Выжившие

Глава IV

Накрывшись снежным одеялом, Петербург спал. В нем наконец воцарилась та самая тишина, которую украли вражеские роботы, чтобы изрешетить ее своими выстрелами. Теперь же нарушители спокойствия представляли собой бесформенную массу, а зима, словно любящая мать, прижала город к своей груди, убаюкивая бархатистой метелью.

Дмитрий толком и не заметил, как пошел снег. Он летал над центром Петербурга, выискивая вражеские машины, словно они поменялись ролями: теперь он был — «ликвидатором», а роботы — «мусором». Приставку «био» в данном случае можно отбросить. Эти консервные банки не имели ничего общего с природой, разве только с человеком — такие же безжалостные, ограниченные и пустые.

Однако Лесков все же солгал бы, сказав, что поднялся в небо еще раз только потому, что хотел истребить побольше машин. Покидая крышу здания «Зингеръ», он в первую очередь подался желанию снова испытать ощущение полета. Почувствовать, как бьется ветер под сводами крыльев, как пахнет свобода. Это был момент эйфории, который нельзя описать словами — только прожить самому.

И в то же время тут была какая—то злая ирония. Потеряв женщину, которую он любил, прежний Дмитрий умер, чтобы затем переродиться в совершенное иное создание. Его прошлое, словно тяжелый камень, осталось где—то на земле, а здесь. Здесь существовало только небо. Вечное, первозданное, не имеющее границ.

Ощущение эйфории рассеялось лишь тогда, когда Лесков почувствовал, что его сердцебиение теряет прежнюю силу. Он с трудом успел добраться до Невского, когда начал слабеть. И точно так же, как на Калифорнийском полуострове, вместо изящного приземления Дмитрий неуклюже прокатился по шоссе, подминая под себя несколько автомобилей. Как выяснилось, пребывать в истинной форме на земле оказалось не так комфортно, как—то было во время полета. В Мексике Дмитрий сразу же после приземления потерял сознание и поэтому не мог ознакомиться со всеми «нюансами» нового тела. Теперь же у него появились крылья и хвост, которые были непривычными, если не сказать — неудобными.

Едва поднявшись на ноги, Дмитрий тут же снес хвостом часть стены ближайшего дома, которая незамедлительно рухнула, осыпав его камнями.

«Твою мать!» — мысленно выругался он, с трудом успев закрыться от самого увесистого крылом. Осторожно отойдя от здания, Лесков снова поймал себя на мысли, что ему совершенно неудобно передвигаться, будучи таким огромным. В голову лезли идиотские ассоциации с Годзиллой, которая разносит Японию даже не потому, что такая злобная и агрессивная, а потому что большая.

Осторожно расталкивая автомобили, Лесков медленно направился в сторону входа в метро, теперь уже ломая голову, когда он примет свою прежнюю форму. И примет ли ее вообще? В Мексике все случилось как—то само собой, причем гораздо быстрее. Он вернулся в человеческую форму почти сразу же. Здесь же он до сих пор кайрам.

От этой мысли внутри всё похолодело. Нет, это, конечно, здорово — стать на время крылатой машиной—убийцей из средневековых сказок, но оставаться таким постоянно?

Как он будет общаться со своими друзьями? Да и, если он застрянет в таком теле, где он будет жить? На улице, как собака? И что он будет есть? В тот же миг Лесков почувствовал, что действительно голоден. Причем зверски. Он не ел трое суток и теперь готов был проглотить слона.

Перспектива того, что теперь он может обращаться в истинную форму, больше не казалась такой ясной и безоблачной. Но, к счастью для него, по—настоящему испугаться Дима все же не успел. В какой—то момент тело снова стало меняться, и прежде чем мужчина успел осознать, что происходит, он уже стал человеком. Правда, его кожу всё еще покрывали синие пластины чешуи, но теперь он хотя бы мог вернуться на станцию.

Добравшись до входа в метро, где он оставил свои одежду и ботинки, Лесков быстро оделся и поспешил спуститься в тоннель. Теперь его снова охватила тревога, а точнее — страх, что кто—то из «ликвидаторов» может находиться в подземельях. Теперь, когда он снова уязвим, эти металлические уроды с легкостью могли поквитаться за своих расплавленных собратьев. Оставалось только надеяться, что чешуя не сойдет до тех пор, пока он не доберется до станции.

Вот только внизу Диму ждал приятный или не очень сюрприз. Не очень — потому, что Фостер ослушался и не увез группу обратно на базу. Всё то время, пока кайрам летал над Петербургом, поезд ждал его здесь.

Заметив движение рядом с вагоном, солдаты резко поднялись со своих мест, направляя лучи фонарей на приближающегося к ним человека.

— Это Дмитри! — поспешил предупредить всех Ханс, почувствовав знакомую энергетику. Его губы тронула неуверенная улыбка. — Он не пострадал! Всё в порядке! Господи, я даже представить себе не мог…

Договорить парень не успел, потому что слова буквально застряли у него в горле, когда он увидел Дмитрия вблизи. Всё тело мужчины было покрыто чешуей, отчего он выглядел жутко, если не сказать — уродливо. От прежнего Лескова остались только темные волосы да его военная форма.

— Чёрт. — вырвалось у одного из солдат, когда полукровка вошел в вагон. Остальные молчали, недоверчиво вглядываясь в знакомые черты. Те, кто находились с Бароном на полуострове хотя бы частично были готовы к такому зрелищу, чего нельзя было сказать об Иване. На его лице отразился едва ли не откровенный ужас.

— У нас в Америке так безбилетники реагируют на контролеров, — взглянув на Бехтерева, Фостер таки не удержался от комментария. Но в этот раз на него никто не обратил внимания. В вагоне снова воцарилось напряженное молчание, которое Лесков верно интерпретировал. Поначалу он, не задумываясь, поспешил к вагону, желая выяснить, всё ли в порядке. Но теперь до него дошло, как он выглядит со стороны.

— Димка, это правда ты? — неуверенно произнес Иван, все еще не зная, как реагировать на такой облик друга.

— Успокойся, она сойдет. А вот ты, идиот, мог погибнуть, — отозвался Лесков, после чего приблизился к Бехтереву и крепко обнял его. В этот момент ему было наплевать, что проявляет лишние эмоции у всех на глазах. Иван жив, и это единственное, что сейчас имело значение.

Все еще потрясенный, Бехтерев обнял его ответ. Теперь чувство страха уступило место радости, и Иван не смог скрыть улыбки.

— До сих пор не верю, что та крылатая тварюга и есть ты, — рассеянно пробормотал он, на что «тварюга» лишь тихо рассмеялась. Глядя на них, невольно улыбнулся и Кристоф. Случившееся на поверхности до сих пор не укладывалось у него в голове, и все же где—то в глубине души он начинал верить, что у них еще есть шанс выжить в этой войне.

Единственный, кто не спешил радоваться, был Фостер. Да, заполучить в свою армию кайрама в их ситуации было невероятной удачей. Однако Барон был один, а вражеских машин, в том числе и беспилотников — сотни. Вот если бы и остальные полукровки смогли бы обратиться, история сложилась бы совершенно иначе. Возможно, Эрику даже удалось бы вернуться в свой дом в Австралии.

— Я вот—вот расплачусь, — манерно протянул он, наблюдая за встречей двух друзей. — Такая трогательная сцена!

— Как бы она не стала еще более трогательной, — Дмитрий немедленно отстранился от Ивана и хмуро посмотрел на Эрика. — Я же просил отвезти их на базу.

— Я хотел! — с губ наемника тут же исчезла его характерная ухмылка. — Но после того, как они узнали, что вы и есть кайрам, они заявили, что будут ждать вас здесь. Не мог же я их связать. Нет, был, конечно, вариант — оглушить их с самого начала. Но как—то это странно — сначала спасти, а потом дать по башке. Может, это у вас, русских, принято так обращаться со спасенными, а я.

— Угомонись уже, — прервал его Кристоф. — Дмитри, он нам всё рассказал!

— И это была весьма занятная история, амиго, — усмехнулся Матэо, пристально глядя на Лескова. — Но что еще более занятно: сможем ли мы тоже принять истинную форму? До сегодняшнего дня я был уверен, что это невозможно.

— Я бы многое отдал, чтобы это было возможно, — тихо ответил Дмитрий. — Вся эта история с кайрамом оказалась гораздо прозаичнее. Точно как в жизни: хочешь спастись — спасай себя сам.

— И при этом желательно держаться подальше от «шепчущих», — зло произнес Жак. Только сейчас внушение Матэо перестало на него действовать, и он наконец

понял, как оказался в вагоне поезда. Будь он в трезвом рассудке, он бы никогда не сунулся на поверхность к чертовым «ликвидаторам».

— Ненавижу таких, как вы! — добавил он, в гневе посмотрев сначала на Матэо, затем на Лескова. — И, самое главное, почему я постоянно на вас напарываюсь? Сначала жена, потом один ублюдок из Интерпола, теперь вы.

— Твоя жена была «шепчущей»? — удивился Ханс.

— А почему, по—твоему, я женился? — Жак сердито откинулся на спинку сидения, после чего обратился непосредственно к Лескову. — Ну и каково это — быть кайрамом?

Всю дальнейшую дорогу мужчины обсуждали обращение «иного» в истинную форму. Пытались понять, что Дима чувствовал, как выдыхал пламя, как научился летать. Вопросов было множество, и каждый стремился озвучить самый важный. В свою очередь Лесков ограничивался краткими ответами, надеясь, что присутствующие здесь полукровки скоро сами всё поймут.

В диалог не вступал только Фостер. В отличие от Матэо, Кристофа, Жака и Ханса он прекрасно помнил не только о преимуществах «Эпинефрина класса А», но и о его недостатках. А именно то, как этот препарат чуть не убил Вайнштейна, как отправил в кому Лескова, и как вызывал у последнего провалы в памяти. Спасительная соломинка, за которую уцепились здешние полукровки, представлялась ему не лучше бомбы замедленного действия. Или наркоты: вначале всё так хорошо и весело, а потом открывается другая сторона этой «невинной забавы».

Эрик молча переводил взгляд с восторженных лиц Кристофа, Ханса и Одноглазого, которые уже предвкушали свое перевоплощение. Иногда посматривал на спокойное, но все же очень заинтересованное лицо Матэо. Затем на Дмитрия: почему—то в данном случае он был особенно скуп на слова. Словно мошенник, продающий некачественный товар разгоряченной толпе.

Однако, когда они добрались до базы, их оживленный разговор моментально стих. Едва двери лифтовой шахты отворились, Дмитрий и его спутники увидели группу вооруженных солдат. Само собой, это было скорее показательное действо, адресованное непосредственно Лескову, который нарушил правила, но подобное поведение немало разозлило и его спутников. Они рисковали жизнью, чтобы принести с поверхности лекарства, несколько человек погибло, а какой—то идиот отдал распоряжение тыкать в них автоматами.

«Идиотом» оказался представитель совета Балтийской, Евгений Борисович Смирнов, который лично решил заняться руководством станции, пока Лесков напивался в своем кабинете. Это был высокий темноволосый мужчина лет сорока, привлекательный для женщин и уважаемый среди мужчин. Он был военным, а не политиком, и, наверное, именно благодаря его решениям, Балтийская сумела пережить атаку врага. Теперь же по его приказу все оставшиеся в живых вместе с необходимыми ресурсами были переведены на Спасскую и Адмиралтейскую. Даже после атаки «ликвидаторов» эти станции все еще оставались самыми защищенными.

Новость о том, что Дмитрий забрал единственный уцелевший поезд без предупреждения, откровенно взбесила его. Лесков никогда не был у него на хорошем счету: «процветающий», который способен внушать людям свою волю, не мог вызывать доверия. О его прошлом ходили весьма неприятные слухи, к тому же его часто ловили на лжи. Наличие Дмитрия в совете Спасской и вовсе вызывало много вопросов: поговаривали, что он держался там лишь потому, что в прошлом был в хороших отношениях с покойным Александром Волковым, а так же путался с Эрикой Воронцовой.

Но что еще больше злило Евгения Борисовича, так это поведение Дмитрия после падения Спасской. В то время как люди наиболее в нем нуждались, Лесков закрылся у себя в кабинете, тем самым подчеркнув свою несостоятельность как лидера. Его эгоизм и равнодушие лишили людей остатков боевого духа. Один солдат Спасской настолько отчаялся, что вскоре после отпевания погибших застрелил свою семью, после чего застрелился сам. Он больше не мог ждать, когда это сделают роботы «процветающих».

Однако все заготовленные слова Евгения Борисовича куда—то испарились, когда Дмитрий вышел ему на встречу. Его кожу по—прежнему скрывала чешуя — открылась только левая часть лица и подбородок, но от этого Барон выглядел еще более жутко.

— Что всё это значит? — выдавил из себя Смирнов, в ужасе глядя на то, что когда—то было Лесковым. Солдаты не посмели его задержать — пронизывающее чувство страха заставило их отступить, и теперь Дмитрий беспрепятственно приблизился к своему собеседнику.

— Тот же вопрос я хотел задать и вам, Борис…

— Евгений Борисович, — поправил его военный, буквально заставляя свой голос зазвучать тверже. То, что Дмитрий не помнил его имени, бесило не так, как самоуверенный взгляд этого «недолидера». — Сомневаюсь, что ты собирался спросить меня о том, зачем я угнал поезд, в то время как должен был сидеть в своей комнате и напиваться. А вот я тебя спрашиваю.

— Считайте это прихотью бывшего «процветающего», — Лесков усмехнулся, после чего, смерив собеседника взглядом, неспешно направился прочь. Сейчас ему меньше всего хотелось объяснять, что произошло на поверхности. Хотелось есть. И в душ.

— На правах нового главы совета Спасской, я приказываю тебе объясниться! — взбешенный подобным поведением, Смирнов повысил голос. Только тогда Дмитрий остановился и, обернувшись на Евгения, задумчиво посмотрел на него. Это был странный взгляд, который толком ничего не выражал, но, когда глаза Лескова на миг окрасились медным, мужчина отчетливо услышал в своем сознании его спокойный голос:

«Овцы не могут приказывать волкам».

Затем Дмитрий скрылся в правительственном здании.

Люди, ставшие свидетелями возвращения группы, еще долго обсуждали между собой чудовищный вид бывшего «процветающего». Но еще больше их волновало появление на территории Петербурга кайрама. Лесков и его спутники пока что не стали рассказывать, кем был тот «истинный» на самом деле. Не хотелось давать людям пустую надежду на то, что и другие полукровки смогут обратиться и тем самым защитить их. Сначала нужно было все проверить…

Было около пяти часов утра, когда настойчивый стук в дверь разбудил Дмитрия. Лесков резко сел на постели, чувствуя, как у него внутри все холодеет. Что—то определенно случилось, раз его подняли так рано. Поспешно набросив на себя халат, Дима бросился к двери и, распахнув ее, с удивлением обнаружил стоявшего на пороге Матэо. Испанец выглядел так, словно и не ложился спать, однако его лицо не выражало ровным счетом никакого беспокойства.

— Что—то случилось? — в тревоге спросил Лесков.

— Случилось, если тебя невозможно разбудить, — с иронией заметил мужчина.

— Так можно и всю войну проспать. Я почему пришел. Новость о том, что ты и кайрам — одно лицо, всю ночь не давала мне покоя. А, если быть точнее, перспектива, что и я могу обратиться.

— Альберт вроде как сказал.

— Да слышал я, что сказал твой Альберт. Ампулы у тебя еще остались?

Услышав эти слова, Дмитрий удивленно вскинул брови.

— Да. Только не говорите, что собираетесь.

— Конечно, собираюсь, — губы испанца тронула знакомая улыбка. — Давай их сюда, амиго. В жилой зоне и так уже всё разрушено, так что, я думаю, никто не обидится, если я попробую обратиться там. Судя по твоим размерам, я не должен получиться сильно больше, хотя я и выше тебя.

— Вы не всё знаете, Матэо. На Альберта эта сыворотка оказала совершенно противоположный эффект. Он чуть не погиб.

— Лично мне без разницы — сейчас подохнуть или завтра от пули «ликвидатора». И раз все знают, что без кайрамов эту войну не выиграть, то о чем еще говорить? У тебя получилось — получится и у меня. Я уже кололся этим дерьмом в Мексике, и, как видишь, до сих пор жив. Я вообще — живучий сукин сын, не так ли?

— Допустим, — Лесков все еще недоверчиво смотрел на своего собеседника. На ум тут же пришло воспоминание, что Альберта в тот раз все—таки удалось откачать с помощью внушения. Может, и сейчас получится? Вот только Вайнштейн использовал две ампулы, а этот собирается как минимум четыре.

— Тогда неси их сюда, — с этими словами Матэо красноречиво протянул Дмитрию ладонь, ожидая, когда на нее положат заветные ампулы.

— Вы — удивительно бесстрашный человек.

— Или настолько чокнутый, что ни одна клиника не берется меня лечить. Ну же, отдай их мне.

Больше просить не потребовалось. Жестом пригласив испанца войти в комнату, Дмитрий открыл сейф и протянул ему футляр.

— Я могу стать свидетелем вашего самоубийства? — поинтересовался он, все еще не выпуская ампулы из пальцев. В ответ испанец лишь рассмеялся, после чего все же кивнул.

Спустя некоторое время они наконец добрались до разрушенного жилого сектора. Теперь это место выглядело пустым и заброшенным, словно часть наземного Петербурга провалилась вниз. Будь здесь ветер, то сквозняки уже облюбовали бы изуродованные здания и бродили бы по безмолвным улицам.

— Не самое романтичное место, чтобы подыхать, — философски заметил испанец, снимая с себя нательный крест. — Подержи пока у себя. Надеюсь, он мне еще пригодится.

— Вы все еще можете передумать, — напомнил ему Лесков. — Альберт считает, что эффект сыворотки совершенно непредсказуем. На каждый организм он влияет по—разному.

— К черту этих докторов с их запретами, — мужчина снова усмехнулся. — Но, если что пойдет не так, передай крест Веронике.

Лесков молча сжал украшение в кулаке, не замечая, как грани больно вонзаются в ладонь. Его охватило нечто, похожее на страх. Затаив дыхание, он наблюдал за тем, как Матэо вводит себе препарат.

— Ты бы хоть отошел, — произнес испанец, заметив, как Лесков завороженно смотрит на последнюю ампулу в руке мужчины. Последние слова дались Матэо сложнее. Он даже не был уверен, что произнес их вслух. Сердце забилось так сильно, словно собиралось выпрыгнуть наружу. Прижав руку к груди, мужчина несколько раз судорожно вздохнул, жадно хватая ртом воздух. На миг в его глазах отразилась паника, и, когда он посмотрел на Лескова, то заметил, как тот стремительно попятился назад.

Спиной налетев на стену частично уцелевшего здания, Дмитрий толком и не заметил, что ударился.

Затем его оглушил грохот, поднялась пыль, но во всем этом хаосе он не мог отвести взгляда от создания, что сейчас находилось перед ним. Оно потрясало воображение своей мощью, величием и удивительной красотой. Это был дракон.

Да, то самое мифическое существо, воспетое и проклятое сотнями легенд. Для одних народов — воплощение мудрости, для других — жестокости и зла. Его чешуя была темно—фиолетового цвета, который ближе к основанию перетекал в черный, голову венчали разной длины рога. Бока скрывали огромные перепончатые крылья, заостренные по краям.

Но вот дракон пошевелился и первым делом снес хвостом еще одно здание, отчего жилой сектор снова оглушил грохот.

— Стой! Не двигайся! — крикнул Дмитрий, с трудом откашлявшись от пыли. То, что Матэо окажется таким же неповоротливым, как и он сам, его не сильно удивило. Зато удивило то, что испанец все еще был жив. Только сейчас Лесков осознал, что опасность позади, и он вдруг почувствовал ту самую надежду, которая еще недавно охватила его друзей.

Схватившись за голову, он расхохотался. Хотелось смеяться до слез, до хрипа, до тех пор, пока всё отчаяние, что накопилось в его сердце, не вырвется наружу. Но в этот самый момент Матэо снова попытался разобраться со своими конечностями, отчего разнес еще одно здание.

— Да погодите, Матэо! — все еще смеясь, Лесков поднял руки, желая угомонить прыткого испанца. — Это лучше делать на улице. Потерпите до утра! Сейчас просто дождемся, когда действие препарата закончится. И не шевелите хвостом! Бога ради, оставьте его в покое!

Их разговор был прерван появлением в жилом секторе солдат. Разумеется, подобный шум не мог не быть услышан, а происходящее — не зафиксировано на камеры. Дима настороженно замер, заметив, как перепуганные люди направляют на дракона оружие, после чего бросился к ним, желая всё объяснить.

А еще спустя десять минут вся жилая зона наполнилась людьми. Мертвый городок наполнился голосами мужчин, женщин, стариков и детей. Казалось, вся Спасская пришла посмотреть на чистокровного, и их реакция не могла не поразить Дмитрия. Кто—то осторожно протягивал к дракону руки, желая коснуться его чешуи, кто—то безмолвно плакал от восхищения, кто—то благодарил Бога за такого союзника.

То и дело раздавались крики детей:

— Мама, он настоящий? Можно его потрогать? А летать он умеет?

Затем эти голоса сменялись бурными обсуждениями мужчин, сумеет ли такой зверь уничтожить беспилотник, насколько он быстрый, и насколько мощный создает огонь. А затем Дмитрий услышал рядом с собой знакомый укоризненный голос:

— Если меня не слушается даже друг, чего мне ждать от остальных.

Это был Альберт. Он пришел в жилой сектор последним. Опираясь на самодельную трость и болезненно морщась, он прижался спиной к стене здания и с тенью улыбки на губах посмотрел на Дмитрия.

— Получается, у нас теперь двое кайрамов? — мягко спросил он.

— Почему это двое? — Лесков тепло улыбнулся в ответ. — Ты что ли решил отлынивать?

— Я не понимаю, почему сыворотка оказала такое странное влияние на меня? Быть может, потому, что я превысил дозу…

— Ты колол две, а я — четыре ампулы. Давай я помогу тебе сесть. Не стоило сюда приходить. Ты еще не оправился.

— Регенерация делает свое дело. Через полторы недели я буду в полном порядке. Черт возьми, это самое потрясающее создание из всех, что я когда—либо видел!

С этими словами Альберт с восхищением посмотрел на Матэо. Бедняга превратился в каменное изваяние, боясь случайно задеть кого—либо из людей, и Дмитрий с иронией пояснил это Вайнштейну.

— Интересно, что влияет на вашу неуклюжесть? — на лице ученого промелькнула знакомая сосредоточенность. — Возможно, прошло слишком мало времени, чтобы привыкнуть. Дети ведь тоже начинают ходить не сразу. Зато умение летать у вас в крови.

Чуть улыбнувшись, Альберт добавил:

— Как хорошо, что ты сказал. Если я когда—либо приму свою истинную форму, то мне бы не хотелось позориться на глазах у всех. Я бы практиковался в одиночестве.

— С чего это?

— С того, Дима, что я — известный уважаемый врач. Люди равняются на меня, и я не готов портить свою репутацию. Мне было бы неприятно, если бы обо мне говорили: «А! Это тот врач, который создал противоядие и разнес хвостом правительственное здание?» Второе уточнение я бы предпочел избежать.

— Вот вы где! — появление Ивана заставило их прерваться. Тяжело дыша, мужчина тоже прислонился к стене, после чего сердито произнес. — Вика ни черта не слушается! Вот зачем ей лезть к дракону? В самый первый ряд ломанулась.

— А сейчас она где? — Дмитрий скользнул взглядом по толпе.

— С Кристофом и сыном Лосенко. Крис ее хоть удержать способен… Эрика не видели?

— Дурацкий вопрос, — с улыбкой отозвался Лесков.

— А, ну да. Вечно забываю, что он «невидимка».

— Судя по энергетике, он где—то здесь, — заметил Вайнштейн. Стоять ему становилось все тяжелее, поэтому Дмитрий и Иван поспешили усадить его на фрагмент рухнувшей стены.

— Кстати, с каких это пор ты стал называть его Эриком? — удивился Лесков.

Иван пожал плечами:

— С тех самых, как понял, что он — не такой мудак, каким хочет казаться. Во время зачистки он спас мою дочь, потом вынес Адэна из рушащегося госпиталя, а затем и вовсе ломанулся синхронизировать «арки». Да и сегодня он все—таки пошел за нами вместе с тобой, хотя сначала не хотел.

— Умно, — теперь голос Дмитрия прозвучал немного прохладнее.

— Что? — не понял Иван.

— Да так.

— Нет, раз сказал «а», говори «б».

Чуть поколебавшись, Лесков все же ответил:

— Фостер пошел за твоей дочерью, потому что она была единственным телекинетиком на станции. Адэна он вытащил потому, что он — наш единственный козырь в войне. А «арки» он синхронизировал, чтобы вернуть на базу еще двоих телекинетиков. Всё просто.

— Постой, хочешь сказать, что этот мудак прикрывался моей дочерью? — в голосе Ивана послышалась плохо скрываемая ярость, и он снова скользнул взглядом по толпе, выискивая Фостера. — Но. Но с тобой—то он за нами пошел. Он же подставлялся.

— Да, — Лесков кивнул. — Потому что без вас станция снова оказалась без защиты. Скажу даже больше: я считаю, что он умышленно рассказал вам, что я и есть кайрам. Чтобы вы захотели меня дождаться. Когда поблизости кайрам и двое телекинетиков, он чувствует себя спокойнее, чем на полуразрушенной базе с измученным Лунатиком и запуганной девочкой. Впрочем, это лишь мое предположение.

— Я убью его, — выдохнул Иван.

— Да перестань, — губы Димы тронула ироничная улыбка. — Чем бы ни был подкреплен его поступок, он помог твоей дочери, спас Адена.

— И бросил меня раненого умирать, — с насмешкой договорил Вайнштейн. — Поразительный ублюдок. Это квинтэссенция какого—то ненормального «добра» со злым умыслом.

Услышав эти слова, Дима и Иван озадаченно переглянулись.