Баоцан Золотой Цикады

Глава 2. Стратагема 瞞天過海. Обмани небо, чтобы переплыть море

То, что видишь ото дня в день, не вызывает подозрений.

Ясный день скрывает лучше, чем тёмная ночь.

Настоящая цель отличается от предполагаемой.

Юань не заметил, что последние слова пробормотал вслух.

— Что? — обернулся к нему Цзиньчан. — Прощание, говоришь? А ведь ты прав, пожалуй.

Он вынул из рукава три палочки ладана, ударив по кремню кресалом, зажёг их и загнусил, как истинный буддийский бонза.

— Слушайте голос Истины, сонмы заблудших душ! Легкий ветер гонит рябь по сонным волнам, но мёртвые не могут коснуться их. Птицы не улетают при приближении призраков. В тяжёлом облаке ладана пляшут живые тени. Осень сменяет зима. Деревья засыпают, цветы увядают. В объятьях возлюбленных ветшают сердца, и красота превращается в тлен. Всё родившееся должно умереть. Только дорога Будды ведёт к вечной жизни. Желаю вам лучшего перерождения, братья! — он звякнул колокольчиком, висевшим на поясе. — Думаю, этого хватит.

Золотая Цикада осторожно поставил тележку в угол грота, вернулся к костру и начал собираться, натягивая кожаные сапоги, а Юань подошёл к своему ложу. Внизу под ним он увидел свой измятый плащ, меч и дорожную суму. Поколебавшись, открыл её. Туда явно никто не заглядывал. Кроме заплесневелых овощей и лепешки с кунжутным семенем, там лежало и то, что стало причиной его беды. Юань вынул шкатулку из красной яшмы и подошёл к костру. Шкатулка умещалась на ладони, не имела ни ручек, ни отверстия для ключа, и только наверху было вырезано круглое углубление в камне.

— О, это она и есть? — спросил из-за его спины Цзиньчан.

Юань молча кивнул. Его душили слёзы. Грудь начала сотрясаться от рыданий. И из-за этой безделушки он лишился семьи и дома? Всех родных и близких? Бяньфу охватило сумасшедшее желание грохнуть о стену проклятую шкатулку, растоптать в прах, уничтожить!

Но Золотая Цикада уже подсел рядом и, не спрашивая позволения, взял из обессиленных рук Юаня шкатулку. Повертел в руках и хмыкнул. Потом снял с пояса семейную печать рода Фэн, и Юань сквозь слёзы увидел, как печать идеально подошла к отверстию на крышке. Механизм тихо щелкнул, и, будто скользя клинком по камню, крышка распахнулась.

— Вот тебе и на…

В двух полукруглых отверстиях на дне шкатулки покоились две красноватые пилюли-жемчужины, на поверхности которых прожилками проступали и переливались пурпурные, розовые и белые оттенки. Золотая Цикада потрясенно хмыкнул и тут же извлек сбоку шкатулки небольшой кусок бамбука с вязью странных букв. Юань заглянул в них и ничего не понял, а Золотая Цикада, продолжая пялиться в текст, неожиданно резко спросил Юаня:

— Откуда эта вещь в вашей семье?

И без того расстроенному Юаню померещилось в этом вопросе что-то оскорбительное, точно его предков подозревали в воровстве, и он зло отчеканил.

— Считаешь нас ворами? — его трясло от несправедливого обвинения.

Золотая Цикада лениво покачал головой.

— Ворами? С чего бы? Я хорошо знаю таких, как ты. Любимый сынок, любимый племянник, любимый братик. Такие растут в холе и заботе, они всегда верят в закон и честь, они и сами честны и правдивы. Но наивны, как дети, ибо просто не привыкли ни о чём задумываться, и лишь когда жизнь ударит их наотмашь, мозги у них в головах начинают шевелиться. Так откуда у вас этот баоцан?

— Шкатулка входила в приданое матери Цай Минжу, она получила её от своей матери Су Мэйци, которая говорила, что ей она досталась от её матери Пэн Жанхуа, а та получила её от своей матери — Фэн Ши Юн из округа Фубин. Ничего мы не крали! — Юаня сотрясало от злости и обиды.

— Что? Ты не шутишь? Фэн Ши Юн из Фубина? — Цзиньчан неожиданно расхохотался. — О, Небо! Я-то думал, что избавился от всех братьев, а ты послало мне ещё одного? Как это может быть? Фэн Ши Юн из Фубина — моя вай-цзен-цзуму, мать моей прабабки. Ты — мой брат в пятом колене!

— Что? — Юань так растерялся, что перестал и злиться.

— У моей прапрабабки Фэн Ши Юн было две дочери, Жанхуа и Ланхуа, Ланхуа вышла за Цяна Ваньшоу, а Жанхуа за Су Ланпао, у Ланхуа был сын Цзиньлун, мой дед, а Жанхуа родила дочь Су Мэйци. Дальше был мятеж Ань Лушаня, род Су бежал в Гуанчжоу, и их след потерялся.

Юань потрясённо умолк. Да, его прабабка имела сестру Ланхуа. Он видел их портреты в доме. Так значит, местный род Фэн из Учжоу — его родня? Не может быть! В глазах его потемнело.

Золотая Цикада меж тем продолжал как не в чём ни бывало.

— Однако, это всё странно. Мои предки никогда не разделяли буддийские идеи. Все носились с даосской премудростью и бессмертием. Откуда же эта реликвия могла попасть в семью? Тут сказано, что эти камни приблизят тебя к Истине. Но что-то, а Истина моих родичей никогда не интересовала.

— Ты понял, что тут написано? — изумился Юань. — Можешь прочитать?

— Конечно, это санскрит. Тут сказано: «Небытие таит в себе бытие, а жизнь — источник смерти. Ты в пустоте ищи зародыш тверди, но помни: твердь чревата пустотой. Тогда поймёшь, что свет родится во мраке, а звук — в молчании, посмотри на мир через пылающий жемчуг, отринь мир страстей и суеты и познай Истину…»

— Что за нелепость?

Золотая Цикада покачал головой.

— Нет, смысл тут есть. «Пылающая жемчужина» это просто поэтический образ, он означает чистоту намерений и сердце Будды, высшую мудрость, по сути — то же даосское Дао. Тут сказано, что это «глаза Будды», которые помогут познать истину. Но это вовсе не жемчуг. Судя по весу, это шары из киновари или «драконьей крови». Согласно легенде, древние драконы дрались за первенство, теряя кровь, застывшую на камнях. Это известное сырье алхимиков, панацея знахарей, камни для украшений. И чертовски опасная вещь.

— Опасная? Но почему?

Цзиньчан усмехнулся.

— Хоть она считается у даосов символом бессмертия, те, кто работают с киноварью, хиреют на глазах. Но тут опасность не только в самом минерале, но и в обещанном познании. Когда-то в детстве я видел тигра. Нарисованного на створке ширмы. Я считал, что знаю, каков тигр. Потом увидел настоящего тигра. Убитого, принесённого в дом братьями и отцом. И понял, что не знал тигра. А потом столкнулся с тигром в горах. И в третий раз понял, что ничего не знал о тигре, пока не увидел лунную желтизну злобных глаз, остроту оскаленных клыков и не ощутил смрадный запах из его глотки. Степени постижения очень разнятся…

— Ты столкнулся с тигром? И чем это кончилось? — перебил Юань.

Он просто не мог поверить, что Золотая Цикада мог выйти победителей из такой схватки.

— Чем кончилось? — ухмыльнулся Цзиньчан, пожав плечами. — А чем это могло кончиться? Разодрал он меня в клочья и сожрал, разумеется.

Явная издёвка, прозвучавшая в голосе Золотой Цикады, снова обидела Юаня, хоть он тут же осознал, вопрос его, конечно, был глупым. Коли Цзиньчан сидел перед ним, то понятно, что как-то спасся.

Тот же уже поднялся на ноги.

— Но само по себе познание — штука очень болезненная, приятель, точнее, дорогой братец. Вот я только что осознал, что был просто глупцом: я двигался там, где мог бы вовсе не напрягаться! Попади моим братьям в руки этот баоцан, они никогда бы не поделили эти две жемчужины на четверых, но передрались бы из-за них, а двое оставшихся в живых остолопов проглотили бы их и тут же отправились бы на тот свет! Вот же досада! Сколько лишних движений я сделал! Ну, да ладно, — он обернулся к Юаню, — я возьму один из камней, поразмыслю над ним, а другой оставь у себя. И помни, это несъедобно. Жди меня в полнолуние.

Тут Юань заметил, что Золотая цикада сгрёб в мешок несколько валяющихся в углу халатов, мечей, обильно заляпанных кровью и куски тушки дикого кабанчика, и недоуменно спросил, куда Цзиньчан несёт их.

Тот брезгливо пожал плечами.

— Заверну мясо в халаты и брошу на волчьих тропах, иначе тебе, Бяньфу, и в самом деле беды не миновать.

Он исчез, а Юань осторожно прилёг на ложе, устроенном на каменном уступе. Он безумно устал, в голове мутилось. Что-то давило на спине. Он попытался поправить циновку и снова обмер: под ней лежала сбившаяся тигриная шкура! Так Цзиньчан не шутил? Он и вправду встретился с тигром? Несколько минут Юань напрягался, пытаясь одолеть слабость и изнеможение, потом, расправив шкуру и циновку, рухнул на ложе и провалился в мутный чёрный сон без сновидений.

Проснулся Юань на следующее утро, освежённый и отдохнувший, однако на душе было мерзко. Он понимал: если отбросить эмоции и посмотреть на сложившиеся обстоятельства спокойно, как учили дядя и отец, то для него всё было достаточно безнадежно. Теперь он был один. Перед его глазами пронеслись воспоминания: отец и его брат, учившие его обращению с оружием, любящая сестра, готовящая ему лакомства, заботливые слуги… Ничего этого теперь не было. За ним больше не было ни силы рода, ни поддержки родни, ни любви близких. Ничего. Он был одиноким, нищим, бездомным.

Правда, у него появилась новая родня рода Фэн, с которыми он был связан родством самой отдаленной степени и кровной враждой. Люди рода, уничтожившего всё, что у него было. Был и новоявленный братец.

Золотая цикада вызывал у Бяньфу тягостные чувства. Да, он спас его, но, если вдуматься, этот человек, мастер стратагем, просто спокойно расправился его руками со старшими наследниками, теми, кого ненавидел и кому завидовал. Цель его, безусловно, была простой и ясной: прибрать к рукам семейное имущество, завладеть поместьем, стать старшим и единственным сыном семьи! Что же, ему всё удалось. Теперь он — наследник всего богатства рода, будущий хозяин поместья Фэн.

И до чего же он жесток и безжалостен, как хладнокровен и бессердечен! Цикада! Ха! Братья-воины, давшие жалкому последышу своего семейства эту насмешливую кличку, сильно ошибались, пригрев на груди не слабенькое насекомое, а жуткую помесь змеи с лисицей! Бяньфу с содроганием вспомнил, как бестрепетно и спокойно Цзиньчан опрокинул в пропасть тележку с телами братьев, какую издевательскую молитву по ним прочитал напоследок… Мерзавец!

Юань вздохнул. Он ничуть не жалел шкатулку и тот камень, что забрал Цзиньчан. Раз шкатулку открыл он, то и содержимое по праву принадлежит ему. Путь подавится! Сам Юань с отвращением посмотрел на оставшийся у него круглый камешек. Глаз Будды, как же… Юань взял его в руки и нервно сжал.

…Странно, но ему показалось, или шарик потеплел в руке? Потом он заметил, что тот словно наполнился изнутри белым дымом и потяжелел. В голове Юаня внезапно проступили и потекли совсем другие мысли. События последних дней словно перевернулись.

Раньше он, сам воин, в чём-то понимал воинов, братьев Фэн. Но разве эти люди — не откровенные негодяи? Один из-за чужой семейной реликвии готов был на убийство невинных и поджог, остальные невозмутимо обложили его самого, как загнанного зверя, и получи они желаемое, просто прирезали бы его за ненадобностью.

Золотая Цикада, нападая на Цзиньцао, рисковал жизнью: промахнись он на фэнь, ему бы несдобровать. И этот слабак и ничтожество не только спас ему жизнь, но и позаботился убрать следы побоища! Спрятал все концы в воду, избавив от мести! Впрочем, что за ерунда?

Какой слабак? Он же взваливал туши братьев на тележку одним рывком, даже не напрягаясь! И убил тигра на горной тропе, значит, как минимум, владеет мечом, арбалетом или луком. Он смог юркой ящерицей проследить за братьями так, что те, бывалые охотники, даже не заметили его!

Какое ничтожество? Он умён и образован, раз смог поступить в столичную школу, знает чужие языки и буддийские дхарани, и с ходу определил минерал в шкатулке! Да, у него необычное мышление и странные поступки, но если с детства жить с такими, как братья Фэн, и не таким станешь…

Юань огляделся в пещере. Тут всё было устроено с умом и охотничьи опытом. Огромное полено, прислоненное к стене, медленно прогорая, не давало огню потухнуть, еда была в закрытом медном чане, спрятанная о зверей, ложе, ловко выбитое в скальной породе в глубине грота, было удобным, в глиняную чашу мерно стекала вода с источенного нароста. Этот человек умел выживать…

Однако, что теперь делать? Если Цзиньчан прав, и ему, Бяньфу, удастся избежать преследования, то Золотая Цикада прав и в другом: лучше всего действительно направиться в столицу. Там больше возможностей хоть как-то пристроиться. Золотая Цикада издевательски намекнул, что он — наивный неопытный глупец, не знающий жизни. Юань вздохнул. Он и тут не так уж и неправ. Что он умел и что знал? Он мог стать охранником, стражником в городской гвардии, или пойти в армию. Он владел оружием и … больше ничем. Ну и куда тогда деваться?

В любом случае, решил он, надо воспользоваться тем, что послало ему Небо: возможностью безнаказанно уйти отсюда. А для этого нужно подняться на ноги. Быстро поправиться и прийти в себя!

…На следующую ночь, в начавшееся полнолуние, появился Цзиньчан. Он был мрачен и насуплен. Коротко спросил о его здоровье. Юань ответил, что раны затянулись, ему куда лучше.

— Что-то случилось? — спросил он, заметив угрюмость пришедшего.

Золотая Цикада с досадой передернул плечами.

— Ничего, кроме предвиденного. Вернулся отец, узнал о гибели Цзиньжо, расстроился. Приступили к похоронам, а тут люди отца на волчьих тропах нашли одежду братьев. Я завернул в неё свинину, и волки растерзали халаты в хлам. Папаша слёг, рыдал, как баба. Даже мне стало не по себе. По счастью, отец сумел быстро заглушить мой сентиментальный порыв, завизжав, что Небо отняло у него всё лучшее, оставив ему лишь ничтожного последыша. Этого хватило, чтобы привести меня в чувство.

— Как можно сказать такое о сыне? Отец не любит тебя?

— Что толку это обсуждать? Он любил старших сыновей и потакал им во всем. Он видел, что братцы превратили моё детство в преисподнюю, в сравнении с которым царство Яньвана могло показаться Небом. Их жестокость обрекла меня на ночи страха и отчаяния, каждый их взгляд был ударом плетью, каждое слово — градом унижений, словно я был тенью, недостойной стоять рядом с ними, сынами войны! Отец же смотрел на их забавы с улыбкой, даже советовал им отрабатывать на мне удары.

Юань закусил губу и молчал. Да, он всё понял правильно. Золотая цикада лениво продолжал.

— Нет, я не жалуюсь. Мое кунфу сегодня куда лучше того, что было у них: они только и умели, что махать мечом, а я цикадой могу слиться с деревом, обезьяной забраться по отвесной скале, змеёй ужалить исподтишка и ночным призраком раствориться в тумане. Если разобраться, всему этому я обязал им. Просто горько немного… — Цзиньчан потряс головой, точно пытаясь отогнать дурные мысли. Потом вынул из рукава «Глаз Будды» — А этот шарик оказался ещё опаснее, чем я думал. Он чернеет в руке и помогает видеть то, что и видеть-то не стоит.

— Чернеет? — удивился Юань. — А этот побелел, точнее, стал мутноватым и белёсым, точно дымом наполнился.

Золотая Цикада бросил на него удивлённый взгляд.

— Белым дымом? А ну-ка покажи.

Юань протянул ему камень. Цзиньчан повертел его в руке, потом замер, сжимая шарики в ладонях, превратившись в медитирующего Будду и точно окаменев. Юань воспользовался этим временем, чтобы переодеться в принесенную Цзиньчаном одежду. Вечером он выбрался из пещеры к реке, выкупался, с радостью заметив, что раны почти затянулись, и теперь с удовольствием ощутил прикосновение к телу свежевыстиранной ткани. От неё пахло домом, тёплым очагом, заботливыми руками женщины…

Цзиньчан, наконец, оттаял и поднялся.

— Да, я глупец. Когда смотришь на мир одним глазом, картинка всегда будет немного перекошенной и неполной. Эти камни сложнее, чем я думал, — он сложил их в шкатулку и захлопнул крышку. — На рассвете выдвинемся в Чанъань. За день доберемся, к вечеру будем в городе.

— К вечеру? Тут же двести ли!

— Ну да, и что?

— Но у нас нет лошадей!

— Почему нет? — удивился Цзиньчан. — Есть, и один жеребец, по-моему, ваш. Он пасся в урочище Синих трав. Видимо, перемахнул через стену во время пожара. Я подрезал ему обгоревший хвост и привёл на постоялый двор моего приятеля Лу Хуана, на выезде из города. На нём и поедешь.

Юань тяжело вздохнул. Неужели его Сяолун жив? Из их шести лошадей только он мог прыгнуть на половину чжана.[1] Стена была выше, но испуганное животное могло и перескочить ограду: ведь загнанная в угол кошка превращается в тигра, и курица становится коршуном…

Но как ни странно, отъезд дался Юаню легче, чем он ожидал. Раньше ему казалось, что он просто не может оставить эти места, где родился и вырос, где оставались родные могилы, но теперь покидал их почти без сожалений. Близких похоронят на крохотном фамильном кладбище уже без него. Когда-нибудь он, может быть, и вернётся на дорогие могилы, но пока об этом надо забыть. Цзиньчан прав: ему надо начинать жить своим умом, опираясь только на себя…

Нечего привязываться к гробам.

________________________________

[1] Чжан — три метра.