Японская война 1904. Книга 6

Глава 16

Иногда время тянется, а иногда пролетает словно ветер. Февраль минул, словно его и не было, начался март… Где-то на юге решившая не спешить 2-я Тихоокеанская эскадра приближалась к берегам французского Индокитая, и скоро должно было проясниться: будет ли обострение, к которому мы продолжаем готовиться, или же дело окончательно пойдет к миру.

У нас у самих с определенностью все было даже проще. Шахты развивались, дороги строились, торговля через Сацумское княжество позволяла достать станки и материалы, которые сами по себе в Россию возили не очень охотно. Заодно благодаря их транспортам и готовности принимать даже небольшие группы бывших солдат получилось окончательно решить проблему с пленными. Кто-то и так согласился на предложение обменять честный труд на землю, а те, кто захотел вернуться любой ценой, неожиданно осознали, что на родине нет ни еды, ни хоть какого-то дела.

Мы успели отправить в Токио и Сацуму всего около тысячи человек, когда этот же поток развернулся обратно, и уже обычными рабочими недавние пленники снова потянулись в Маньчжурию. Только на этот раз им уже не обещали ничего кроме заработной платы. Честной, но по сравнению со своей землей всего за три года — никакого сравнения. Где-то неделя ушла на то, чтобы эта информация расползлась по еще не успевшим уехать пленникам, и все.

Желающих сбежать на родину разом стало на порядки меньше. И так вышло даже лучше, чем я думал: самые идейные все-таки нас покинули, а остальные без смутьянов под боком и жить лучше стали, и работать. Благодаря чему мы очень многое успели. Железную дорогу до новых шахт Бэньси проложили за считанные недели. Конечно, помогло привлечение техники и заводские рельсы, которыми продолжал снабжать нас Путиловский. После запуска Кругобайкальской железной дороги сроки доставки товаров уменьшились почти на неделю. Причем не столько за счет времени в пути, сколько из-за того, что теперь не нужно было ничего перегружать на паромы и стоять в очередях.

Вторая ветка от Инкоу на север, по которой мы возили хлеб из большого Китая, тоже была почти закончена, а вот дорога до Пекина пока замерла. На нее не хватало железа, но вот саму насыпь мы сделали уже на половину пути, и, когда придет время, сможем довести дело до конца гораздо быстрее, чем кто-либо мог бы подумать… По плану сегодня у меня было посещение порта, где японцы Казуэ работали над расширением фарватера и постройкой терминала для погрузки и разгрузки контейнеров, но пришлось отложить.

Четыре дня назад до Санкт-Петербурга доехал отправленный в небольшой отпуск Степан Сергеевич Шереметев. Он вообще-то не собирался, да и мне отпускать генерала 1-го Штурмового совсем не хотелось, но… Только Шереметев среди тех, кому я мог доверять, обладал достаточно известной фамилией и связями, чтобы организовать то, что я попросил.

Когда он уезжал отсюда почти месяц назад, все, что я смог дать ему с собой — это вексель французского банка на предъявителя и небольшой саквояж, в котором в специальных отделениях лежали три десятка совершенно одинаковых пластин кварца для стабилизации и приема межконтинентального радиосигнала. В тот момент у нас до конца больше ничего и не было готово…

Сейчас же, закончив сотни опытов и проверив в деле не меньше теорий и предположений, мы смогли рассчитать точную схему приемника, который был способен на настоящий прорыв. Антенна с заземлением. Гетеродин, чтобы превратить излишне мощный сигнал, усиленный, чтобы долететь от Инкоу до Санкт-Петербурга, во что-то, что можно было бы считать. Потом пластина кварца с ровно той же частотой, что и у нас, для точности настройки. И, наконец, уже всем известная комбинация: колебательный контур для фильтрации сигнала, детектор для модуляции голоса и выход на громкоговоритель.

Почти три часа передавали Шереметеву по телеграфу все детали этой схемы, потом еще сутки он с нанятыми мастерами все это собирал из прихваченных с собой и купленных на месте деталей. Еще день, чтобы проверить конструкцию, исправить недочеты и убедиться, что мы ничего не упустили. Вчера и сегодня Степан Павлович развозил шесть собранных им приемников по согласованному списку мест, собирал нужных для трансляции людей и, что ему не очень нравилось, но было просто необходимо для дела — распускал слухи. К сожалению, проверить, насколько это все сработало, я не мог. Все, что оставалось — это верить в моего генерала и готовить все со своей стороны.

И вот на часах пробило 2 часа и 59 минут. Минута до трех ночи в Маньчжурии и ровно 9 вечера по Санкт-Петербургу. Финальная готовность. Десятки техников забегали по недавно достроенной радиобашне Инкоу, проверяя все узлы. Приглашенные гости, сидящие в отдельной комнате, нервничали и даже перестали перебрасываться редкими фразами — только смотрели на часы… Некоторые и вовсе шевелили губами, отсчитывая последние секунды.

Пора.

Я махнул рукой, и техники подали напряжение на два соединенных в цепь дуговых генератора — только так мы смогли получить сигнал достаточной мощности. Последняя проверка. С тестового приемника пришло подтверждение — сигнал идет, помехи пропали. Можно было начинать.

— Говорит русская Маньчжурия, у микрофона генерал Макаров. Первая радиопередача на расстояние больше 5 тысяч километров начинается…

Степан Сергеевич Шереметев вытирал пот.

Когда ему впервые сказали, что от него потребуется, он даже обиделся. Скоро, возможно, война, а он на поезде кататься будет! Но, как показала практика, это дело оказалось не сильно проще, чем штурм Квантуна. Сбор передатчиков, считай, со слов — уже задача. Хорошо, что перед отъездом Степан Сергеевич почти сутки провел со связистами, изучая возможные схемы будущих приборов. Благодаря этому не растерялся и быстро справился.

Следующее дело было еще сложнее — договориться о том, чтобы первые приемники поставили в публичных местах. Причем не в каких-нибудь… Благо у Шереметевых была возможность напрямую поговорить с нужными людьми, и начал он с митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Антония. В миру Александр Васильевич Вадковский был заодно первейшим членом Святейшего Синода и почетным членом Академии наук, а также старым другом семьи, который не просто согласился встретиться с молодым Шереметевым, но и выслушать его.

Иногда именно такой малости бывает достаточно, чтобы начать самое большое дело. Степан Сергеевич опасался, что с ним сразу начнут спорить, но митрополит лишь прикрывал глаза, слушая его доводы. А потом, когда он согласился прочитать письмо генерала Макарова, так и вовсе хмыкнул на фразу, что если науку не остановить, то почему бы ее не возглавить… В общем, разрешение Шереметев получил, и первый радиоприемник начали устанавливать на площади перед Казанским собором. После этого договориться с Физико-техническим институтом и Императорским театром было совсем не сложно.

Дальше в целях, поставленных Макаровым, были не просто культурные ориентиры, но места государевы… Поэтому пришлось использовать все семейные связи, улыбаться давно забытым друзьям и просить аудиенции у самого Николая Александровича. Именно в этот момент молодой Шереметев понял, что никто другой на самом деле не смог бы справиться с подобной задачей. Точно не так быстро и не так масштабно. Впрочем, даже у него выбить полноценную встречу не получилось, но вот короткий разговор на две минуты перед поездкой государя на службу — вполне.

Степан Сергеевич коротко рассказал о своей просьбе и готовности взять на себя любую ответственность. В итоге… Дворцовую площадь им не дали, но император позволил подарить один приемник себе для частного использования. Также он приказал поделиться вторым с Военным министерством и словно в качестве компромисса все-таки выдал разрешение на установку третьего на Николаевском вокзале. Не совсем идеально, но гораздо больше, чем рассчитывал сам Степан Сергеевич.

После этого были еще десятки поездок по всему городу — очень много нужно было сделать самому, но Шереметев справился. Не забронзовел еще в генеральском мундире. Даже решил по просьбе поймавшей его графини Дашковой заглянуть на прием к Юсуповым и… Вот здесь он сломался. Фальшивые улыбки, фальшивые разговоры, а за каждым словом скрывалась только жажда внимания, денег и славы. Не дел, а лишь награды за них. И это сюда он когда-то так мечтал вернуться?

А еще разговоры. Когда они перемывали кости друг другу — ладно, но когда злые языки коснулись армии, ее побед и, как тут было модно повторять за английскими газетами, «Мясника Макарова», Шереметеву пришлось приложить все силы, чтобы удержать себя в руках. И откуда только генерал знал, что все этим кончится? А он знал, иначе бы не взял со Степана Сергеевича слово позволить ему самому постоять за свою честь.

К счастью, никто не помешал Шереметеву уйти пораньше. Он даже успел прогуляться по улицам Санкт-Петербурга: вот своему городу он был на самом деле рад. И даже пришел в себя. А в девять вечера, как и должно генералу 2-й Сибирской, стоял с прямой спиной и каменным лицом на площади у Казанского собора. Несмотря на то, что новости просто не могли успеть охватить всю столицу, люди узнали о будущей передаче и начали подтягиваться.

Увы, не так много, как хотелось бы Шереметеву: всего несколько сотен, но половина из них — знатные фамилии или известные ученые. Вон тот же Попов ходит и заламывает руки, тоже волнуется. Ох, как бы Степан Сергеевич хотел к нему присоединиться, но нельзя. Сейчас, как перед вражеским штурмом, нужно держать голову в холоде и подавать всем вокруг пример. Передача с одного конца страны на другой — для русской армии это раз плюнуть!

В этот момент из приемника послышалось шипение, помехи, а потом:

— Говорит пф-хш русская Маньчжурия пф-хш. У микрофона пф-хш генерал Макаров пф-хш…

Сигнал был на удивление чистым, и голос звучал словно вживую. Прошло меньше минуты, а Шереметев уже даже перестал замечать редкие помехи, прорывающиеся на линию, и следил за представлением. А это были не просто сухие новости, не просто техническая передача, чтобы показать достижения русской науки.

Сначала генерал рассказал в двух словах о победе, о коварстве врага и храбрости солдат, что смогли его побороть за счет веры и с именем царя на устах. Это не сильно отличалось от того, что писали в газетах, но речь боевого генерала, да еще донесенная столь необычным способом — в нее просто нельзя было не поверить. А потом началось и вовсе настоящее чудо.

На том конце передачи к микрофону начали приглашать солдат и офицеров, отличившихся в недавних боях. Генерал лично зачитывал их подвиги, а потом дрожащие от волнения голоса передавали привет своим родным в столице. Новые голоса, короткие, но яркие зарисовки сражений — все это уже само по себе добавило жизни передаче, но тут в ответ на очередной привет в толпе раздался женский плач.

— Это Сашка! Мой Сашка! Его голос! Словно живой!

Толпа заволновалась, а Шереметев сжал кулаки. Это тоже было одной из его задач: найти родных тех людей, что будут выступать в первую ночь, и пригласить на одну из площадок. Для князя еще недавно это казалось просто еще одним делом среди десятка других, но сейчас, видя искренние слезы на лицах собравшихся на площади людей, он чуть сам не расплакался. Сдержался, сжал зубы, потер глаза, но сдержался.

— Мишка! Говорили, что ранили, а тут… Живой! И говорит, что ходит!

— Доктора спасли. Военные доктора — это не наши. Настоящие люди!

Еще одна история, еще один привет — и новые слезы. Жена солдата, мать офицера — в этот момент две такие разные женщины были похожи друг на друга. И словно весь мир смешался. Купчиха, вытирающая глаза и размазывающая румяна будто деревенская девка. Студент в очочках, который неумело и украдкой перекрестился… Приветы передавали ровно полчаса, потом сменивший генерала ведущий начал зачитывать письма тех, кого не смогли собрать вживую.

А следом — пятиминутка, во время которой столица услышала, как ей поют боевую песню с другого конца мира, и наконец… Слово снова взял генерал.

— Мы сражались за Россию, мы готовы сделать это еще и еще, — его голос разносился по Санкт-Петербургу. — Но сейчас мы хотим сказать спасибо нашей Родине. За броневые машины, что спасали нас во время штурма вражеских укреплений, за снаряды, что прокладывали нам путь, за винтовки, за пули, просто за то, что вы есть, что верите в нас. В своих братьев, сыновей, мужей! Мы слышим вас даже без слов! Говорила русская Маньчжурия…

Плавное снижение мощности и выход в шум. Шереметев махнул рукой, чтобы техники вырубали генераторы, и площадь на мгновение погрузилась в тишину. Погрузилась и тут же взорвалась тысячами голосов. Странно… Вроде бы, когда начинали, людей были сотни, а тут — в разы больше. Шереметев только сейчас осознал, что все это время к Казанскому собору подходили люди. Их было очень много, но они слушали так тихо, что он просто не замечал их все это время.

— Удивительно, конечно, все это, — до Шереметева донеслись ближайшие разговоры.

— Так и сказал. Мамка, я живой, — старушка кусала губы и мяла в руках цветной платок.

— Так и знал, что не надо революционеров этих слухать!

— То точно! Солдаты сражаются, им наша вера нужна, а мы тут сомневаться не будем.

Передача давно закончилась, но люди и не думали никуда уходить, все еще пытаясь осознать и пережить дуновение новейшего времени, заставшее их врасплох.

Николай II стоял у запотевшего окна и изо всех сил сжимал в руках кружку с давно остывшим чаем. Рядом сидели самые близкие люди: Аликс и брат, Михаил Александрович. Русский император давно уже не был юношей с горящим романтичным взором. Неизвестно, когда это пропало: то ли в день, когда ему чуть не проломили голову в Японии еще наследником престола, то ли когда он осознал, сколько грязи и интриг творится подле его трона.

Сегодня же он словно помолодел. Невероятное достижение науки, радостные крики на улице, которые было слышно даже из Зимнего. Это была в том числе и его победа — потому что это именно он не побоялся отстоять русские интересы на востоке — но на душе все равно было неспокойно. Николай посмотрел на жену, которая очень часто помогала ему поймать за хвост правильную мысль.

— Еще никто, — тихо сказала Аликс, — так не говорил с народом.

— Ни генерал, ни министр, ни ты сам, — добавил Михаил. — Это изобретение может быть опасным. Возможно, было бы правильнее его запретить.

— Нет! — сразу отсек эту мысль Николай. — Мы, конечно, еще обсудим это с министрами, Государственным советом и Синодом. Но Шереметев, когда просил разрешение на эту трансляцию, приносил мне одобрение от церкви. Отец Антоний даже разрешил установить один приемник прямо рядом с Казанским собором.

— Это честь для армии, — заметила Аликс. — И большая поддержка.

— Это мудрое решение, — Николай отошел от окна и опустился в кресло. — Наука занимает все больше места в нашей жизни. Церковь могла бы бороться с ней и стать слабее или же заключить союз и стать сильнее.

— Пусть и у нас будет союз, — не согласился Михаил. — Но вы представьте, сколько пользы наши враги смогут извлечь, если смогут общаться на таких расстояниях. Или революционеры. Один нигилист с таким передатчиком смог бы смущать умы всей страны от Варшавы до Владивостока.

— А разве наши запреты их остановят? — тихо заметила Аликс, которая уже почувствовала настроение мужа. — Тут лучше пользоваться моментом, что именно мы оказались впереди всех.

— Не запрещать, поддерживать, но… — Николай бросил взгляд на Михаила. — Подумать, как взять под контроль. И надо будет завтра с самого утра позвать на завтрак Шереметева и Попова. Пусть первый уже в деталях расскажет о том, что Макаров хочет с этим делать дальше, а второй добавит понимания с точки зрения науки.

Виктор Викторович Сахаров не стал спорить, когда по просьбе царя в военном министерстве поставили приемник, который должен был принять сигнал с самого фронта. Должен — ведь не значит сделает. У него еще была целая куча дел: введение нового генеральского звания и согласование под него новой же структуры — это была задача, которая пила у него крови больше, чем любимая супруга, Елена Михайловна. Сегодня опять пришлось задержаться на работе, и вот, когда он почти разобрался с очередной стопкой бумаг, в кабинет ворвался молодой полковник из Нарышкиных.

— Что? — переспросил через несколько секунд Виктор Викторович, запутавшись в слишком уж неожиданном докладе.

— Что? — повторил он через минуту. — Настоящий голос? Прямо с фронта? Из Маньчжурии?

Мысли Виктора Викторовича понеслись галопом. Как сумели? Впрочем, не его дело… Как отреагирует царь? Впрочем, опять же, учитывая, что Николай вчера дал добро на установку приемника у них в министерстве — его позиция понятна. Министр финансов, очевидно, будет против, но… Уже не ему решать.

— Что церковь? — Сахаров представил, кто еще может оказаться резким и опасным противником нового открытия, но, как оказалось, Макаров и его ставленник подстраховались заранее.

И тут успели.

Виктор Викторович после того, как в 1898 году был назначен начальником Генерального штаба, успел набраться опыта столичной политической жизни. И интерес царя, церкви и простого народа фактически гарантировал успех новому проекту. А значит, можно будет расширить под него финансирование и… Генерал неожиданно вспомнил не свои штабные дела, а как в 1878 году вместе с Гурко прорывался через Балканские горы и штурмовал Шипку.

А ведь такая связь — это не только новые деньги, это настоящая возможность сделать армию сильнее.

— Собирайте на завтра прямо на утро наши телеграфное и инженерное направления и сразу же запросите оценку в ученом комитете, — Виктор Викторович запустил бюрократическую махину Военного министерства, но собирался придать ей максимально возможное ускорение. — Бумаги от них мне будут нужны уже к двенадцати.

— Они могут не успеть.

— Можете сказать всем, что царь обязательно спросит, из-за кого я задержал доклад. Так что пусть поторопятся…

Виктор Викторович дождался, пока Нарышкин выйдет, а потом со вздохом снова посмотрел на бумаги. Ну вот, только-только он закончил с броневыми войсками, так теперь как пить дать снова придется сидеть и изводить бумагу, готовя приказы под отдельное управление радиосвязи. Однако… Дело есть дело. А как говорится: кто, кроме нас?