Аттестат зрелости

Глава 44

Презент от Зинаиды Павловны

В понедельник, проводив maman и Альбину — они стабильно вместе стали выходить на работу, а порой и возвращаться тоже вместе — я стал собираться в школу. Следующий автобус, на который я садился, подходил на 15 минут позже. Утром в начале смены расписание общественного транспорта еще как-то соблюдалось. А вот после обеда, ближе к вечеру автобусы уже ездили, как придётся. Летом так вообще приходилось ждать иногда по часу, а то и по полтора. Хотя обозначенный в расписании интервал движения составлял 10—15 минут.

Несмотря на кошмарный внешний вид, сапоги и в минус тридцать не давали ногам замерзнуть. Меховая куртка тоже поддержала своё реноме и своего насквозь отечественного производителя — вологодскую фабрику имени какого-то там съезда КПСС.

На «космической» («остановка "Улица космонавтов"») в автобус подсела Ленка-Жазиль. Ехать стало немного веселее.

На конечной мы разошлись. Я направился к Мишке, Ленка — прямиком в школу.

— Скоро породнимся, — как-то буднично заметил Мишка.

— Что? — я остановился. — Не понял?

— Ты не в курсе? — удивился Мишка. — Дядя Юра даже с нами информацией насчет женитьбы поделился. Он же каждый выходной у вас пасётся.

— У нас?

Юр Юрич к нам, конечно, периодически заглядывал, но чтоб каждый выходной… А вот maman взяла за моду каждое воскресенье куда-то пропадать. Не скажу, что это мне не нравилось. Наоборот, я больше времени стал отдавать учёбе, то есть медитации, растениям — «вяленькому цветочку» и дубкам, которых у меня на окнах в квартире красовалась целая роща.

Вот и вчера maman принарядилась, накрасилась (хотя сейчас она в этом практически не нуждалась!) и с самого утра куда-то слиняла, чмокнув меня в щечку и посоветовав:

— Ужинай без меня!

«Ужинай без меня!». Я еще и позавтракать не успел. А тут — ужинай… В раздумьях я даже не среагировал, что там рассказывал Андрюха-Комар, к которому мы зашли по дороге.

— В радиорубку?

— Ага.

Сразу после раздевалки мы направились в радиоузел, который был в кабинете директора. Однако в этот день передачу нам проводить не дали.

В кабинете директора за своим столом сидел директор Иван Степанович Матвеев, за приставным столом разместилась завуч Людмила Николаевна Малевская.

— Савин, — после ответного приветствия сказал директор. — Иди на урок.

— А передача?

— Сегодня отложим, — махнула рукой Малевская. — А ты, Ковалёв, останься. Сядь, не отсвечивай!

Я пожал плечами и осторожно присел на стул сбоку у двери. Директор дождался, пока Мишка уйдет и закроет за собой дверь, и сразу в лоб задал вопрос:

— Откуда ты знаешь Зинаиду Павловну Наумову?

— Познакомились вот, — уклончиво ответил я.

— Как это познакомились? — повысила голос Малевская. Я развел руками, совершенно не желая отвечать. Ну, а что? Рассказать, как гэбэшники меня привезли к больной бабке, а я её вылечил? Вот и оставалось только выкручиваться.

— Что молчишь? — продолжала настаивать Малевская. Я вздохнул и уставился в пол.

— Ладно, — сказал директор. — Оставим это.

Он протянул мне черезстол сложенный тетрадный лист.

— Она приезжала в субботу, искала тебя. Оставила тебе записку.

Я встал, подошел к столу, забрал листок, развернул, прочел:

— 7−45—66. Антон, позвоните мне, пожалуйста. З. П.

— Извини, но я прочёл её, — повинился директор. — Мало ли.

Я кивнул. Я не видел ничего здесь такого постыдного. Тем более, что записка была не заклеена в конверте, а передана вот так, просто в сложенном состоянии.

— Ты не сказал, в каких ты с ней отношениях? — спросил Иван Степанович.

— Ни в каких, — ответил я. — Помог ей чуть-чуть и всё…

— Как ты ей помог? — влезла в разговор Малевская, перебив меня.

— Да так, немного, — опять уклонился я. — Я даже не знал, как её зовут.

— Она тоже не знала, как тебя зовут, — сообщил директор, — пока не увидела твой портрет в газете, где ты соревнования выиграл. Вот и приехала тебя поблагодарить.

— Знаешь, Антон, — снова влезла в разговор Малевская. — Ты должен поговорить с Зинаидой Павловной, рассказать ей о проблемах школы, о недостаточном обеспеченности учебными материалами, мебелью… Видишь, какая старая мебель, например, в кабинете директора?

Я поперхнулся и закашлялся. Самоуверенная наглость Малевской меня, мягко выражаясь, несколько удивила.

— Школа тебе дала образование, — самозабвенно продолжала Людмила Николаевна. — Научила тебя дружить, дала тебе путевку в жизнь, по которой ты вскоре пойдешь с высоко поднятой головой…

А я в это время вспомнил, как полтора года назад в восьмом классе меня в коридоре школы скопом избили тогдашние мои одноклассники Родионов, Мелешков и Баринов, которые в девятый не попали, пошли учиться в ПТУ. Причиной драки послужила та же «троянская Елена» — Ленка-Жазиль, на которую положил глаз Родионов. И как Малевская шла мимо меня, стоявшего с окровавленным лицом возле двери неработающего медпункта, поглядела на меня и молча прошла дальше.

— Полгода назад я лежал в больнице, — тихо ответил я. — Больше месяца. Никто из школы меня так и не навестил. Представляете, Людмила Николаевна?

Завуч осеклась, вопросительно посмотрела на директора. Иван Степанович едва заметно покачал головой.

— Ты должен понять! — повысила голос Малевская. — Всё-таки таких как ты здесь целая школа, шестьсот человек. За всеми не уследишь…

— Ту же Ирину Ерёмину помните? — грустно улыбнулся я. — На похороны ни один учитель не пришел. И почему-то одноклассникам запретили идти попрощаться с ней. Помните?

Малевская сжала губы ниточкой, нахмурилась.

— Я не буду ничего просить у Зинаиды Павловны, — продолжил я. — Ни для школы, ни для себя тоже. Зачем? У меня всё есть, всего хватает. Не надо заставлять меня попрошайничать. Я не нищий на паперти.

Малевская густо покраснела, замерла, беззвучно хватая воздух ртом, словно рыба, вытащенная из воды. Матвеев уставился в бумаги, как будто делая вид, что это его не касается.

— Извините, — я встал. — Мне на урок надо.

Не дожидаясь разрешения, я вышел из кабинета, комкая в руке злополучную записку. Безусловно, бабушке позвонить надо. Обязательно. Раньше надо было, да как-то всё откладывал да откладывал.

— И почему мы на этот раз опоздали? — ехидно поинтересовалась Наталья Михайловна. Первым уроком, как назло, была алгебра.

— Иван Степанович с Людмилой Николаевной нотации читали, — ответил я, виновато повесив голову. — Извините, Наталья Михайловна, так получилось.

Роскошная высокая молодая блондинка Наталья Михайловна Гревцова окинула меня подозрительным взглядом. Мне показалось, что она даже попыталась незаметно принюхаться ко мне, не тянет ли от меня серой. Серой не пахло.

— Проходи на место, — разрешила она. Но стоило мне поставить дипломат на стол, сказала:

— А, впрочем, постой. Давай-ка к доске и продемонстрируй нам свои знания…

Я продемонстрировал. С моей нынешней почти абсолютной памятью это было несложно. В течение пяти минут решил на доске три уравнения, которые она мне дала из методички (чесслово, основное время я потратил на написание цифр и знаков мелом на доске, чем на раздумья), отошел в сторону, давая возможность проверить.

— Садись, — наконец сказала Наталья Михайловна. — Четыре. Давай дневник!

Спорить я не стал. С некоторых пор я стал относиться к отметкам несколько философски.

Принёс дневник, положил ей на стол, встал рядом, ожидая, когда она поставит оценку и распишется. А пока она черкала у меня в дневнике ручкой, чисто из озорства пустил ей в поясницу медленную теплую живую силу, воздействуя на определенные интересные точки. Наталья Михайловна замерла, сжав губы, пошла пятнами и вполголоса через силу выдала:

— Прекрати, пожалуйста…

Я прекратил, едва сдерживая внезапно возникшее жгучее желание провести рукой у нее по волосам. Волосы у Наташки были замечательные: золотистые, волнистые, густые, длинные до лопаток. А еще от неё шла волна тоскливой обреченности. Впрочем, внешне это проявлялось со знаком минус — Наталья Михайловна оставалась энергичной, вроде даже веселой, улыбчивой, разве что немного рассеянной, заторможенной. Но, стоило ей присесть на своё место за учительский стол и спрятаться от нас за стойкой с учебниками и пособиями, улыбка с её лица сходила, а глаза наливались слезами.

Магическое зрение в её организме проблем со здоровьем не выявило. Её ярко-зеленый узел силы в районе солнечного сплетения остался таким же, как и три месяца назад — с грецкий орех. Я мысленно вздохнул — Гериса на неё нет!

Я сел на своё место, выложил тетрадь, учебник, линейку, ручку с карандашом. Ведь как в класс зашел, сразу к доске, к барьеру, так сказать. А Наташка точно чем-то озабочена.

— Ты что такой смурной? — мои размышления прервал Юрка, слегка пнув меня локтем в бок.

— Не знаешь, что это Натальей Михайловной? — спросил я. — Что-то она вообще какая-то сама не своя.

— Да… — отмахнулся Никитин. — Вроде кто-то у неё из родственников в больницу попал. Девчонки говорили, что слышали, как она отпрашивалась на сегодня, а её Малевская не отпустила, дескать, нет никого на замену.

— Ковалёв, Никитин! — негромко подала голос Наташка. — Вы мешаете, ребята. Потише, пожалуйста.

Я чуть не выпал в осадок. «Потише, пожалуйста» да «мешаете, ребята»… Эти выражения были явно не из лексикона Натальи Михайловны. Да и тон, которым они были произнесены настолько не соответствовал ей, что впору думать, что человека либо подменили, либо у неё в жизни что-то сильно не в порядке.

— Реально Натаха не в форме, — шепнул я Юрке. — А у кого можно узнать, в чем дело?

— У неё и спроси! — отрезал Юрка.

Спросить у неё, то есть у самой учительницы, не получилось. Как только прозвенел звонок, Наталья Михайловна сразу же вышла из класса, не забыв прихватить наш журнал.

Перемена после первого урока была длинной, целых 20 минут — первые классы завтракали. Я забежал в раздевалку, накинул куртку и, не переобуваясь (авось, не замёрзну!) выскочил на улицу. Добежал до булочной, где у входа висел аппарат таксофона, бросил монетку, набрал номер и дождался, когда снимут трубку:

— Алло! Зинаида Павловна? Добрый день. Это Антон Ковалёв…

Я не успел сказать дальше, был беспощадно перебит самым жесточайшим образом:

— Антон? Антоша! Как хорошо, что ты позвонил! Немедленно приезжай ко мне. Слышишь? Очень тебя прошу.

Я помолчал, давая старушке выговориться, ответил:

— Хорошо, Зинаида Павловна. После уроков сразу к вам…

— Паспорт у тебя с собой?

Может и случайно, но паспорт оказался у меня с собой. Уроки я отсидел как на иголках. Поначалу даже забыл про Наталью Михайловну. Вспомнил, когда Мишка перед четвертым уроком потащил меня в закрытый туалет на третий этаж — сам покурить, а меня постоять за компанию. Разумеется, в туалете обнаружился учитель истории Максим Иванович Карабалак. Мы поздоровались, пожали друг другу руки, а я вспомнил про Наташку.

— Максим Иванович, — попросил я. — Просьба у меня к вам.

— Излагай! — хитро усмехнулся историк.

— Надо узнать, что за беда у Натальи Михайловны Гревцовой, — сказал я.

— Так у неё сестра в больнице, — ответил Максим Иванович. — Велика проблема, тоже мне…

— Надо узнать, что случилось с сестрой, в какой больнице она лежит, в общем, всё, что можно, — уточнил я.

— А зачем тебе это? — заинтересовался Максим Иванович.

— Действительно, зачем? — поддержал Мишка.

— Надо! — отрезал я.

— Пузырь, — обозначил цену историк.

— Договорились!

— Вперёд, в магазин! — сказал Карабалак.

— Нет, Максим Иванович, — ответил я. — Так не пойдёт. Утром деньги, вечером стулья.

— Тогда только завтра, — с тоской вздохнул учитель, уже обрадовавшийся возможности выпить. — У меня сейчас уроки.

Сразу после пятого урока, не дожидаясь ни Мишки, ни Андрея, я поспешил на остановку. Прошел мимо своего дома, бросив ностальгический взгляд на бывший свой подъезд. Немного кольнуло где-то в левом подреберье. Всё-таки я прожил здесь 16 лет — практически всю жизнь со дня своего рождения.

Скамейка пустовала. Неудивительно, холодно да и дела у старушек теперь имеются. Здоровья-то прибавилось.

До дома Зинаиды Павловны добрался быстро. Вспомнил и подъезд, и нужную квартиру. Дверь мне открыла невысокая статная пожилая женщина лет около 60-и, не старше. Окинув меня на пороге квартиры строгим взглядом, она широко улыбнулась, ухватила за рукав и затащила в квартиру:

— Антон! Антошка! Здравствуй, дорогой. Что ж ты меня забыл-то совсем?

Узнать в этой представительной строгой даме, одетую в официально-деловой костюм, умирающую бабушку было практически невозможно.

Она обняла меня, расцеловала в обе щёки, ввергнув в пучину недоумения. Я растерянно что-то пролепетал насчет учёбы, домашних забот, переезда…

— Раздевайся! — приказала она. — Мой руки и идём на кухню!

Я повесил куртку на вешалку, которую обычно можно увидеть только где-нибудь в кабинете, разулся, сунул ноги в безразмерные тапки. Помыл руки, вытер, прошел на кухню. Горничная (или как там её?) отсутствовала.

— А где ваша Злата?

— А зачем она мне теперь? — ответила Зинаида Павловна, наливая мне чай. — Если я сама со всем этим справляюсь. Я правильно помню, что ты любишь черный крепкий сладкий чай?

— Люблю, и кроме того, он хорошо силы восстанавливает, Зинаида Павловна, — ответил я. Старушка поставила на стол тарелочку с бутербродиками с красной рыбой, копченой колбасой и красной икрой.

— Ешь! У нас с тобой еще сегодня много дел, — заявила она. Я, честно говоря, напрягся. Никаких дел я не планировал. Зинаида Павловна не обратила внимания на мой вопросительный взгляд.

— Ешь, ешь! — отмахнулась она. — А я пойду позвоню пока.

Она вышла из кухни. Я слопал один бутерброд, другой, третий. Под чай да с учетом того, что время было обеденное, я съел штук пять, пока на кухню не вернулась хозяйка.

Она села за стол напротив меня, посмотрела мне в глаза:

— За тобой наблюдают товарищи из «хитрого дома». Ты меня лечил…

— Исцелял, — перебил я. — Я не доктор, чтобы лечить. Я исцеляю. Извините.

— Да, — согласилась она. — Исцелял. А они в соседней комнате были. Начальник отдела и начальник медсанчасти нашего Управления. Я так полагаю, они проверяли твои возможности.

— Я знаю, — я развел руками. — Сейчас уже в курсе. Тогда не знал.

— А если б знал, — она лукаво улыбнулась. — Помог бы мне?

— Скорее всего, да. О чем говорить, если всё уже случилось? История не знает сослагательных наклонений, — процитировал я нашего учителя.

— Понятно, — подытожила Зинаида Павловна. — Я, честно говоря, думала помочь тебе, если вдруг у тебя проблемы с ними.

Она жестом указала на потолок.

— Есть у меня друзья по старой памяти, — она усмехнулась. — В Москве. Могут помочь, если что.

— Не надо, — отказался я. — Вроде решили этот вопрос.

— Значит, вопрос всё-таки стоял? — продолжала опрашивать или допрашивать Зинаида Павловна. Мне это уже стало надоедать. Пора бы и честь знать. Я встал из-за стола:

— Спасибо большое, Зинаида Павловна. Накормили меня. Мне пора, извините, дела.

— Куда это ты, Антон? — возразила она. — Я еще не закончила. Впрочем, действительно, нам надо собираться.

Мы оделись вместе. Я, разумеется, подал даме пальто. Всё, как положено. Такое ощущение, что она этого ожидала. После этого побыстрее оделся-обулся сам. Мы вышли во двор.

— Сюда! — она указала на несколько капитальных гаражей из белого кирпича, стоявших в отдалении, и повторила. — Нам сюда.

У меня буквально отвисла челюсть. Она меня вела к гаражу? Зачем? Зинаида Павловна подошла к среднему гаражу, легко отомкнула замок, открыла настежь ворота.

— Паспорт с собой? — спросила она, не поворачиваясь ко мне.

— С собой! — озадаченно ответил я.

— Отлично!

В гараже стоял «глазастый» «Москвич-407» хищного серо-стального цвета. Зинаида Павловна ключом открыла дверь, ловко села на водительское сиденье, завела машину. «Москвич» завёлся сразу, с пол-оборота. Зинаида Павловна пару раз газанула, осторожно выжала сцепление, выгоняя машину из гаража. Остановилась, вышла.

— Что встал? — весело спросила она. — Садись рядом!

Я осторожно сел на переднее сиденье. Машина была, конечно, старой. Эдакая архаика, чуть ли не музейный экспонат, но тем не менее, находилась просто в идеальном состоянии: краска снаружи блестела, словно натёртая воском, ни скола, ни царапины, ни вмятины. Сиденья внутри салона отделаны кожей, а не привычным кожзамом.

— Нравится? — Зинаида Павловна, закрыв ворота гаража, уселась снова на сиденье водителя. — 17 лет, пробег 7 тысяч километров. Два комплекта авторезины. Сейчас вот стоит зимняя, импортная. Регулярное обслуживание в гараже облисполкома. Как тебе?

Машина была идеальной. А еще в ней было неожиданно тепло.

— Едем!

Зинаида Павловна плавно выжала сцепление, нажимая педаль газа. Мы выехали из двора на улицу.

— Это моя машина, — сообщила Зинаида Павловна. — Муж никогда не испытывал желания ездить за рулём сам. У него и прав-то не было. А я практически всё время ездила на служебных. Даже сейчас, после выздоровления мне по мере необходимости присылают транспорт с гаража облисполкома. Я же персональный пенсионер республиканского значения, почетный гражданин области. Если надо, мне выделяют машину из облисполкома. Представляешь?

Я кивал, не понимая, зачем она мне всё это рассказывает.

— И всё это вдруг в определенный момент оказалось мне не нужным, — продолжала она. — Ни пенсия, ни дача, ни квартира, ни машина, когда подвело здоровье.

Она резко затормозила, повернулась ко мне:

— Мы сейчас едем в комиссионку. Там директор мой приятель. Я хочу тебе сделать подарок — вот этот автомобиль.

Я замер от неожиданности и не нашел сказать ничего лучше, чем:

— У меня прав нет…

— Ерунда! — отмахнулась она. — Подрастешь, отучишься, сдашь, будешь ездить!

Я замялся. Подарок оказался слишком и дорогим, и неожиданным.

— Я не буду оформлять машину ни на твою маму, ни на папу, ни на кого из твоих родственников или друзей, — заявила Зинаида Павловна. — Только на тебя. Мне помог ты, а не кто-то из них. Да и рисковать не хочу. Мало ли…

Она вздохнула, скривилась, будто съела дольку лимона.

— Когда мне совсем плохо стало, — сказала она. — Все словно забыли, что я есть на свете. Из детей за целый год никто даже не навестил, не позвонил. Поэтому вот так!

Она газанула, трогаясь с места.

— У меня и хранить её негде, — буркнул я.

— А я тебе вместе с гаражом её подарю! — весело ответила она. — Ты мне жизнь подарил. Это ценнее!

— Вы с ума сошли, — продолжал бурчать я, огорошенный её заявлением.

— Так! — она сердито бросила на меня взгляд. — Хватит ворчать! Ты молодой, у тебя вся жизнь впереди. Тебе машина очень даже нужна! И не возражай.

Оформление автомобиля мы провели через куплю-продажу в комиссионном магазине. Зинаида Павловна остановилась прямо у дверей, наплевав на знак «Остановка запрещена», потащила меня за руку, как ребенка, прямо в кабинет директора. Я слова не успел сказать, как улыбчивая девушка забрала у меня паспорт и вышла, оставив нас в кабинете втроём — директора, Зинаиду Павловну и меня.

— Это он, — Зинаида Павловна мотнула головой в мою сторону. — Мой внучатый племянник.

Директор, высокий тощий мужчина с длинными седыми волосами, окинул меня пронзительным взглядом, кивнул:

— Я уже понял, Зин Пална!

И улыбнулся мне широкой улыбкой. Только что-то в этой улыбке было фальшивое, наигранное, ненастоящее. А определить, что, увы, я не в состоянии. Если бы он хотя бы что-то сказал, я смог бы понять, лжёт он или нет. А тут… Увы.

Я едва сдерживал желание уйти, чтоб побродить по магазину, неожиданно оказавшемуся большим, поглазеть на товары, а может, что и прикупить. Во всяком случае на одной полке я, пока меня бабка тащила к директору, успел увидеть два импортных магнитофона-двухкассетника.

Минут пять Зинаида Павловна и директор магазина, имя которого мне так и не назвали, обменивались малозначительными репликами насчет погоды, непонятных мне магнитных бурь, ломоты в суставах и прочих. Странно, но никакой ломоты в суставах у Наумовой быть не должно. Я тогда столько в неё вбухал магических сил, что её еще лет 20 даже насморк стороной обходить должен!

Снова зашла улыбчивая девушка, протянула нам два экземпляра договора, по очереди дала подписать их Зинаиде Павловне, потом мне. Протянула отпечатанные расписки: Наумовой про получение денег от меня, мне о получении автомобиля в исправной состоянии и отсутствии претензий. Зинаида Павловна протянула ей триста рублей тремя купюрами — комиссионные для внесения в кассу магазина.

— Едем! — она поднялась со стула. — Спасибо тебе, Коленька!

Ага, директора магазина, оказывается, звали Николай.

Мы снова уселись в машину.

— Гараж на тебя я сама переведу, — сообщила она. — Без тебя. Там проще: переписали в журнале у председателя кооператива хозяина, передали ключи и всё. Всё равно я им не пользуюсь. И машина пока постоит там. Ничего страшного с ней не случится.

— Ну, это уж слишком, — продолжаю ворчать я. Как-то всё неожиданно получилось. Решение моих проблем: машина плюс гараж — всё одним махом. Честно говоря, ворчал я не особо настойчиво, вдруг мадам поддастся моим уговорам и передумает?

— Завтра после уроков едем в ГАИ, — снова объявила она. — Надо же машину на учёт поставить, номера получить. Я договорюсь.

— Ага, — согласился я, вздыхая, слегка шокированный её энергичным напором.

— Документы и ключи я до завтра у себя оставлю, не возражаешь?

Я не возражал. Мы поставили машину в гараж. Зинаида Павловна закрыла ключом двери: сначала свою, потом мою.

Я огляделся. Гараж был большой: шесть метров в длину, четыре в ширину. Казалось, что машину можно было поставить даже поперек. И утепленный. Стены и ворота изнутри обшиты пенопластом. А в углу даже стояла небольшая самодельная печурка типа «буржуйки» с выведенной наружу трубой.

— Нравится? — улыбаясь, спросила Зинаида Павловна.

— Класс! — ответил я и поинтересовался. — Зинаида Павловна! Извините, конечно, но разве у вас болят суставы? По-моему, они в полном порядке.

— Да это я так, — засмеялась она. — Чтоб Николаю не обидно было. У него ревматоидный артрит. Эти мои заклятые друзья вообще давно меня похоронили. А тут я такая вдруг здоровая, помолодевшая, вся цветущая… На зависть всем. Представляешь, каково им?