Японская война 1904. Книга 6

Глава 21

Я прочитал доклад об очередной трансляции и сверился с расшифровкой из Санкт-Петербурга. Специально нанятые Шереметевым наблюдатели теперь каждый вечер следили за реакцией собирающихся на площадях людей — что им нравилось, что оставляло равнодушными — и мы постепенно дорабатывали список передач, превращая их во все более эффективное оружие.

И вчера, например, было две программы, про мысли о которых мне особенно хотелось узнать. Первая — тут все просто — это рассказ о наших недавних террористах. Сначала общая хронология, потом детали, исповедь Беклемишевой, показания вольных и невольных участников. Мы никого специально не инструктировали, просто подобрали тех людей, кто на самом деле заметил что-то свое.

Так, жена бакалейщика Константинова очень эмоционально рассказывала, как ей было страшно и как она благодарна постовым, что помогли ей укрыться от взрыва. Младший унтер-офицер Полетов в свою очередь по-армейски четко докладывал о задержании: как брали американцев, как вязали тех, кто предал Родину, погнавшись за лишним долларом. Прямо не говорили, но связь иностранных денег и тех, кто якобы борется за светлое будущее, скользила между строк. После такого если и будет у нас революция, то точно только на свои.

Вторая важная передача — это то, что мы уже давно готовили вместе со Столыпиным. Тот попросил помочь: придумать, чем еще можно завлечь крестьян из центральных регионов в Маньчжурию. Ему почему-то казалось, что дело тут исключительно в размере пряника, я же решил просто еще раз нормально все объяснить. Для начала напомнили про условия: от 15 до 20 десятин на семью (меньше, чем военным, но тоже прилично), целевые кредиты на покупку всего потребного для хозяйства и бесплатный переезд. А потом пригласили уже реальных крестьян: одного маньчжура, другого из ветеранов и третьего из тех редких переселенцев, что сами сюда собрались и переехали прямо во время войны.

Что интересно, каждый рассказывал про свое. Маньчжур отметил веротерпимость, ветеран прошелся по технике и обучению, что готовы были давать его детям, ну а бывший тверитянин сразу бахнул главное. Бревна для дома — бесплатно, и баб — много. Потом смутился и добавил уже потише про свободную землю, на которой уже давно никто ничего не растил и которая ждет своих хозяев…

Особенности прямого эфира: нервно, но душевно. Я даже сам заслушался. Увы, наблюдатели из Санкт-Петербурга на месте особого воодушевления не заметили. С одной стороны, обидно: хотелось мгновенного эффекта. С другой: а чего я хотел? Столица — это все-таки не наша целевая аудитория, и сейчас нужно просто ждать, пока новости пойдут дальше… Неделю, месяц, может, даже больше, но в том, что эффект точно будет, я не сомневался. Да и крестьянские передачи мы заканчивать не будем.

Нам нужны люди — мы будем сражаться за них! А то взять ситуацию с тем же царем, который подрезал крылья проекту перспективного броневика. Если бы промолчали и замкнулись на своих делах, то так бы развитие и остановилось. Но мы вместо этого заявили о себе, и те же инженеры, которые раньше работали с Анной, сами вышли с ней на связь и выразили желание лично отправиться на восток и довести свое дело до конца.

Мне оставалось лишь оплатить билеты и кое-какие грузы. Так, Александр Григорьевич Дукельский заполнил выкупленный мной вагон всеми своими опытными образцами торсионов и даже ухитрился прихватить с собой несколько станков, которые освободились после отказа от старой программы. Шателен, который все-таки отказался от идеи передачи видеоряда, но собирался убедить меня, что хотя бы статические картинки пересылать из Маньчжурии в столицу нам все же по силам — этот ехал почти налегке, нагруженный только своими записями. Еще к ним неожиданно присоединился Жуковский, который раньше вышел из команды по созданию броневика, но теперь рассчитывал предложить мне кое-что даже более важное.

И это только старые знакомые. Еще около сотни инженеров и разных энтузиастов просто отписались о своем интересе и скором прибытии. И я был уверен, что это еще не все, и будет еще больше тех, кто приедет без траты времени на подобные мелочи. Люди науки ведь обычно ими совсем не заморачиваются. С одной стороны, прекрасные новости. С другой, придется постараться, чтобы найти им всем дело и чтобы никто не ушел обиженным.

— После статей в газетах к вам ехали красавицы, — ехидно заметил Лосьев, который разбирал рядом свои документы. — Теперь же сплошь мужики.

— Теряете хватку, генерал, — хмыкнул Буденный.

Этот сидел чуть в стороне и читал книгу. А то в академию Генерального штаба мне пока своих командиров никак не отправить, так что приходилось самому заниматься их образованием. Благо что-то могли дать Лосьев и остальные, которые уже прошли этот путь, что-то добавлял я с опорой на опыт всего 20 века, ну и самое главное — талант и желание довести дело до конца были у моих командиров уже сами по себе.

— Зато, если красавиц занять, наш генерал хотя бы сможет чаще выходить из дома и не прятаться при этом, — хмыкнул со своего места Врангель. Он свое чтение закончил и теперь писал проверочную работу.

Военную историю он уже сдал. Оставались еще география, снабжение и военное законодательство. Не так много предметов, как в столице, но это только пока мы не доработали тактику, стратегию, инженерное дело и связь с учетом опыта 2-й Сибирской армии и тех новинок, что мы уже ввели в обиход, ну или введем в ближайшее время.

Если успеем… Пока что еще держался мир, но я чувствовал: один неловкий шаг, одно движение, и по крайней мере в Азии все полыхнет. Тряхнув головой, я отвлекся от нелегких мыслей, а сидящий до этого тише травы Джек Лондон именно в этот момент пихнул мне стопку исчерканных листов бумаги.

— План трансляции на английском, — выдохнул он. — Детально и с расшифровками на первый день. На неделю уже только общая программа, чтобы заранее собрать и подготовить нужных людей.

Писатель очень долго не хотел брать на себя эту задачу, но у меня не было других доверенных иностранцев. А Джеку, как ни странно, очень помогли публичные чтения, через которые он прошел в Ляояне. И голос наработал, и уверенность, и, что даже важнее, умение планировать свою и чужую работу.

— О нашей войне вы заложили меньше минуты? — Лосьев спросил моего разрешения и тоже стал читать записки американца.

— Эта война не интересна ни Англии, ни Америке, — покачал головой Лондон. — Сама по себе не интересна, а вот то, как она может повлиять на равновесие в мире — это уже другое дело. Именно поэтому я выбрал самые актуальные «местные» темы, и вот в их рамках уже рассказываю про нас.

— И как с нами связан арест члена банды Хип Синг? — уточнил Лосьев.

— Это китайская банда. Россия приносит в Китай мир и спокойствие, в итоге меньше китайцев едут в ту же Америку и мешают жизни нормальных людей. Азиатов, поверьте, в Штатах не любят, так что новость будет воспринята позитивно.

— Ого, у вас появилась Национальная авиационная ассоциация? — Буденный тоже подошел к нам. — Надо будет Кованько рассказать!

— А я как раз его опытом воздушной разведки и планировал делиться в этой теме, — Лондон даже улыбнулся.

— А с кем будет связан переход английского футболиста из одного клуба в другой за тысячу фунтов?

— А вот тут без связи, просто это рекорд для Англии, — тут же пояснил американец, который на самом деле очень хорошо подготовился к своей новой роли. — А на островах слишком любят футбол. Любая передача, где его даже просто упомянут, сразу станет интересна сотням тысяч людей, которые до этого бы и слова про нее не сказали. Грех упустить такой повод стать частью сплетен рабочих кварталов от Плимута до Леруика.

— Очень хорошо, — я закивал. — Если так пойдет, то первая английская трансляция может оказаться сразу очень успешной, и тогда стоит подумать о таких же на французском, германском и испанском языках.

— Испанский-то зачем? — удивился Буденный. — Я читал про международную обстановку, и Пиренейский полуостров давно выпал из большой политики.

Я мысленно оценил, как ловко Семен ввернул название испанского полуострова — действительно, не зря сидит за книгами. И, главное, не просто умничает, а пытается все понять.

— На испанском говорят в половине стран Латинской Америки, — ответил Лондон, а потом сразу же повернулся ко мне и нахмурился. — Это же сколько трансляций вы хотите запустить?

— В идеале ежедневно и круглосуточно на каждом крупном языке, — признался я. — И, если что, я понимаю, что это задача даже не текущего года, но готовиться можно и нужно как можно раньше. Так что, Джек, начинайте искать людей, которых вы смогли бы взять под свое крыло.

Американец поперхнулся, осознав, что именно я ему предложил, и тут благостную картинку испортил как обычно саркастичный Брюммер:

— А никто не забыл, что мы пока отгрузили всего три сотни кристаллов? И не каким-то случайным людям, а военным и разведке Англии и Франции. США вообще отказали! То есть, приемников не так чтобы много, а те, что есть… Думаете, они дадут обычным людям даже просто услышать ваш голос?

Очень хороший вопрос. Буденный вот сразу нахмурился, представив себя на месте иностранных лидеров, и он бы точно не дал нам шанса общаться с народом. А вот Лондон улыбается — с ним мы этот вопрос уже обсуждали с самого начала, и он знает ответ.

— А почему мы продаем то, что могли бы ставить только на свою технику? — ответил я вопросом на вопрос.

— И это тоже зря! — продолжил Брюммер, который хоть и был немцем из Курляндии, но за интересы России переживал очень яро. — Денег нам и за машины хватает. Могли бы и придержать тайну.

— Так не ради денег продаем, — я улыбнулся. — Мы вот победили на поле боя, а в битве за умы для большинства стран даже на сражение не вышли. Сразу получили техническое поражение. Это у нас любителей заграницы хватает, а там… Привыкли они у себя только сами решать, что слушают и что думают простые люди. И никогда не пустят чужаков на эту поляну!

— Скажете, что за границей не открыть русскую газету, чтобы доносить до них наши мысли? — удивился Лосьев. — Да только я с ходу назову вам «Колокол» Герцена или «Револьт» Кропоткина. Первый в Лондоне выходил, второй в Париже.

— И обе газеты выполняли роль революционной агитки. Для нас, не для них, — хмыкнул я. — Попытки же издавать что-то в пользу России просто не встречали понимания. В 60-х годах Петр Шувалов пытался издавать газету в Лондоне — прикрыли через месяц. В 80-х князь Мещерский вернулся к идее официальной русско-английской газеты, и ему не дали сделать даже одного номера.

— И наше радио — это как газеты нового времени?

— Все верно, — кивнул я. — Пусть покупают кристаллы, пусть как можно скорее начинают копировать… Пока они разберутся, в чем главная опасность, на рынке появятся тысячи частных станций, которые будут ловить наш сигнал. Раньше для того же пришлось бы везти в чужие страны миллионы прокламаций, искать издательства, деньги и покровителей на месте… Сейчас же мы сможем дать первый толчок, просто завезя в те же Лондон, Париж и Берлин по сотне своих пластин кварца. Энтузиасты соберут приемники, и мы создадим спрос, под который уже будет работать местное производство. Законы, запреты — они тоже будут, но будет и возможность заработать, которую местные акулы бизнеса точно не упустят.

Я замолчал. На самом деле во всем этом плане было немало подводных камней, и я по-настоящему рисковал, ставя на кон нашу возможную монополию на качественную связь. Но Шереметев уже должен был получить новые партии пластин, которые мы досылали ему в Санкт-Петербург почти каждый день, и первые агенты в свою очередь уже ехали дальше, в Европу и Америку…

Сидя в защите, нельзя победить в войне, поэтому мы снова шли вперед!

Казуэ Такамори вернулась в Йокогаму.

Официально как представитель Сацумского княжества, неофициально — как представитель сделки между князем Ито и императором. Еще неофицальнее — как доверенное лицо генерала Макарова, который искал покупателей на свои приемники в том числе и в старой Японии.

Вот только в Токио к Мацухито ее никто и не подумал пускать. Письма забрали, а вот саму оставили в городе и сказали ждать ответа. Хорошо, что с заданием Макарова все прошло быстро: стоило девушке только намекнуть, какой у нее есть товар, и представители сразу нескольких старых родов быстро выкупили как отложенные для них запасы, так и контракты на следующие поставки. А потом пришел он…

Англичанин, который предпочел не называть свое настоящее имя и к которому все обращались просто Смит. Мутная личность, которая еще недавно могла бы появиться в Китае или Индии, но никак не свободной Японии, но сейчас, увы, гарнизон города-порта Йокогама слушал его гораздо больше, чем свои официальные власти. Казуэ сначала просто отметила это, но не придала значения, а зря… Когда мистер Смит пригласил ее на встречу, то назад ее отпускать никто не собирался.

— Вы слишком много думаете о себе, дикари, — сильные пальцы сжали руки девушки, а потом медленно разорвали верх платья.

Все это время англичанин следил за ее реакцией, и Казуэ сразу узнала тот тип людей, от которого всегда старалась держаться подальше во время вынужденной работы в юкаку. Когда Смит говорил «дикари», это был даже комплимент. Японцы и другие азиаты были для него не больше чем животными. И он наслаждался той властью, которую ему давала британская корона в этой части света.

— Вы такой сильный! Настоящий мужчина! — Казуэ мгновенно взяла себя в руки: голос стал бархатным, а руки нежными волнами заскользили по телу англичанина.

— Неужели ты умнее, чем кажешься на первый взгляд? — англичанин усмехнулся и рванул платье дальше.

— Люблю силу, она как бриллиант, но, чтобы оттенить красоту настоящего камня, рядом же нужна правильная оправа? — Казуэ сама скинула остатки одежды и сделала шаг к окну.

Пусть ее будет видно с улицы, но лучи солнца должны красиво играть на коже. Если Смит заинтересуется, то это может развязать ей руки. Пусть хотя бы немного.

— Я слышал, у вас есть девушки, которые всю жизнь учатся доставлять удовольствие мужчинам.

— Они — дуры, — Казуэ чувствовала, что сейчас ей нужна не лесть. Смиту плевать на ее мнение. Но ему точно нравилось унижение других, признание его правоты, и Казуэ играла на этих струнах. — Считают, будто мужчинам нравится, когда их слушают, когда их окружают красивые традиции, которые на самом деле только сдерживают их настоящую силу. Впрочем, есть и другие, правильные… Например, традиция служить своему мужчине была в чести еще во времена Вильгельма Завоевателя.

Покачивая бедрами, девушка дошла до стоящей на столе бутылки шампанского. Наполнила один бокал, второй.

— Я поправлю пудру? — между делом спросила она. — Слуга идеального господина должна быть идеальна.

— Поправь, — Смит еще был увлечен игрой, но…

Он уже явно терял интерес, да и, несмотря ни на что, продолжал держать ситуацию под контролем. Сам расслабленный, но, чтобы выхватить револьвер с пояса, у него уйдет меньше секунды. Казуэ продолжала играть телом, пока шла к зеркалу, пока поправляла осирои на щеках — часть просыпалась в правый бокал… Она бросила быстрый взгляд на Смита, но тот не обратил внимания.

Подойдя к англичанину, девушка протянула ему бокал — глоток. Потом она начала пить сама, и в этот момент Смит подхватил ее и бросил на кровать.

— Хватит! — он зарычал, его сердце застучало все быстрее, разнося по телу кровь и щепотку цианистого калия. Такого же белого, как и рисовая пудра на щеках девушки, но при этом дьявольски смертельного.

Мистер Смит даже не успел насладиться своей властью, когда его горло сжалось. Рука потянулась к пистолету, но Казуэ была наготове: уперлась сразу двумя ладонями в волосатую грудь и столкнула мужчину в сторону. Тот хрипел еще несколько минут, пока она одевалась, но девушка не спешила. Охранники англичанина не поймут, если она выйдет слишком быстро. А судя по тому, как они резво наставляли винтовки на ее охрану, выбираться придется своими силами.

Казуэ прижалась к стене сбоку от окна и выглянула наружу. Все было даже хуже, чем она думала: ее сопровождающие, двое казаков и двое сацумцев из младшей ветви Такамори, лежали на земле с пробитыми штыками животами. Медленная смерть — японцы из окружения мистера Смита оказались ему под стать, и что характерно, на их рукавах прекрасно было видно черные повязки с красными иероглифами.

Значит, живой ее отпускать даже не собирались. Придется пачкаться еще больше.

— Эй вы, болезные! — Казуэ оделась в броню иронии, а в памяти невольно всплыла одна из фраз Макарова.

— Что? — старший банды гэнъюся повернулся в ее сторону и скорчил кривую рожу. — Падшая женщина, продавшая свою родину нашим врагам.

— И это говорят те, кто маршировал по улицам Йокогамы под иероглифами черного моря и вещал о том, что мы должны бороться со всеми вокруг. С китайцами, корейцами, Россией, Европой, Америкой… Вы много говорили, а потом просто пошли под британский сапог!

— Мы убиваем врагов Японии! Пока Британия нас прикрывает, но потом придет и ее время.

— Или же как псы вы загоните на смерть лучших сынов Японии, а потом уже в открытую ляжете под своих хозяев. Мол, не получилось, не смогли! Как можно верить тем, кто говорит о сражениях, а сами вместо этого идут служить? Как можно доверить менять будущее тем, чьи идеи и дела живут в разных мирах⁈ — Казуэ чувствовала, что молодые гэнъюся, несмотря на промытые мозги, ее слушают, и поэтому продолжала. — Вот я! Я обещала привезти Японии хлеб, и Сацума кормит не только себя, но и вас. Я обещала разобраться с теми, кто толкал нас на эту войну, я делала и буду продолжать это делать…

Старший банды как раз собирался разразиться криком, и Казуэ именно в этот момент полностью вышла из-за двери и кинула ему в грудь голову англичанина. На лице еще живого солдата из ее охранения мелькнула улыбка, и вслед за головой полетела граната. Чтобы свои больше не мучились, чтобы те, кто их пытал, отправились вслед за ними.

— А вы! — Казуэ обвела взглядом остатки молодых гэнъюся, растерявшихся и не знающих, что делать дальше. — У меня будет для вас задание!

— Какое, княжна? — один из парней выпал из ступора, подошел поближе и преклонил колено. Вот и хорошо: некоторые уроки через кровь и смерть могут усваиваться на удивление быстро.

— Я выдам вам пластины, с помощью которых вы соберете приемники…

— Мы не умеем…

— Молчать! И слушать! Найдете военных связистов, поможете им, а они помогут вам собрать приемники по той схеме, что я дам. С ними вы каждую ночь сможете слышать голос Сацумы, голос единственно свободной Японии!

— Мы будем слушать! Мы будем готовы! — вслед за первым на колени начали опускаться и другие гэнъюся.