Японская война 1904. Книга 6

Глава 22

Вслед за довольно тихим февралем так же спокойно прошел и март. Температура днем поднималась почти до десяти градусов, но ночью еще стабильно уходила ниже нуля. При ветрах с севера даже в довольно теплом Инкоу приходилось выгонять в море корабли, чтобы расчистить фарватер для торговцев и сбить с берега ледяной припай. Выходило, что вроде бы и весна, а вроде бы и нет. Прекрасно понимаю, почему Рожественский не спешил вести свои корабли севернее, и в то же время… Я ждал их! Потому что если они все же дойдут, то значит, что я ошибся, и будет мир. И тогда счастливее меня не будет никого.

Уж точно не в нашей части света!

— Продолжаем вести наблюдение над больными, что были прооперированы и поставлены на новый аппарат, который вы предложили… — сейчас было время доклада доктора Слащева по медицинской части, и он, скромно потупив взгляд, хвастался успехами.

Несколько вариантов аппарата Илизарова помогали восстановиться после старых травм, и, что моим врачам нравилось даже больше, они же раздвигали границы науки, позволяя писать об этом все новые и новые статьи. Что характерно: еще год назад ситуация, когда русский врач получил бы место на страницах какого-нибудь английского или французского журнала, была скорее исключением, сейчас же — они соревновались в величине гонорара, чтобы заполучить себе хоть что-то из наших исследований.

— Генерал Галифе уже ходит без боли и начал разрабатывать ногу, — продолжал Слащев. — Он также просил вас по возможности выделить ему немного времени на личный разговор.

— Постараюсь, как можно быстрее, — соврал я. Своих дел было много, и они были важнее. — А что наши солдаты?

— Четверо ветеранов смогут вернуться на службу. Еще пятеро — не пройдут комиссию, но к ним вернулась способность ходить и спать, не скрипя зубами от боли. Они счастливы уже от этого.

— Тем не менее, даже если не пройдут в строевые части, предложите работу в тылу или на заводах. Солдаты с реальным боевым опытом нам везде пригодятся.

— Кстати… — доктор Слащев на мгновение замолчал, а потом выпалил, сверкая глазами. — А новостей из Санкт-Петербурга нет? Нас не собираются возвращать назад?

Я только покачал головой. Доктор — очень хороший специалист, но очень уж его манит возможность окунуться во все возможности новой славы. Наверное, придется отпустить. Может, не в этом месяце, но в следующем, когда молодые врачи наберутся еще большего опыта. Надо будет поговорить с Татьяной, кто смог бы справиться со всей организационной работой, которую пока тянет Игорь Иванович.

И забавно: одни бегут к нам, другие от нас.

— Новые телеграммы, — в штаб заглянул Огинский.

У него свои донесения, и обычно он за компанию может и мои срочные перехватить, особенно если заметит в отправителях какое-то интересное имя.

— И от кого? — спросил я.

— От Луизы, — хмыкнул Огинский. — И на этот раз, надеюсь, вы не будете вставлять ей в письма строчки из прусских солдатских песен. Если хотите выдержать дистанцию, то для этого есть более тонкие приемы.

— Ну я же говорил. Кто бы мог знать, что фраза про старого солдата — это из какого-то романса.

Неудобно с этой французской принцессой вышло. Я-то решил, что она, как одна из тех столичных девиц, которых с каждым месяцем, несмотря на конец войны, становилось все больше, решила поиграть в романтику, а оказалось… Что это просто способ завязать диалог без ущемления традиций. Мне вот невместно было писать особам королевской крови первым, им — можно, но вот выходить сразу с деловым предложением было тоже неправильно. Поэтому орлеанцы и включили веками отработанную схему: девушка пишет молодому или не очень человеку, диалог начинается, а потом отцу или другому родственнику можно уже и со своими вопросами заглянуть.

Когда Огинский мне все это разложил по полочкам, я чуть не покраснел. Пришлось исправляться, писать еще раз, и вот… С тех пор мы с Луизой общаемся. В основном о литературе, погоде, благотворительности и совсем немного о моторах. В Орлеане в это время в основном занимались текстилем, кожей и вином, но герцог и стоящие за ним промышленники хотели залезть и на новые рынки. В одиночку шансов у них не было, а вот с моими возможностями… Они бы купили линию по сборке моторов, я бы обеспечил корпуса, подвески, пушки и, главное, продажи. Вроде бы не очень равноценный обмен, но, учитывая их не самые дерзкие запросы и выпавший из обоймы Путиловский завод, я эти обсуждения поддерживал.

— Ну как, они решились? — Огинский быстро просмотрел письмо от кого-то из агентов и снова повернулся ко мне.

— Они пишут, — я еще раз перечитал телеграмму, — что ничего не смогут сделать с волной, поднявшейся из-за смерти генерала Галифе. Доктор, — я повернулся к Слащеву, — вы же только что говорили, что с ним все в порядке! Или это устаревшая информация?

— Утром перед вами был в госпитале, — заволновался Игорь Иванович.

А я неожиданно все понял. Иногда новости, особенно если слишком старательно готовиться запускать волну по всей стране, могут опередить и само событие.

— Поручик! — я вскочил со своего места. — Срочно поднимайте дежурные отряды. Если французский генерал еще жив, вы должны взять его под охрану. Если нет — найдите убийцу.

Огинский тоже все понял и сразу же выскочил из штаба: за окном взлетела вверх красная ракета, а потом мелькнула отъезжающая машина. Все верно. Учитывая, что все знают, что стоит за красным кодом тревоги, дополнительные инструкции не нужны, можно не тратить время на связистов. А вот чем раньше Огинский доберется до места, тем быстрее поймем, что же на самом деле тут творится.

Мою машину тоже подали за считанные минуты, еще четверть часа заняла дорога до госпиталя, и вот я смог уже лично окунуться в атмосферу паники.

— Сгорел француз! — к Слащеву подбежал его заместитель. — Инфекция! Лихоманка! Теперь остальные больные с аппаратом требуют, чтобы его поскорее с них сняли.

— Тихо, — сказал я, и несмотря на то, что я даже не повысил голос, все суетящиеся рядом медики разом замерли.

— Николай Нилович, — я приметил Бурденко и обратился к нему. — Вот вы уже немало провели операций. Сколько времени нужно обычной гнойной инфекции, чтобы развиться и стать чем-то опасным для организма?

— От 6 до 24 часов, — выпалил тот, и простые вопросы очень помогли молодому доктору собраться.

— Есть ли при этом явные внешние признаки?

— Покраснения, припухлости, боль, — тут же выдал тот.

— А старший доктор видел пациента два часа назад, и все было спокойно. Так ведь, Игорь Иванович? — я посмотрел на Слащева.

— Все так. И в историю больного это записал, — тот тоже начал успокаиваться.

— Но разве это не может быть что-то другое? Все-таки новый аппарат, так никто раньше не делал! — кто-то снова попытался поднять панику. Надеюсь, люди Огинского успеют взять этого человека на заметку.

— Знаете, я успел повоевать, но какие бы разные пули и снаряды мы ни придумывали, раны всегда одинаковые. Так и тут: если бы это было заражение, то мы бы увидели его следы. Например, мог ли это быть столбняк?

— Нет, — спокойно ответил Бурденко. — Ему нужно от 3 дней, и не было мышечных спазмов.

— Гангрена?

— Тоже нет. Нужно больше 2 часов, и были бы бледность с отеком.

— Рожа?

— Не меньше суток, и нет бляшек. Тоже не подходит.

— Понимаете? — я обвел взглядом всех слушающих нас врачей. — Вы не просто случайные люди, вы — ученые. Вы просто обязаны думать, прежде чем принимать на веру те или иные слова. И чтобы лечить людей, и чтобы, как сейчас, разбираться с последствиями.

Вроде бы у меня получилось всех немного успокоить, и под уже здоровую суету мы дальше пошли с Бурденко и Слащевым.

— Генерал, разрешите? — осторожно спросил Николай Нилович и, дождавшись моего кивка, продолжил. — Вот вы сказали, что нужно думать, но… Разве этот аппарат, из-за которого мы постоянно держим спицы внутри живого человека — он не может стать причиной какой-то заразы?

— Хотите понять для себя?

— Так точно, — Бурденко попытался ответить по-военному.

— Игорь Иванович, поможете? — я посмотрел на Слащева. — Вспомните все, что вы готовили для статьи.

— Что ж, — доктор тоже собрался. — С этим аппаратом на самом деле все очень продумано. Толщина спицы полтора миллиметра, соответственно, повреждения плоти больного минимальны. И тут еще важно, какие это повреждения. Мы не создаем полостей с кровью, где могли бы развиться бактерии. Мы не трогаем кровоток, соответственно, не мешаем иммунной системе самого организма. Также из-за того, что раны открыты, мы всегда можем вовремя заметить, если что-то пойдет не так. Да и удобно: и гной внутри не задерживается, и антисептиками легко обрабатывать. Таким образом, условия для развития инфекции крайне неудобные. Для них!

— А еще, — добавил я, — статьи о смерти генерала вышли еще до того, как он успел преставиться. Так что хватит жалеть себя. Собрались и выяснили, что тут на самом деле произошло.

И мы выяснили. Уже через час я получил доклад, что гной в ранах французского генерала оказался от кого-то другого, а сам он умер не от инфекции, а задохнулся из-за отека горла. Почти рассосавшийся след от незапланированного укола на шее не оставлял сомнений, что это не случайность. Вот только самого убийцу мы найти не смогли, а все остальное… Мы, конечно, передадим и нашим, и французам, да даже по радио включим в трансляцию — но кто бы это ни начал, вряд ли его это остановит.

Прошел всего день, и я понял, что был прав на все сто процентов.

Нас никто не собирался слушать. Виновные были назначены, и общественность Франции требовала от правительства Комба или уйти в отставку, или же наказать русских. Я вот не представлял, как одна смерть вроде бы не самого известного еще недавно человека может так сильно все изменить, но… Истерия — она такая. Еще один день, и Париж все-таки выпустил официальное заявление. Они не разрывали союз с Россией, но ставили на паузу выполнение всех своих обязательств.

— Звучит не очень страшно, — сказал вслух Буденный, который снова попал на собрание штаба.

— Но это страшно, — покачал головой Лосьев. — Если еще недавно мир был близок как никогда, то теперь… Эскадра Рожественского застряла в Индокитае без угля, как мы когда-то и обсуждали. Им хватит текущих запасов на поддержание кораблей в строю, но вот дальний переход и тем более сражение…

Он не договорил, но и так все было понятно.

— Во Владивостоке и Порт-Артуре все зашевелились, — поделился официальными новостями Ванновский. — Смотрят, какие у нас есть запасы своего угля и, главное, на чем мы сможем его довезти до Ханоя. Если что, англичане уже отказались от фрахта, а немцы…

— Они же вроде хотели союза?

— Их неофициально предупредили, что суда с нашими грузами могут перехватить, так что кайзеру нужно будет решать, готов ли он прямо сейчас пойти против прямой угрозы одновременно и от Англии, и от Франции.

— Проклятье! И это еще союзники называются! — выругался Буденный.

— Это? — хмыкнул Ванновский. — Ситуация с эскадрой еще выглядит прилично на фоне всего остального. Как вам то, что Франция до решения ситуации отказалась от своих поставок по всем контрактам, но при этом требует от нас в качестве доказательства добрых намерений продолжать их оплачивать? Как и кредиты! Деньги за воздух! Причем деньги, которые, возможно, против нас и будут пущены!

Я покачал головой.

И ведь как раз для того, чтобы предотвратить подобные ситуации, когда все вокруг так быстро меняется, я и рассылал агентов во все ближайшие страны. Увы, их количества или качества оказалось недостаточно, чтобы предотвратить эту атаку. Но хотя бы следующие удары — а то что без них не обойдется, я не сомневался — мы точно не должны пропустить.

— Нужно будет усилить все патрули и провести новую проверку всех наших объектов, — я внимательно посмотрел сначала на Ванновского, потом на Огинского.

— Есть!

Приказы посыпались один за другим. Штаб от обсуждения перешел к почти своей обычной работе. Война еще не началась, но мы решили думать и действовать, не дожидаясь новых ударов и прочих формальностей.

Подпоручик Киреев уже месяц не мог собрать передатчик, чтобы донести столь ценную информацию до Инкоу. Вернее, передатчик-то вот он, но с генератором для усиления сигнала и, главное, антенной нужной длины ничего не получалось. Чертовы Филиппины! Когда они планировали операцию, то рассчитывали, что хотя бы самое простое железо можно будет достать через местных. Либо купить у них, либо через них же дать деньги американцам, но… Никто даже представить не мог, в какой бедности тут даже не живут, а существуют люди. По сравнению с ними китайская голытьба могла показаться зажиточным средним классом.

И как в такой ситуации можно было ими прикрываться? Подпоручик попробовал зайти в районы, где жили потомки испанских колонистов, потом к местной аристократии и духовенству, даже в отельный китайский квартал — и всякий раз проблема была одна и та же. Каждая группа была немногочисленна, жила компактно и не желала иметь никаких дел с чужаком. А даже если бы кто и согласился, то любая проверка вывела бы на след Киреева. Так подпоручик и оказался перед выбором: или всем рискнуть, чтобы отправить одно-единственное сообщение, или сыграть вдолгую.

Киреев сомневался, но в итоге принял решение. Если дойдет до информации о прямом нападении на Россию, будет отправлять любой ценой. Пока же — попробует держаться, чтобы узнать как можно больше. И он держался. Продолжал делать небольшие заказы для Вальдеса, понемногу собирая в порту всякий мусор да железный лом. И вот через месяц плюшничества он был готов пробовать.

От генератора в подвале идет труба к ближайшей свалке. Там постоянно что-то коптит, а потому дым горящего мазута не будет сильно выделяться. Следующая сложность — это мачта антенны. С ней тоже пришлось повозиться, но Киреев вымазал стальную конструкцию грязью, так что в ночной темноте ее будут выдавать только скрип и дрожание натянутых тросов. Главное, чтобы хватило сил поднять. Ну и сущая мелочь: не забыть что-то важное при сборке и настройке передатчика.

Подпоручик выдохнул, перекрестился и, дождавшись, пока луна спрячется за тучи, вышел на улицу. Вчера он вернул долг своему соседу Кахелю, который специально взял две недели назад, и сегодня тот в честь этого напился. Его жена и дочка тоже не будут высовываться, чтобы не попасть под горячую руку, так что можно не опасаться лишних глаз… Киреев опять выдохнул, дождался, пока уже теперь на мгновение утихнет ветер, а потом плавно потянул за канат.

Тот был пропущен через три блока, снятых со старых парусных, еще испанских клипперов, но даже так пришлось приложить все силы, чтобы сначала поднять, а потом закрепить антенну. Если бы Кирееву нужно было передать сообщение голосом, то такой небольшой мачты ему, ясное дело, никогда не хватило бы. Но для передачи кода — вполне. Отправив тестовое сообщение, он замер, ожидая ответа… Центр на связи всегда: если он все сделал правильно, то они уже получили запрос и скоро отработают на его частоте.

А вот и ответный код. С поправкой на сегодняшнюю дату — все верно. Киреев перекрестился и сел за передатчик, слово за словом пересылая всю собранную им информацию. Про наемников, про попытку втянуть в войну Францию, про отряд экспериментальных британских броневиков. С прошлого раза подпоручик успел собрать о них даже больше информации. Броня, мотор, пушка — все ушло в Инкоу, а также имена офицеров, что поведут в бой этот отряд под командованием полковника Дугласа Хейга.

— Эй! Рик! А что это за штука? — донесся вдруг пьяный голос Кахеля, который все-таки выбрался на улицу.

— Какая штука? — подпоручик вышел к соседу и вместе с ним осмотрел свою же антенну.

— Ну, вот! — Кахель подергал железку.

— Ничего не вижу, — Киреев попробовал запутать пьяного филиппинца, но тот уже трезвел на глазах.

— Надо будет завтра же утром рассказать все американцам, — быстро кивал тот. — Если это что-то ценное, то они могут и тушенки дать. А если нет, лучше так, чем потом вляпаться в неприятности.

— А может, — подпоручик поморщился, — прямо сейчас расскажем? А то до утра еще кто другой заметит и заберет себе нашу тушенку.

— Ты правильный парень, Рик, — Кахель потер лоб. — Заодно к доктору надо зайти, а то я Бию задел кулаком, и она что-то долго лежит без сознания. Амихан уже час плачет, даже поспать не дала, но, бог все видит, так оно и лучше вышло.

Кахель неуклюже перекрестился и тут же повернулся к мачте, чтобы на нее отлить. Киреев этим моментом и воспользовался, чтобы оглушить филиппинца ударом по затылку. Теперь утром тот ничего и не вспомнит, а мачту сам подпоручик сейчас и разберет. Надо только зайти к соседям и проверить жену Кахеля: история, что она столько времени не двигается, Кирееву совсем не понравилась. И точно: лежащее на полу тело уже успело остыть, а маленькая девочка, забившаяся в угол, охрипла от крика.

— И ведь всем вокруг на это наплевать! — кулаки подпоручика сжались, и он, недолго думая, подхватил девочку на руки и перенес к себе. Тут она хотя бы согреется и уснет, а он пока уберет антенну и подумает над тем, как теперь жить дальше.

Или, может, пока он на связи, спросить совета у генерала? Пять лишних минут ничего же принципиально не изменят.