Закон шагов. Книга первая

Глава 7 Между днем и ночью

Лин поежился, почувствовав взгляд клейменого Гарры. В темноте безликий лес казался стеной. Не крепостной: тюремной…

Пока Жинг сдавлено постанывал на дне телеги, а Бивар, надежно связанный, спал, Гарра безмолвно сидел рядом с магистром на козлах. Оставлять эту троицу в деревеньке Фоу было нельзя: Жинг с часу на час — без лекаря помрет, от Гарры — жди беды; а сопровождать их назад в Валкан, кроме Лина, оказалось некому: не жреца же с ними, после всего отправлять?

И за избитого до полусмерти надсмотрщика еще предстояло объясняться.

От Фоу до Валкана было недалеко, так что Лин рассчитывал вернуться к вечеру следующего дня. Ная и Хоно вместе со жрецом остались в доме кузнеца, который тот отдал в полное распоряжение «гостям», временно перевезя семью к кому-то из родни. Его сложно было не понять.

— Я повелением старосты сейчас твой надсмотрщик, Гарра, — сказал Лин; молчание давило. — Можешь перестать сверлить меня взглядом и просто высказать все, что у тебя на уме. Или твой язык все же укоротили, а? — Он легонько толкнул каторжанина локтем, но тот лишь плечами пожал. Рот он открыл только через час, когда Лин уже начал дремать:

— Господин магистр.

— Я весь внимание. — Лин плотнее закутался в плащ. Чем сильнее хотелось спать, тем, казалось, становилось холодней.

— Ваш друг.

— Если ты про жреца. — Лин подавил зевок, — то он мне не друг.

— И хорошо. — Взгляд каторжанина чуть смягчился. — Мой вам совет — держитесь от него подальше. Он демон… Но не только в том беда. Он такой же, как я.

— Что ты имеешь в виду? — Лин почувствовал, как сонливость отступает.

— Я родом с юга. Жил, работал — как все. — Гарра опустил взгляд на свои жилистые руки. — У меня был брат-погодка. Троюродный, но мы были дружны. И у меня была девчонка… Родители уже готовили свадьбу. Но однажды я застал ее с братом на конюшне; оба были нагишом. Когда девчонка прибежала со стражей, я все еще бил брата, хотя он давным-давно издох — но у меня до сих пор теплеет нутро, когда я вспоминаю, как хрустели его кости.

Гарра улыбнулся, обнажая желтоватые зубы. Лин сдержал желание отодвинуться:

— И что же?

— Такое наслаждение ни с чем не спутать, господин магистр. Я видел наслаждение на лице белого демона, когда тот мордовал Жинга.

Лин задумался.

Что заставило его самого рискнуть головой и броситься разнимать драку? Уж не жалость к надсмотрщику точно. Может, Жинг и заслуживал толики сочувствия, но Лина мало волновала его судьба, как, если уж на то пошло, и судьба Собачника, которого могли осудить за кровавую расправу… И все же он вмешался, подчиняясь желанию остановить… это. Не просто избиение и убийство, но что-то темное, страшное, рвущееся в мир из теней, впитывавшее страдание, как губка.

Люди в резиденции считали, что магистр Лин Валб, скромный коновал, и мухи не обидит. Но Лину приходилось убивать. Если быть точным, трижды, когда бродяги-разбойники в его присутствии нападали на стада: просто он не хвастался этим за бутылкой… Трижды — очень мало в сравнении с опытом хьор-капитана Бонара, но втрое больше, чем надо, чтобы понять, что же это такое — убить человека.

Занимаясь лечением скотины, Лин привык к крови и ко многому другому; иной раз, добивая хворую лошадь, он чувствовал себя намного хуже, чем когда первый раз сжег человека хьорхи. А жрец…

Жрец не убивал: так дети ломают чем-то рассердившие их игрушки — зло, весело, с восторгом глядя, как разлетаются обломки. Это было безумие, или что-то худшее, чем безумие… По счастью, Собачник пытался с собой бороться. И даже худо-бедно справлялся, иначе б быть Жингу и Биверу покойниками.

— Не оставляй с демоном своих спутников, господин магистр, — продолжал Гарра. — Если, конечно, они тебе дороги. — Он с любопытством покосился на Лина.

«Дороги?» — Лин сделал вид, что внимательно разглядывает упряжь.

У него не было семьи, уже давно. Вернее сказать — никогда не было.

Отец с матерью, возможно, были еще живы, а, может, и нет — лет пять назад гневные письма перестали приходить. Сам он никогда не писал им с тех пор, как уехал из дома. Родители отправили его в Орден только за тем, чтобы он в будущем стал для отца полезен — как хороший, отточеный инструмент. «Делай то, что мы скажем, так, как мы скажем, или получи плетей» — таким было его детство: бытие не человека, но инструмента, требующего правильной заточки. Новобранцам в хьор-гвардии и то позволялось больше вольностей.

Лин скривился. Двоих сирот, мирно спящих — ведь так? — сейчас под присмотром безумного жреца, отчим со всей очевидностью тоже числил за негодные топоры и ломаты…

Семьи у него не было, не было и друзей. Девчонок из Валкана или орденских приятелей не стоило брать в расчет: Лин умел ладить со всеми — этому родители, мечтая воспитать ловкого дельца, уделяли особое внимание, как и умению лгать. Но близко он не сходился ни с кем. Как-то не было ни повода, ни желания. Слушать болтовню Бонара о том, каких девиц он имел в юности? Хвастливый треп Дьяра? К теням!

Лучше всего Лин чувствовал себя в обществе своей Рыжей кобылы и другой бессловесной орденской скотины, с которой, хотя бы, можно было не притворяться. До недавнего времени этого хватало, но сейчас горой навалилось одиночество.

Проклятый Гарра был чересчур догадлив: Лин действительно беспокоился за брата с сестрой, оставшихся в Фоу.

— Что тебе до того, кто мне дорог, а кто нет, каторжник? — спросил он.

— Ты спас меня: я пытаюсь быть благодарным.

Телегу тряхнуло на выбоине. Протяжно застонал Жинг.

— Тебя спас не я, а жрец, — сказал Лин. — Почему ты называешь его демоном?

— Так говорит Михал, — помедлив, ответил каторжан. — Мой брат по клейму… и по вере. В камнях руин копится печаль и злость всех живущих в мире. Когда набирается слишком много — появляется демон. Но сила духа простых людей однажды изменит само хьорхи, изменит все: мир переродится, и тогда демонам и их приспешникам настанет конец…

— Церковь Возрождения в почете и среди дорожников, значит, — хмыкнул Лин. — Ненавидишь Орден?

— Сегодня ты захотел — и помог мне. Завтра захочешь — и убьешь. — Гарра пожал плечами. — Вас называют хранителями Закона, но вам плевать на Закон. Потому что мало правды, пусть стены и связывают людей. И на людские законы вам плевать. Вы писали их не для себя.

«Будто кто-то ее знает, правду», — подумал Лин, но вслух сказал:

— Мало ли причин плевать на законы?

— Много: и вы используете их все. — Гарра усмехнулся. — Но я южанин. Южане помнят добро.

Он замолчал, глядя в темноту. Его грубое лицо казалось высеченным из камня.

Лин хлестнул лошадей и плотнее закутался в плащ. Опять кольнуло беспокойство — не вытворил ли жрец в Фоу чего еще…

Стоило вернуться как можно скорее.

Ная не знала, как себя вести и что делать. Хотелось как-нибудь отгородиться от всего, спрятаться, но куда?

Собачник сидел напротив, пес лежал у его ног.

«Слушайтесь во всем и постарайтесь не сердить» — сказал магистр Валб, уезжая. Но как понять, что может не понравится жрецу? О чем он думает? Если он человек, то должен о чем-то думать…

Но сам Собачник на дороге сказал, что он не человек, вспомнила Ная, а каторжник назвал его «демоном». Жрец снял перчатки и умыл лицо, но на рукавах и вороте осталась россыпь бурых пятен. Он курил: из тонкой трубки в молочно-белых руках шел резкий пряный дым.

Ная вздохнула. Все тело ломило от езды, болели свежие мозоли, однако каждый раз, как только она собиралась встать и уйти спать, взгляд возвращался к пятнам на рукавах, и сон пропадал.

Они сидели так с самых сумерек. Страх, почтение, ужас, отвращение — Ная не могла разобраться, какие именно чувства вызывало это… этот…

Когда-то давно она видела, как стражники втроем избивают пьяного бродягу. И, совсем недавно, как тюремщик бьет заключенного в соседней камере-клетке. Тот не мог защищаться, но все равно это выглядело иначе. Не так жутко.

И все же жрец в главном был прав: он наказал преступника и предотвратил еще большее преступление. Поэтому лля себя она решила все же считать его человеком.

— Кхм. — Жрец откашлялся в ладонь и сказал, ни на кого не глядя:

— Мне казалось, у нашего магистра была в вещах какая-то книга. Вряд ли он увез ее с собой. Раз уж вам не спится, может, почитаете вслух?

Наверное, он тоже устал сидеть в тишине. Но худшего предложения нельзя было представить.

Ная поймала встревоженный взгляд брата.

— В чем дело? — Жрец почувствовал заминку, и в его голосе что-то неуловимо изменилось.

— Простите. — Най склонила голову. — Мы с Хоно не знаем грамоты: отчим не учил нас, только собирался, когда умер брат… Но мы можем сейчас же найти и принести вам книгу, господин Собачник, — быстро добавила она, заметив, как нахмурился жрец.

— Не надо. Все в порядке. — На лицо жреца спустя мгновение вернулась его обычная улыбка. — В неграмотности нет ничего постыдного. Я тоже не могу читать. Если хотите, попросите магистра вас научить — думаю, он не откажет.

— Да, я попрошу… — Ная постаралась не показать недоверия. По словам магистра Валба, чтобы служить Солнцеликому, нужно было прочитать даже не одну, а много книг. Значит, или жрец, или магистр лгали? Или жрец служил каким-то другим божествам?

— Я посмотрю, как там лошади. — Хоно быстро встал и вышел, прежде, чем Ная успела его остановить. Но жрец не рассердился:

— Конечно. Ты, если хочешь, тоже иди, девушка.

Ная, поблагодарив, выбежала за дверь. Продолжать вдыхать вонючий дым наедине с Собачником было невыносимо.

Хоно сидел на ступеньках крыльца. Конь жреца и кобыла магистра, Рыжая, спокойно стояли в стойле вместо лошадей кузнеца. Остальных Лин-гьо перепоручил заботам местного пастуха, оказавшегося его знакомым.

Ная присела рядом.

— Брат, как по-твоему, он сейчас соврал?

— Не знаю. Зачем ему врать? — Хоно раздраженно пожал плечами. Мысли его были где-то далеко.

— И я не знаю…

Запахи свежего дерева и сена напоминали о доме. Ная пыталась представить, как выглядит их сад теперь, когда все сожги — и не могла.

И к лучшему, что не смогла, подумала она: ведь они никогда не вернуться в Валкан. Им некуда, не к кому возвращаться. Тот, кто их отпустил, сказал «не оглядываться назад». Он казался смелым и мудрым человеком: стоило прислушаться к его совету…

— Собачник не убьет нас. — Ная постаралась сказать это уверенно, но в голосе все равно прозвучало сомнение. — Не убьет.

— Хорошо б, если все-таки убьет — то быстро, — буркнул Хоно.

— Всегда ты думаешь о плохом, — неискренне возмутилась Ная.

— Я просто готовлюсь к худшему. — Он серьезно взглянул на нее. — Я не смогу тебя защитить, сестра. Очень от этого гадко. Магистр… он тоже не сможет. Мы вообще ничего не можем сделать. И от того, что ты будешь унижаться, подчиняться и вести себя смирно — ничего не измениться. Мы можем просто жить в удовольствие, пока дают.

— Но…

— Если ты не забыла, на папашу Фаргу твоя услужливость тоже не очень-то действовала, — заметил Хоно.

— Собачник не убьет нас: мы нужны ему не за этим, — упрямо повторила Ная.

— А ты не допускала мысли, что мы вообще ему не нужны? — Хоно скривился. — Поиграется — и бросит. Что тогда?

Ная не нашлась, что возразить, и просто села рядом с братом на ступеньки крыльца.

Хоно принялся фальшиво насвистывать какую-то тоскливую мелодию. Он часто ее насвистывал — с тех пор, как услышал от одного из гостей отчима.

Скоро на месте их сада построят новый дом, подумала Ная. Чужой дом. Будет ли в нем жить мачеха, или какие-то незнакомые люди?

Позади скрипнула дверь:

— Холодает. Может, вернетесь внутрь?

Ная не стала оборачиваться: если не смотреть на жреца, он казался не таким уж страшным. У него был приятный, красивый голос.

— Нет, — буркнул Хоно. — Нам и тут неплохо.

— Ну, как хотите.

Ная ждала, что жрец уйдет, но он по-прежнему стоял в дверях.

— Я очень напугал вас сегодня, да? Уверен, так и есть, — тихо сказал он. — И вы правы: я натворил лишнего. Опять ничего не смог с собой поделать. Глупо оправдываться, но… Ладно, не важно.

Вокруг было так тихо, что Ная даже могла расслышать, как в трубке жреца свистит воздух. На их дворе в Валкане никогда не бывало такой тишины.

— Послушайте лучше вот что, — продолжил жрец. — В юности я жил там, откуда вас забрал… И у меня там были друзья. Представьте себе: даже у демонов иногда бывают друзья! Тогда всем нам было примерно столько же лет, сколько вам сейчас. Среди нас был парень из бродяг: это большая редкость. Талант к хьорхи проявился у него на зимней стоянке так ярко, что родители направили его на обучение в Орден… Мы прозвали его «Молчаливым»: он мог за два дня ни слова не сказать, объяснялся одними жестами. Все привыкли к этому его чудачеству и не думали о причинах. Но однажды мы все вместе покинули Валкан и не встретили самого болтливого и самого вьедливого человека на островах. Лжец и Поводырь вдвоем могли разговорить кого угодно, кроме, разве что, Солнцеликого. — Тихий смех жреца походил на шелест листвы.

Где-то вдалеке послышался собачий лай, брань, затем снова наступила тишина.

— Так я узнал, что отец моего друга, еще задолго до его рождения, был клеймен и десять лет ворочал камни на дорогах, — продолжил жрец. — Из этих десяти девять он был немым… Ему вырвали язык, за то, что он попросил у прохожего воды в жаркий день.

Жрец замолчал.

— Что случилось дальше? — голос Хоно прозвучал необычно хрипло.

— Что дальше? — переспросил жрец. — Он отработал свободу и вернулся в свой клан, который вскоре возглавил: затем родился мой друг, потом другие дети… Он стал уважаемым человеком и умер, окруженный почетом. А мой друг — он мудрее меня. Пока я учился у Джары-Поводыря драться, друг учился разговаривать. Поэтому сейчас он не такой уж и молчун, хотя все равно не любит болтать зазря. И не любит жестокости. Боюсь, сегодня он не одобрил бы моего поведения, и нашел бы какой-нибудь другой способ выручить беднягу. Как я уже говорил, голова у Вэла варит лучше моей. Но я не он.

Ная заставила себя обернуться и взглянуть на жреца. Шрамы на лице сошлись друг с другом, еще больше уродуя неприятную улыбку. Белесые глаза безо всякого выражения смотрели куда-то мимо Наи. В клиновидной бородке и на перекинутых через плечо заплетенных в косу волосах Собачника блестели капли воды, а на одежде так и бурели пятна засохшей крови.

— Вэл Ранл хороший человек — и лучше, и мудрее меня, — повторил жрец. — Может статься, когда-нибудь вы еще встретитесь с ним. А сейчас лучше идите спать. И не… — жрец запнулся. Потеребил бороду:

— Честное слово, да не собираюсь я вас убивать! Выбросьте уже эту глупость из головы. И спокойной ночи. — Он развернулся и вошел внутрь, оставив дверь открытой.

Нае очень хотелось ему поверить; хотелось считать жреца обычным — почти обычным — человеком. Просто чуточку другим с виду. Но не так-то это было просто.

Она слегка толкнула Хоно: «Ты заметил?»

Брат выразительно пригладил волосы и тряхнул рукой: «Да».

В доме не было воды. Перед тем, как они вышли наружу, Ная как раз выпила остатки со дна кувшина; однако волосы и одежды жреца отчего-то были мокрыми, будто его окатили из ведра.

— Пойдем. И вправду похолодало, — Хоно вздохнул и побрел за жрецом.