Баоцан Золотой Цикады

Глава 4. Стратагема 假癡不癲. Прикидывайся безумным, сохраняя рассудок

Лучше делать вид, что ничего не знаешь и не хочешь ничего делать,

чем делать вид, что владеешь знанием, и действовать безрассудно.

Тот, кто пребывает в покое, не раскрывает своих планов.

В квартале Убэнь располагалось Гоцзыцзянь, ведомство государственного образования. Там находились и главные учебные заведения империи: шуйюань «Сыны Отечества», шуйюань «Великое Обучение», шуйюань «Четверо Врат», а также училища законоведения, математики и каллиграфии. Шуйюань Сынов Отечества — цитадель учености, возвышалась в самом центре квартала, через огромную арку виднелись гранитные корпуса и сотня юношей, расхаживающих по огромному двору. Опытные воины нетерпеливо сжимали рукояти мечей, алхимики и книжники вяло перешёптывались, судача о предстоящих экзаменах.

Лишь избранные могли претендовать на место в этой цитадели наук, и путь туда был усеян не розами, а тенями сомнений и шепотом зависти, осколками честолюбия и разбитыми надеждами. Отбор был безжалостен, как зимний ветер, убивающий слабые ростки. Юань по-прежнему недоумевал. И что они здесь делают?

Как ни странно, Цзиньчан, хоть и стал здесь как будто меньше ростом и заулыбался жалкой улыбкой провинциала, тем не менее продвигался по двору довольно уверенно: он дошёл до лестницы, уходившей вниз на три десятка ступеней, и, увлекая за собой Юаня, и спустился к бамбуковой роще, за которой открылся небольшой павильон.

— Это общежитие для учеников училища каллиграфии. Тут я жил в прошлом году и оплатил комнату до конца года.

— Так ты давно решил поступать в Гоцзысюэ?

— Нет. Это место я держал на случай очередной склоки с братьями. При мелких стычках я отсиживался на постоялом дворе Лу Хуана, а при крупных баталиях сбегал сюда. Но вот — расходы окупились: сейчас получить жилье здесь практически невозможно. Я заплатил за комнату пятьсот лянов, сейчас мог бы сдать её за пять тысяч.

Они прошли на второй этаж общежития. В комнате Юань огляделся. Чжан на чжан. Не разгуляешься. Места тут было мало, а тесно так, что воздух казался сгустившимся, словно патока, пропитавшаяся запахом туши. Книги и свитки громоздились у стен, как Пагода Диких гусей, стремящаяся к небесам знаний, но упирающаяся в низкий потолок. Юань заметил бегающего по столу среди свитков таракана, который при их появлении мудро ретировался.

Цзиньчан усмехнулся.

— А ты ждал роскошных хором?

— Вовсе нет, просто до сих пор не могу понять тебя.

— А что тебе непонятно? — завёл Цзиньчан глаза в потолок. — У каждого из нас есть возможность попытать счастья, только и всего. Ты всегда успеешь устроиться стражником на склад скобяных изделий, или завербоваться в армейские ряды. Но почему бы вначале не попытаться стать учениками Ван Шанси?

Юань, внимательно вгляделся лицо Цзиньчана и задумался. Откуда бралась его уверенность? Причём, у Юаня складывалось впечатление, что тот уверен не просто в том, что они могут попробовать, а в том, что у них даже есть какой-то призрачный шанс пройти туда. Но откуда?

— Почему ты думаешь, что у нас может получиться? Ты что-то знаешь об этом испытании?

— О, ты начинаешь думать? — нахал усмехнулся, но тут же снова стал серьёзен. — Да, я кое-что знаю. Знаний безумно мало, но кое-что я сумел домыслить.

— И что это?

— Мой однокашник по училищу каллиграфии Чжао Наньци сказал, что его старший брат провалился на испытаниях. Но он вышел оттуда живым и кое-чем поделился. Оказывается, туда запускают по двое, с тем, чтобы победил один. Старшего Чжао предали, просто столкнули с подъемника, но он, вернувшись обратно, был жив, а вот предавший его Ню Сань просто не вышел из лабиринта после испытания.

— И что?

— То, что я слышал ещё две подобные истории. И я вначале подумал, что ситуация завязана на то, чтобы из двоих оставить одного сильнейшего. Но почему тогда этот сильнейший не побеждает? У Ван Шанси за последние десять лет не появилось ни одного нового ученика! Я не понимал, пока не встретил тебя и пока мне в руки не попал этот баоцан. Тут-то меня и озарило.

Юань закусил губу. Заинтригованный, он боялся дышать.

— И что ты понял?

— Ван Шанси — конфуцианец, «благородный муж», который отбирает не сильнейших, а благороднейших. А раз так — правила игры меняются. Отбор идёт по другим принципам.

— И ты понял их?

Цзиньчан пожал плечами.

— Я только догадываюсь о них. Но могу и ошибаться. Но, так или иначе, я хочу попросить тебя кое о чем братец…

— И о чем же?

— Не предавай меня. Никогда. Я — человек довольно исковерканный и перекошенный, но быть верным умею. Я тоже буду верен и честен с тобой.

Юань почувствовал, как по всему телу прошла странная волна дрожи. Его точно заморозило. Он не ожидал такого, тем более от Цзиньчана. Верность — клей, который скрепляет отношения, не давая им рассыпаться под натиском времени и обстоятельств. Это когда ты уверен, что друг прикроет твою спину, даже если весь мир против тебя, когда друг готов пожертвовать своими интересами ради твоего блага и радуется твоим успехам больше, чем своим собственным. Но почему Цзиньчан выбрал его?

— А зачем тебе дружба наивного глупца, вроде меня? — Юань вздохнул.

Цзиньчан не затруднился.

— Ты забываешь, что мы родились под одними звёздами. И мы люди одной крови. Если бы не мои братцы да папаша, я, наверное, был бы твоей копией. А тебя, столкнись ты с ними, точно также перекосило бы. Ну а наивность, как я замечал, похожа на абрикосовый цвет по весне. Облетает при первом ветре.

Юань пожал плечами. Нельзя сказать, что он не верил Золотой Цикаде: тот уже не раз доказывал, что умеет держать слово и на него можно положиться. Готов ли был он, Юань, безоговорочно поверить Цзиньчану? Они, разумеется, во многом разнились, но уже то, что ему, бездомному нищему, предложили дружбу и верность, радовало, давало хоть какую-то опору в его теперь да то совсем уж неприкаянной жизни.

Юань кивнул.

— Хорошо.

Цзиньчан некоторое время молчал, опустив голову. Когда он поднял её, Юань с изумлением заметил слезу на ресницах Золотой Цикады. Однако заговорил тот спокойно и размеренно.

— До экзамена ещё день. Приведи в порядок оружие. Я запишу нас для участия в испытаниях. И помни: мы не должны привлекать внимание. Умаляй собственные достоинства, проявляй невежество и слабость, покажи страх и растерянность. Обнаружить себя можно лишь там, где на карте стоит всё.

— Стратагема «Прикинься безумным, сохраняя рассудок»?

— Да. К тому же, я ведь могу оказаться и неправ. А проиграть легче и проще тогда, когда ты внешне ни на что не притязал.

— А что разрешается брать с собой?

— Оружие и еду. Но, насколько я знаю от Чжао, никого перед входом не обыскивали. Испытание надо пройти за пять страж. Завтра в полдень мы войдем, вечером на закате должны выйти. Надо показать свои навыки в обращении с мечом, благородство и образованность. Но брат Чжао Наньцы не дошёл до последнего испытания, он на первом срезался.

— Ясно.

Наутро Цзиньчан записался на испытание и вернулся в общежитие подлинно удивлённый.

— Представь себе, на испытание к Ван Шанси записались только мы. И служка на меня посмотрел, как на сумасшедшего. В прошлом году было около тридцати человек. Два года назад около ста. Теперь ни одного.

Юань не удивился.

— Если из тридцати пришедших половина погибла, так чему удивляться?

В час Лошади они вышли их общежития. На площади, словно крылья драконов, развевались знамена, били барабаны. В этот день праздник науки затмевал даже блеск солнца и императорских одежд, и каждый кандидат, с сердцем, полным решимости, стремился вперед, ведомый жаждой признания. Сюй Хэйцзи, директор академии, стоя в центре возвышения, предназначенного для педагогов, восторженно витийствовал.

— Система государственных экзаменов в нашей Академии — это не просто ступень карьеры, но врата в бессмертие. Это горн, где отсекается руда посредственности, оставляя лишь искрящиеся самородки таланта. Мечи скрестятся сегодня в битвах сильнейших, а кисти проявят гениев!

Цзиньчан поморщился. О, небо! Сколько пафоса!

Однако Линь Цзинсун, декан факультета словесности, переплюнул коллегу.

— Наша академия — это кузница, где оттачиваются клинки умов, где закаляется сталь характера, где из груды необработанных алмазов рождаются бриллианты, способные осветить мир своим сиянием. Это место, где рождаются легенды, это шанс стать учеником мудреца, одним из тысячи. Только те, кто горят огнем познания, кто видят в учении не бремя, а крылья для полета, смогут преодолеть этот тернистый путь. Дни их будут наполнены усердными занятиями, ночи — пылкими дискуссиями! Здесь, в святилище знаний, рождаются новые идеи, которые, подобно шелковым нитям, сплетаются в ткань будущего. Каждый свиток, каждая строка — это ступень на пути к просветлению, к пониманию Дао!

Цзиньчан только закрыл ладонью глаза и уныло покачал головой. Он явно не любил цветистую риторику.

Ван Шанси, по счастью, обошёлся без длинных речей, лишь посетовал, на падение боевых искусств, проронив, что «подобно осенним листьям, оторвавшимся от древа жизни, от искусства меча ныне отлетели благородство, мудрость и самоотверженность». Потом он поинтересовался.

— Кто здесь Фэн Цзиньчэн и Юань Байфу?

Цзиньчан и Юань, услышав свои имена, вышли вперёд и невольно оказались в центре всеобщего внимания. Толпа зашевелилась, послышались насмешливые возгласы.

— Это вы записались на испытания ко мне? — в голосе Ван Шанси проступил нескрываемый сарказм. Он молча оглядывал субтильных юнцов, стоящих перед ним. — Да, воистину, пришли времена вырождения.

— Я думаю, Ван, надо было выбрать кого-то из прошлогодних, я же говорил, что год от года выбор будет всё хуже, — ухмыльнулся Сюй Хэйцы. — Что до этих двух кузнечиков… Гэ Чжэнь, убери их отсюда. Таким ничтожествам нечего делать в академии.

Гэ Чжэнь, охранник огромного роста с торсом бога войны Гуань-ди, двинулся к кандидатам в ученики Ван Шанси. Толпа зашепталась и зашевелилась, предвкушая наслаждение зрелищем. Но, к несчастью, люди крупного сложения редко подвижны и легки, и движения Гэ Чжэня тоже были размеренны и неторопливы. Он вынул меч, и, подойдя почти вплотную к Юаню, попытался схватить его и Цзиньчана одной рукой, но неожиданно согнулся пополам.

В воздухе молнией метнулся локоть Бяньфу, ударивший гиганта в висок, он начал оседать, а Цзиньчан, чьи движения стали столь стремительны, что казались обманом зрения, молниеносно оказавшись на его загривке, приставил к его горлу лезвие меча, которое сам ухватил за рукоять и клинок. Одного движения Золотой Цикады теперь было достаточно, чтобы перерезать Гэ Чжэню горло.

Толпа, жаждавшая смешной потасовки, замерла в потрясенном молчании, Сюй Хэйцы и Ван Шанси тоже ошеломленно смотрели, как два крохотных мышонка вмиг одолели медведя.

— Господин директор, я полагаю, такие ничтожества, как этот тупой медведь, недостойны представлять вашу шуйюань. Мне перерезать ему горло? — голос Цзиньчана, исполненный нескрываемого сарказма, звучал издевательски.

Сюй Хэйцы опомнился и закричал, чтобы Гэ сейчас же отпустили.

— Как я могу отпустить его? Если брошу, он тут же свалится на землю, халат перепачкает. А впрочем, кто я, жалкая цикада, чтобы обсуждать приказы директора? — наглец мгновенно убрал меч в ножны и отступил на шаг.

Гэ Чжэнь, бывший в обмороке от удара Бяньфу в висок, тут же пыльным мешком свалился на землю, его меч с противным металлическим звоном упал рядом, а Золотая Цикада, возвышаясь над ним, нагло прогнусил, подражая голосу Ван Шанси.

— Воистину, пришли времена вырождения, высокое искусство меча погибает, подобно гаснущей звезде, чьи лучи некогда пронзали тьму. Где те рыцари духа, чьи имена, словно звон стали, эхом отдавались в веках? Ныне клинок стал лишь бездушным куском железа в руках тех, кто не ведает его истинной силы. Они забыли, что меч — это продолжение сердца! И лишь эхо былых сражений доносится до нас сквозь пелену забвения, напоминая о былом величии… Подобно осенним листьям, оторвавшимся от древа жизни, отлетели от искусства меча благородство, мудрость и самоотверженность.

Чего-чего, а артистизма Золотой Цикаде было не занимать. В толпе послышались смешки и перешептывания, но теперь объектами насмешек, хоть и неявных, стало руководство шуйюани, а последняя фраза, слово в слово повторявшая выступление самого Ван Шанси, даже не камнем, а огромным булыжником полетела в его огород.

Толпа гудела смехом и репликами остряков.

— А ведь это правда, кем бы ни был кандидат, почему не дать ему шанс?

— Разве благородно прогонять человека только за то, что он кажется тебе слабаком?

— А ребятки-то не промах! Гении!

Ван Шанси сжал зубы. Кандидаты в его ученики не нравились ему хлипкостью, а теперь ещё стали раздражать наглостью, однако ронять свой престиж он не собирался.

— Ладно, проводите обоих в подземелье испытаний. Тот, кто выйдет из Золотых ворот до заката, станет моим учеником, — Ван Шанси опустил голову и усмехнулся.

Подземелье и его тайны были известны Вану, как его ладонь. Пройти их было не просто: уж об этом он лично позаботился. После того, как его предал лучший из лучших его учеников, Хуан Тянь, передавший его секреты меча школе Лусянь, Ван Шанси решил, что с него хватит учеников. Однако нормы преподавания в академии требовали наличия не только классов, но и личных учеников. И тогда Ван Шанси выдвинул такой принцип отбора, который не позволял пройти испытание никому.

Утром, узнав, что какие-то два глупца притязают на ученичество, он приказал активировать все ловушки. Сейчас Ван с тревогой подумал, что пришедшие кандидаты обладают двумя качествами истинных мечников: подвижностью и решительностью. Это было дурно, но куда хуже было другое обстоятельство: эти двое умели действовать сообща. Когда Гэ Чжэнь приблизился к ним, они не сговариваясь, действовали, как правая и левая рука единого человека, буквально слившись воедино. Они друзья?

Впрочем, человеческая натура предсказуема: амбиции и честолюбие правят миром. За жирный кусок даже брат брату перегрызет глотку. Эта истина, как старый клинок, остра и беспощадна. В погоне за призрачным величием люди превращаются в голодных волков, рыщущих в поисках добычи, готовых растерзать любого, кто встанет на пути. Их души — бездонные колодцы, которые никогда не наполнятся. А когда они достигают вершины, то обнаруживают, что там, наверху, лишь холодный ветер и пустота, а цена их победы — собственная человечность…

— Может, стоит перекрыть основной коридор, Шанси? — услышал Ван шепот Сюй Хэйцзи.

Ван Шанси поднял глаза на директора. Такая мера делала подземный лабиринт непроходимым. И было понятно, что обиженный Сюй вовсе не против избавиться от двух нахалов. Ван Шанси вздохнул. Может, и вправду, стоит? «Подобно осенним листьям, оторвавшимся от древа жизни, отлетели от искусства меча благородство, мудрость и самоотверженность…» — вспомнилась ему вдруг издевательская цитата юнца из его собственной речи. Он потряс головой и резко махнул рукой.

— Нет, не надо. И так сдохнут.

Цзиньчан и Бяньфу тем временем были проведены охранником к Черным воротам. Ло Чжоу, заместитель начальника охраны, коротко рассказал им о правилах.

— В подземелье трудно заблудится, парни, там везде указатели. На стенах факелы. Реальных испытаний девять, кто первый выйдет через Золотые ворота в конце лабиринта, то и победит.

— Указатели верные, или они тоже часть испытаний? — поинтересовался Цзиньчан.

Ло Чжоу усмехнулся в усы. Эти ребята сегодня играючи сломали Гэ Чжэня, его ненавистного начальника, осточертевшего всей охране своим хамством, побоями и воровством фуража. Ло не должен был отвечать ни на какие вопросы испытуемого, но счёл, что эти парни заслужили помощь. И, воровато оглядевшись и не заметив никого рядом, Ло Чжоу тихо проговорил.

— Верен первый указатель и все, написанные той же рукой. Берегитесь призрачного зала со змеями и волков на погосте. Те ещё твари.

— Сколько их?

Ло начертил в воздухе знак «си ши», сорок.

Цзиньчан поднял руки в благодарственном жесте и, кивнув Бяньфу, начал спускаться по огромным гранитным ступеням в темноту. Юань поспешил следом.