Закон шагов. Книга первая

Глава 16 Нодаб

— Занятный рассказ! — Хьор-командор Иргис Саен захлопнул «Словарь, издание новейшее и дополненное». — На твой взгляд, сколько здесь правды, Заон?

— Даже и не знаю, — сержант Заон Брин почесал неаккуратно выбритый подбородок. Отряд прибыл в Нодаб накануне, поздно вечером, и не все еще успели привести себя в должный вид. — Дело ведь сравнительно недавно было, Иргис-гьон. Так что если и наврано, то, надо думать, не сильно.

— А тут и вовсе не наврано, — сказал с усмешкой Иргис. — Просто половина из того, что важно, не сказана. Так и творится история… А ведь дело было меньше двух десятков лет назад.

— И о чем же…. не сказано? — неуверенно спросил Заон. Он был молод, но уже хорошо усвоил, что тайны обычно не сулят ничего хорошего. Слишком много вокруг командора Саена было тайн!

Иргис взглянул на часы:

— Вечером расскажу вкратце, если хочешь. А сейчас пора выходить — прием скоро начнется.

«Офицерский дом», подаренный ксен-лордом Милтом Нодаб своей хьор-гвардии, находился в дальней от дворца части центрального квартала.

На улицах толпился народ. Через гвалт пробивались разрывы бумажных хлопушек, перезвон и свист от праздничного хьохи, музыка, песни… Хотя в городе уже пошли слухи, что у соседей, в Галше, опять неспокойно — тревога терялась в праздничном многоголосье; только кто-то — и у Иргиса были догадки, кто — оставил в общей гостиной дома «Словарь» и заложил сухим кленовым листом «сантенскую» статью.

Нодаб был вторым — наравне с Дакеном — политическим центром Шина. Город, раскинувшийся на огромное, на пределе дозволенного Книгой, расстояние, объединил вокруг себя множество мелких поселений и — если верить летописям — все восемь веков своей истории управлялся одним родом. Город Нодаб, столица округа Нодаб и цитадель лордов Нодаб. Великий, красивый город!

На вкус Иргиса, по красоте с ним не могла поспорить даже Сабда, городок книжников.

Дакен, стольный город Шина, угрюмыми громадами укреплений вгрызался в землю, Сабда с ее необычно узкими улицами и резными шпилями тянулась вверх с женственной хрупкостью, а Нодаб — приземистый, но не лишенный изящества, суровый внешне, но приветливый с изнанки — соединял в себе лучшие их черты.

Традиция осеннего Фестиваля, «карнавала технологий», насчитывала четыре века. Пока кланы бродяг обустраивали зимние стоянки, а оседлые землепашцы собирали с полей последний урожай, в Нодаб съезжались мастера хьорхи, художники, музыканты, актеры, знать — все, кто имел силы или средства преодолеть ограничения Закона. Здесь продавали диковины и выставляли на суд людской изобретения, давали балы и ставили скабрезные спектакли, на которые стража смотрела сквозь пальцы… Среди этого разгула: за столами на приемах, в сутолоке танцевальных залов, в дворцовых переговорных комнатах — шла жестокая борьба. Распадались и возникали союзы, тайно принимались решения, от которых зависела жизнь не только округа, но и всего острова.

Нодаб наслаждался политическими схватками и безудержным пьянством на улицах, впитывая жизнь ненасытным, постоянно обновляющимся деревянным нутром. Богатые города, как давно заметил Иргис, отличались от бедных запахами: гарью и пробивавшемся сквозь нее ароматом свежей древесины: в них всегда что-то жгли и строили, жгли и строили… В Нодабе эти запахи чувствовались даже через праздничные ароматы еды и парфюма..

— Получите свой портрет за пять минут! Полная точность! Всего за десять грошей! — зазывал людей уличный светописец. Черный ящик-камера не простаивал без работы: многим хотелось подержать в руках свой портрет, пусть и недолговечный.

Иргис скользнул по ящику взглядом и отвернулся. В таких камерах использовались пластины из хьорхи, которое реагировало на засветку, но эта простая и дешевая технология годилась только для ярмарочного развлечения: изображение, если его не поддерживать специально, быстро портилось даже в зоне стабильности хьорхи, и сразу же распадалось, если из нее выехать.

— Чудаки! Коли уж хочется, так за углом можно за серебряный заказать настоящий снимок, — проворчал Заон, косясь на собравшуюся толпу. Он пребывал в дурном расположении духа все последнее время: чем сопровождать командора здесь, сержант предпочел бы остаться вместе — а лучше вместо — одноглазого капитана Дера Кринби в родном Валкане.

— Им виднее, чем им нужно. Не считай деньги в чужом кошельке, сержант — а то не заметишь, как без своих останешься! — Иргис повысил голос, и подозрительного вида типчик, отиравшийся в толпе, поторопился удрать.

— Догнать проныру? — спросил Заон с плохо скрываемой надеждой.

— Понимаю, сержант, я тоже не слишком-то люблю торжественные церемонии, — усмехнулся Иргис. — Но — нет: сегодня нам не отвертеться.

Около фотолаборатории за углом людей тоже собралось немало: долговечная съемка, которой Орден пользовался уже давно, обретала все большую популярность. Некогда усовершенствовал технологию никто иной, как Стефан Арджанский: от скуки или ради каких-то своих нужд — но, возможно, единственный раз в своей долгой жизни Лжец сделал нечто действительно для всех полезное. Заставить хьорхи долго сохранять стабильность вне городов даже ему было не под силу, однако он изобрел химические смеси для смазки пластин и нашел способ делать с них увеличенные отпечатки.

— Как на светокопии отличить живого от мертвеца? — пробормотал Иргис.

— Командор?.. — Сержант вытаращился на него, как ребенок.

— Ничего, — со вздохом сказал Иргис. — Забудь.

Площадь перед дворцом охраняла городская стража. Силы Ордена для работы на Фестивале традиционно не привлекались, в том числе и переподчиненная хьор-гвардия… Однако в действительности люди командора Саена, рассеянные по городу и смешавшиеся с праздничной толпой, следили за порядком и при любых чрезвычайных происшествиях должны были вмешаться. А сам хьор-командор должен был присутствовать на торжественной церемонии открытия: мероприятии формальном и скучном — если забыть обо всей фестивальной подноготной.

Старинные механические часы на главной башне дворца показывали шесть часов вечера.

— Минута в минуту! — восхитился Заон. — Как вам это удается, Иргис-гьон?

— Спроси об этом кого-нибудь другого, — Иргис демонстративно замедлил шаг.

Но все равно: стрелка двинулась на деление вперед, только когда они с Заоном уже прошли на площадь.

Была у хьор-командора Иргиса Саена одна, с его точки зрения, плохая привычка, с которой он не мог ничего поделать. Если это не имело почти никакого значения — он всегда появлялся вовремя. Даже на построение ни разу в жизни не пришел позже положенного. Но когда кону стояло нечто действительно значимое, и счет шел не на секунды, а на минуты, часы, дни — он постоянно опаздывал…

С точки зрения окружающих, плохих привычек и неприятных особенностей у него было, конечно, гораздо больше. Но Иргис редко интересовался мнением окружающих и ничуть этого не стеснялся.

За второе заграждение на площади пускали только по пригласительным билетам, однако Иргису предъявлять их не потребовались — его стража знала в лицо; полукровка-ирдакиец огромного роста — даже без парадного мундира он выделялся бы из толпы.

Приглашенных на открытие в этом году было больше, чем обычно.

Некоторые богатые семейства спокойно могли позволить себе ежегодно сжигать особняки; кроме того, так как древние дворянские рода были тесно связаны с Орденом в по крови, среди их отпрысков находились те, чьих способностей хватало на изучение — разумеется, в обход правил и за отдельную плату — ритуала отрыва астши… И все равно, почетных гостей в этом году было слишком много. Кое-кто определенно влез в долги, чтобы добраться до Фестиваля, и о чем-то это говорило.

По краям отгороженной площадки слуги заканчивали устанавливать последние столы для будущего пиршества.

— Да не потускнеет над вами свет господина Солнцеликого Абхе, командор Саен! Рад видеть в добром здравии, — проходя мимо, раскланялся местный смотритель, Галф Нол.

— Волей Солнцеликого, да пребудет с вами тепло его. — чинно ответил Иргис. Они с Галфом терпеть друг друга не могли, но этикет никто не отменял.

В толпе было еще два небезынтересных и малоприятных явления, сразу обращавших на себя внимание.

Во-первых — мелькавшие здесь и там синие плащи представителей Церкви Возрождения: за последний год возрожденцы набрали популярность среди Желтых Платков, так что Анна публично перестала игнорировать существование секты. А во-вторых…

— Пойдем, насмотришься еще! — Иргис увлек глазевшего по сторонам сержанта за собой, поближе к «во-вторых». Кто-нибудь из официальных столичных чинов на фестивале присутствовал всегда, но в этот раз в город приехал лично начальник дакенской Верховной канцелярии по особым поручениям. Которому в Нодабе — по мнению всех здесь, кроме него самого — делать было совершенно нечего.

Но, увы — господин Ян Раджевич тоже мало беспокоился насчет мнения окружающих о своей скромной персоне… Тогда как по другим вопросам интересовало оно его, наоборот, чересчур сильно.

— Это и есть знаменитый Крысолов? — недоверчиво спросил Заон, когда Иргис указал ему на Раджевича. Сержанта можно было понять: Ян Раджевич больше походил на остепенившегося бродягу-разбойника, чем на чиновника. Хотя вроде и не было в его внешности ничего такого — ни рельефных мышц, ни боевой хватки, ни серьезных увечий…

— Он самый, — кивнул Иргис. — Запомни и не выпускай из виду.

Как бы там ни было, выглядел Крысолов лиходеем, и, Солнцеликий свидетель, не случайно. Век назад дед Раджевича продал Верховному лорда Шина какие-то секреты арджанских торговцев в обмен на дворянство. У отца Раджевича карьера не задалась: ставка на покровительство престарелой супруги Верховного вышла ему боком. Раджевичу-младшему пришлось начинать службу с малых лет и с самых низов дворцовой лестницы, безо всякого таланта к хьорхи — но к двадцати пяти годам он получил первый серьезный пост, к сорока — возглавил Особую канцелярию и за пятнадцать лет настолько преумножил ее силы, что больше никто не мог себе позволить не считаться с ней. Даже Анна Нодаб. Его боялись и уважали… Не любили, конечно же, но Иргис сомневался, что Раджевича это сильно беспокоит.

А Раджевич, по слухам, ненавидел и панически боялся крыс.

Первое, что он сделал на посту ответственного за охрану Дакенских складов — приказал их уничтожить. Платил по три гроша за тушку: набитые на складах карманы позволяли и не такие расходы, и вскоре крыс в Дакене почти не осталось.

Поначалу, только встав во главе Особой канцелярии, Раджевич-Крысолов объездил едва ли не весь остров, но последние лет семь безвылазно просидел в Дакене. И вот — снова выполз на свет, пожертвовав любимым особняком, и теперь, к неудовольствию командора, развалистой походкой направился в их с Заоном сторону.

— Сколько лет, сколько зим, господа! — Раджевич хотя бы не поминал Солнцеликого: и на том спасибо. Его левый глаз от рождения слегка косил — самую малость, но достаточно, чтобы собеседник чувствовал себя неуютно: казалось, Раджевич всегда одновременно смотрит куда-то за спину.

— Здравствуйте, Ян-гьон. — Иргис поклонился ровно настолько, насколько обязывали приличия. — Признаться, немало удивлен встретить вас здесь!

— Если я скажу, что на старости лет решил полюбоваться местными чудесами — будете делать вид, что поверили? — Раджевич ухмыльнулся.

— Посмотрю по обстоятельствам. — Иргис пожал плечами.

— Значит, это я и сказал. Сержант Брин, да не таращься ты так! — Раджевич подмигнул косым глазом обалдевшему от разговора Заону. — Мы с командором немного знакомы со времен его службы в столице, поэтому предпочитаем обходиться без лишних любезностей.

— Сегодня тот редкий день, когда Ян-гьон говорит правду, — подтвердил Иргис. — Любезничать с ним — пустая трата времени: и нашего, и его.

Вступил оркестр, в толпе началось движение: следуя указаниям стражи, люди образовывали коридор. Начиналась церемония.

Первыми на лестницу перед дворцом из боковых дверей выбежали танцовщицы. Затем их сменила команда фокусников: в шляпах «пропадали» и «появлялись» вещи, вылетали в небо птицы. По ступеням, управляемые невидимыми нитями, прошли маршем истуканы из хьорхи.

Иргис, сперва больше следивший за толпой, поневоле засмотрелся на представление — хьор-мастера Нодаба свое дело знали… Но, наконец, ударили барабаны; распахнулись парадные двери — являя публике хозяев праздника. Леди-канцлер Анна Нодаб и ее брат ксен-лорд Милт Нодаб вышли к гостям.

По толпе пронесся шепот: где-то восторженный, где-то вопрошающий, где-то насмешливый.

— Интересно они смотрятся!

— Думаешь, в самом деле?..

— Стыда не знают! А ведь он женат.

— Всем лучше, что Анна не торопится замуж.

— Она все больше похоже на отца.

— А Милт не очень-то. Они правда брат с сестрой?

— Теперь уж не узнаешь наверняка…

— Да поговаривают, что не с братом она….

Шептуны заметили Иргиса и поспешили замолчать.

Анна Нодаб спускалась по ступеням, легко опираясь на локоть старшего брата и высоко держа голову — прекрасная, как всегда, вне зависимости от обстоятельств и нарядов. Бело-зеленая мантия канцлера шла ей не меньше, чем самое роскошное платье… И лишь немногим меньше, чем его отсутствие.

Милт Нодаб шел рядом. Худощавый, с тонкими чертами лица, в которых, вопреки досужей болтовне, вполне ясно читалось фамильное сходство — он был из тех мужчин, что красивы лишь на портретах. Двигался Милт с болезненной неловкостью, неуклюже, будто раненый, недавно вставший с постели. От всей его фигуры, манер, голоса — веяло восковой безжизненностью. За глаза его часто называли «веревочным человечком» — в равной мере из-за дерганных движений и за прогремевшие на весь остров казни. Первого человека по его навету лорд-отец повесил, когда Милту было всего девять. А после смерти отца, за четыре года регентства — до совершеннолетия Анны — Милт при поддержке сторонников перевешал половину родни и множество видных нодабцев. Вешать, по справедливости, было за что, хотя оглашенная причина часто не соответствовала настоящей; дерганный мальчишка оказался на удивление хорошим правителем. И честным — в положенный срок уступив трон сестре, он занял место ксэн-лорда и продолжил начатое. Его не любили, ни знать, ни простонародье: слишком масштабными и бескомпромиссными были чистки, слишком сам он был… не такой: ненормальный, странный, в иные моменты показывающий пугающее сходство с беднягами, запертыми в домах призрения для умалишенных. Сплетням по поводу плотских отношений брата и сестры не было конца: Милт был женат, но супругу с детьми давно выслал в загородное имение — что только преумножало кривотолки. Совершенно, впрочем, беспочвенные: что-что, а это Иргис знал доподлинно.

Они прошли мимо: Анна с приветливой улыбкой строгой, но гостеприимной хозяйки, и Милт — с отсутствующим выражением лица.

Крупные, глубоко посаженные серо-голубые им обоим достались от покойного лорда-отца, — но если у Анны это были глубокие озера, отражавшие небо, то у Милта — холодные, бесцветные лужи.

— Бедная леди Анна, и как она с ним рядом? Да такой убьет — не заметит, — зашептала соседке безвкусно расфуфыренная дама.

— От одного взгляда аж жуть берет! — соседка охотно поддержала тему.

— На редкость бестолковое заблуждение, — насмешливо прошептал Раджевич, наклонившись к Иргису. — У самой жестокой убийцы на Шине взгляд был на понимающий и добрый, не так ли, командор?

«Мы оба это знаем, — зло подумал Иргис. — А вот чего я не знаю, но хотел бы знать — зачем твои люди подсунули мне словарь, а теперь ты тут поминаешь Поводыря вслух, при всех? Если сомневаешься в ее смерти — так это к Вэлу; ради призраков он и тебе пожмет руку».

— Вам виднее, Ян-гьон: вы лучше моего разбираетесь в доброте и понимании, — в тон ответил Иргис. Он ожидал, что Раджевич так или иначе отреагирует шпильку, но тот не стал развивать тему.

Церемония шла своим чередом. Анна и Милт поднялись обратно на лестницу, произнесли одну на двоих приветственную речь, к окончанию которой, как раз, стемнело. С разных концов площади и по всему городу в воздух поднялись начиненные хьорхи аэростаты.

— …поэтому сейчас, в пору катастроф и неурожаев, нам всем необходимо, — голос леди Анны через усилители разносился по площади, — искать пути взаимопонимания. В том воля Солнцеликого, в том воля людей Нодаба, людей Шина, наша общая воля!

Грянула музыка, вновь ударили барабаны — и в их грохот вливались хлопки фейерверков. Небо расцвело огнями — желтыми, синими, зелеными, красными, белыми… Лепестки пламени неслись к земле, но, не долетая, гасли.

«Словно падают звезды. — Иргис, как и все, стоял, запрокинув голову. — Древняя традиция Фестиваля: но добрый ли это символ?»

Из боковых дверей потянулись к столам вереницы слуг, выносивших бочки с пивом, винные бутыли, подносы с закуской.