожидать. Ши Цзинлэ вздохнула, подумав, что все случившееся придётся ворошить снова, Цзиньчан тоже не обрадовался, но, главным образом, потому, что не верил, что посторонние люди смогут легко разобраться в хитросплетениях произошедшего. Бяньфу с горечью понял, что они оказались бессильны, но присутствие Лисинь не давало оснований предаваться мрачным мыслям.

Мрачнее всех была настроена сама Лисинь.

— Если убийца и без того испуган, то при допросах чинуш из следственной палаты и вовсе невесть чего выкинуть может…

Ее слова повисли в воздухе, словно тяжёлые капли предгрозового дождя. Воцарилось молчание, такое густое, что казалось, его можно потрогать руками.

Даже Цзиньчан, казалось, прикусил язык. Но потом откашлялся, нарушая зловещую тишину.

— Ты думаешь, он может попытаться сбежать? Или, что ещё хуже… — Он осёкся, не желая произносить вслух страшное предположение.

— Замести следы, — закончила за него Лисинь, и ее голос прозвучал как ледяной ветер с горных вершин. — Если он думает, что Чжэнь что-то знает о нём, он снова попытается убить её. И способ выберет понадёжнее. Или затаится, как крот в норе.

Мысль об этом отрезвила Цзиньчана. Внешняя хрупкость Лисинь скрывала стальной стержень и острый ум, способный распутать самые сложные узлы интриг.

Однако Лисинь продолжила.

— Но если дело именно в красавицах, тогда в опасности не только Чжэнь, но и Ши.

— Глупости все это, — отозвалась Ши. — Убийца — не насильник, какое ему дело до красавиц?

Но даже ё голос, обычно звенящий уверенностью, дрогнул. Ши знала, что красота может стать проклятием, а зависть и злоба подстерегают на каждом шагу. Она видела, как судьбы красавиц ломались под гнётом чужих амбиций, как угасали их улыбки, превращаясь в гримасы отчаяния. И теперь сердце сжалось от предчувствия беды.

Она вспомнила взгляд матери перед смертью, полный любви и беспокойства за её будущее. Мать всегда говорила, что красота — это дар, но и бремя. И Ши, хоть и гордилась своей внешностью, но сейчас, в свете последних событий, чувствовала, как этот дар превращается в проклятие, как он притягивает к ней опасность, словно магнит. Она понимала, что должна быть осторожной, что ей нельзя поддаваться иллюзии безопасности. Ведь за маской восхищения могла скрываться смертельная угроза, и лишь бдительность и интуиция могут спасти от неминуемой гибели. Ши ощутила, как по спине пробежал холодок, а в груди зародилась леденящая тревога за собственную жизнь.

Ши знала, что шепот страха уже давно гулял по академии. Слухи росли как снежный ком, обрастая жуткими подробностями. Говорили, что убийца выбирает своих жертв, основываясь на поэтических восхвалениях их красоты, что его разум затуманен демонами, что он ищет идеальную красоту, чтобы принести её в жертву тёмным богам, и ещё каких только глупостей не говорили. Ши не верила в мистику, но прекрасно понимала, что должна быть осторожной.

Однако выдавать свой страх она не собиралась.

— Никто не знает, что ему нужно. Слава, известность, месть? Может быть, он хочет оставить свой след в истории? Но убийца не пытается удовлетворить похоть, иначе вёл бы себя иначе. А раз так, — зачем ему красавицы?

Мао Лисинь возмущенно фыркнула.

— Ну, разумеется, зачем ему эти нежные создания, полные жизни и надежды? Возможно, он ищет нечто, что ускользает от понимания обычного человек? Может быть, в его душе зияет такая огромная, такая всепоглощающая пустота, что он отчаянно пытается заполнить её хоть чем-то, пусть даже чужими жизням? Я просто всеми фибрами души чувствую его боль, эту невыносимую тяжесть, которая, словно камень, давит на его сердце. Я представляю, как он блуждает в лабиринте своей души, потерянный и одинокий, отчаянно ища выход. Но вместо света он находит лишь тьму, вместо любви — ненависть, вместо прощения — месть. И всё же, где-то глубоко внутри в нём ещё теплится искра человечности. Может быть, кто-то или что-то сможет пробудить её, вернуть его к свету, протянуть ему руку, полную сострадания и понимания? Но пока что он продолжает свой путь, оставляя за собой след из сломанных судеб и разбитых сердец. И я, как свидетель его трагедии, могу лишь молча наблюдать за его скорбями…

Мао Лисинь проговорила этот театральный монолог, нисколько не скрывая ядовитого сарказма. Ши только поморщилась, но Цзиньчан напрямик спросил Лисинь.

— Ну а если без шуток? Зачем он, по-твоему, это делает?

Та хмыкнула с нескрываемой досадой.

— Откуда мне знать? Мотивация злодея, конечно, не похоть. И кто бы мог подумать, что в мире низменных инстинктов найдется место для чего-то иного? Возможно, он эстет, ценитель прекрасного? Или же урод, который мстит миру за то, что не одарён внешней красотой? Но, конечно, нельзя исключать и более прозаичные варианты. Может, он просто коллекционирует трупы красавиц? Ладно, всё это и утром обсудить можно. Пошли, Ши.

— Мы с Бяньфу проводим вас, — поднялся Цзиньчан, опуская меч в ножны.

Девицы не возразили. Цзиньчан и Бяньфу решили сопровождать девушек до самых дверей. Убийца мог подстерегать их за любым поворотом. Тревога висела в воздухе, Каждый шорох казался предвестием беды, каждая тень — укрытием для безжалостного хищника.

Кварталы академии выглядели в этот ночной час пустынными и враждебными. Лунный свет, просачиваясь сквозь облака, ложился на мостовую причудливыми узорами, напоминающими зловещие письмена. Сердце Бяньфу билось, как пойманная в клетку птица, а Цзиньчан напряжённо вглядывался в темноту, словно пытаясь разглядеть смерть, крадущуюся в тенях.

Девушки шли впереди, их лица были бледны, как лунный свет.

Проводив их, Цзиньчан и Бяньфу двинулись обратно.

— Ты, как я полагаю, больше не будешь упрекать меня за склонность к Ши Цзинлэ? — неожиданно услышал Бяньфу вопрос Цзиньчана.

Он удивился.

— Я тебя и не упрекал, просто она казалась мне стражником в жюцуне, и характер… Её даже отец боится!

— У каждого свой вкус. Твоя Лисинь, конечно, не такая.

Бяньфу изумился. Он считал, что его чувство осталось никому не известным.

— С чего ты взял, что …моя?

— Если мужчина смотрит на девицу как слепой на солнце, как тут не понять? Ты бы себя на спектакле видел! Ты же глаз с неё не сводил…

— Это просто… пустое.

— Пустое?

— Я — лишь мечник, бродяга, чьи руки привыкли к стали, а не к шелкам. Её жизнь — это изысканные благовония, театр и музыка, а моя — пыль дорог, ристалище и звон клинков. Она — воплощение грации и изящества, словно сошедшая со страниц древней поэмы. Каждый раз, когда наши пути случайно пересекаются, мое сердце замирает, словно птица, попавшая в силки. Я забываю слова приветствия, мои руки начинают дрожать, а разум покидает меня. Я знаю, это безумие. Мечтать о ней — все равно, что пытаться удержать лунный свет в ладонях. Она — недосягаемая вершина, а я… Кто я такой, чтобы мечтать о такой красавице, как Лисинь?

Цзиньчан удивился.

— Ты? Ты — студент академии Гоцзысюэ, ученик великого Ван Шанси и потомок Святого меча, Пэй Миня.

— Что я могу ей предложить, кроме своей нищей жизни и опасной профессии? Я уйду. Уйду из столицы. Буду скитаться по дорогам, пока образ Лисинь не померкнет в памяти, пока звон меча не заглушит тихий шепот сердца. Это единственный путь. Чтобы она смогла найти свое счастье с тем, кто достоин ее, а я… Я останусь лишь с мечом.

Он не впечатлил Цзиньчана.

— Да ты совсем рехнулся, Бяньфу? Откуда этот романтический бред? Мао Лисинь действительно происходит из знатного рода потомственных военных, но дом Мао ничем не выше домов Фэн и Юань. Кроме того, Вэй и Лисинь происходят из младшей ветви рода, у них есть дом в столице, в квартале Чжаого, он, разумеется, достанется Вэю. Тебе надо подумать о том, куда привести молодую жену, тут я согласен, но это простая конкретная цель, а не глупости о лунном свете в ладонях.

— Но как сблизиться мне с той, чье сияние затмевает даже луну? Как протянуть руку к звезде, зная, что она опалит прикосновением?

— Так… компресс на лоб и пилюли от бреда… — уверенно поставил диагноз дружку Цзиньчан. — Она милая неглупая девица со смазливым личиком. Любит театр, хорошо играет и обожает пирожки. Она не луна в небе, она обычная девушка. И она прекрасно понимает, что нравится тебе.

Бяньфу обомлел.

— Понимает? Откуда?

— Да любой, кто тебя видит рядом с ней, это понимает. И если она, понимая все, не отшила тебя, значит, ничего недосягаемого тут нет. Путь к любой вершине начинается с первого шага.

— Но этого не может быть! Это невозможно!

— То же самое ты говорил и про учебу в Гоцзысюэ, и про то, чтобы стать учениками Ван Шанси…

Бяньфу задумался. Да, он ещё недавно считал это невозможным.

Но неужели Лисинь может принадлежать ему? Как добиться её? Он не был поэтом, не умел слагать оды и не знал тонкостей придворного этикета. Его слова были просты и прямолинейны, как удар меча. Бяньфу вздохнул. Ему придется учиться. Придётся стать тем, кем он никогда не был, чтобы заслужить любовь Лисинь. Он найдет лучших учителей, изучит искусство каллиграфии и игру на цине. Он выучит стихи великих поэтов и научится понимать тайный язык цветов. И тогда, возможно, Лисинь увидит в нём не только воина, но и человека, способного на глубокие чувства…

Он поделился мыслями с другом, но Цзиньчан снова погасил его романтический порыв.

— Не выдумывай. Надо заработать и купить дом.

— Но это сейчас невозможно, я не могу покидать академию. Если после её окончания я смогу устроиться в охрану дворца, то за несколько лет…

— Ты неисправимый романтик. Но в чём-то ты прав. Сейчас, когда в академии убийца, надо держать нос по ветру. Сейчас не до заработков.

Неожиданно Цзиньчан позвал Бяньфу на Небесное озеро.

— Сейчас?

Цзиньчан, чье лицо было непроницаемо, как стена старого храма, кивнул.

— Почему нет? Ночь удивительно красива.

Они пошли по тропинке, вьющейся, словно змея, меж валунов. Стрекотание цикад звучало, как тихий плач уходящего лета. Добравшись до Небесного озера, Цзиньчан остановился. Вода, черная и гладкая, как отполированный обсидиан, отражала звезды, словно забытые сокровища древних императоров. Баоцан показал ему эту картинку? До этого Цзиньчан размышлял, и пришел к выводу, что видит Небесное озеро. Но разве там может быть ответ на его недоумения?

Луна отражалась на водах озера. Вокруг царила тишина, лишь изредка нарушаемая криком ночной птицы. Звезды, холодные и равнодушные, мерцали бриллиантами, рассыпанными по чёрному бархату. В воздухе висела неразгаданная тайна, словно клубок шелковых нитей, запутанный злобным духом.

Цзиньчан молчал, его взгляд ощупывал местность. В нём змеёй, свернувшейся клубком у самого сердца, поднималось смутное предчувствие.

— Ты что-то ищешь? — голос Бяньфу застал его врасплох.

— Баоцан уже несколько дней показывал лишь свет луны на черной воде, сначала я подумал, что это метафора пустоты, но теперь… Посмотри, что там?

У самого берега возле огромного валуна, поросшего зелёным лишайником, на волнах качалось полуобнаженное тело. Лунный свет окрашивал его мертвенно-бледную кожу сверкающим серебром. Волосы цвета воронова крыла разметались по воде траурной вуалью.

Бяньфу и Цзиньчан кинулись в воду, и хрустальные брызги рассыпались под его ногами, словно осколки разбитого зеркала. Подойдя ближе, они увидели, что это мужчина. Его лицо застыло в гримасе ужаса. Вода, обнимая бездыханное тело ледяными пальцами, шептала под покровом ночи погребальные песни. Каждый всплеск волны — причитание, каждый шорох прибрежного камыша — скорбная элегия по загубленной душе…

Звезды были свидетелями многих трагедий, но эта, у подножия древнего валуна, казалась особенно горькой и бессмысленной. Мертвец качался на волнах, словно забытая игрушка. И только луна, вечная и невозмутимая, продолжала лить на него свой серебряный свет, освещая тайну, которую хранили холодные воды.

— Давай вытащим его на берег, Бяньфу.

— Давай. Кто это? Ты знаешь его?

— Конечно. Ты разве не помнишь его? Это Му Чжанкэ, ученик Лао Гуана. Ты сражался с ним на турнире.

— Он просто утонул?

— Судя по всему, он захлебнулся, но… Так…

Цзиньчан резко умолк, разглядев руку покойного. Бяньфу ахнул.

На левой ладони мертвеца отсутствовал мизинец.

Если и дальше не будет комментариев, публикация на этом остановится….