— Прекратите, хватит!!!
Лин в изумлении уставился на Хоно. Зашипели гаснущие угли: на этот раз, парень специально опрокинул содержимое кружки в костер.
— Господин магистр, господин жрец! Если вы друг друга убьете, у нас с сестрой будут… сложности. — Поэтому, пожалуйста, прекратите ссориться, — Хоно уселся обратно на бревно. Нащупал на земле кружку, поднял, снова уронил, снова поднял. Похоже, он уже и сам испугался своей храбрости. — Вы… Вам, может, виднее, но я так думаю: даже если меня используют, это не значит, что я инструмент. Не о чем здесь спорить. — Он, в поисках поддержки, обернулся к Нае.
— Хо правильно говорит. Всякое бывает, — тихо сказала она. — Но не нужно так… Из-за этого.
Шипело костровище, в котором пламя и вода боролись друг с другом.
Потрескивал, шелестел, шуршал вокруг безликий лес.
И в тон ему засмеялся Собачник.
— Хорошо они нас, как думаешь? — Жрец добродушно кивнул Лину. — Нечего и ответить.
«Не значит… Не значит, конечно. Вот только, как любит говорить Собачник, что это решает? И для кого…» — Лин сел на место.
— Ну… — Лин посмотрел на Наю с Хоно, еще не верящих, что все обошлось. С ужасом ждущих — что дальше. Уели-то уели, но… Страх и храбрость, любознательность и невежество, ум и наивность. Опасная смесь. В первую очередь — для них самих.
— Однако, тяжелый ты человек, магистр. Верно, Хак? — жрец вытащил из костра еще тлеющую ветку и принялся заново раскуривать трубку.
«Я? Тяжелый человек? — Лин криво усмехнулся. — Да кто бы говорил…»
— Девушка, юноша — простите, что напугали вас, — сказал Собачник. — Больше не повторится! Договорились, магистр Валб?
— Угу, — буркнул Лин.
— Спасибо, — слабо улыбнулась Ная.
Было что-то такое в этой неуместной благодарности, отчего Лин понял — слово он постарается сдержать.
— Просто… День сегодня какой-то беспокойной. Извините за грубость, господин Собачник, — Лин искоса взглянул на жреца, но тот, казалось, уже забыл о ссоре.
— Раз речь зашла об эйгвах, расскажу одну историю. — Жрец заново раскурил трубку. Табачный дым смешивался с дымом разгоревшегося костра, поднимался вверх. — Людям не дано летать, так? Осветительные, пустые аэростаты — свободно движутся по небу, но всякий летательный аппарат терпит крушение, если на нем поднимается человек. Либо — воздушное судно падает и разбивается о землю, либо — вспыхивает факелом. Магистр наверняка слышал об этом.
— Некоторые мечтатели сетуют на несовершенстве конструкций, — сказал Лин, — но общее мнение такого, что не сохранившаяся в записях часть Закона шагов запрещает полет.
— С этим утверждением можно поспорить. — Собачник выпустил в небо кольцо дыма. — Тебе знакомо прозвище «Поводырь»?
— Еще бы не… — начал Лин.
— Тогда, не будем лишний раз тревожить мертвых. — Собачник остановил его жестом. — Ная и Хоно, подробности вам мало что скажут. Важно то, что одна белая жрица — все звали ее Поводырем за эту способность — могла управлять чужим телом и сознанием. Не обязательно человеческим… Однажды она смогла подчинить эйгва и освоиться с его движениями. После чего я поднялся на том эйгве в небо — и ничего не случилось. Но проверяли такую возможность не только на мне. Я выжил, а обычные люди теряли связь с астши и погибали, свалившись с птицы; не только оседлые — бродяги тоже.
— Вы что же, заставили людей… — Лин побледнел.
— Упаси Солнцеликий! Стефан Арджанский щедро платили им и их семьям… За свои века он накопил достаточно золота, чтобы замостить Площадь Типографов в Сабде. Люди соглашались сами, а некоторые отказывались и от денег… Много чудаков мечтает подняться в небо.
Жрец, будто механическая кукла, повернулся сначала к Нае, затем к Хоно и, потом, к Лину.
— В конечном счете, не только из оседлых и бродяг, из служителей тоже — почти никто не выжил, поднявшись выше десятой части мили, — сказал он. — Люди умирали от разрыва связи с астши; в общей сложности погибло пятнадцать человек. Нескольким сильным и опытным служителям повезло выжить: среди них был магистр Руд Нарв, ныне известный как Патриарх Руд Недобитый — он отделался переломами и вмятиной в черепе, потеряв сознание и свалившись с птицы на предельной высоте. Стефан прекратил эксперименты с воздухоплаванием, так как пришел к выводу, что астши не способны самостоятельно существовать в высоко в небе. Воспламенение летательных аппаратов, волей Солнцеликого — сохраняет людские жизни, оставляя неудачливым воздухоплавателям шанс уцелеть… Это знание дорого обошлось: Лжец и Поводырь это понимали. Но не всякую цену можно отдать самому, не все можно сделать. Понимаешь меня, магистр?
— Намекаешь на то, что иногда «инструменты» необходимы? — Лин скривился.
— Порой люди вынуждены так или иначе использовать друг друга: без этого мир застыл бы на месте.
— Забавная мысль; я подумаю над ней. А сейчас — лучше давайте отдыхать, господа. — Спать Лину не хотелось совершенно, но — отчаянно хотелось завершить неприятный разговор. Остальные разделяли это желание, так что вечер на том и закончился.
Утро началось с еще одного высохшего круга, обнаруженного Лином неподалеку от места стоянки. А днем он наконец-то узнал — откуда они берутся.
Хак, бежавший перед всадниками, неожиданно остановился и зарычал, вытянув шею и широко расставив лапы.
— Замрите! — Собачник предостерегающе поднял руку.
Впереди, на опушке леса, теснилась бродяжья гостевая хижина.
— Ты слышишь астши? — спросил Лин.
— Да, — Собачник спешился. — Возвращайтесь за поворот дороги и ждите меня там.
— Позволь отказаться, — сказал Лин. — Мы и так на безопасном расстоянии, а я не хочу упустить возможность посмотреть на хьорхи белого жреца.
— Ладно. Только не приближайтесь вплотную. — Собачник снял плащ, аккуратно перекинул его через седло, отстегнул и пристроил сверху перевязь с мечом. — Ни в коем случае. — Он принялся стягивать сапоги.
— Лин-гьо, зачем он?.. — прошептала Ная.
— Я знаю не больше вашего. — Лин пристально вглядывался в спину жреца, медленным шагом приближавшегося к хижине. Отпечатки босых ног в грязи немедля заполнялись водой, мешковатые нижние одежды нелепо раздувались на ветру. Хак, склонясь к земле, застыл на том месте, где остановился прежде.
— Берегите себя, господин Собачник! — запоздало выкрикнула Ная.
Жрец на мгновение замедлил шаг, затем двинулся дальше.
— Лин-гьон, он же так войдет в тени!
— По-моему, это он и хочет сделать…. - пробормотал Лин.
С пространство вокруг жреца что-то происходило. Дорога высыхала, тапа на обочине роняли головки синих лепестков.
«Вот оно что…»
Сам жрец как будто становился выше, шире. Одежда уже не болталась на нем, а плотно облегала проступившие бугры мышц. Тень от хижины колыхнулась, вытянулась, змеей поползла к дороге.
— Ха-аагх-рр!!
Изо рта — вернее, уже из пасти, — жреца вырвался сияющий, ослепительно белый пар. Облако собралось в сферу, поднялось вверх. Лин прищурился, прикрыв ладонью глаза. Собакоголовая тень жреца, теперь отчетливо различимая в ярком свете, разделилась надвое. И продолжала расти.
«Оборотень… И тени от света хьорхи, „третьи“ тени! Прежде, я только слышал про такое…» — Лин смотрел во все глаза.
Тень хижины съежилась, рванулась обратно под сруб. Жрец поднял руки, и его теневые лапы скользнули за ней. Хижина задрожала; вместе с косяком вылетела дверь.
В небо взвился иссиня-черный смерч: сияющая сфера чуть приблизилась к нему, развернулась лентой, обвила, сжала в точку — и молнией обрушилась на крышу.
Воздух сотряс чудовищный грохот. На дорогу с треском повалилось иссушенное дерево.
— Тп-пру, спокойно! — Лину пришлось ухватить вьючную кобылу за повод.
Хижина пылала.
— Удовлетвор-р-ен, магистр-р-р? — Жрец со звериной грацией развернулся к своим спутникам. Сейчас он и был скорее зверем — вытянувшееся, обросшее шерстью лицо мало отличалось от волчьей морды, пальцы оканчивались длинными изогнутыми когтями.
— В-великое п-пламя… — пробормотал Лин.
Жрец неспешной походкой двинулся обратно. Тело, принимая нормальный облик, исходило бесцветным студнем, целыми кусками опадавшим на землю и растекавшимся по ней лужами воды.
— Не понял, где восторженная встреча? — Собачник перешагнул поваленное дерево. Теперь он уже выглядел как обычно, если не считать промокшей насквозь одежды.
Лин несколько раз хлопнул в ладоши:
— Заслужил! Не думал, что ты в самом деле…э…
— Чудовище? — насмешливо поинтересовался Собачник.
— Владеешь таким необычным хьорхи, — пристыжено сказал Лин.
— Любое хьорхи необычно. Проклятье, опять успели задеть. — Жрец скривился. Через предплечье тянулась черная полоса, вроде тех, что были у него на лице, только тоньше.
Ная с Хоно, как рыбы, открывали и закрывали рты. Хак, вышедший из ступора, сел у ног хозяина.
— Не будит ли слишком невежливым спросить — против кого ты использовал силу в лесу? Я много раз видел такие же, — Лин кивнул на ссохшуюся обочину, — участки неподалеку от наших стоянок.
— Моя способность нуждается в тренировке, — сказал Собачник. — Сегодня прохладно, так что я, с вашего позволения, пойду переоденусь. — Он принялся развязывать тюк со своим багажом.
Стоянку разбили раньше обычного. Жрец на этот раз не отлучался; выглядел он мрачным и встревоженным.
— Господин Собачник, ты ведь можешь разговаривать с астши, да? — неуверенно спросила Ная. — Отчего умер тот человек в хижине?
«А ведь действительно, он же знает! — с досадой подумал Лин. — Я должен был спросить раньше».
— Кое-как, иногда — могу. Я уж понадеялся, что никто не подумает об этом. — Жрец вздохнул, глубоко затянулся трубкой. — Внутри было трое дорожных надсмотрщиков. Убили их каторжане: а перед смертью продержали в хижине, чтобы астши приросли к ней. Проще говоря — беглецы оставили ловушку, чтобы перегородить дорогу. Все случилось не меньше дюжины дней назад, безумие теней достигло третьей стадии — если бы не я, здесь бы еще долго никто не проехал…
— Вот как, — пробормотал Лин.
— Именно. — Собачник кивнул. — Только в обход, и только те, кто знают, что нужно ехать в обход; а случайные путники — или, к примеру, отряд хьор-гвардейцев, — остались бы на обочине кормить собой волков. Очевидно, в окрестностях что-то затевается…
— Война? — с тревогой и одним лишь мальчишкам понятным восторгам спросил Хоно.
— Надеюсь, до того не дойдет. — Собачник повернулся к нему, затем к Нае. — Но что-то будет. Слишком много накопилось недомолвок и лжи, слишком много происходит подлости и мерзости…
Он еле слышно вздохнул. Тишина, установившаяся после его слов, была тяжелой и недоброй.
На Валкан опускалась ночь: холодная, сырая. Но в госпитальной палате было тепло. Лампа не горела — стены светились от витиеватого защитного хьорхи.
— Ну, выкладывайте, — сказал, взобравшись на подоконник, капитан Дер Кринби, его единственный глаз смотрел сердито. — Не зря же я возводил тут эту вязь.
Бонар полулежал на койке с довольной ухмылкой; он чувствовал себя намного лучше — и ему было, что рассказать.
— Пока ты копался в архивах и допрашивал полуночников, я тут не терял времени даром, — сказал он. — Кое-что в нашей заварушке не сходится! Младшего Орто убрали так ловко, что до сих пор не ясно, не сам ли он умер; меня убивали осторожно — если бы ты за мной не увязался, лежал бы я на костре и слушал шуточки о том, как подпалили винный погреб.
Дер-Висельник сдержанно улыбнулся, поправив скрывавший шрам платок:
— Кто чем славен…
— А Фаргу Орто убили среди бела дня, — продолжил Бонар. — И притом никто ничего не видел. Якобы. Какие, вообще, факты у нас есть про гибель Фарги?
— Его ударили в лицо, сломав нос и разбив височную кость: нападавший был внушительного роста, — сказал капитан Кринби. — Падая, Фарга разбил еще и затылок, и от травмы вскоре скончался.
— А еще: никто на людной улице не видел, кто его бил, — добавил Бонар. — И наш смотритель не велел мне искать убийцу; и твой командор тоже не назвал это первостепенной задачей. Потому как они оба догадываются… но предпочитают не знать, кто это. И ты тоже. Кого люди охотно не замечают даже среди бела дня? Белого жреца! Особенно, когда у него кулаки в крови… Я бы тоже предпочел его не заметить; но, может, и не надо на него смотреть?
— Трезвость хорошо сказывается на твоих способностях, — сказал Дер Кринби. — Продолжай.
— Слишком много совпадений. Но вокруг жрецов так всегда! — Бонар поднял палец к потолку. — Не сомневаюсь: даже наш Собачник искренне считает себя убийцей. Учитывая возможные сведения от астши насчет смерти Луана, у него был мотив, и сила у него в руках недюжинная безо всякого хьорхи… Но, насколько мне известно — сейчас он неплохо научился себя контролировать; даже лучше, чем… зрячие бойцы. Ты ведь знаешь?..
Дер Кринби оглянулся на защитное хьорхи.
— Будем считать, что мы оба не знаем: командор просил хранить секрет.
Бонар кивнул.
— Я б свиного дерьма плеснул в похлебку твоему командору: но надо отдать ему должное — детские склоки остались в детстве, а друзей он сохранил прежних… Не то, что многие из нас. Он по-своему честный вояка, был и остался. К тому же, известен прецедент суда над Джарой «Поводырем» Баред, когда приговор за убийство — жесточайшее убийство! — был отложен… Собачника ждала бы та же участь; да и удрал он уже, может дальше бежать хоть на Ардж. Какой-нибудь неграмотный глиномес может поверить в то, что Кин Хасо покончил с собой из страха за свою семью перед хьор-командором — а именно в это нас и хотят заставить поверить! — но я не дам за это ломанного гроша. Иргис Саен — не детоубийца. Он ясно отделяет коровью лепешку под подушкой от яда в тарелке, всегда отделял. Я прав, Дер-гьон?
— Я думаю… — протянул капитан Кринби, — что ты думаешь об Иргис-гьоне лучше, чем он сам о себе думает, и, по моему разумению, ты прав.
— Кин Хасо тоже был не понаслышке знаком с командором Саеном. Командора в городе боятся, и правильно делают. Но не настолько, чтобы вешаться… Однако Кин полез в петлю, полез сам: в этом сомнений нет.
Бонар выдержал драматическую паузу; Дер невозмутимо ждал; но, наконец, подался вперед.
— Ну?.. Не тяни!
— Чтобы не протирать зря простынь, я побеседовал тут с доктором, осматривавшим тела — и Кина, и Фарги; и с сестричками, готовившими их к погребению, — сказал Бонар. — Неизвестный в орденском плаще — возможно, том самом! — докинул им деньжат, чтобы с Фаргой все прошло быстро. Док не берется доподлинно утверждать, что раны на голове стали причиной смерти: череп у Фарги был крепкий. Лекарь видал выживших гвардейцев и с худшими травмами кое-какие отметины имел и сам убитый… Фарга был по юности не дурак подраться, и уже то, что его свалили с одного удара, показалось доку странноватым, несмотря на набитый серебром кошель. Сестрички же отметили выступившую из-под ребер печень, позеленевший язык и очень быстрое разложение тела, что тоже показалось им весьма удивительным.
— Иными словами, — прервал капитан Кринби чрезмерно довольного собой Бонара, — вы утверждаете, Мэл-гьон, что Фарга Орто уже умирал, когда шел домой, и умер от яда, пропустив все удовольствие агонии благодаря крепкому удару Рика-Собачника?
— Я не могу ничего утверждать или проверить, — со вздохом признал Бонар. — От Фарги остался только пепел. Но — таково мое предположение… Не командора Саена боялся Кин Хасо, а того, что командор через него выйдет на верный след; чтобы этого не случилось — бедняге Кину попросту приказали покончить с собой.
— Позвольте продолжить, Мэл-гьон. — Капитан Кринби поднял повязку, уставившись на Бонара пустой глазницей. То была игра теней хьорхи, но Бонару казалось — в ней клубилась подлинная тьма. — Как мы знаем — недавно убрать пытались вас: не меня или командора… Противник опасается не нас, но того, что нам может стать известно. По вашему, выходит, что переподчиненная хьор-гвардия — фигура, которой играют в темную.
— Все дороги ведут в Нодаб, — медленно сказал Бонар. — Но некоторые упрямцы едут по ним в обратную сторону.
Дер медленно — невероятно медленно — опустил повязку на пустой глаз.
— Вы спасли мне жизнь, — сказал Бонар. — А я нескоро войду в силу; и у нас в Валкане мало надежных людей; так что я вынужден довериться вашему благоразумию, Дер… И благоразумию командора Саена, если вы посчитаете нужным. Уво Далт узнает об этом и одобрит мой выбор, я надеюсь… Я надеюсь, вы верите в здравый смысл, или, в конце концов, в Солнцеликого Абхе больше, чем в светлый гений леди Анны Нодаб.
Дер промолчал. Его седые волосы казались совершенно белыми в полумраке; почти как у жреца.
— Вам известно про Райнберг? — спросил Бонар. — Вы бывали там?
— Про последнее происшествие — в общих чертах… Нет, не бывал.
— Послезавтра… Нет, лучше завтра помогите мне без свидетелей попасть на склад Фарги и Кина, — сказал Бонар. — Вы знаете основы медицины, а я — крепкая бутылка. Не разобьюсь, даже если уроните.
— Без свидетелей? — переспросил капитан Кринби.
— Только проверенные люди… Ну, вы же не любите, когда потом приходится вешать невинных свидетелей.
— Я просто не люблю, когда кого-нибудь вешаю зря. — Кринби недобро усмехнулся. — Но кто сказал вам, что я сам был невиновен?
Бонар поперхнулся заготовленной шуткой.
— Ну… Дело прошлое; а свидетели нам все одно лишние.
Капитан Кринби спрыгнул с подоконника и бесцеремонно уселся, подвинув лампу, на невысокий прикроватный столик.
— Я был женат на дочери городского пристава, — с ледяным, издевательским спокойствием сказал Кринби. — Любил ее больше, чем вы любите выпивку, Мэл. Но что-то у нас с ней пошло не так. И я сжег заживо ее любовника; который пытался сжечь меня; затрудняюсь припомнить, кто начал первым… Ей, кажется, было все равно, чем окончится дуэль. А вот приставу это все не понравилось, и в особенности, то, что я выжил. Иргис-гьон тогда спас меня; дело было пересмотрено, приговор — смягчен и отложен, а затем и отменен… Шрам теперь навсегда со мной, не вывести; но от привычки доверять людям я избавился.
Бонар сглотнул.
— Даже командору Саену? — спросил он.
— Даже ему, — сказал Дер Кринби. — Иногда я думаю, за этим он меня при себе и держит: я знаю, как опасны женщины. Но, все же, вам еще рано вставать.
— Вчера в город из резиденции прибыл магистр снабжения Дьяр, — сказал Бонар. — Он тот еще боров, но из местных ему — и пока только ему — можно доверять; он поможет все организовать. Прошу вас, Дер-гьон; я все равно не собирался жить до глубокой старости… да и что в ней хорошего? Поглядеть на Зануду Далта — так ничего стоящего.
— С Юином Дьяром я уже имел сомнительное удовольствие познакомиться, — сухо сказал Кринби. — И прочитать письмо от Далта. Видит Солнцеликий, если б вы тут меньше боролись с вином и больше — с контрабандой, сектантами, и жуликами, мы бы сейчас не шарили ощупью в навозе.
— Я так не думаю, Дер. — Бонар непритворно вздохнул. — Тот, с кем ты вчера плечом к плечу боролся с контрабандой, сегодня — сектант с ножом за спиной, а вчерашний пристав — сегодняшний жулик; и лишь добрый собутыльник всегда — собутыльник. Ну и, как, по-вашему, тут не спиться?!
Следующим вечером хьор-капитан Мэл Бонар, опираясь на плечо хьор-капитана Дера Кринби, медленно шел вдоль внутренней стены склада «15а». Магистр Юин Дьяр, непристойно ругаясь, жалуясь на больную спину, но подчиняясь приказам Бонара, собирал из углов и с пола пыль сухим платком.
— Я не могу ясно уловить запах: чай, не собака, все же, и не Собачник- тихо объяснил Бонар капитану Кринби. — И все же, что-то такое чудится, слегка. Я ведь служил в Райнберге два года…Сожри меня тени, если это не то, что я думаю! Оно самое. Только зачем?!
-. Если ты налажал в своих догадках, одним кувшином не откупишься! — обойдя не меньше половины склада, Дьяр положил платок на землю и сам отступил на полдюжины шагов назад.
— Если не налажал — кувшин с тебя, и еще два с Зануды: вылью ему на подушку… — прохрипел Бонар. На одежде, прикрывавшей повязку, проступило бурое пятно; пока еще маленькое. Не дожидаясь окончания перепалки, Дер Кринби устроил Бонара у стены и сделал шаг вперед, загораживая валканских магистров; золотой луч сорвался с его пальцев и поджег платок.
Мгновение — и раздался оглушительный хлопок. Сноп ярких искр разлетелся по складу.
— Вот те на, — прошептал Бонар, сам себе до конца не веривший до того мига. — Порох! Все таки это порох!
— Ты был прав… Но как, откуда* И зачем?! — Дьяр в миг растерял всю свою полупьяную беспечность. — Что скажете, Кинби? Уж точно не для праздника фейерверков в Нодабе. Так могло быть записано в накладной; но я-то знаю, что реальные поставки прошли по иным каналам… Достаточная часть поставок, чтоб устроить фейерверки дважды. А теперь еще это.
Хьор-каритан Дер Кринби Был бледнее своих седых волос.
— Все дороги ведут в Нодаб, — сказал он. — Некоторые едут по ним в обратную сторону — возможно, лишь потому, что им отдали такой приказ.
— Тут мы первопричины не отследим, — неохотно признал Дьяр. — Уже пытались. Если узнаем, куда вывезли груз — может, что и поймем… Вот только узнать это посложнее будет, чем разобрать, где какая корова отложила лепешку.
— Известите Зануду Далта, — сказал капитана Кринби. — Я отправлю сйорта к хьор-командору в Нодабе. И помоги нам Солцеликий, чтобы все завершилось наилучшим образом.
— К теням все это дерьмо! — Мэл Бонар скривился от боли. — Дьяр, дай флягу: мне нужно выпить… Я знаю, у тебя есть. Не спорь, тени тебя дери: какая разница, отчего подыхать?
— Не сомневаюсь: веревка тут тоже найдется, — с убийственной серьезностью сказал капитан Кринби. — Но Кин Хасо — плохой пример для подражания, даже хуже, чем я: вам так не кажется, господа?
Магистр Юин Дьяр пожал плечами.
Бонар подумал, что Дер Кринби все же еще отвратительно молод, а он, Мэл Бонар, уже отвратительно стар; но промолчал.
— Будь я проклят, если что-нибудь понимаю! — Кринби сплюнул. Казалось, больше всего на свете в эту минуту ему хочется спалить склад вместе со всеми загадками. — Теперь еще меньше, чем раньше. У леди Анны достаточно мечей, чтобы править Шином, если она пожелает… Зачем ей порох?
— Чтобы возвести отступника Руда Недобитого в Предстоятели Ордена, одних мечей недостаточно, — сказал Бонар. Осушив половину фляжки, он почувствовал себя значительно лучше. В голове прояснилось — И Анна Нодаб, все же, не равно «Руд Нарв», пусть они и пользуются поддержкой друг друга… Пока — пользуются.
— Не только Желтые Платки: оба торговых союза слишком многочисленны и плохо подконтрольны лордам. — Дьяр пожевал губу. — Что, если тут действует третья сила? Кому на Шине нужнее всего оружие?
— Икменскому Хромому и его парламенту нечем расплатиться с рудокопами, — сказал Бонар. — А все же, и эту возможность нельзя сбрасывать со счетов. Похоже, пока этот клятый порох еще где-нибудь не взорвется — мы ничего не узнаем.
— Но тогда может оказаться слишком поздно. — заключил Дер Кринби. — Я предупрежу командора. Будем искать.