Аттестат зрелости

Глава 31

Визит оборотней в погонах

Я рассказал maman про своё целительство за последнее время. Почти про всё. Умолчал про недавний случай с Димочкой и, как результат, лечением Альбины. Разумеется, смолчал про своё «гусарство» по отношению к девушке, как мы с ней ходили в магазин.

— Люди заплатили за своё здоровье, мэм, — объяснил я источник доходов.

— Тебе не стыдно? — возмутилась maman. — Брать деньги за лечение? Тем более, такие деньги⁈

— Мэм! — укоризненно ответил я. — Вот ни капельки не стыдно! Потому что я деда Пахома вылечил, ни копейки не взял! Другим таким же здоровье поправил. Тоже бесплатно! А эти, которые мне заплатили, все жулики! По ним тюрьма плачет.

Я перевел дух.

— Тем более, что мне после таких лечений самому восстанавливаться надо!

Мы еще немного поспорили. Ну, как поспорили, поговорили. Maman говорила одно, я выдвигал свои аргументы.

По мнению maman, я должен всех лечить бесплатно, открыто и на широкую ногу.

В ответ я посмеялся и сказал, что тогда я буду заниматься лечением исключительно избранных где-нибудь в подвале в Москве без права выйти погулять. Но, возможно, как мэм и желает, совершенно бесплатно.

— Помимо того, мэм, — сообщил я. — Лечение всего лишь одна из возможностей, какими я располагаю. Вот, посмотри!

Я указал на «вяленький цветочек»:

— Мэм, с тех пор, как я его вырастил, ты каждое утро просыпаешься с хорошим настроением, перестала простужаться. А ведь раньше, чуть какая сырость на улице, у тебя сразу сопли текли!

— И поэтому я совсем не собираюсь после школы куда-то поступать! — добавил я. — Не интересно мне заниматься ни химией, ни физикой и уж тем более филологией с педагогикой! Я собираюсь заняться изучением своих возможностей, которые даёт магия! И самой магией! Или ты считаешь, что я не смогу себе заработать на жизнь?

Maman замолчала, встала из-за стола и ушла в комнату, вытирая глаза. Впервые она в разговоре со мной так расстроилась, что даже заплакала. Я не стал её успокаивать. Сама успокоится. Занялся завтраком.

Maman пришла на кухню через двадцать минут да и то, после того, как я её позвал завтракать.

— Много у тебя еще денег осталось? — тихо спросила она. Я задумался, прикинул:

— Тысячи три с небольшим, наверное.

— Давай их положим на сберкнижку, — предложила она. — Те, которые ты мне отдал да эти…

— Я бы подождал, ма, — ответил я. — Мебель в новую квартиру надо бы купить. Ремонт в доме сделать.

— В каком доме? — удивилась maman.

— Который я сегодня купил!

— Всё-таки купил, — вздохнула она. — В этом захолустье…

— Да, мэм, и я там собираюсь жить!

— В город поедешь со мной? — maman сменила тему. — На рынок бы сходили вместе, в ЦУМ. Может, там что-нибудь прикупили бы тебе к зиме. У тебя же надеть нечего!

Удивительно, но я совершенно забыл про то, что у меня к зиме не было ни пальто, ни шапки, ни обуви. Сапожник без сапог называется.

— Поехали! — согласился я.

— И на квартиру зайдём! — добавила maman.

— И к Альбине, — пошутил я. Maman нахмурилась, но потом рассмеялась и съязвила:

— Если она только не на гулянки ушла.

— Подождём, чайку попьём! — с той же долей сарказма отозвался я.

Рынок, с моей точки зрения, никакого интереса не представлял. Кроме всякой мелочевки, от пуговиц у старушек до подозрительной губной помады у цыганок, там торговали только продуктами. В здании рынка на прилавках мясом, коммерческой колбасой, рыбой, молоком и молочной продукцией. На улице вокруг — овощами и фруктами.

Мы походили вокруг. Maman приценивалась то к мясу (я тут же напоминал, что морозилка у нас забита селифановской говядиной), то интересовалась сырами. На улице вдруг изъявила желание купить килограммов пять красных яблок.

— А как мы в ЦУМ с сумками попрёмся? — невинным голосом поинтересовался я. Первым отреагировал продавец, ярко выраженный уроженец Кавказа:

— Малчык! Нэ мэшай мамке! Она взрослая, сама рэшыт!

Но maman уже передумала.

— Едем в универмаг! — решительно сказала она и направилась быстрым шагом к остановке. Продавец-кавказец буркнул нам вслед что-то нелицеприятное.

Первым делом мы поднялись на второй этаж, где торговали одеждой. Сначала maman повела меня в мужской зал в отдел верхней одежды.

Мы прошли мимо длинных рядов напольных вешалок, на которых ровным строем висели всякого рода зимние пальто на любой вкус: черные, серые, в клеточку, даже темно-зеленые, с меховыми воротниками из «плюшевых енотов», с капюшонами, в которые свободно помещалось ведро картошки и воротниками-стойками.

— Померяешь? — робко спросила maman.

Причину этой робости угадать было совсем не сложно. Я саркастически улыбнулся, выбрал ряд с моим 50-м размером, снял с вешалки первое попавшееся пальто — черное, с воротником из искусственного меха — надел на себя, застегнулся и поинтересовался:

— Ну, как?

Продавец, девушка чуть постарше меня, кивнула и буркнула:

— Нормально! Подходит…

И отвернулась, скрывая улыбку. Maman поморщилась, сказала:

— Снимай!

Я послушно стянул пальто, повесил опять на распялку и пояснил девушке:

— Увы, девушка, купил бы с удовольствием, да не мой фасончик!

И тоже, едва сдерживая смех, пошли дальше.

— Фасон называется «прощай молодость!», — заметил я. Maman согласно кивнула. Чуть дальше был ряд «мальчиковых» шуб. Разумеется, искусственных, но на любой непритязательный вкус советского школьника подросткового возраста. У меня была такая год назад. Кажется, она и сейчас где-то дома лежит в свёрнутом виде на антресолях. Слава богу, на меня даже размера не нашлось!

Я остановился у ряда, где висели куртки. Выбор зимних курток оказался небольшой, но, по крайней мере, тут можно было что-то хотя бы померить и не испугаться, глядя в зеркало.

Мне приглянулась темно-зеленая с капюшоном на коричневом искусственном меху.

— Нравится? — спросила maman. Я снял ее с вешалки, надел:

— Да вроде нормально.

Куртёнке, конечно, было далеко до «аляски», но, как говорится, при всём богатстве выбора другой альтернативы нет.

— Берём!

Мы направились в сторону кассы. Покупку нам завернули в толстую оберточную бумагу, завязали крест-на-крест бечевкой.

— 34 рубля 70 копеек!

Maman достала кошелек. Я едва сдержал смешок. Перед поездкой мэм потребовала, чтобы я «свои» деньги оставил дома. Я согласился, потихоньку сунув в карман пару «четвертных» — 25-рублевых купюры.

Следующим место нашего визита стал обувной отдел, точнее, отдел мужской обуви. Мужских моделей зимней обуви на витринных стойках оказалось выставлено аж четыре штуки: войлочные сапоги, войлочные ботинки, зимние ботинки ленинградской фабрики «Скороход» с «экспериментальным покрытием» и зимние сапожки той же самой фабрики «Скороход», только обычные, кожаные, без всяких «экспериментальных покрытий», но внешне напоминающие кирзовые сапоги с отрезанными голенищами. Размеры на все четыре модели были от 39-го до 46-го.

— Будем мерить? — опять так же робко поинтересовалась maman. Еще бы, не робко! Я ей югославские сапоги с дубленкой подогнал, а она меня привела в ЦУМ, где одни «прощай, молодость» да «здравствуй, пенсия» на полках.

— Ходить в чём-то надо! — ответил я, снимая со стойки подобие обрезанного кирзового сапога. Обувку с «экспериментальным покрытием» я обошел стороной. «Покрытие» начинало шелушиться и облетать через неделю. С год назад я с этим столкнулся. Хорошо, в магазине не стали возмущаться и вернули деньги. В результате я всю прошлую зиму проходил в старых войлочных сапогах.

На квартиру мы попали ближе к шести вечера. У двери я продемонстрировал maman дополнительный комплект ключей, который сделал накануне. Она одобрительно кивнула.

В прихожей maman буркнула:

— Эх, не догадались захватить кружки, сахар и чай. Сейчас бы посидели, чайку попили…

Она мечтательно улыбнулась.

— Не терпится переехать? — я тоже улыбнулся. — Займусь послезавтра.

— Смотри, не переусердствуй! — заметила maman.

— Может, у Альбины чаю попьём? — предложил я. Maman нахмурилась.

— Да ладно тебе, — отмахнулся я. — Не сердись, мэм! Она хорошая девочка.

— Ну, пойдём, пойдём! — она махнула рукой. — Покупки здесь пока оставь. Домой поедем, заберем.

Мы даже не стали одеваться, вышли на лестничную площадку, подошли к двери Алькиной квартиры. Точнее, я подошел первым, пока maman запирала нашу квартиру. Я нажал кнопку звонка. За дверью в квартире было какое-то шевеление. Мне показалось, что там даже кто-то разговаривал. И голос при этом был мужской. Но стоило нажать кнопку звонка, как голос (или голоса) сразу стих.

Вечер перестал быть томным. Где-то я эту фразу уже слышал. Точно! Недавний фильм «Москва слезам не верит», который я в начале осени смотрел вместе со Светкой. Неужели история повторяется?

Я опять упрямо нажал кнопку звонка. За дверью послышался шорох. Сверкнул свет в глазке. На этот раз я ударил в дверь кулаком, чуть-чуть подпитав кулак силой.

Не знаю, как это выглядело внутри, но мне показалось, что еще немного и я пробью в двери дыру.

Щелкнул замок. Дверь приоткрылась. В щель выглянул невысокий мужичок в годах в мятой милицейской форме с погонами капитана.

— Тебе чего, пацан? — грубовато спросил он и добавил. — Вали отсюда, пока цел!

В этот момент изнутри квартиры послышался Алькин голос:

— Антон! Я здесь!

Я пнул капитана ладонью в грудь, приложив немного силы. Милиционер отлетел назад, шмякнулся спиной об стену, хорошо так приложившись затылком, и сполз вниз, на пол.

Я ворвался в квартиру. В прихожей на моем пути возник еще один мужик, в манерной кожаной куртке, джинсах. Почему-то он баюкал правую руку. Стукнулся что ли?

— Стоять! — заорал он. — Милиция! Кто такой? Документы, быстро!

И тут же, вытаращив глаза, сполз на пол, получив от меня в грудину конструкт паралича.

— Усы, лапы и хвост — вот мои документы! — процитировал я кота Матроскина из книги Эдуарда Успенского «Дядя Фёдор, пёс и кот». Наряду с «Тремя повестями о Малыше и Карлсоне» Астрид Линдгрен эта книга Успенского были моими самыми любимыми книжками в детстве. Я их зачитал до такой степени, что мог даже цитировать наизусть. Особенно потому, что там практически каждая фраза была цитатой или анекдотом.

Я прошёл в комнату. Альбина сидела на стуле возле окна, прикованная наручниками к батарее парового отопления. От неожиданности я замер, даже, кажется, открыл рот:

— Это что?

Потом опомнился и добавил:

— Ну, ладно. Один любовник да всякие игры еще можно как-то объяснить. Но два! Причем один в милицейской форме… Ну, вы, сударыня, на этот счет явно переборщили…

— Дурак! — обиделась Альбина и тут же добавила. — А твой заговор на топаз работает, представляешь? Этот меня по лицу кулаком ударил. Мне ничего, а он чуть ли не руку сломал! Да освободи ты меня, в конце концов!

— А-ах! — в дверях подала голос maman, которая наблюдала всю эту картину, стоя с кулаком, прижатым ко рту. — Антошенька, что это?

— Ща разберемся! — пообещал я. Я нагнулся к «гражданскому», пошарил у него по карманам, вытащил связку ключей, удостоверение, ключи от автомобиля, кошелек. Прочел вслух:

— Капитан Осипов Семен Владимирович, старший оперуполномоченный отдела БХСС Советского РОВД УВД Переславского облисполкома.

Значит, оба капитаны. Один в форме, другой в штатском. «Два капитана», блин, в новой интерпретации!

Пошевелился капитан, который в форме. Открыл глаза, встряхнул головой:

— Ты себе, щенок, сейчас статью поднял с пола! Понял?

Он встал на корточки, попытался подняться. Конечно же, ему не удалось — заклинание паралича, и он снова растянулся на полу.

Я подобрал из связки ключ, который должен был быть от наручников, отстегнул Альбину от батареи.

— Ставь чайник, — попросил я. — Угости maman чаем, а я пока с ними разберусь.

Альбина в розоватом спортивном костюме (интересно, откуда у неё такой? я его раньше не видел!) прошла мимо меня, вильнув бедрами (я невольно сглотнул слюну — хороша, чертовка!), словно невзначай пнула капитана Осипова, стараясь попасть ему промеж ног (вот зараза!), направилась на кухню, ухватив за руку maman.

— Дверь прикройте, — крикнул вслед я. Maman послушно закрыла дверь.

Ну-с, приступим, благословясь! Я пошарил в карманах у «форменного» капитана: удостоверение, две связки ключей, записная книжка, ручка, пустая кобура под кителем, перочинный нож. Ничего особенного. В удостоверении значилось «капитан милиции Агускин Петр Петрович, участковый инспектор Советского РОВД». Ну-да, наш дом-то в Советском районе находится.

Я наложил конструкт отмены паралича. Участковый дёрнулся, сел на пол, опираясь на стену спиной, хотел что-то было даже сказать, но не успел. В него влетел конструкт подчинения.

— Кто тебя сюда послал?

— Замначальника РОВД майор Калугин Василий Владимирович! — глядя на меня тусклыми пустыми глазами, доложил участковый и замолчал.

— Какую задачу перед вами поставил Калугин?

— Мне поставлена задача установить, кто такая Альбина, где живет, кто вместе с ней проживает. Помочь капитану Осипову в решение его задачи.

— Какая задача была поставлена Осипову? — спросил я.

— Напугать Альбину, заставить её завтра написать заявление об увольнении с завода по собственному желанию. В случае её отказа капитан Осипов должен был её немного избить и что-то ей подложить в квартиру.

— Охренеть! — если сказать, что я оказался удивлен, это было бы преуменьшением. — Что подложить?

— Не знаю, — безучастно равнодушным голосом ответил участковый.

— Кто приказал или попросил Калугина напугать Альбину? — немного подумав, задал я следующий вопрос.

— Не знаю.

Я погрузил участкового в сон. Подошел к Осипову, который, в отличие от участкового, мог что-то знать — всё-таки целый оперативник, тем более с ОБХСС. Я снял заклинание с оперативника.

— Я тебе ничего, гад, не скажу! — успел он выкрикнуть прежде, чем я всадил в него конструкт подчинения. Я мысленно выругался: накладывая «паралич», я совершенно упустил из виду, что объект всё видит и слышит, только ничего сделать не может. В результате, оперативник прекрасно видел и слышал, как я допрашивал участкового. Впрочем, это ничего не меняет.

— Кто приказал Калугину запугать Альбину?

— Директор магазина, — безучастно ответил Осипов.

— Фамилия?

— Не знаю.

— Что знаешь про него? Есть догадки? Говори!

— У него сын недавно пострадал из-за этой девушки. Мне кажется, что это директор магазина «Океан».

Я погрузил его в сон. Вопрос, что делать дальше, у меня не стоял. Я собирался сдать этих сотрудников Воронцову, благо телефон в уже нашей квартире работал. Был вечер выходного дня, заместитель начальника УВД наверняка находился дома, в кругу семьи. Можно было бы просто стереть им память. Но оставался заказчик в виде директора, посредник — аж целый заместитель начальника РОВД. Не проще ли было привлечь Воронцова для решения этого вопроса?

— Ма! — я зашел на кухню. Maman и Альбина, как давние подружки, сидели, пили чай и щебетали о чем-то о своём. Я улыбнулся им.

— Я сейчас схожу кое-куда звякну. Гости наши спят. Пусть спят, не будите их! Хорошо?

Шутка зашла. По крайней мере у Альбины рот открылся так же широко, как и глаза.

— Почему-то я совсем не удивлён, — ответил Воронцов, когда я дозвонился ему и рассказал о происшедшем. — Ты просто притягиваешь неприятности.

— Я могу решить вопрос сам, Иван Георгиевич, — предложил я. — Даже без ущерба для их физического здоровья. За психику не ручаюсь.

— Ладно, ладно. Сейчас приеду. Говори адрес.

Я продиктовал.

— Да ты практически рядом! — удивился Воронцов. — Жди. Через 10—15 минут буду.

Он приехал быстрее. Позвонил в дверь. Я сразу открыл. Увидев распростертые тела — одно в прихожей, другое в комнате — нахмурился и вопросительно посмотрел на меня.

— Они спят, — поспешил успокоить я его. Альбину и maman, которые вышли из кухни встретить гостя, я загнал обратно на кухню.

— Идёмте в комнату, — предложил я полковнику. Он даже не стал раздеваться, прошел в комнату в своём форменном плаще.

Мы сели на диван, и я всё ему рассказал — от того, как Димочка пырнул ножом Альбину, до звонка ему самому.

— Директор магазина «Океан», — задумчиво повторил Воронцов. — Товарищ Амельченко, стало быть. М-да, незадача… Ладно! Давай, буди их по очереди! И ко мне.

— С кого начинать? — осклабился я.

— Давай с участкового!

Участковый открыл глаза, сел на задницу, огляделся, подобрался, хотел вскочить, но я указал на комнату:

— Там твой руководитель тебя ждёт…

Он усмехнулся, иронично кивнул, но в комнату заглянул и сразу изменился — вытянулся, встав по стойке «смирно», одёрнул форму.

— Товарищ полковник! — начал он, но был безжалостно перебит Воронцовым:

— Какого хрена, капитан, ты здесь делаешь?

— Совместно со старшим оперуполномоченным отдела БХСС Осиповым проводим поквартирный обход на закрепленной за мной территории!

Воронцов махнул рукой, мол, заткнись.

— Кто вам поручил это сделать? — влез я. — Расскажите, пожалуйста, что вы мне поведали.

Воронцов сердито посмотрел на меня, но затыкать рот мне не стал. Участковый посмотрел на полковника, дескать, отвечать или нет? Воронцов кивнул.

Нынешний рассказ участкового, конечно, разительно отличался от прежнего. Полковник его слушал, кивал. Но тут я опять не выдержал:

— Врёшь!

— Хватит! — оборвал полковник. — Пошел вон отсюда! Завтра решим, что с тобой делать! С утра бегом в кадры, понял?

— Есть! — участковый поник, вздохнул и пошел на выход.

— Буди этого! — приказал Воронцов. Мне его поведение не понравилось. Сразу захотелось прояснить. Однако полковник ничего объяснять не стал.

— Потом! Всё потом!

— Эй, капитан! — я тронул Осипова за плечо, одновременно впуская в него конструкт отмены сна. — Эй, «опер упал намоченный»!

Осипов вскочил, ухватил меня за грудки, но тут увидел Воронцова. И тоже, как участковый, сразу же преобразился: вытянулся во весь рост, отряхнулся, попытался доложить:

— Товарищ полковник…

— Заткнись, капитан! — оборвал его полковник. — Я в курсе всего, что вы тут попытались учудить. Ты не представляешь, насколько глубоко я в курсе…

Капитан замолчал, опустил голову, изображая (именно изображая! Я считал его эмоции с ауры) раскаяние, печаль и даже уныние.

— Полагаешь, Калугин тебя не отдаст? — язвительно усмехнулся Воронцов и рявкнул. — Ты знаешь, что ты на моих родственников наехал, урод⁈

Тут Осипов реально испугался, даже заикаться начал:

— Я это… Товарищ полковник… я ж не знал… Простите, пожалуйста!

Аура у него полыхнула багровым, потом фиолетовым цветом — цветом ужаса.

— Ты, скотина, радоваться должен, что моя племянница мне позвонила, а не куда-нибудь в КГБ!

Воронцов, не спеша, поднялся, подошел к капитану. Тот даже стал меньше ростом.

— Пошёл вон отсюда! Завтра подумаю, что с тобой сделать!

Капитан молнией выскочил из квартиры, тем не менее дверь прикрыв за собой очень даже аккуратно, почти бесшумно.

Я протянул Воронцову вещи участкового и обэхээсесника: удостоверения, ключи, кошелек, наручники. Он рассовал все это по карманам плаща. Наручники сразу оттянули полу плаща. Полковник поморщился.

— А что с Амельченко?

Воронцов вздохнул, покосился в сторону кухни, где отсиживались, типа, пили чай maman с Альбиной.

— У нас в городе четыре торговых монстра, авторитета, так сказать: магазин «Океан», «Изумруд», «Салон для новобрачных» и ЦУМ. Их руководители — ставленники первого секретаря обкома партии, люди авторитетные и фактически неприкасаемые. Разумеется, если не поступит команда. Если я кого-нибудь из них без команды сверху трону, на следующий день моё место займёт другой товарищ, а я буду неизвестно где. Хорошо, если где-нибудь в «Козолуповском» районе начальником РОВД. А ведь могут даже без пенсии на улицу выставить. Понял?

Он криво улыбнулся.

— Это касается и их детишек. Что бы они ни натворили, они неприкасаемые. Разумеется, если сверху не поступит команда «фас».

Я молчал, обдумывая услышанное. Как-то не складывалось, что у такого «монстра» Амельченко сын работает заурядным инженером да еще на вредном производстве. Я тут же не замедлил высказать свои соображения собеседнику. Воронцов пожал плечами:

— Кто знает? Может, папаша его в руководители предприятия «тащит», а для этого он должен сначала отработать необходимый стаж молодым специалистом, а потом уже «прыгать» на руководящие должности. Тут не угадаешь…

— Тебя и Альбину никто теперь не тронет, — заключил полковник. — Побоятся. Я ж обозначил её как свою родственницу. Можешь не беспокоится.

— А кто ей за куртку заплатит? — ехидно спросил я. — С её зарплатой это критично…

— У тебя что, денег не хватает? — сердито повысил голос Воронцов. — Или затариться негде? Ты ж к фарцовщикам тропинку уже протоптал! Или как? Так подойди к директору ЦУМа, скажи, что от меня. Скажешь, мол, Иван Георгиевич попросил обмундировать. Она поможет.

Я задумался. Опять на горизонте нарисовалась эта сама Зинаида Михайловна.

— Ладно, Иван Георгиевич, — поблагодарил я полковника. — Спасибо и на этом.

— «На этом»? — криво усмехнулся Воронцов. — Да я практически вас вывел из-под удара, обезопасил!

— Во-первых, мы не преступники с Альбиной, чтобы быть под ударом! — отрезал я. — Во-вторых, вы своих сотрудников обезопасили. Они ушли из квартиры живые и здоровые.

— Ты говори, да не заговаривайся! — сквозь зубы произнес Воронцов. Он встал, направился к двери:

— Всё. Разговор окончен!

— Вот поэтому я и не хочу идти работать в милицию, — я сказал ему в спину. Он на миг замер, но не обернулся, открыл дверь и, не прощаясь, ушел.

Я усмехнулся. Через полчаса он напрочь забудет наш разговор и нашу встречу. Интересно, какую реакцию у него вызовет содержимое карманов — два удостоверения, ключи, наручники? Посмотреть бы! А вот из списка моих приятелей он исключен напрочь. Доверять ему нельзя. Мент есть мент.

А в конверте у меня еще лежал лист бумаги со следами крови участкового и бэхээсесника. Пока полковник сюда ехал, я успел уколоть пальцы тому и другому и капнуть по капельке их крови на лист бумаги. На всякий случай.