Следующий день для смотрителя Вэла Ранла начался со служения в святилище, продолжился рутиной и ознаменовался тремя встречами, одна другой неприятней.
Первая состоялась в порту. Вэл под благовидным предлогом заглянул еще раз побеседовать с глазу на глаз с рудокопом, но ничего от него — от них? — не добился.
— Отрава, от которой труп гниет, будто перезрелый овощ — ваша?
— В мире всякой отравы, как звезд на небе… — закатил глаза к потолку каюты «любопытный» Хиу.
— Благородные лорды-безбожники с острова Ардж хотят устроить на Шине переворот, а дети Змеи им помогают?
— Ты даешь слишком мало ответов для того, чтобы задавать так много вопросов, смотритель Вэл, — с неподдельной грустью сказал Хоу. — Мы и так достаточно рассказали тебе про Арж.
— Ничего такого, о чем бы я не догадывался сам.
Так как для знати пошлины на поставляемые рудокопам грузы были невысоки, Первый торговый союз завышал объем поставок. Перегруженные галеры двухголовых после выхода из бухты сбрасывали часть товара на шлюпки, зафрахтованные Союзом Желтых Платков: ради барышей непримиримые враги легко смогли договориться…
Шлюпки вдоль побережья отправлялись в сторону Икменской Нганты, к стоящим на рейде арджанским судам. Торговля шла бойко; прибыль делили на всех. Сколько пороха в бочонках из-под зерна попало на шлюпки и к кому отправилось? Рудокоп был не готов ответить. Зато хотел знать, какого самочувствие Предстоятеля Ордена, последние годы почти не появляющегося на публике, какова численность собственных войск Дакена, какие отношения связывают округа Нодаб и Икмен, зачем Нодаб финансирует Церковь Возрождения и в чем причина нынешних волнений в Галше, вспыхнувших, против обыкновения, не голодной весной, а в благополучную осень.
— Нашего Предстоятеля после поездки на Ардж поразила лепра, однако пока он не собирается умирать. Но что касается остального — если вы хотите знать правду, а не слухи, то свои вопросы вам следовало бы задать леди Анне Нодаб, — сказал Вэл. — Или хотя бы графу Дихану Чеду. Господин инспектор показался мне довольно осведомленным человеком.
— Так приведи его сюда! — без тени насмешки воскликнул Хоу.
— Боюсь, господин инспектор не подчиняется мне. — Вэл натянуто улыбнулся. — И не обсуждает государственные вопросы с кем попало. Откуда нам знать, что вы не заодно с террористами? Записка от давно покойного Арджанского волшебника — явно недостаточная причина для доверия.
— Так убеди его! — Хиу сверкал глазами также, как и Хоу. — Смотритель ты или кто?
Вэл промолчал. «Разве это не очевидно?»
— Приходи, один или с инспектором, да хоть с лордом Ауном, когда будешь готов говорить, — сказал Хоу сердито. — Змее угодно сохранить мир и хорошую торговлю. Но откуда нам знать, что вы хоть сколько-нибудь компетентны? Что это не ты готов обрушить миропорядок ради дохлой химеры?
— Записка от давно покойного Арджанского волшебника — явно недостаточная причина для доверия, — передразнил Хоу.
— Если передумаете — вы тоже знаете, как меня найти.
Вэл ушел, не прощаясь. Передавать инспектору Чеду гостеприимное приглашение двухголовых он пока не собирался.
«Обрушить миропорядок ради дохлой химеры» — звучало интригующе; возможно, слишком интригующе для того, что бы все сводилось к простой борьбе родов за власть.
«Ты знаешь, почему крутятся шары на ваших алтарях? — спрашивал рудокоп в их первую встречу. — Разбитый Орден не сможет защитить шары. Разбитый шар не сможет вращаться»…
Шары остановились перед Ирдакийской катастрофой, но отдельные шары останавливались и раньше. И не мог же кто-то засунуть сверток со взрывчаткой под каждый из ста тысяч шаров на Шине? Чего ради? Это было бы безумием…
«Нельзя исключать, что ты действительно имеешь дело с безумцами, — одернул себя Вэл. — Ничего нельзя исключать…»
Вторая встреча произошла во дворце. Покойного Химмела Ауна, упакованного в ящик, быстро сожгли на площади, после чего городские бездельники отправились надираться по кабакам, а знать и уважаемые райнбержцы — на торжественные поминки. Наспех убранный, все еще пахнущий горелым деревом церемониальный зал превратился в цирковые задворки. Туго соображающий лорд-канцлер Бек Аун, выглядящий искренне огорченным, его средний сын и брат Химмела с торжественно-скорбной миной на лице, немногочисленные дружки убитого, прикидывающие, кому бы за него проломить голову, и впопыхах созванные «почетные гости», ведущие себя, как на праздничном приеме. Химмел Аун даже по сомнительным стандартам Райнберга слыл редкостным мерзавцем, так что оплакивать его высшее общество не собиралось.
Вэл такую оценку целиком и полностью разделял, и все же, пиршество под видом поминок внушало отвращение. Но уехать он пока не мог: нужно было дождаться пристава Шерпта, который где-то задерживался — так что просто вышел из зала, вдохнуть свежего воздуха и размять ноги.
Где-то в южном крыле дворца располагался зимний сад, но найти его сразу не получилось: коридоров и тупиков в многократно достраивавшемся и перестраивавшемся здании было несчетное количество. А охрана и слуги здесь оставляли желать лучшего: те, кто не ушел со службы после смерти предыдущего лорда, почти открыто игнорировали приказы нового «лорда-доходяги» и пьянствовали на кухне или в своих каморках…
Но стоило Вэлу остановиться на пороге следующей проходной комнаты, пытаясь припомнить план дворца, как он услышал за портьерой у окна тихое дыхание.
Вэл немедленно отступил на полшага назад, за угол стены.
«Проклятье! — Вэл высвободил из повязки правую руку, выпустил из сустава хьорхи и обмотал ощерившейся шипами нитью загипсованную ладонь. — Хорошо бы просто уйти: но нельзя — получу арбалетный болт в спину».
Левую, почти здоровую руку, он приберег на потом — мало ли, что потребуется делать… За портьерой по прежнему дышали, сбивчиво и сдавленно.
«Обычный грабитель сразу же удрал бы в окно. — Вэл не сомневался, что невидимый противник тоже его заметил. — Но если напасть первым, надежно — я его, скорее всего, убью, и толку мне еще от одного мертвеца? Толку Райнбергу и Рине от двух мертвецов, если и он окажется хорош, и меня достанет».
— Выходи! — выкрикнул Вэл. — Я тебя слышу! Попробуем договориться… Даю слово: если сдашься — я тебя не трону.
Ответа не последовало; даже дыхание стихло.
Вэл, готовый в любой миг отпрянуть назад, осторожно высунулся из-за угла. Портьера, свисавшая до самого пола, достаточно близко подходила к окну, но человек за ней не просматривался: очевидно, убийца был совсем щуплого сложения и остерегался рукопашной схватки.
— Выходи, — повторил Вэл. — Или я сожгу тебя вместе с этой проклятой тряпкой.
«И ведь действительно сожгу — своя жизнь, знаешь ли, дороже, — подумал Вэл. — На счет три. Раз, два…».
Он ожидал чего угодно, но не того, что последовало дальше.
— Вы пришли меня убить? — тихо спросили из-за портьеры.
Голос был детский.
Вэл выпустил из ветви хьорхи боковой побег и отдернул портьеру. Младшая дочь лорда Бека спокойно смотрела на него круглыми карими глазами:
— Делайте свое дело, господин смотритель.
— Нет, с чего ты взяла, я… — Вэл осекся. С обмотанной боевым хьорхи рукой любые его слова звучали… как-то не слишком убедительно. — Нет, конечно!
«Солнцеликий, да я ведь действительно чуть ее не убил!»
— Только, пожалуйста, быстрее, господин смотритель. Если я описаюсь от страха, это будет недостойно. — Восьмилетняя Дармина Аун смотрела грустно и серьезно. — Пожалуйста… Господин смотритель?
Вэл сполз по стене на пол. Хьорхи вспыхнуло и исчезло, опалив бинты.
— Господин смотритель?! — Теперь в голосе девочки слышался весь сдерживаемый до того страх. К тому, что ее придут убивать, она была готова, но пытающийся свалиться в обморок «убийца» — это в ее картину мира не вписывалось.
— Дара, я случайно проходил мимо, — Вэл кое-как сфокусировал взгляд на ее лице. — Честное слово. Почему ты решила, что кто-то собирается тебя убить?
— Нил обязательно меня убьет. Он уже убил Химмела, значит. теперь я. Так все говорят.
«Нил», Нилкан Аун — так звали среднего отпрыска лорда Бека. И, если Вэл хоть что-то понимал в политике и в людях — даже если Нилкан умрет следующим, все равно, Дармина Аун в предсказании своей судьбы была совершенно права. Восьмилетние принцессы на Шине выживали, только если у них был такой брат, как Милт Нодаб. Поделать с этим Вэл ничего не мог.
«Правило третье. Если мир катится к теням, то нужно больше думать о работе… — Вэл отсчитал про себя до десяти. — Правило третье, смотритель. Правило третье».
— Почему ты считаешь, что твоего брата убил Нилкан? — спросил Вэл.
— Все так говорят. Я… Мне… Мне страшно, господин смотритель… Господин… Прости… Забыла, как тебя звать… — девочка расплакалась.
«Правило третье. Правило третье. Правило третье».
— Вэл-гьон. Можно просто «Вэл». Ну же, не реви, — Вэл кое-как нащупал левой рукой платок и протянул ей. — Кроме того, что говорят, ты что-нибудь сама видела или слышала?
Конечно же, закон запрещал допрашивать дочь лорд-канцлера без дозволения лорд-канцлера. Но убивать без суда закон тоже запрещал, и кому это мешало?
— Нет… Я не помню…. Спасибо, Вэл-гьон, — девочка утерла раскрасневшиеся глаза. Успокоилась она на удивление быстро.
— Пожалуйста! Сейчас мы пойдем и разыщем пристава Шерпта. Он порядочный человек. Ты знаешь его?
— Да.
— Хорошо, — улыбнулся Вэл. — Тогда сейчас сообразим что-нибудь насчет твоей охраны…
Третья, определившая течение этого и всех последующих дней, встреча состоялась на входе в церемониальный зал. Вместо Шерпта там стоял его заместитель, на рыбьем лице которого читалось: «Случилось новое дерьмо, и мы не знаем, что с этим делать».
Вэл передал девочку под опеку знакомому стражнику, наказав глаз с нее не спускать, и выслушал ксэн-пристава.
«Что, смотритель, жаловался — слишком много мертвецов? Нате, получите и распишитесь! И все-таки Джара была права — совести у тебя нет, Солнцеликий», — с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, Вэл вышел за стражником из дворца.
Семь. В больнице Райнберга за последние два часа доставили семь тел, свежих, но уже со следами гниения…
Днем позже лорд Бек Аун ерзал в тронном кресле, слишком большом для его ссохшегося старого тела. Шурх-шурх. И задавал по третьему кругу те же вопросы. Шурх-шурх, шурх-шурх.
— Вы уверены, что у нас все-таки, — шурх-шурх, — Не эпидемия? — Шурх-шурх. — Зачем кому-то нужно, — шурх-шурх, — травить горожан? Не понимаю…
«Затем, чтоб такие идиоты, как ты, поверили в „эпидемию“, старый козел!» — Вэл как никогда был близок к тому, чтобы высказать Беку в лицо все, что о нем думает.
— С твоего позволения, я объясню еще раз, лорд Бек, — невозмутимо сказал — в четвертый раз! — пристав. — Все умершие пили вино из одних бочек, а больше никто не погиб: такого не может быть при эпидемии. Наш враг хочет усилить беспорядки в городе. Для этого сеет панику. Вы должны издать указ…
В Райнберге было множество бед, и одна из них, увы, протирала задом тронное кресло. Именно сейчас, когда городу как никогда был нужен нормальный правитель.
Впервые со времени подземных толчков задерживалась отправка галер: докеры и перевозчики, заявляя, что боятся «гнилой смерти, которую завезли проклятые двухголовые», запирались в своих лачугах и срывали план погрузок; а по лачугам обсуждали, не пора ли галеры и дворец сжечь — в свете факелов гнилая смерть им почему-то была уже не страшна… Город готов был вспыхнуть, а те, кто жаждал пожара, только и ждали удобного момента, чтобы выбить роковую искру.
«Гнилую смерть» вызывала отрава, распространение которой по городу даже удалось частично отследить. Увы, последовательно и доходчиво объяснить лорду Беку Ауну, как шло расследование, они с приставом не могли. Слишком уж запутанным получился бы доклад, и слишком много там было бы того, о чем лорду слышать не следовало.
«Лорд Аун, дело в том, что один мой подчиненный, уважаемый хьор-командор Гент, знает половину городских поставщиков дешевой выпивки и многих их клиентов в лицо.
Что вы, мой лорд, это не потому, что командор оставляет все свое довольствие в игорных домах в день получки! Просто он старается быть ближе к простому люду.
В первой полусотне погибших Гент опознал дюжину знакомцев, что навело нас на некоторые подозрения. Пристав задержал нескольких уличных торговцев, и у троих из них оказалось по бочонку с отравленным вином. Несомненно, отравленным, мы знаем это наверняка.
Нет, не потому, что стражники смекнули — если слить половину вина и разбавить остатки водой, проблемы будут не у них, а у торговцев! — и проверили качество пойла на себе. Просто мы и лекари работали, не покладая рук, смочили в вине хлеб и проверили на крысах. А что среди умерших шестеро стражников, дежуривших в ту ночь — так это чистая случайность…
Пристав Шерпт тщательно допросил торговцев, после чего они вспомнили — эти бочонки им продали люди в форме городской стражи, по дешевке, под видом краденного со складов. Не подумайте дурного: торговцев так впечатлило благородство пристава, что их замучила совесть, только и всего.
Что ж до того, что в середине беседы инспектор Чед приколотил ножом одному низ них ладонь к стенке камеры и час отрезал по кусочкам палец, а второму выбил половину зубов и поджарил стопу раскаленной кочергой — так не было ничего подобного, как вы могли подумать?! Они ведь не осужденные, а задержанные, умышленное их преступление сводится к сущей мелочи, законы Райнбеерга запрещают пытки в подобных случаях! Узнай я о чем-то подобном, непременно бы остановил инспектора, а не пристава, который пытался остановить инспектора, не сомневайтесь, мой лорд!
И, ни в коем случае не спрашивайте — почему граф Чед, инспектор Верховного лорда, называет пытки „особыми методами допроса“ и сбривает людям пальцы до кости так же ловко, как управляется со сметами: я и сам хотел бы это знать.
Лучше подумайте вот над чем, мой лорд: если вы не введете чрезвычайное положение и не дадите Шерпту „особые полномочия“, чтобы мы могли узаконить задним числом „особые методы допроса“ — нам придется либо вместе с инспектором отправиться под суд, либо налить по бокалу того самого вина очень многим. Не только самим торговцам, но и другим задержанным, и страже — всем, кто видел „работу“ достопочтимого господина инспектора, графа Дихана Чеда… А потом пристав — такой уж он человек, хороший человек, без лукавства — зальет бокал в глотку самому себе. Докеры, под присмотром тех, кто все это подстроил, разнесут Райнберг по бревнышку — но навряд ли вы это увидите, мой лорд, потому что до того я сам убью вас, болезный вы идиот!»
— Ну…но… раз все так уверены, вы так уверены, — костлявая, желтая, как куриная лапа, рука лорда Бека Ауна потянулась к стопке бумаги.
Случилось невозможное — с четвертого раза пристав все-таки его убедил.
«Браво, Шерпт!» — Вэл искоса посмотрел на пристава — и вздрогнул, встретившись с ним взглядом. Непосредственно к беспорядкам в городе подчиненные пристава, скорее всего, были непричастны: под выбитые Диханом Чедом описания «неизвестных людей в известной форме» никто их настоящих стражников не подходил. Приставскую службу просто подставили. Но старику Шерпту хватало и того, что случилось на самом деле. Его подчиненные — которым он, верный идеалам десяти поколений благородных предков, верил, как себе — крали и сбывали краденное настолько часто, что рейнбегские торгаши считали это обычным делом. А он сам вынужден был нарушать закон, дозволяя пытки, обманывать своего правителя…
На первый взгляд, пристав выглядел как обычно: невозмутим, спокоен, благороден, не по годам бодр — ни дать ни взять, породистый конь на выездке. Но смотрел Шерпт, как загнанная лошадь.
— Вэл-гьон, граф Чед просил передать — у него завтра в полдень встреча в порту со старшинами Желтых Платков, — сказал пристав, когда они с копией только что изданного указа вышли из приемной лорда. — Он считает, вам нужно присутствовать. Но я против; это грубое нарушение субординации.
На заднем дворе городской больницы сейчас лежало около полутора сотен гниющих тел: с каждым днем их поступало все меньше — должно быть, завезенная в город отрава заканчивалась. И, как бы ни было жаль случайных жертв — проблема была не в них.
«Представьте себе, лорд Аун: инспектор Дихан не спрашивал у нас, чей это город — наш или его, — подумал Вэл. — И чем проще удобней подтирать зад — городом, Книгой Шагов, или Райнбергсками законами — тоже не спрашивал. Сейчас некогда спрашивать, иначе мы потеряем и город, и законы, и наши жизни. Недавно я чуть не убил вашу младшую дочь, а она считала, что за этим я и пришел. Наш мир и прежде был безумен, а теперь его затягивает в бездну… Люди вроде Шерпта могли бы спасти положение, но лишь усугубляют его свои нежеланием прислушаться к тем. кого должны защищать».
В дворцовом коридоре было пусто — и это была одна из возможностей поговорить, не лучше, но и не хуже других. Не было отговорок, чтобы ее упускать.
— Я думаю, граф Чед прав, и нам с вами следовало бы отправиться с ним, господин Шерпт, — сказал Вэл.
— Это…
«Это невозможно, это не дозволено этикетом, нечего тебе там делать… Найдешь еще с десяток „не“?» — Вэл внимательно посмотрел на пристава.
— Господин Шерпт, служители Солцеликого благодарны вам за добрую волю, за то, что вы сделали для города прежде и делаете сейчас, — сказал он вкрадчиво. — Но Райнберг огромен и многогранен. У обнищавших докеров и рыбаков, у торговцев — другие нужды, чем у служителей или у благородных… Выйдите из своего кабинета, сделайте шаг им навстречу — поговорите с ними, узнайте, что им нужно. Господин инспектор — благородного происхождения, но не чурается говорить с простолюдинами. Быть может, все вместе мы скорее найдем решение.
На мгновение Вэлу показалось, что Шерпт заколебался, но — нет.
— Инспектор Чед происходит из благородного семейства, но благородства в нем ни толики, — твердо сказал пристав. — Его методы неприемлемы… во всех смыслах. И вам тоже необходимо помнить о своем нынешнем положении; происхождение не так важно… Главному приставу и смотрителю Райнберга идти на поклон к докерам? Подобное невозможно и бессмысленно, Вэл-гьон. Вы ведь знаете, каковы обычаи и каков порядок приема жалобщиков.
Обычаи и порядок — неоднократно переиначенные — Вэл, в самом деле, знал, так что возразить было нечего. До полудня следующего дня — и до пожара — еще оставалось время. Он, так или эдак, не мог предпринять ничего немедленно. Хотя вся его натура жаждала действия — разум требовал выжидать…
Отчаянно не хватало знаний; за верные ответы на те вопросы, что задавали рудокопы, Вэл бы и сам немало заплатил.
К вечеру ожидание было отчасти вознаграждено: в птичнике резиденции его ждал измученный дальним перелетом сйорт с зеленой орденской лентой на лапке. Запершись в кабинете, Вэл применил почтовое хьорхи и — впервые за последние дни — искренне улыбнулся: записку венчал увитый листьями серп с инициалами «И. С.» на рукояти.
Дважды Вэл перечитал короткий текст.
«Следы партии поросячей начинки обнаружены в Валкане. Гвардии не известно о ее происхождении и назначении. Также и о зачинщиках бунта в Галше. Пока нет намеков на осведомленность М.Н или А.Н. Но возрожденцы — почетные гости на Фестивале. Бунт будем подавлять. Рине мой поклон. Будь осторожен».
Ничего эти несколько фраз, конечно, не решали: наоборот, указывали на то, события обретают небывалый размах; но — они давали надежду, что старый мир сохранил еще достаточно опор, чтобы не осыпаться в бездну трухой…
«Хотел бы я знать, где сейчас Рик. — В последний раз Вэл перечитал записку и сжег: слишком дорого она могла обойтись и ему, и командору Саену. — И не покончил ли наш честный Собачник с разговорами о невмешательстве: кажется, сейчас — самое время…»