Закон шагов. Книга первая

Глава 14 На старом тракте

— Лин-гьон, что это такое? — Ная показала на проплешину. Круг мертвой травы насчитывал в диаметре десять шагов и выделялся даже на фоне жухлого осеннего подлеска. Земля в кругу была сухая, как песок, погибшие растения и истончились посерели.

— Не знаю.

Этот круг был далеко не первым, на который Лин наткнулся за последние дни. Проплешины попадались в лесу около стоянок, даже в роще рад-тар, где они провели ночь несколько дней назад, нашелся такой; но больше — нигде, потому на случайность это не очень-то походило. Круги наверняка были как-то связаны с ежевечерними отлучками жреца, но как — Лин не имел ни малейшего понятия.

— Подозреваю, это дело рук нашего улыбчивого любителя собак. Так что лучше держаться от этой штуки подальше. — Лин увлек Наю в сторону от проплешины. Они собирали пильники — мелкие, похожие на деревянные кругляшки грибы. Жесткие ножки пильников от деревяшек мало отличались и на вкус, но шляпки после отваривания были весьма неплохи, а на юге Шинадаже считались деликатесом. У пильников было и еще одно достоинство: они хорошо хранились.

«Бесполезный ты слабак, магистр», — Лин вздохнул. Ная реакцию на слова жреца заметила и при первой возможности пристала с расспросами, правду говорит жрец и что ждет их на Черном озере, только что он мог ей сказать? Пообещать защиту, несмотря ни на что? Он и обещал, но — все понимали, чего стоит такое обещание, и оттого лишь нарастала неловкость.

Со стороны лагеря донесся свист — так жрец сообщал, что пора выезжать.

— Нормально, на вечер хватит. — Ная оценивающе оглядела мешок. Грибов в нем насчитывалось несколько десятков. — Все равно свежие вкуснее. Потом еще наберем.

— Ага…

Признаться, Лин завидовал ее оптимизму.

Лошадей все чаще вели в поводу. Дорога становилась все хуже и хуже — ехать верхом было невозможно. Местами ноги проваливались в грязь почти до колен, и только жрец, бездна его забери, шел как посуху. Когда Лин приноровился наступать на его следы, идти стало легче.

Исполинские ели насмешливо топорщились длинными ветками и покачивали верхушками: куда вы забрели, неразумные люди?

«Неужели в Нодабе раньше был такой же лес? И его скормили безликой плесени… Да что б тебя!» — Лин отвлекся от дороги и тотчас снова провалился в грязь.

— Здесь что, нет дорожников, чтобы привести это болото в порядок? — сердито сказал он вслух.

Жрец сегодня был разговорчивей, чем обычно.

— Знаете, из-за чего старый тракт, по которому мы ехал, оказался почти заброшенным?

Никто, разумеется, не знал.

— После подземных толчков часть дороги в низине пришла в негодность. Власти неохотно выделили средства на строительство объезда — но уже после начала работ были обнаружены неизвестные ранее каменные руины…

Лин присвистнул.

— Объездную тогда, все же, построили, однако она проходит от них совсем близко, и ей боятся пользоваться; поэтому никто тут ничего и не чинит.

Впереди показалась развилка.

— Господин Собачник, пожалуйста, расскажите про руины, — попросила Ная. — Мы ведь будем проезжать мимо?

— Будем, — кивнул Собачник. — Снизу по таким дождям не пробраться.

Каменные руины считались наследием того далекого, забытого прошлого, когда связь с астши была крепка и накладывала куда меньшие ограничения на свободу жить и путешествовать так, как вздумается. Про те времена люди сейчас толком ничего не знали, вплоть до того, что многие сомневались — были ли они вообще? Но, как бы там ни было- теперь человек, ушедший далеко от дома, терял связь с астши, без которой не мог прожить — тогда как астши мог обойтись без человека и не исчезал с его смертью. Дома, где оставались одинокие астши, постепенно изменялись.

На первой стадии — «пара», по Книге шагов — в здание больше не могли войти люди. На следующей, «ша», у стен на дневном свету появлялись вторые, почти не заметные глазу тени. На третей, «амдо», они начинали движение. Коснувшись тела человека, вторые тени разъедали его, словно кислота. Обычно орден вступал в дело на второй стадии, реже — на третьей: магистры, окружив дом в безопасное ночное время, сжигали его при помощи хьорхи.

Для достижения четвертой стадии, «вара», требовались десятки лет. Она встречалась только в руинах древних домов, каменным стенам которых был не страшен порождннный хьорхи огонь. Днем — в отличие от обычных захваченных астши построек — каменные руины были безопасны, да и ночью, как будто, тоже: после заката люди могли войти внутрь. Но — почти все они исчезали с рассветом. Лишь единицы возвращались обратно, слившись с астши и обратившись в белых жрецов. Как это им удавалось, почему именно им — если кто-то и знал, то молчал.

Помалкивал и Собачник, не сказав о руинах ничего такого, чего бы Лин не слышал раньше.

— Многие знания — многие печали, магистр Валб, — с обычной уклончивостью ответил он на прямой вопрос. — Орден тоже хранит свои секреты. Никто не учит всех подряд оседлых, чтобы люди не нанесли вред сами себе, не так ли? Чем мы, жрецы, хуже?

Ради защиты от астши весь лес от дороги до руин и на две сотни шагов вокруг был вырублен. С другой стороны дороги начиналось болото, не позволившее строителям отодвинуть ее подальше от опасного участка. Лин видел руины впервые, и представлял их себе иначе — мрачными и величественными. Тут же была просто груда камней, поросших травой. Остатки здания — или защитной стены — на глаз, не достигали половины человеческого роста. Среди камней, так как строители не могли работать внутри, сохранилось несколько больших деревьев.

— Где-то руины в хорошем состоянии, где-то почти сравнялись с землей. Тут на поверхности мало что осталось, поэтому их так долго не находили, — сказал жрец. — Магистр, ты бывал у руин раньше?

— Нет.

— По первому впечатлению ничего особенного, правда? Попробуй подойти, не пожалеешь. До заката этого безопасно.

— А чего тогда люди боятся? — Хоно разглядывал руины. На лице у него читалось легкое разочарование.

— Просто некоторым обязательно надо чего-нибудь бояться, настолько, что они даже забывают выдумать разумную причину, — ядовито усмехнулся жрец. — Ну же, не трусь, Лин-гьон. Хак! Проводи господина магистра.

— Если я чего-то тут и боюсь, так это тебя, — огрызнулся Лии.

Ему не нравилась эта затея. О руинах он слышал всякое — и то, что они поглощают человека целиком в любое время суток, и то, что мир в них с ног на голову переворачивается, что воздух отбрасывает прохожих назад, как пружина, и что подошедшие к камням через день умирают без видимой причины… Иногда что-то подобное и вправду случалось, но, возможно, было простым совпадениемю. А, возможно, и нет. Проверять слухи на себе совершенно не хотелось. Как, впрочем, и выставлять себя трусом перед Наей с Хоно и выслушивать насмешки от Собачника.

— Ладно. Я быстро, — Лин передал повод кобылы Нае и пошел к руинам. Хак бежал чуть позади. Пес выглядел спокойным, что несколько обнадеживало…

До руин навскидку было около полутысячи шагов.

«И что же такое должно случиться? Думай, магистр, думай! Тогда, хотя бы, не будешь выглядеть полным дураком…» — Лин искал в памяти подсказку, но не находил.

К захваченным тенями домам нельзя было подойти уже на первой стадии — казалось, что идешь вперед, когда на самом деле топчешься на месте. Где-то на переходе между второй и третьей стадиями вокруг дома будто возникала невидимая стена, пробить которую удавалось только сильным хьорхи. Но древние руины были совсем иным делом… Даже пьяница Мэл Бонар, по молодости тот еще сорвиголова, остерегался сам к ним приближаться и только пересказывал чужие байки. Иголка правды безнадежно затерялась на сеновале домыслов.

«Да послал бы жреца к теням, и гори оно все! Нет, тебе определенно надоело быть нормальным человеком, магистр». — Лин остановился осмотреться. До руин оставалось шагов сто, уже можно было разглядеть трещины, пятна мха на камнях.

Вроде бы, ничего вокруг не происходило.

Хак нетерпеливо тявкнул, и Лин пошел дальше.

«А в резиденции сейчас пьют за осенние проводы… Зануда Уво, как обычно, брюзжит по поводу расходов, его, как обычно никто не слушает. Бонар с Дьяром на пару нагревают в карты молодежь. Проигравшие пойдут седлать фонтан, будут пойманы и получат на завтра работу вне очереди. Затем…» — Лин застыл на месте.

Руин перед глазами больше не было. Вырубка, за ней лес. Все.

«Великое пламя! Что за?! Вашу ж налево…»

— Л..-…о! — едва слышный окрик вывел его из оцепенения. Мокрый нос Хака ткнулся в ладонь. Лин оглянулся.

Первым, что он увидел, были руины. Оказавшиеся у него за спиной.

Ная, привлекая внимание, размахивала руками.

«Как я мог не заметить, что прошел насквозь?!» — Лин махнул в ответ.

Нет, он решительно не мог понять — как.

«Все равно надо возвращаться», — он пошел обратно, выбросив все посторонние мысли из головы и не отводя от руин взгляда. И через два десятка шагов снова оказался с другой стороны, не почувствовав ни касания теней, ни хьорхи, ни ровным счетом ничего необычного. Как будто руины — и все пространство вокруг в них — были оптическим миражом.

«Ну и ну…»

Лин вернулся к остальным. Ная и Хоно наперебой засыпали его вопросами.

— Лин-гьон, на что это похоже?

— Господин Лин, ты заметил, как исчез?

— Если интересно — можете сами попробовать. Только недолго, — весело сказал Собачник, и те, тотчас оставив Лина в покое, бегом бросились к руинам.

Со стороны переход выглядел просто: человек исчезал в одном месте — и появлялся в другом, в той же позе, в тот же миг.

— Днем этих развалин словно не существует в реальности, — сказал Собачник, прежде, чем Лин решил — стоит ли пытаться его расспрашивать.

— И где же они тогда?

— Как знать. Может, в Изначальной бездне, где Солнцеликий сотворил все и вся? — Собачник рассмеялся. — Мне тоже неизвестно, что они такое. Может быть, неудачная заготовка Солнцеликого, пережиток прошлого… Нечто вроде отпечатка сапога, оставшегося в засохшей глине на тропе. Или, наоборот, они — те столпы, на которых держится наше небо? Скажи, магистр: ты любишь этот мир?

Лин с удивлением понял, что затрудняется ответить.

— Никогда не задумывался, — сказал он, наконец. — Но миру плевать на нашу к нему любовь или не ненависть; так какая разница?

— Эта любовь нужна не ему: тебе, — сказал Собачник. — Чтобы не сойти с ума, не наделать глупостей, не наложить на себя руки, в конце концов.

Лин вздрогнул. Жрец не мог — никак не мог! — знать, что когда-то в юности посещали будущего магистра и такие мысли. Однако попал в точку.

— Я был ребенком, магистр, и, по правде, мало что-помню. — Голос жреца стал мягким и тягучим. — В небе над руинами небо выглядит иначе: созвездия здесь, у нас, будто сплющены — а там все по-другому… Та же трава, но пахнет — по-другому. Там, первый и последний раз, я ощущаю себя по-настоящему живым. Это не руины — недоделка и ошибка; ошибка — это мы… Мы не знаем, но чувствуем неправильность, несоответствие; это чувство подтачивает нас изнутри. Мне кажется, именно оно сломало когда-то магистра-наставника Заха Орто. Не дай ему сломать тебя.

Ная и Хоно, как дети малые, возились около руин: бегали сами туда и обратно, кидали палки.

— В моем хребте понаделали изъянов гораздо более приземленные вещи, — сказал Лин. Злость, беспричинная и лихая, вдруг захлестнула его с головой. — Ты силен и умен, Собачник, но я не верю тебе: как любой притворщик чует притворщика, я чую тебя… И пусть я для тебя не опаснее крысы, но, если ты попробуешь причинить зло тем двоим — я сделаю все, чтобы порвать тебе глотку, небом клянусь, красоты которого ты тут расписывал!

— Скажи это при них. — Собачник улыбнулся. — Им будет приятно.

— Да пошел ты!.. — Лин почувствовал, как к лицу приливает краска.

Нелегкую дорогу брат с сестрой переносили пока на удивление стойко. Как в обычной своей неловко-грубоватой манере выразился Хоно: «Когда вокруг столько всякого, нужно быть полным дураком, чтобы думать о мозолях на заднице».

Собачник, к чести своей, своих неопытных попутчиков, как мог, щадил, часто давая возможность отдохнуть день-другой на хорошей стоянке или под крышей. Или не к чести. Они определенно были нужны ему живыми и здоровыми — но затем ли, чтобы просто отпустить? С каждым днем «господин Собачник» раздражал Лина все больше и больше. Самого жреца это, казалось, только забавляло.

Хоно с Наей со жрецом напротив, почти свыклись: Ная при любом удобном случае почти свободно приставала к Собачнику с расспросами, а Хоно на одной из дневных стоянок попросил того научить его обращаться с мечом.

Лин даже не знал, что удивило его больше — сама просьба или то, что жрец согласился. Правда, учитель из Собачника, на взгляд Лина, был посредственный.

Не по-осеннему солнечное и теплое утро двадцатого дня пути они встретили на стоянке у одного из притоков Милвы, крупнейшей реки Галша. Жрец худо-бедно объяснил Нае с Хоно, как обращаться с леской, так что они вдвоем сидели где-то в отдалении на берегу, пытаясь наловить еще рыбы про запас. Лин коптил вчерашний улов. Собачник, разложив на коленях какой-то громоздкий свиток, неторопливо водил по нему пальцами — не обращая ни на Лина, ни на рыбу ровным счетом никакого внимания.

— Что ты делаешь? — спросил, устав терзаться любопытством, Лин.

— Сверяюсь с картой.

— Можно посмотреть?

Тот хмыкнул в ответ, что можно было расценивать как согласие. Лин подошел и заглянул жрецу через плечо. Как ни странно, это действительно оказалась карта Шина — тисненая на дубленой коже, с множеством чудных, незнакомых Лину обозначений. Работа была чрезвычайно тонкая, но, на вид, прочная.

Магистр невольно присвистнул: «Страшно представить, сколько подобное может стоить… В самый раз лордам друг перед другом в парадных залах хвастаться, а не жрецам по дорогам таскать».

В Ордене все пользовались обычными бумажными картами.

— Впервые такую вижу, — сказал Лин чистую правду. — Откуда она у тебя?

— Подарок. Мы — здесь. — Длинный ноготь жреца коснулся точки на изгибе реки. — Еще тридцать миль по дороге. Дальше к десять миль по берегу Черного озера. Ная с Хоно останутся там, а я от правлюсь по дорогам на север, или, если обстановка будет неблагополучной, то, — палец жреца скользнул через темное углубление на карте, размером с ладонь, — срежу путь.

Лин отшатнулся.

— Но через Икменские топи невозможно проехать!

— Поэтому я пойду пешком. — Жрец ловким движением свернул карту и убрал в чехол из непромокаемой ткани. — При необходимости, которой, я надеюсь, не будет. Коптильня, магистр!

Пока Лин отвлекся, угли под решеткой в яме разгорелись: запахло паленой рыбой.

— Да чтоб это все!.. — Лин спешно залил огонь водой из фляги. — А зачем тебе в Железную Бухту?

— Я пойду, помогу нашим рыбакам.

— Тени тебя продери, хватит претворяться глухим идиотом!

— Зато ты не притворяешься: ты и есть идиот, — хмыкнул жрец. — Зачем тебе лезть в мои дела? Ну, вот предположим, я передумал и теперь собираюсь утопить всех вас в тех самых топях. Действуй, магистр Валб! — Жрец, демонстративно насвистывая, направился к реке.

Он со всей очевидностью был — едва ли не впервые за всю дорогу — явно раздосадован и зол.

За рекой начался безликий лес: эта местность была одной из немногих в Галше, где росли гохно.

В икменских болотах жрец топить — пока! — не собирался, как не собирался и добровольно объяснять свои мотивы, — в этом Лин уверился окончательно. И — когда успокоился сам — задумался: что бы могла значить эта вспышка злости и досады? «Неужели обиделся?» — недоуменно подумал Лин.

Неудивительно, что кто-то обижается, когда его обзывают идиотом… Но только в том случае, если этот кто-то думает о себе, как об обычном человеке, не замышляющем ничего дурного. А о говорящем — как о том, чьи слова имеют хоть какое-то значение. На врагов, на рабочую скотину, на инструменты — не обижаются…

И еще было что-то ненормальное в поведении жреца, но Лин никак не мог уловить — что именно.

Ночную стоянку разбили через час после заката. Безликий лес, особенно в темноте, напоминал лабиринт: куда не пойдешь — все одно и то же. В таком месте было куда как проще заблудиться, чем сориентироваться, но жрец, как обычно, вместе с собакой удалился «прогуляться» в неизвестном направлении.

И уже часа три как отсутствовал.

— Да где его тени носят?! — Лин раздраженно сплюнул на землю. — А почему тебя это интересует, Лин-гьо? — Ная, хитро прищурясь, посмотрела на него.

«Почему? Хороший вопрос… Не беспокоюсь же я за него, в самом деле?» — Он подкинул в огонь палок.

— Ну… Мало ли что.

Ная вряд ли удовлетворилась бы таким ответом, но тут воздух разорвал высокий протяжный вопль. Хоно вскочил, опрокинув чашку с ягодным отваром себе на колени.

— Не обжегся? Это всего лишь птица халь, — Лин был рад сменить тему. — Она всегда так кричит, когда охотится. Крик на несколько секунд парализует жертву — обычно это мышь или заяц — и та теряет последний шанс укрыться.

— А на людей… — Ная с опаской вслушивалась в ночные звуки.

— Птица халь — нет. Но, возможно, в здешних лесах водится и хищники покрупнее.

— Там, кажется, что-то… — девушка указала в лес за спиной Лина.

— Ветер, должно быть.

— Вот, опять!

Лин встал, положив ладонь на рукоять кинжала.

— Тихо…

— Это я, — шелестящий кустарник отозвался голосом жреца. Вскоре к огню выскочил пес, а за ним вышел и его хозяин. — Сейчас осень, дичи навалом. Волки к костру не подойдут.

«Еще вопрос, что хуже — ты или стая волков», — Лин со вздохом сел обратно.

— А правда, что существуют такие птицы, что могут забрать и съесть человека? — спросил Хоно. — Эйгвы, вроде…

— Насколько знаю — да. Но сам не видел, — ответил Лин.

— Существуют. — Собачник устроился у огня. — Но встретить живого эйгва — большая редкость. Мелкие хищники вроде халь доставляют людям больше хлопот.

— Почему? — вопросы у Наи никогда не заканчивались.

— Они нападают на почтовых сйортов. Знаете про таких?

— Неразлучные птицы, одна из которых всегда возвращается туда, где ждет вторая? — неуверенно спросила Найя. — И поэтому они могут быстро переносить письма. У дяди Фарги вроде были такие; но он не давал нам с ними заниматься.

— Не удивительно: сйорты редки и дороги, пара стоит около ста золотых крон, — сказал Собачник. — Мало кто, кроме Ордена и лордов, может позволить себе содержать их.

— Но им, наверное, тяжело друг без друга, поодиночке… — задумчиво сказала Ная. — Мне кажется, это жестоко, господин Собачник.

— Мне сложно судить о таких вещах. — Жрец на минуту замолчал, раскуривая трубку. — Но, думаю, ты права. Только что с того? Стоит отказаться от использования сйортов? Иногда быстрая связь может спасти человеческие жизни. Вряд ли те люди разделят твою жалость к птицам.

— Вы заговорили о птицах, — вмешался в разговор Лин. Позабытые — почти — чувства вновь ударили в голову. — А, к примеру, скольких лошадей загнали почтальоны, вестовые, хьор-гвардейцы? Лошадей на Шине много, они стоят дешевле сйортов, потому их мало кто считает. Также и с людьми. Бессмысленно жалеть рабочий инструмент. Вопрос лишь в том, кто тебе больше нравится, кто для тебя дороже, Ная — люди, лошади, сйорты?

— Лин-гьон, разве обязательно выбирать?

— Думаешь, ты хорошо разбираешься в инструментах, магистр? — Собачник отложил раскуренную трубку.

— Да.

— В том, как быть инструментом самому, или в том, как пользоваться другими самому?

— Ты, как не сложно заметить, преуспел во втором больше моего, — сказал Лин.

— А даже если так?! Думаешь, это мне нравится?! — в голосе Собачника послышались знакомые рычащие интонации.

— А разве нет? — Лин встал. — Покажи свое истинное лицо!