Японская война 1904. Книга 6

Глава 13

Татьяна проснулась рано. Солнце пробилось через незанавешенное окно, и глаза сразу раскрылись. Девушка потянулась — мышцы отвечали неохотно, значит, нужно будет сделать несколько гимнастических упражнений. Как говорила мать, у Татьяны хорошая гагаринская порода, но это вовсе не значит, что нужно полагаться только на нее.

Через пятнадцать минут девушка зашла в душ, который питался из специального бака на крыше дома. Его начали наполнять совсем недавно, когда температура на улице стабильно перестала опускаться ниже нуля. Вода текла холодная, но для утренней свежести так было даже лучше. Татьяна растерлась полотенцем и только после этого позвала служанок, чтобы те помогли одеться и привести в порядок волосы.

Еще минус пятнадцать минут: жалко времени, но внешность княжны — это ее оружие. Замарашку и недотепу никто не будет слушать, а ей нужно, чтобы сотни мужчин, каждый из которых прекрасно знает себе цену, не сомневались ни в едином ее слове. Нет, как говорит Вячеслав Григорьевич, спорить можно и нужно, но не во время боя. А у них каждый день что этот бой.

— Госпожа, — молодая девушка из местных на мгновение заглянула в дверь. — К вам пришли. Какой-то врач, из молодых.

— Он представился?

— Да, сложное имя. Кола Нилович.

— По какому-то вопросу? — Татьяна нахмурилась.

Все молодые врачи были закреплены за теми или иными кураторами, и обычно с ними же и решали все свои вопросы. Если же кто-то решил прийти напрямую к ней, значит, схема дала сбой. А уж в том, что Николай Нилович Бурденко — княжна узнала имя этого молодого человека — заглянул к ней, а не на работу, просто так, она ни секунды не верила.

— Здравствуйте, Николай, — через пять минут Татьяна вышла в гостиную, где ее поджидал явно нервничающий молодой человек тридцати лет. — Я, кстати, видела вас в списке лучших по количеству сложных операций. Вы не боитесь рисковать и в то же время не задираете процент смертности. Как некоторые энтузиасты…

Татьяна сказала это слово и поморщилась. Может, когда-нибудь за энтузиазмом не будут видеть ничего плохого, но здесь и сейчас… Это было ругательство. Энтузиасты от медицины плевать хотели на мораль, плевали на жизни людей в надежде открыть что-то новое, да и на себя тоже плевали. Попробовать на вкус ртуть, чтобы поточнее описать ее свойства, или банально забыть взять разрешение на операцию — почему бы и нет.

— Княжна, — Николай вскочил, поклонился, а потом сказал то, чего Татьяна и опасалась. — Мне нужна ваша помощь.

— Ваш куратор, доктор Зайцевский…

— Он не видит проблемы, а вы сможете лично рассказать об этом генералу.

— Вам не стоит лезть в мои отношения с Вячеславом Григорьевичем… — Татьяна нахмурилась. — Если у вас есть важная информация, достойная именно его внимания, то в каждом городе есть отделения внутренней разведки. Насколько я знаю, там готовы принять каждого, и все важное будет передано генералу в самое ближайшее время.

— Они врагов ищут, новинки технические. Медицина их совсем не интересует, — Николай замахал руками. — Я заходил, оставил записку, но по глазам понял, что спешить с ее передачей никто не станет. А дело срочное! Вдруг снова война, а мы не готовы!

— Ладно, рассказывайте, — решилась Татьяна.

— Лучше покажу, — Николай подхватил со стола толстую папку с бумагами, которую девушка сразу не заметила.

Впрочем, уже через минуту она больше не думала о подобных мелочах, полностью погрузившись в рассказ молодого доктора. Как оказалось, тот готовил отчет по раненым за последний месяц и обратил внимание на аномально высокие цифры смертности среди экипажей броневиков. Кто-то бы просто прошел мимо, но не Николай… Он поднял записки врачей по нескольким сотням операций, изучил отчеты хирургов, записи наблюдателей и даже нашел случайно сделанную фотокарточку. И итог оказался не очень приятным.

— Обычные сосудистые швы, которые прекрасно помогают большинству нижних чинов, тут не работают, — рассказывал он. — И я выяснил в чем проблема. Из-за того, что ранения в броневиках идут от близкого поражения, еще и с дополнительным ударом воздуха в ограниченном пространстве, сосуды повреждаются гораздо сильнее. Очень много аневризм, когда стенки сосудов расширяются и утончаются. Похожие проблемы случаются при ожогах, после которых ткани просто расползаются. И итог всегда один — шить такое просто нельзя! А нельзя шить — значит, люди будут умирать.

— И мы что-то можем сделать? — Татьяна помнила рассказы Вячеслава Григорьевича, как важны новые броневые части и как в то же время сложно обучить офицеров и нижних чинов для сражения на такой непривычной им технике.

— С одной стороны, очевидного ответа нет, — Николай развел руками. — С другой… Я долго думал, и, возможно, тут смогло бы помочь что-то вроде желудочной трубки, которые мы вставляем в кишечник во время непроходимости или когда его начинает разъедать желчь. Ситуации-то в чем-то похожи.

— И думаете, это можно объединить?

— Возможно, генерал сможет довести идею до ума, — Николай смутился. — Я не вижу выхода, но он… Мы один раз оперировали вместе, зашивали артерию, делали то, что мне тогда казалось совершенно невозможным. И меня в тот момент словно озарило, что медицина — это не просто повторение того, что придумали другие, это постоянная учеба, это поиск новых знаний и применение того, что на первый взгляд может показаться невероятным. Увы, сам я не смог довести дело до конца, — молодой врач поник, — но, может быть, мои идеи хоть как-то принесут пользу. В любом случае нужно помогать солдатам, которые сражаются на броневиках…

— И лучше до того, как эта проблема вырастет в размерах в сотни раз, — закончила за него Татьяна. — Я поняла ваши опасения и полностью с ними согласна. Ваши бумаги и выводы прямо сегодня же передам генералу. Вечером… — девушка сказала и начала невольно краснеть от тех выводов, которые могли бы последовать после таких слов. Пришлось срочно добавлять. — Вечером приду к нему и передам. А днем не получится — днем он вечно где-то в разъездах.

Икаю.

Уже минут десять безбожно икаю, словно кто-то уж больно часто поминает мое имя. Может быть, фон Винклер? А то, кажется, мне удалось его удивить. Изначально молодой немец никак не мог понять, что именно меня не устраивает в предложениях Германии, потом долго пытался объяснить, почему Россия должна платить и не задавать вопросы — я не мешал. Тем более послушать о том, что в это время считается сильной стороной тротила, а о чем и вовсе пока не думают — было интересно.

А потом просто сделал то, что немцы обычно предпочитали делать сами — заставил принять свои условия. Фон Винклер, несмотря на некоторую упертость в вопросах ролей тех или иных стран, был в целом умным человеком и сразу понял, что набросанная мной схема получения тринитротолуола позволит нам справиться с его производством и самостоятельно. Конечно, на этом пути будут ошибки. Конечно, на нас могли бы начать давить с помощью патентов. Впрочем, последнее, учитывая наличие рядом империи Корё, которая с радостью наплевала бы на авторское право за возможность получить современное производство, вообще не имело смысла.

Но главное, что увидел немец — у нас на руках был способ именно промышленного получения их взрывчатки. Не лабораторного в гомеопатических количествах, а та самая схема, по которой работают они сами. А значит, все возможно. И либо Германия становится партнером за честную долю, либо мы, как и с месторождениями, все сделаем сами. Фон Винклер не стал ничего гарантировать или обещать, но по его лицу было предельно понятно: второй раз оставаться ни с чем он не собирался.

Я еще раз прокрутил в памяти все, что записал в переданной немцу папку — вроде бы нигде не ошибся, а значит, маховик согласования уже должен набирать обороты. А мне — надо готовиться к запуску еще одного направления. Не менее важного! Хорошо, что гости опаздывают и у меня есть время взять себя в руки. Выпить воды, задержать дыхание, вроде бы получилось. Ик… Да твою мать!

— Вячеслав Григорьевич, все собрались, — из приемного зала старых мастерских Инкоу выглянул Огинский.

Именно он организовал эту встречу. Мне нужно было найти людей, которые смогут огранить кварц для наших передатчиков и приемников, и Алексей Алексеевич пригласил сюда лучших ювелиров, до которых мы смогли добраться. Каждый заранее получил задание, что именно нужно сделать, и вот пришло время проверять работы. Ик… Я даже ругаться перестал: ну, икаю я, и что теперь, с людьми не встречаться?

— Добрый день, спасибо всем, что смогли приехать к Инкоу, — я вышел в приемный зал вслед за Огинским и обвел взглядом собравшихся.

Почти двадцать человек. Трое русских: два ювелира из Харбина и один аж из Владивостока. Почти все остальные китайцы: кто-то из Маньчжурии, кто-то из большого Китая. И чуть в стороне от основной массы сидела парочка скромных старых евреев. Неожиданно.

— Вы все получили задание огранить особым образом переданные вам кристаллы кварца, — продолжил я и неожиданно понял, что стоило перейти к делу, и икота сама прошла. Вот так просто, хороший знак. — У вас были размеры, у вас были наши требования, давайте проверим, что у вас получилось.

Словно начало шоу объявил… Но какой в нашей ситуации был выбор? Учитывая, что нужных людей у нас под рукой не имелось, то сохранить поиски в тайне становилось заранее невозможно. Начни мы что-то скрывать, и это только привлекло бы внимание. А так — много блеска, широких жестов и мишуры, которые, хотелось верить, помешают случайным людям понять, а что именно мы на самом деле задумали.

По моему знаку адъютант вышел в центр зала и сдернул покрывало со стоящего там весьма простого прибора. Мы нашли его во время зачистки Квантуна, не знаю, кто из японцев и зачем его использовал, но конструкцию сразу узнал. Гладкий, идеально ровный лист стекла и лампа белого, идеально ровного света.

— Что это? — раздался голос владивостокского ювелира.

— Это прибор для создания давно известного эффекта под названием кольца Ньютона, — ответил Огинский, подхватывая у меня техническую часть мероприятия. — Очень интересный эффект, который можно увидеть, если расположить рядом две прозрачные поверхности и подсветить их. Свет отражается от одной к другой тысячи и тысячи раз. Так как между пластинами считанные микроны, эти волны накладываются друг на друга. И дальше даже из-за крохотной разницы в толщине воздушного зазора возможны варианты: либо фазы совпадут, и свет усилится, создавая светлое кольцо, либо станут мешать друг другу, и тогда кольцо будет темным.

— И что мы должны будем увидеть? — еще один голос из зала.

— Если огранка созданной вами пластины кварца будет правильная и ровная, то и круги мы увидим ровные и симметричные. Если же нет, то проявятся только смазанные линии, которые могут даже обрываться…

На этом Огинский закончил объяснения и перешел к регламенту проверки. Ювелиры подходят, кладут созданный образец под свет и дальше, в зависимости от результата, их либо приглашают для обсуждения контракта, либо просто компенсируют затраты на дорогу и отправляют домой. Кажется, мы перемудрили с интригой, и волнение в воздухе можно было резать ножом.

Первым вперед вышел тот самый крикливый ювелир из Владивостока. Привезенная им пластина кварца очень красиво сверкала, отражая солнечные лучи и играя гранями. Казалось бы, можно даже дальше не смотреть и сразу определять победителя, но… Он положил свой кварц на стол, Огинский включил лампу, и вокруг кристалла появились те самые круги. Центр смазан, кольца кривые, словно не геометрические фигуры, а рябь на воде.

— Следующий, — беспристрастно объявил Алексей Алексеевич, и еще недавно очень гордый собой мужчина нервно подхватил свой кристалл и отошел в сторону.

Впрочем, следующие претенденты оказались ненамного лучше. Искажения, скачки колец, провалы — похожая ситуация была у каждого. И это непрозрачно намекало, что проблема системная, и что-то я не учел, когда ставил задачу найти ювелиров и огранить так нужные для стабильной частоты радиопередатчиков пластины.

Разве что у одного старого китайца с красивыми свисающими усами получилось что-то более-менее ровное, но… Я прекрасно представлял, какая точность потребуется для формирования волны, и «более-менее» тут было точно недостаточно. Оставалась небольшая надежда на евреев, уж больно хитро они переглядывались, но вот вперед вышел первый, положил свою пластину кварца — и то же самое. Последнего я ждал, уже прокручивая в уме ту самую фразу, написанную рукой Данте на воротах ада — если коротко, без всякой надежды.

— Это просто невозможно, — ювелир из Владивостока после неудач других своих коллег снова обрел уверенность в себе и теперь ждал провала от последнего конкурента.

Однако… Пластина легла под белый свет, и вокруг нее появились идеальное ровные круги. И центр — четкий! В толпе ювелиров раздались перешептывания.

— Кто это?

— А я про него среди наших никогда не слышал.

На лице первого еврея-неудачника появилась торжествующая улыбка. Запах тайны стал еще более явным. Я кивнул Огинскому на обоих евреев, чтобы тот пригласил их на отдельную беседу. И, оставив в приемном всех остальных участников, мы перебрались в тот самый кабинет, в котором я еще недавно ждал этой встречи. Вот теперь можно было поговорить и прямо.

— Вы же не ювелир? — я посмотрел на второго еврея, принесшего с собой идеально ровный кварц.

— Часовщик, — ответил тот, и мне захотелось выругаться.

Ну, конечно же! Ювелирам ведь что важно при обработке камня? Красота, гладкие грани, и все в принципе. А вот для кого на первом месте стоит точность, так это часовщики!

— Алексей Алексеевич, — я повернулся к Огинскому, — кажется, приглашение всех этих людей было именно нашей ошибкой. Они в свою очередь просто делали то, что и обычно, поэтому прикажите выплатить им не только за проезд, но и компенсацию за потраченное время.

— Сколько?

— Они работали на наши заказы неделю, с учтем дороги — половина месяца. Вот по половине жалования подпоручика за месяц им и выплатим. А теперь можно и познакомиться, — я посмотрел на евреев и представился. — Броневой генерал Российской императорской армии Вячеслав Григорьевич Макаров.

— Берл Гольдшмидт, — поклонился первый. — Я ювелир, и, как вы правильно поняли, поэтому мне было сложно выполнить задание, которое озвучили ваши люди. Но я сразу подумал, что с этим сможет справиться мой зять…

— Лейб Штейн, — зять выглядел чуть ли не старше своего тестя, но по легкому смущению и короткому ответу сразу стало понятно, что Берл в этой парочке действительно считается старшим.

— Лейб — это по-вашему Лев, — тут же подтвердил мои мысли первый еврей, снова зачастив. — И мой зять всегда как лев бросается на любые новые задачи. А штейн, кстати, означает камень — еще один символ того, что он был рожден не столько для часов, сколько для того, чтобы помочь вам.

Кажется, кое-кто прямо сейчас начал набивать себе цену.

— Спасибо, что проявили смекалку, это будет вознаграждено по полной, как и было обещано, — я кивнул как раз вернувшему Огинскому, и тот аккуратно подхватил Гольдшмидта под локоть и повел к выходу из комнаты.

Было заметно, как старому еврею очень хочется напоследок надавать советов своему родственнику, но в итоге он так и не решился уж слишком наглеть.

— Расскажите, как у вас получились такие ровные грани? — спросил я у Лейба, когда мы остались одни.

— Я тоже использовал кольца Ньютона, как у вас, для проверки граней, — немного неуверенно начал тот. — На самом деле у нас, часовщиков, это почти обязательный инструмент, так что тут не было ничего сложного. Вот где пришлось подумать, так это когда я искал, как бы лучше сделать линию среза… Кварц — это же кристалл, у него, если приглядеться, можно увидеть ось симметрии и, соответственно, поставить резец как точно по ней, так и под углом.

И еще один удар под дых моим воспоминаниям из будущего. Ведь сидел, даже делал записи о том, что может быть важно для будущих передатчиков, чтобы ничего не пропустить, и вот: про кварц вспомнил, а что для правильной его работы важен разрез — нет. А он важен! Сейчас, когда Лев об этом сказал, в памяти тут же всплыло… Будешь резать как хочешь, и волны будут гулять. Сделаешь надрез по оси симметрии — сигнал станет стабильным, но слабо. А вот если пройтись под углом, как на одной интуиции сделал этот часовщик, то точность сигнала вырастет в разы.

Мы еще пять минут обсуждали детали работы и возможность перейти от ручной обработки кварца к механической, а потом заключили первое соглашение. Первая партия из тринадцати пар идентичных пластин должна быть изготовлена в течение недели. За каждую я плачу по сто рублей. Параллельно Лев будет думать о возможности механизации и о том, что именно он может оказаться во главе нового направления. Почему-то с учетом его предприимчивого родственника я ни капли не сомневался в том, что он и согласится, и придумает, как все организовать.

Что ж, теперь можно было выезжать обратно в штаб.

Фон Винклер после встречи с Макаровым отправился прямо на телеграф. Встреча с Мельником подождет. То, что он увидел в переданных генералом бумагах, было гораздо важнее одного пусть и большого контракта. Сначала-то он заметил только ту же самую схему, что использует «Байер», но потом начал вчитываться в детали, и в глаза сразу бросились отличия. Причем не в пользу Германии, что характерно.

Например, рубашечный реактор, который использовали для нагревания и нитрации толуола. В чем его суть: есть внутренний кожух, где находятся реагенты, есть внешний — и между ними стоит вода, чтобы их охлаждать и поддерживать нужную температуру. Кажется, что тут еще можно сделать? А Макаров написал… Например, не просто заливать воду словно в пруд, а подавать под давлением, что сделает процесс охлаждения более стабильным.

Дальше — никакой ручной работы. Механический клапан, который будет открывать или перекрывать путь воде в зависимости от температуры. Мешалка для реагентов, которую «Байер» действительно использовал, но только на поздних стадиях… А Макаров предлагал ее ставить сразу, что повысило бы чистоту реагентов за счет равномерного распределения температуры, а еще… Опять датчик! На этот раз вязкости, а вместе с ним — возможность перейти на второй и третий этапы реакции без необходимости что-то выгружать и перекладывать.

Безопаснее, надежнее, выше качество… И почему эти слова все чаще становятся символами чего-то русского? Плевать. В любом случае в Берлине должны об этом узнать и пусть уже они принимают решение. Сам фон Винклер был уверен, что условия Макарова нужно принимать. И более того, предлагать что-то еще, чтобы как можно скорее получить доступ к новым технологиям, которые так нужны его родине.