Аттестат зрелости

Глава 11

Партия сказала «надо!»…

Сразу же после первого урока прямо в классе я преподнес Жазильке синенькую коробочку.

— Держите, многоуважаемая Елена! Увы, других не было…

Я шутливо развел руками. Ленка ухватила духи, взвизгнула от восторга. Тут же подскочила ко мне и чмокнула меня в одну щеку, потом в другую.

— Спасибо, Антошка! Ты самый лучший! — воскликнула она.

Сидевший за соседним столом Димка Зеленчук скривился и с ненавистью многообещающе посмотрел на меня. Я ничего умнее не нашел, как озорно ему подмигнуть. Он поспешно опустил глаза, делая вид, что читает учебник.

Вообще-то Ленка-Жазилька уже через минуту забыла про меня, демонстрируя «Климу» своим подружкам Верке и Майке.

— С какого перепугу ты ей «вонючку» преподнес? — лениво поинтересовался Юрка Никитин. — Вы ж вроде как и не женихались совсем?

— Пообещал вот, — вздохнул я и слегка возмутился. — Фигасе вонючка⁈ Настоящая Франция! «Клима»!

— А, — флегматично отмахнулся Юрка. — «Клима», не «Клима»… Бабье счастье.

Девчонки уже успели надушиться. Запах действительно оказался приятным. Я мысленно порадовался, что подарил такие же Альбине.

Нетрудно было предугадать, что на следующей перемене Димка Зеленчук потянет меня на «разговор».

По теплой погоде такие «разговоры» велись на школьном дворе. Сейчас он меня потянул в туалет, предварительно выгнав оттуда каких-то малолеток. Каким-то образом с нами увязались Мишка и Андрей. Димка попытался их выставить тоже, но Мишка отрицательно покачал головой.

— Какого хрена, Дохлый, — Димка попытался меня уязвить, — ты к моей Ленке клеишься?

Он ухватил меня за лацканы, потянул на себя.

— Так, пацаны, хорош! — влез Мишка, пытаясь нас разнять. — Хорош, сказал!

Димка отпустил меня.

— Димон! — улыбаясь, ответил я. — Мне твоя Ленка нафиг не нужна. От слова совсем. Это твои дела. Пойдем к ней! Пошли!

Я ухватил его за рукав и потянул за собой. Мишка с Андрюхой направились следом.

Жазиль вместе с Майкой стояли у окна, о чём-то разговаривая. Заметив нашу компанию, целенаправленно двигающуюся к ним, девчонки сразу замолчали. Я и Димка остановились прямо перед Ленкой, Андрей и Мишка сзади, за нашими спинами.

— Лен! — сказал я умышленно громко. — У Дмитрия Ивановича, — я подтолкнул Димку к ней, — к тебе очень нежные и даже трепетные чувства. Думаю, что у тебя к нему тоже симпатия имеется.

Жазиль от моей речи даже открыла рот. То же самое выражение лица я краем глаза увидел у Майки. Зеленчук смутился, попытался что-то сказать.

— А между мной и тобой, — продолжил я. — Чисто приятельские отношения. Вот подтверди ему, пожалуйста.

— И вообще, у него невеста есть! — ляпнул сзади Мишка. Сдается мне, вполне умышленно.

Ленка нахмурилась, сжала губы, недовольно взглянула на меня, потом на Димку. Зеленчук опять попытался что-то сказать, но не успел. Жазиль вдруг взяла его под руку и потащила из класса, громко сказав:

— Пойдём, Димуль. А они тут все дураки дурацкие!

— А кто у него невеста? — вдруг поинтересовался на весь класс бесхитростный Колька Артамохин.

— Кому и кобыла невеста, — вставил Андрюха. Класс, включая меня, грохнул смехом.

— Не, ну, правда? — Колька поочередно посмотрел на меня, на Мишку, на Андрея. — Кто невеста-то?

— Кто, кто, — сквозь смех выдавил Мишка. — Это кто надо невеста!

До конца уроков Зеленчук и Жазиль избегали смотреть в мою сторону. Зато со стороны женской половины класса внимания было хоть отбавляй. А перед последним уроком ко мне, согнав со своего места Юрку, подсела Майка, придвинулась почти вплотную и, томно, как, видимо, ей казалось, улыбаясь, промурлыкала:

— Тоша, а мне можно вот такие же духи? Ну, пожалуйста, пожалуйста…

— Маечка, солнышко, — ответил я.

— Трусики, носочки… — вполголоса недовольно пробурчал с соседнего ряда Юрка. Майка резко обернулась, зло посмотрела на него. Её так с первого класса дразнили. Но сдержалась, тут же снова повернулась ко мне, улыбнулась.

— Увы, Май, — я развел руками. — Пока нет. Эти последние были. Как только дядька еще привезет, — сочинил я на ходу, — тогда будет тебе презент.

— А когда он привезет? — Майка состроила наивную морду лица. Я опять пожал плечами.

— Ну, откуда ж я знаю?

Майка недовольно встала.

— Ну, ты уж про меня не забудь! — бросила она.

Я промолчал.

— Лучше бы ты нам с Андрюхой такой подгон сделал, — недовольно буркнул Мишка в раздевалке. — Больше пользы было бы. Глядишь, у меня бы с Аленкой выгорело бы.

— Лариска бы тоже порадовалась, — подхватил Андрэ.

— Какого хрена ты этой Жазильке… продолжил было Мишка.

Он не договорил. Рядом с нами возникла вдруг Елена Витальевна Середина.

— Ковалёв! — позвала она, растягивая свои узкие губы в знакомую змеиную улыбочку. Я встал со скамейки, подошел к ней.

— Да, Елена Витальевна.

Она внимательно оглядела меня с ног до головы.

— Ковалев, — повторила Середина, продолжая улыбаться по-змеиному. — Если не ошибаюсь, ты у нас заместитель секретаря комитета комсомола…

Еще бы, не ошибалась она! Сама же год назад на комсомольском собрании и назначила меня, предложив какой-то новоиспеченной комсомолке-восьмикласснице выдвинуть мою кандидатуру. Собрание радостно (по принципу «слава богу, не меня!») тут же, невзирая на мои возражения, проголосовало единогласно.

— И что?

— Ничего! — отчеканила Елена Витальевна. — Завтра вы вместе с Викой Горячкиной проводите общешкольное комсомольское собрание с повесткой дня «обсуждение персонального дела комсомольца Блинковой Галины». Ясно?

Вика Горячкина, миловидная голубоглазая длинноволосая блондиночка, училась в 9-м классе, была секретарём комитета комсомола школы. На всех собраниях, митингах и прочих акциях Середина поручала ей выступление или доклад, благо язык у девушки был неплохо подвешен, а за трибуной она смотрелась весьма выигрышно — словно с плаката. А главное, она была исполнительной. Если Середина сказала провести собрание и осудить поведение Блинковой, можно было не сомневаться, Вика Горячкина всё сделает именно так, как сказал Елена Витальевна.

— У меня завтра секция, — попытался уклониться я. — Подготовка к городским соревнованиям.

— Ерунда! — отрезала Середина. — Комсомольские дела важнее!

— Не знаю, не знаю, — пожал плечами я. — Я за «Динамо» выступаю.

— То есть, вы отказываетесь? — язвительно поинтересовалась Елена Витальевна. — А вы не думаете, что вам еще выпускные экзамены сдавать? В том числе по физике?

Я сморщился, как будто съел лимон. С неё станется.

— Значит, тогда на комсомольском собрании вторым вопросом будет обсуждение вашего отношения к исполнению обязанностей по организации идейно-политической работы в школе, — продолжила Елена Витальевна.

Заместитель секретаря комитета комсомола по своему функционалу отвечал за идейно-политическую работу. У меня она заключалась в организации еженедельных политинформаций по школьному радио. Ответственным за радиоузел был, кстати, Мишка. Плюс раз в полгода мы всем комитетом обновляли стенды в пионерской комнате.

— Завтра в 14.30, — подытожила Середина. — Подготовьтесь с кратеньким выступлением о моральном разложении Блинковой и предложите поставить вопрос об исключении её из комсомола. Ясно? — с металлом в голосе угрожающе спросила она. — Объявление Горячкина уже повесила.

— А что случилось-то? — выглянул из-за моего плеча Мишка.

Середина смерила его высокомерным взглядом, нехотя буркнула:

— Загуляла она. Забеременела. Собирается уходить из школы.

— Мля, — выдал Мишка, как только Елена Витальевна скрылась за дверью. — Песец Гальке.

Галька Блинкова, заводная симпатичная брюнеточка, надо признать, с хорошенькой фигуркой, училась в параллельном 10-м «а» классе. Звёзд с неба не хватала, но и в отстающих не числилась. На дискотеки-танцы Галька не ходила, хотя и была компанейской девчонкой. Ходили слухи, что у неё есть ухажёр, парень постарше её, который работает где-то водителем и живёт где-то в городе.

— Неплохая задумка, — голос Мишки вывел меня из «анабиоза», а его палец больно ткнул меня в живот. — Насчет костюма. По-человечески стал выглядеть. Я тоже так же сделаю.

Я опустил глаза. Понятно! Вчера я спорол со школьного костюма форменные блестящие алюминиевые пуговицы и пришил обычные черные. Костюм перестал выглядеть школьным, а стал вполне нормальным цивильным пиджаком.

— Хорошая идея, — повторил Мишка и поинтересовался. — Так что делать-то будешь?

— Собрание проводить! — ответил я. — Выступать буду, осуждать.

— За что осуждать? — мрачно поинтересовался Мишка.

— За то, что морально разложилась, — отрезал я. — Без нас.

До «тошниловки» мы дошли в мрачном молчании. Я вытащил из кармана горсть мелочи, протянул Андрэ:

— Купи пирожков, а? А мы постоим здесь, покурим.

Андрей ушел. Мишка достал пачку «опала», традиционно предложил мне:

— Будешь?

— Нет, — так же традиционно отказался я.

Мишка закурил, затянулся, выпустил дым вверх, задрав голову. На улице было пасмурно, сыро, но хорошо хоть без дождя. Я ходил в школу в старой болоньевой куртке, которая была потеплее новой кожаной. Мишке родители купили импортную темно-серую короткую куртку на меху. Ему каждый раз приходилось подворачивать полы пиджака, чтобы они не выглядывали наружу.

— Может, заболеть завтра? — задумчиво произнес Мишка.

— Не прокатит, — отмахнулся я. — Всё равно Гальку выкинут из комсомола. Да еще и ты огребешь. Елена еще та сука. Да и Горячкина не лучше. Умеет ужаса в жопу нагнать.

— Это точно.

— Знаешь, как Елену Витальевну зовут сами учителя? — ухмыльнулся я.

— Как?

— Мюллер!

Мишка хохотнул.

— Интересно, а как узнали, что она беременная? — удивился я. — Ведь ходит вроде нормальная, без живота.

— Так недавно же медосмотр у девчонок был, — ответил Мишка. — Гинеколог приходила. Наверное, она и сообщила.

— Мля…. — протянул я. — Точно!

— Кстати, половина девчонок с «а» класса отказались идти к гинекологу на осмотр, — ухмыльнулся Мишка. — Прикинь?

— Может, поэтому и отказались, что гинеколог сразу Гальку сдала.

Андрюха принес пирожки, раздал. Каждому досталось по три, Андрюхе — четыре.

— Мне расти надо, — объявил он с полным ртом.

— У меня есть идея! — сообщил я. — Миш, завтра с Галькой надо поговорить перед собранием на предмет….

Неожиданно обнаружилось, что у меня вдруг появилась куча свободного времени.

Сегодня не надо было идти на секцию. Уроков на завтра готовить не так уж и много, только алгебру. Устные я не готовил. Какой смысл читать учебник, если я мог слово в слово рассказать всё, что сообщил учитель на предыдущем уроке?

Не дожидаясь вечера, я и полил «вяленький цветочек», скинул в него поддерживающий конструкт. Потом сделал то же самое с дубками на кухне. До прихода maman оставалось добрых три часа. Я вспомнил, что так и не просмотрел фотографии, переданные мне неизвестным.

Вытащил из-под дивана чемодан, залез в него. Сверху лежала шкатулка с барабашкой. Я погладил крышку. Открывать не стал. Незачем будить и беспокоить достаточно полезную нечисть. Пусть спит.

Коробка с фотографиями лежала сбоку. Я открыл её, выложил конверты на диван. Сразу отложил конверт с надписью «Светулёк». Их я уже видел. Следующий конверт, по толщине гораздо меньше первого, Хляпик подписал фломастером «Чюкча». Слово было написано то ли умышленно, то ли безграмотно — через «ю». Я склонялся ко второму варианту. Грамотностью Хляпик не страдал от слова «совсем». В конверте оказались три фотографии с Алиной Ким, что приходила ко мне на день рождения. Фотографии по сравнению со светкиными выглядели прямо-таки целомудренно — Хляпик снял Алинку где-то на пляже топлесс, да и то, видимо, неожиданно для неё, в основном со спины. Я убрал фото в конверт.

В следующем конверте, подписанным «Маруся», оказались штук пятнадцать фото шатенки Маши Коротковой, которая закончила школу в прошлом году. Вот уж эти фото целомудрием точно не отличались. Интересно, каким образом Хляпик мог соблазнить Марию — красавицу, отличницу, спортсменку, комсомолку, если она даже ростом была на голову его выше? Вздохнув, я убрал фото в конверт. Девчонка была чертовски красива…

Я взял в руки конверт с загадочным названием «Белогорячка», открыл и даже закашлялся от неожиданности. Передо мной на фотографиях красовалась секретарь комитета комсомола нашей школы Виктория Горячкина. Интерьер и пейзажик на заднем плане свидетельствовали, что фото сделаны: во-первых, летом, во-вторых, этим летом. И в-третьих, уж очень раскованные позы были у товарища Горячкиной.

Где-то я слышал или читал, что самыми яростными поборниками морали являются бывшие шлюхи.

Не выступать тебе завтра, Вика, с обличительной речью. Я выбрал одну из фотокарточек, самую что ни на есть «скромную». На ней Вика стояла, потупясь, в чем мать родила, копируя ботичеллиевскую Венеру, закрывая одной рукой пушистый лобок, другой грудь.

Сложил остальные фото в конверт, стал было убирать в коробку, как вдруг заметил конверт с корявой подписью «НатМих». Я осторожно, затаив дыхание, взял его в руки. Даже не вскрывая его, почувствовал, что краснею. А конверт был достаточно толстый. Фотографий в нем было штук двадцать, не меньше. Я вытащил их, посмотрел и засмеялся. Порнограф-любитель Хляпик с этой фотосессией явно обломился. С десяток фотографий были сняты на нашем поселковом пляже. Причем, очевидно без ведома и разрешения объекта съемки. Наталья Михайловна, где одна, где в компании подружек, загорала, купалась, наслаждаясь отдыхом. Хляпик пытался поймать её в объектив и так, и сяк, даже выделяя крупным планом некоторые части её тела. Но вышло «не очень» — Наталья Михайловна загорала в достаточно скромном купальнике или парео.

Остальные несколько фотоснимков были попытками сфотографировать молодую учительницу с помощью длиннофокусного объектива в её доме через окно. Что-либо разобрать на снимках было практически невозможно.

Я убрал фотографии, кроме одной с Горячкиной в роли Венеры, в коробку. Что с ними делать дальше, я еще не решил. Скорее всего, их надо будет сжечь вместе с пленками. Кстати, там еще оставалось несколько конвертов, на которых я даже надписи не прочёл. Позже разберусь.

Жалко, что завтра на секцию не попаду из-за этого собрания.