Антигерой: адаптация (СИ)

Глава 3

Грэм открыл глаза не сразу. Когда он пришел в себя, то некоторое время лежал неподвижно, обдумывая ситуацию, в которую попал. «Насколько же всё паршиво…» — эта мысль засела в его голове так прочно, что поначалу он не мог от неё отделаться и хоть как-то сдвинуться в своих рассуждениях с мертвой точки. Парень чуть приоткрыл глаза на несколько мгновений, осматривая, где он находится. Они ехали по лесной дороге, но на этот раз он находился в клетке, вместе с остальными детьми. С его пояса пропал кинжал, а также он оказался босой, без сапог, в которых он обычно прятал запасной нож, так что Грэм остался безоружным, и настроение его ухудшилось еще сильнее.

В конце концов, он взял себя в руки и начал обдумывать ситуацию. Про Церковь, равно как и про веру Империи, он не знал практически ничего, кроме того, что они существуют. Раньше он не особо задумывался о таких вещах — сначала было детство и беззаботные игры, потом война, осада, голод, побег, разбой, а теперь его продали, в обмен на какой-то амулет. Неужели этот амулет полезнее, чем Грэм, и с ним Лорн сможет получить больше добычи? Почему Лестер, так просто отказался от него? На самом деле, Лорн, Лестер и их мотивы меньше всего сейчас волновали парня, но всё же этот вопрос невольно возник в его голове.

В чем он был практически уверен, так это в том, что боги у Империи преимущественно жестокие и нуждаются в постоянных подношениях. О богатствах Империи говорили везде, даже в среде разбойников. А еще говорили о массовых жертвоприношениях всех тех, кто попал туда в плен. Поэтому, несмотря на всю красоту и пышность имперских городов, их богато одетых и сытых граждан, а также самое лучшее вооружение их армии, вся эта цивилизованность существовала вместе с крайне жестокими религиозными догмами.

Грэм не знал как именно проходит церемония жертвоприношения, не понимал какие у него шансы сбежать отсюда, но он вполне ясно осознавал, что может оказаться перед богами еще раньше, потому что теперь он находился среди тех, кто по его вине стал пленником. Парню не впервой было выживать в опасных ситуациях, но он так и не мог придумать, что ему делать.

«Придушат ночью ведь, по-тихому, теперь засыпать — себе дороже» — подумал Грэм. Он открыл глаза и резко сел, моментально оценивая ситуацию. На него выжидающе и со неприкрытой ненавистью смотрел Йоркас, тот самый четырнадцатилетний паренек, с которым он познакомился в самый первый день, когда они присоединились к беженцам. Казалось бы, четырнадцатилетний парень уже вполне мог идти наравне с мужчинами, да и был он, несмотря на все лишения войны, достаточно крепкого телосложения. Но и в Империи и в их родном Королевстве Терос, мальчик становился мужчиной, только пройдя обряд инициации, при достижении пятнадцатилетнего возраста. Традиция обряда, во время которого юноши показывают свою силу, ловкость, выносливость, а также смекалку, была нерушима на протяжении многих веков и во многом она определяла и будущий путь юноши. Так что Йоркас сидел в клетке вместе со всей малышней и свирепо смотрел на очнувшегося Грэма.

— Ну что, выродок, наконец-то проснулся? — произнес Йоркас с отголосками злобного нетерпения в голосе, — Знаешь, в ту ночь, Грэм, погиб мой отец. А потом оказалось, что всё это произошло из-за тебя и той сволочи, Лестера, которого ты называл своим отцом. А теперь они тебя бросили! Ахаха! Вышвырнули, отдали как товар! Ахахахаха!

Йоркас, не сумев сдержать свои эмоции, впал в истерику. Его громкий и неожиданный смех привлек внимание не только пленников, но и церковных стражников, от которых он получил несколько болезненных тычков древком копья прямо под ребра и предельно четкое указание не издавать больше ни звука, отчего упал на бок и, глухо прокашлявшись, со злобной радостью уставился на Грэма:

— Ты скоро подохнешь, мразь, скоро подохнешь. Не думай, что кто-то из нас позволит, чтобы ты помер легко или достался этим святошам, — как безумный шептал Йоркас — любой здесь порвет тебя на части и задушит раньше, чем наступит следующее утро.

— Можешь попробовать прикончить меня хоть сейчас, малыш Йоркас! — со злой ухмылкой ответил Грэм, — Всё равно закончишь как твой ненаглядный папаша. Это ведь он тогда храпел на посту, когда я перерезал ему глотку! Вот же болван и неудачник, кем он по-твоему был, воином? Да твой папаша годился разве что для того чтобы убирать навоз за коровами!

— Заткнись, тварь, иначе тебя даже днём стража не спасет! — зрачки Йоркаса расширились, его руки била мелкая частая дрожь, лицо покраснело, а голос предательски срывался от переполнявшей его злости.

— О, бедный Йоркас, да твой отец, который был тем еще ослом, и то обрадовался бы тому, что не увидит как жалок его сынок, который как собака сидит на цепи, боится своих хозяев и только и может что гавкать на других. У тебя ведь зубов нет, малыш Йоркас, ты же трус и всегда был трусом.

В ответ на издевательства Грэма, Йоркас, который был несколько крупнее своего противника, кинулся прямо на своего обидчика. У обоих парней были железные браслеты, сковывающие цепью их запястья, но в порыве безумной злобы это не мешало им бить друг друга, пинать, кусать и царапать. В этой драке были хороши все, пусть и самые грязные приемы.

Грэм встретил накинувшегося на него Йоркаса ударом ноги в живот, и тут же получил в ответ от него удар железными браслетами по голени. Йоркас снова набросился на Грэма, пытаясь схватить его, но Грэм, ловко отбив руки противника и сделав шаг вправо и вперед за его спину, накинул тому на шею цепь, соединявшую браслеты его оков, повалил вниз и, обхватив ногами, начал что есть силы душить своего Йоркаса. Йоркас пытался убрать цепь, пробовал бить затылком в лицо Грэма, чтобы тот ослабил хватку, но Грэм со всей силы вцепился в его ухо зубами, откусив ушной хрящ в тот самый момент, когда подоспела церковная стража. Их силой разняли, вытащили из клетки и еще долго избивали, объясняя, что не надо доставлять лишние неприятности. Грэму досталось больше оппонента и, в конце концов, его вернули в клетку одного, а всех остальных рассадили по другим, посчитав опасным оставлять его с кем-нибудь.

Грэму повезло. Несмотря на боль и несколько сильных ушибов, а может и пару сломанных рёбер, он смог остаться один. Пусть боятся и считают чокнутым, пусть избивают, но в эту ночь он теперь точно не подохнет от рук других пленников. Его будут держать отдельно и присматривать больше, чем за другими, чтобы он ничего не натворил. А стражники не решатся его убить. В конце концов, священникам сейчас нужны жертвы. Для чего именно и в каком состоянии — Грэм не знал, но то что жертва должна быть живой — понимал прекрасно. К тому же, если его обменяли, то запасных пленных у священников нет и помереть до того как придет срок никому из них не дадут. Ради того чтобы оказаться отделенным от других пленных он и спровоцировал Йоркаса. И именно поэтому не душил того до смерти.

***

Прошла неделя, прежде чем они добрались до города Хораграс на восточной границе Империи. В географии Грэм не разбирался настолько, что не знал ни названия Империи, ни самого этого города, ни того, что такое «восточная». Название, равно как и местоположение, он просто услышал от стражников, охранявших их телеги. Всю эту неделю он ни с кем не общался, безуспешно продумывая варианты побега. Те помои, которыми кормили заключенных, чтобы те не померли раньше времени, передавали специальным ковшом с длинной ручкой, что мешало подобраться к ключам от оков, висевшим на поясе стражника. Да и не был Грэм мастером-карманником, чтобы незаметно стащить ключи прямо из-под носа у охраны. Спровоцировать дебош и удрать под шумок было не с кем, да и не знал он, куда бежать, когда вокруг то и дело им встречались имперские патрули.

Парень ломал голову, придумывал десятки способов, но никак не смог хоть на шаг приблизиться к свободе. В конце концов, он оказался в логове врага без шанса на побег. Грэм, хоть и пытался запомнить дорогу, по которой их вели, так и не смог полностью сосредоточиться за время пути. Стража не разрешала им поднимать головы, заставляя смотреть только себе под ноги, и всё время торопила, огревая палками тех, кто хоть немного замедлял шаг. Он успел заметить только то, что город окружала высокая внешняя стена, потом их долго по петляющим улочкам вели в храмовый район, огороженный еще одной стеной поменьше и уже там, завели в подземелье, рассадив по камерам.

Детей поселили в отдельном от взрослых крыле. Камеры, в которые их всех затолкали, были небольшими каменными мешками, закрытыми решетками, рассчитанными на одного заключенного. Места в них было так мало, что крупный взрослый мужчина, вроде его бывшего атамана Лорна, с трудом бы в такой поместился. Грэм мог сделать три полных шага в глубину своей камеры, упираясь в стенку, два шага — в ширину и если хорошо подпрыгнуть, то мог бы достать рукой до потолка своей темницы. На холодном каменном полу лежала куча подгнивающей соломы, которая, видимо, по чьему-то замыслу, должна была заменять узникам кровать.

Раз в день им приносили какие-то помои, чтобы они могли продержаться, а еще каждый вечер приходил священник в рясе и зачитывал на каком-то непонятном языке странную молитву. Чем-то это было даже хорошо, потому что из-за отсутствия хоть какого-нибудь окошка, этот молебен и миска какой-никакой еды были тем единственным, что хоть как то помогало мальчику определить сколько прошло времени.

С момента попадания Грэма в этот каменный подвал прошло восемь дней. Кто-то из его соседей уже начинал потихоньку сходить с ума, время от времени выдавая какой-нибудь несвязанный бред, кто-то временами рыдал, а кто-то просто молчал, как и сам мальчик. Восемь дней — короткий срок, но не тогда, когда ты ребенок, не тогда, когда тебе нечего есть и ты не знаешь чего ждать дальше.

На восьмой день священник, каждый вечер читавший молебен, пришел не один. С ним был второй, чья ряса была украшена богаче, указывая на его более высокий чин в церковной иерархии. Его приближающийся к преклонному возраст выдавали морщины и вполне заметная седина в некогда черных волосах.

— Слушайте все и запоминайте мои слова! — неестественно гулко прогремел его голос по подземелью, — Завтра вам всем выпала честь воссоединиться с истинными богами и обрести вечную жизнь у их престола! Каждому из семерых богов будет служить в вечности трое из вас, но перед этим должны вы до последнего показать свою удаль и отвагу, выйдя на сражение с самой природой! У вас есть ночь, чтобы подготовиться к встрече, уже этим вечером вы все приоткроете ворота в чертоги истинных богов!

После этой небольшой речи, всех детей, под строгими взглядами многочисленной храмовой стражи, отвели в бани, отмыли, переодели и привели в огромный зал, на котором были накрыты столы с множеством блюд и напитков. Всё это время Грэм затравленно озирался по сторонам, всё ища способ сбежать, даже предпринял пару попыток улизнуть от охраняемой группы детей, пока стражники не смотрели на него, но каждый раз ему не давали отдалиться и на десяток шагов, безболезненно, но силой загоняя назад.

Двадцать одного ребенка рассадили за богатый пиршественный стол. Большинство детей, изголодавшись, сразу же набросилось на еду и питье. Грэм не спешил, налил себе воды, отщипнул кусок хлеба. Глазами отыскал Йоркаса. Тот с ненавистью смотрел то на него, то на окружавшую их стражу. Это было странно, но есть не хотелось. И всё же он, продолжая играть в гляделки с Йоркасом, пригубил простой воды, немного пожевал хлеб, который был у него в руке, осматривая стол на предмет чего-нибудь, что могло бы стать его ключом к побегу отсюда. Всё, что он смог прихватить, чтобы не обратить на себя внимание вездесущих наблюдателей — медную ложку, которую рассчитывал заточить ночью в камере о камни и попробовать взломать замок. «Возможно, — думал Грэм, пряча ложку себе за пазуху, — это моя последняя надежда сегодняшней ночью»

Тем временем, в зал вошли несколько священников и начали опять читать какой-то молебен. То ли от чего-то подмешанного в пищу, то ли от этой странной, словно гипнотизирующей молитвы, некоторые дети начали сначала раскачиваться в такт, а после — странно мычать в ритм напеву молебна. Жизнь с бандитами и работа с Лестером научила Грэма двум вещам — всегда наблюдай по сторонам и не выделяйся. Заметив, что происходит с остальными, Грэм начал подражать им, мыча и копируя их движения. Несколько других детей, включая Йоркаса, до этого момента остававшихся настороже и не поддавшихся этому эффекту, недоуменно смотрели по сторонам. Короткий жест одного из жрецов направил стражников к этим детям и те насильно вливали им в глотки странные напитки, от которых мутнел взор и затуманивалось сознание.

Потом все начали падать. Стражники подходили и подхватывали детей, унося их в разные двери. Упал, закрыв глаза и стараясь себя не выдать, и Грэм. Восемь дверей было в зале, через одну они все вошли, а через семь других, расположенных в противоположной стене, их отнесли по три человека в комнату, заперли и оставили там. Из комнаты, в которую он попал, был еще один выход, закрытый решеткой, а у самого потолка было небольшое окно, закрытое железными прутьями, так что Грэм не мог ни выбраться через него, ни даже просто выглянуть наружу. Что ж, делать было нечего, его невольные сокамерники, оказавшиеся парнем примерно его возраста и девчушкой лет десяти, спали беспробудным сном. За дверью было тихо.

«Ну что ж, похоже, делать все равно нечего, попробую хотя бы открыть эту дверь» — пожав плечами и вздохнув, подумал Грэм. Он начал затачивать ручку украденной ложки о камни, стараясь сделать это как можно тише. Сам метод такого применения столового прибора он подслушал у одного из разбойников, который, в свое время, будучи заключенным, с помощью самодельно смастеренной отмычки смог сбежать из-под стражи. Однако, у парня никак не получалось довести дело до ума, сказывалось отсутствие хоть какого-то опыта. Он смог заточить ручку, но вот поддаваться замок никак не хотел. Грэм не бросал попыток почти до рассвета, пока усталость не свалила его в глубокий сон.

***

Трое детей, находящихся в комнате, проснулись от гула и криков, доносящихся из-за стен. Грэм видел затуманенный взор своих невольных соседей, которые всё еще не могли отойти от той странной пищи и напитков, которые они ели вечером. Они сидели молча до тех пор, пока в дверном проёме не показались силуэты вошедших стражников. Их грубо подняли, сделали каждому надрез на плече и вытолкали через выход, который до этого был закрыт решеткой, буквально протащили через длинный, поднимающийся вверх коридор и в конце пути чуть ли не выкинули наружу, закрыв за ними выход. Они оказались втроем на большой круглой арене, окруженной высокой стеной в два человеческих роста. Над этой стеной начинались ряды, забитые многочисленными зрителями. Наверху, на небольшом балконе над ареной, стоял священник, забравший их вчера из их тюремных камер.

— Благой народ славного Хораграса! В этот священный день встречайте четвертую тройку посланников, которые отправятся к Гарроку, богу лесов и охоты, с вестью о том, что Его народ верен Ему и чтит Его волю и поныне!

Толпа взревела, на противоположном конце арены поднялась решетка, и на запах крови к безоружным детям вышло трое волков…