Каждый выход на улицу, как вылазка в стан врага: на голове — глубокий капюшон, в сумке — шокер-фонарь, в карманах — перцовый баллончик и отпугиватель собак, маршрут — малолюдный. А утром и вечером, когда собачники выгуливают своих зверюг, лучше и вовсе не покидать квартиру.
Сегодня тоже надо было дома сидеть.
Меряя шагами пустынное фойе языкового центра, Лера то и дело поглядывала на выход. Хотелось уйти, сбежать. Сомнения, которые она гнала по пути сюда, становились все плотнее, тяжелее, и лишь в одном она было уверена на все сто: на работу ее не примут. А даже случись такое чудо, она не сможет встать лицом к целому классу. Точно не сможет. От одной мысли в кишках крутит. Кстати, ученики вправе потребовать, чтобы им заменили преподавателя, скажут, мол, мы деньги платим не за цирк уродцев. Всё! На фиг собеседование!
Она решительным шагом направилась к двери. Боковым зрением уловила взгляд вахтерши — придирчиво-брезгливый, с нотками торжества и удовлетворения. В груди полыхнуло обидой, и Лера с силой захлопнула за собой дверь. Вернее, попыталась. Доводчики не позволили, сработали с мягким шелестом. Бездушные железяки! Даже они смеялись над ней!
В тамбуре она столкнулась с модной дамочкой. Та вскинула сердито прищуренные глаза, но сказать ничего не успела. Зрачки ее расширились от испуга, воздух с писком вырвался из груди, и дамочка отскочила. Что ж, в замкнутом пространстве да так неожиданно… Вполне понятная реакция. Но все равно бесит!
Лера сжала губы и вышла.
Осенний воздух охладил разгоряченные щеки и притушил раздражение. Лера остановилась. А может все-таки попробовать? Иначе что говорить родителям? «Конечно, я сходила на собеседование! С вахтершей… А что? Очень даже стильная старушка, в курсе происходящего». Блин, мама с папой так надеялись, что она вылезет наконец из своей скорлупы, начнет общаться с коллегами, с кем-нибудь подружится… Да она и сама не прочь.
Лера медленно выдохнула и вернулась в тамбур. Дубль два… Она приоткрыла дверь в фойе, но опять засомневалась, замешкалась, и в этот миг до нее донесся разговор.
— Ходила здесь, как тигрица по клетке, разве что хвостом не била, — рассказывала вахтерша. — Ну я и спросила, чего, мол, изволите. Так и узнала, что на преподавателя она метит. Ну я и подумала, куда ж она с таким-то лицом, прости Господи. Порасспросила ее, узнала, что студентка-заочница, и сказала, мол, не возьмут тебя, доучись вначале.
— Вы верно сказали, Вера Ивановна, — ответил вахтерше властный женский голос. Наверняка та самая дамочка.
Затем послышался стук каблуков, но вахтерша продолжила бубнить:
— Вы, Анна Сергеевна, не волнуйтесь, я ей конечно прямо такого не заявила. А то люди ж разные бывают, мало ли какие слухи пустит. Ну, вы понимаете…
— Да-да, Вера Ивановна, вы совершенно правы. Я бы все равно отказала девушке с таким… изъяном.
— Вот и я так подумала, — в голосе вахтерши послышалось облегчение, и она затараторила: — А то ведь знает-то много: и английский, и немецкий… даже латынь!
— Да? — женщина будто задумалась, но в следующий миг отрезала: — Все равно! С таким лицом только пугать, а не учить!
Раздались уверенные шаги к лестнице, вахтерша что-то довольно заворчала, а Лера прикрыла дверь. Ну, вот и собеседование с директрисой… Черт побери, лучше было сразу уйти!
Шаг печатался сам собой. С каждым ударом каблука злость должна была вбиваться в асфальт, впитываться в землю электрическим разрядом, но она, наоборот, только разбухала, вспышками ярости теснила грудь.
Вот значит как! За спиной обсудили, пугалом назвали… Еще, небось, и порадовались, что не с ними такая фигня… А в глаза-то! Мол, молодые специалисты нам нужны, вы только доучитесь. А что скажут, когда она доучится? Еще причину выдумают, или просто скажут, что вакансия уже занята… Да и дело-то не в работе. Репетиторства хватает… Но нельзя же так. Несправедливо!
И вообще, её ученики только при первой встрече пугаются, а потом, ничего, привыкают.
Резко свернув за угол, Лера сделала еще два злых широких шага и замерла. Воздух сбился в груди плотным комком, а вспотевшие ладони сквозь плащ вцепились в баллончик и отпугиватель.
Собака!
Толстенькая, низенькая псина, неспешно семенила навстречу, останавливаясь у каждого дерева и столба.
Лера попятилась. Не отрывая глаз от псины, бочком-бочком, перебежала дорогу и лишь тогда прерывисто выдохнула. А затем, оглядываясь и еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, бросилась к Театралке: пускай там вечно полно народу, и пускай все таращатся на ее шрамы, но это же люди! Не собаки!
Как и ожидалось, народ на Театралке шастал туда-сюда, да еще потоки студентов из Политеха перетекали через площадь из одного корпуса в другой. А вот перед администрацией собралась непривычная группа. Один человек что-то говорил, остальные просто держали транспаранты. Защитники Шиеса… Чего они здесь-то забыли?
Лера постаралась проскользнуть незамеченной, однако седая женщина в теплой вязаной кофте заступила ей дорогу и протянула листовку. Лера от растерянности взяла. Обычно промоутеры пихали свои рекламки кому угодно, но только не ей, а тут надо же — осчастливили.
В листовке говорилось что-то о спасении планеты, о том, что «вместе мы справимся»…
Лера скомкала бумажку, даже не вчитываясь. Да уж, «справимся»! Властям плевать, кто прав, кто нет! Захотят, так и вовсе сделают из России одну всеобщую свалку, а сами уедут за границу.
Да и вообще, с ее лицом пикеты не устраивать, а разгонять.
Лера натянула капюшон еще глубже, сунула руки в карманы и побрела домой.
Мама встретила ее еще в дверях.
— Совсем закрутилась с этими сборами, — пожаловалась она, испытующе глядя на Леру: — Будто не пару подростков на месяц провожаю, а целую армию на войну.
Лера раздевалась, слушая краем уха о сборах братьев — им предстояли соревнования по карате — и старательно избегая вопросительного материнского взгляда.
Они прошли на кухню.
— Не взяли? — тихо спросила мама.
Напряжение, сквозившее в ее голосе и движениях, раздражало. Лучше бы просто помолчать. Лера дернула плечами и буркнула:
— Нет. Хотят, чтоб сначала универ закончила.
Мама побарабанила пальцами по столу, потом вскинула голову.
— Чай будешь?
— Буду.
Они достали из холодильника половинку торта и расставили чашки. Тут же, словно почуяв вкусненькое, на кухню заявились братья, Димка с Санькой.
Димка затолкал в рот кусок торта и пробубнил:
— Как сходила?
Лера не успела ответить — мама опередила с вопросами:
— Ты сказала, что училась не в школе, а дома, на семейном? И что аттестат в пятнадцать получила?
— А это важно?
— Все важно! А что несколько языков? А может, им американский акцент надо?
— Мам, — прервала ее Лера. — Не в этом дело…
Мама застыла, и Лера, криво улыбнувшись, повторила:
— Просто мне надо доучиться самой.
— Ну да… Им, наверное, диплом нужен.
— А, пускай! Мне и не хотелось… И вообще, у меня завтра новый ученик.
— Но может в другое место попробуешь? Сейчас столько центров…
— Мам, там то же самое будет.
— Да почему?
— Потому, — отрезала Лера и сердито забренчала ложкой по чашке.
В наступившем молчании звук разлетелся, как предупреждающий сигнал — не спрашивайте, не подходите и, вообще, отстаньте! Ну в самом деле, что изменится-то? Шрамы точно так же отпугнут любого другого работодателя.
Санька толкнул брата и повел глазами на Леру.
— Подарок, — произнес одними губами.
Димка обрадованно вскочил и выбежал с кухни.
— Ты куда⁈ — крикнула мама. — Допей сначала!
— Сейчас он вернется. — Санька неспешно встал, пригладил волосы и одернул футболку.
Потом с важным видом повернулся к Лере. Спустя мгновенье на кухню влетел взъерошенный Димка и, переглянувшись с братом, выпалил:
— Лер, мы ж из-за соревнований не успеем на твой день рождения, так что сейчас подарим…
Он протянул бархатную черную коробочку.
Лера ахнула. Неужели серьги купили? Но Димка сказал:
— Мы подумали, серьги у тебя уже есть, цепочка тоже, и вот… колечко…
Лера бережно открыла коробочку и чуть не рассмеялась. Колечко⁈ Эту штуковину они называют колечком⁈
Вот что у парней-подростков в голове? Подарить девушке огромную серебряную печатку! И с чем? С римским богом Солнца!
— С днем рождения, сестренка, — улыбнулся Санька. — Видишь — солнышко! Чтобы путь твой был светел.
— Спасибо… — прошептала Лера.
В носу защипало от подступивших слез. Лера встала и порывисто обняла братьев.
— Спасибо, — всхлипнула им в подбородки (и когда так вымахали?). — Вы сами мои солнышки.
Мама с умилением смотрела на них, но когда все успокоились и расселись, проворчала:
— Плохая примета — заранее поздравлять.
Димка с Санькой чуть сникли, и Лера, заметив это, отмахнулась:
— Глупости, мам! Бабкины суеверия.
Полчаса спустя, валяясь на кровати, Лера любовно осмотрела и примерила подарок. А стильное же колечко! И на ее тонких пальцах выглядит так выразительно, драматично даже.
В прихожей хлопнула входная дверь, послышался голос отца. Сейчас зайдет.
И точно, он заглянул сразу же.
— Мама сказала, в центре отправили доучиваться.
— Ага…
Отец задумчиво прошелся по комнате, остановился напротив стеллажа с книгами и наконец спросил:
— Что делать собираешься?
Лера потеребила кончик косы, распушила его и, разглядывая, словно самое увлекательное в мире зрелище, проворчала:
— У меня и так дел полно. Что еще-то?
— Тебе разве не скучно? Учишься-учишься… других учишь… Неужели не хочется чего-то большего?
Лера пожала плечами. Большего? Ну, разве что свою семью. Встретить однажды мужчину, с которым они полюбят друг друга, и любить будут вечно, и доживут до ста лет, и умрут в один день… В общем, обычные девичьи фантазии, но сбудутся они уж точно не в языковом центре.
— Тебе слишком хорошо с нами! — отец начал сердиться. Он не повысил голос, ни взглядом, ни жестом не дал понять, что злится на ее пассивность, но Лера видела — сердится.
Она попыталась перевести разговор в шутку:
— А зачем выходить из зоны комфорта, если можно жить в зоне комфорта?
Однако отец был настроен серьезно.
— Лера… Мы с мамой уже давно откладываем, сумма накопилась приличная, хватит на все оставшиеся операции. Я понимаю, ты хотела сама… Но давай ты в этот раз возьмешь деньги, а сама уж дальше. Согласна?
Лера молчала, не в силах ответить. Перед глазами встали холодные, пахнущие хлоркой коридоры клиники и залитая ярким светом операционная.
Сколько часов (или дней?) Лера провела там, каждый раз ожидая чуда и каждый раз разочаровываясь? Да, шрамы потихоньку исчезали, но она продолжала расти и вместе с ней росла кожа, рубцы искажались, соединительная ткань натягивалась… Сейчас, в двадцать лет, наверное, самое время заняться лицом вплотную, наверное, сейчас-то все бы выправили, до конца. Но опять операции, восстановление, боль…
А что если снова все надежды пойдут прахом? Или, наоборот, станет она нормальной, красивой даже, ведь на здоровую-то половину лица она хорошенькая… Что тогда? Все изменится?
Или нет?
Лера, не поднимая глаз, глухо спросила:
— Пап, а вдруг меня и… после нигде не возьмут?
— Что за ерунда? — отец сел рядом и, приобняв за плечи, заглянул ей в лицо. — Возьмут, конечно. Погоди, еще драться за тебя будут! И вообще, путей много. Захочешь, так и вовсе свой центр откроешь.
— Чур меня, чур! — отмахнулась Лера. Чуть помолчав, она выдавила кривую полуулыбку и спросила: — Выгоняете, значит?
Отец встал.
— Ну, дочь! Да живи с нами хоть до пенсии — мама только рада будет. Только, знаешь… хочется все-таки увидеть, как птенчик наш крылья расправит.
Отец давно ушел, и братья за стеной уже притихли, а Лера все ворочалась в кровати. Слова отца не давали покоя.
Нет, она вовсе не собиралась провести в своей комнатке всю жизнь. Но что если и впрямь подзадержалась?
Лера скользнула пальцами по щеке. Причудливая вязь тонких твердых ниточек и три длинных бугристых рубца. Один пересекает висок, второй присоединяется к нему от глаза, третий на уровне уха. Рваные полосы тянутся к подбородку, цепляя по пути уголок рта, и искажают лицо даже при малейшей улыбке. По сравнению с ними поперечный рубец совсем небольшой. Но именно тут щека была разорвана. В дыре белели зубы, и можно было высунуть кончик языка.
Еще несколько операций… Что, если, и правда, решиться? Может возьмут на работу и глазеть перестанут, как на Франкенштейна.
А может и парень появится…