Выжившие

Глава XVII

Адэн не солгал. То, что произошло с третьей группой, напоминало страшный сон, от которого нельзя было проснуться. В течение пары минут шестеро полукровок были убиты с поразительной жестокостью, а их изуродованные тела легли к ногам мужчины в дорогом черном костюме.

Он появился неожиданно, словно хищник, подстерегавший свою жертву. В его медных глазах не было ни единой эмоции, присущей человеку — только хладнокровие зверя, знающего, что он гораздо сильнее.

А ведь всё должно было сложиться по—другому.

Когда Дмитрий заходил в питерскую телепортационную «арку», он старательно отбрасывал от себя мысль, что их уже прозвали смертниками. Конечно, в этом была доля правды — его группа рисковала сильнее, однако шансы на победу все равно существовали. Если всё сделать быстро и правильно, Золотой Континент падет.

Единственной серьезной проблемой оставались Лонгвей и Киву. Дмитрий надеялся, что они не станут вмешиваться в войну людей и кайрамов и попытаются остаться в стороне. А позже с ними уже можно будет попробовать договориться. Наверняка, ни тот, ни другой не горят желанием подставлять шею за свору зажравшихся людишек, которых они же и презирали.

На это надеялся и Фостер. В противном случае библейская цитата на крыле самолета станет их собственной эпитафией. Эрик не верил в чудеса — благо, жизнь научила не раскатывать губу раньше времени. Но, зная характер Лонгвея, он склонялся к тому, что «истинный» в первую очередь будет спасать свою шкуру. Этот азиат вообще не производил впечатления кровожадного психопата. Да, именно по его указанию вывели «костяных», но в обычной жизни это был тихий и незаметный мужчина, по—восточному вежливый и скромный. Периодически он обожал сыпать китайскими философскими изречениями, а на все вопросы отвечал неоднозначно, стараясь сгладить острые углы на встречах Совета Тринадцати.

Другое дело — Бранн Киву. На правительственных собраниях он тоже предпочитал помалкивать, строя из себя покладистого тихоню. Вот только его репутация звучала гораздо громче любых слов. Его побаивались как враги, так и союзники — слишком злопамятным, мстительным и, главное, непредсказуемым был этот полукровка.

О методах его расправы и вовсе говорили всякое. По части мести этот ненормальный отличался особенной изобретательностью. И на данный момент Фостеру было страшно представить, что случится, если они встретятся лицом к лицу. Что—что, а Киву точно не забыл, кто стрелял в него на банкете в честь открытия музея современного искусства. Да и надежда Лескова договориться с ним казалась Фостеру попросту наивной. О каком договоре может идти речь, когда Киву буквально

пропитался энергетикой разрушения? Обладая такой силой, Бранн мог с легкостью стереть в порошок любого своего врага — даже российскую «подделку» кайрама.

Что касается Вайнштейна, то он считал, что лучше вообще не надеяться на мирные переговоры. Бранна он знал гораздо дольше чем Лесков и, в отличие от Димы, всерьез опасался этого полукровку. Да, он якобы числился его лечащим врачом, вот только удовольствия от работы с таким «пациентом» Альберт не испытывал. И даже те суммы, которые Киву щедро бросал ему «с барского плеча», не могли избавить доктора от желания однажды вколоть ему барбитурат.

Стоя в кабине питерского телепорта, Вайнштейн откровенно проклинал себя за свою жалостливость — Бранна могло не стать еще в тот день, когда Лесков притащил его тяжело раненым. Можно было попросту не дать ему своей энергетики, и эта тварь подохла бы сама по себе. Но даже тогда у Альберта не хватило духу прикончить своего пациента.

Теперь же ему оставалось только молиться, чтобы не попасться Киву на глаза…

Когда случилось перемещение на вражескую военную базу, Альберт успел лишь отчетливо ощутить энергетику жгучей ненависти с примесью страха. А затем его оглушили выстрелы. Это были новые модели «ликвидаторов» — черные роботы, чья скорость и реакция поражали воображение. За ними стояли вражеские солдаты. Все до единого — полукровки.

От смерти нарушителей отделял только телекинетический барьер, созданный братом Иллариона Шевченко. Микола оказался быстрее Жака: в то время как француз, бледный как смерть, вжимался в стену кабины телепорта, украинец с легкостью удерживал щит.

— Не атаковать, — произнес Дмитрий, обратившись к своим спутникам, когда роботы наконец перестали по ним палить. Видимо, противник понял, что так просто эту войну не закончить. Воцарилась оглушительная тишина.

Лесков обвел взглядом своих врагов, едва ли не кожей ощущая, насколько сгустилось напряжение. Казалось, легкое дуновение ветра заставит их снова напасть. Если бы он был «энергетическим», то отчетливо бы ощутил страх, захватывающий сердца этих «марионеток».

— Я могу дать вам шанс, — наконец произнес Дмитрий, обратившись к противнику на английском языке. — Могу позволить вам сделать выбор: умереть здесь и сейчас ни за что. Или же перейти на сторону кайрамов. «Золотой Континент» уже пал. Вопрос только, падете ли вы следом за ним?

— Да пошел ты! — выкрикнул один из вражеских солдат. Его глаза окрасились медным, и мощный телекинетический удар обрушился на барьер Шевченко, заставляя его задрожать. Невидимая стена как будто затрещала. Микола невольно вытянул руки вперед, словно пытался ее удержать, готовясь к следующей атаке. Однако нового удара не последовало.

Лесков не сводил взгляда с вражеского телекинетика до тех пор, пока тот хрипло не закричал от ужаса. Что—то происходило с этим солдатом, что—то такое, что нельзя было ни увидеть, ни почувствовать. Он пятился назад, отмахиваясь руками от чего—то неведомого, до тех пор, пока не натолкнулся спиной на стену.

— Нет! Не надо! Неееет! — в отчаянии закричал он, и в тот же миг его тело разлетелось на куски. Кровавые брызги вперемешку с кусками плоти рассыпались по полу, а по стене расползлись бордовые узоры.

— Твою мать. — вырвалось у стоявшего подле него солдата.

И в этот момент Альберт отчетливо ощутил панический страх противника. Дмитрию даже не нужно было внушать его: всё стало ясно, как только их самый мощный телекинетик уничтожил собственное тело, подавшись воле «чистокровного».

Это показательное выступление шокировало не только врагов, но и союзников. Фостер почувствовал приступ дурноты и мысленно порадовался тому, что отказался от завтрака и сейчас незаметен для других. Шевченко заметно побледнел, Жак что—то тихо пробормотал по—французски, а старик Мицкевич растерянно посмотрел на Дмитрия. За эту войну он успел повидать многое, но впервые смерть предстала перед ним в столь чудовищном образе.

— Господи, — прошептал Вайнштейн, изо всех сил пытаясь абстрагироваться от энергетики убитого. В этот миг он даже забыл, что ему следует играть роль равнодушного кайрама. Все заготовленные маски рассыпались в пыль.

Тем временем Дмитрий продолжил:

— Я могу перебить вас всех.

Он говорил спокойно, словно ничего не произошло, и его хладнокровие оказывало еще больший эффект. Глаза его по—прежнему оставались медными, а лицо непроницаемым.

— Убью вас, а потом ваших близких. Одного за другим мы уничтожим всех, кто встанет у нас на пути. Наша группа далеко не единственная, так что не торопитесь. Подумайте еще раз. Я даю вам последний шанс выжить…

Убить вражеского телекинетика было спонтанным решением. И чертовски страшным для того, кто не привык убивать. Однако в тот момент в памяти внезапно прозвучали слова Бранна: «Люди обожают наглядные примеры. Можно хоть тысячу раз уговаривать, и ничего не будет. А можно один раз показать, что бывает в случае отказа. И этого обычно хватает.»

И сейчас, словно в подтверждение его правоты, кто—то из солдат попятился назад, кто—то бросил оружие на пол и поднял руки.

— Я не хочу умирать за них! — дрожащим голосом воскликнул парень, первым

отшвырнувший от себя автомат. На вид ему нельзя было дать и шестнадцати: как оказалось, «процветающие» тоже не гнушались использовать в этой войне детей.

— Они бы убили нас! — вмешался другой, мужчина лет сорока. — Мы тоже пытаемся спасти наши семьи!

— Мы не знали об отравлении воды, — теперь уже в разговор вступил дряхлый старик. — Да и кто нас, лабораторных, просветит? Ты ведь «шепчущий», русский? Можешь проверить, что я говорю правду…

В какой—то момент помещение наполнилось голосами тех, кто еще недавно давал присягу «Золотому Континенту». Их было около двадцати — разных возрастов, разных национальностей, разного вероисповедания. «Процветающие» вырвали их из умирающего мира, чтобы обеспечить свою безопасность, и эти запуганные существа немедленно согласились. Кто—то цеплялся за собственную жизнь, но большинство из них действительно спасали именно свои семьи. Их близкие жили здесь же, на базе, в тесных бараках на шестьдесят человек.

Слушая их восклицания, Лесков невольно слышал эхо собственных мыслей. Если бы ему только позволили переместить на Золотой Континент своих друзей, он бы сейчас, скорее всего, тоже находился в строю этих «оправдывающихся». Точно так же, как и этим полукровкам, ему было плевать на глобальное безликое слово «человечество». Для него это самое человечество ограничивалось всего несколькими людьми, ради которых он всегда шел и будет идти до конца.

— Где гарантии, что они не пальнут нам в спину? — мрачно поинтересовался Фостер, поравнявшись с Лесковым. Он наконец сделался заметным и теперь был настроен уговорить Дмитрия избавиться от новоиспеченных союзников.

— Там же, где и гарантии касательно вас, — вполголоса отозвался Дима. — Я до сих пор не могу быть уверен, что вы играете на моей стороне.

— Если бы вы были уверены, я бы счел вас идиотом! Я играю исключительно на своей стороне, — Эрик криво усмехнулся. — А вот это стадо меня изрядно тревожит. На них нельзя полагаться. Как говорите вы, русские: доверили козлу капусту! Вайнштейн и Мицкевич могут сколько угодно заливать про искренность в их «энергетике», но они сами сказали, что защищают свои семьи. В общем, к чему я клоню: дай мне минуту, Барон, и все они будут мертвы… Даже не заметят, как всё закончится.

Несколько секунд Лесков внимательно смотрел на Фостера, словно еще раз взвешивая все «за» и «против». А затем тихо произнес:

— Я остаюсь при своем решении.

— Бред! — с досадой выплюнул Эрик. — Зачем подставляться, если от них никакого толку? Обернетесь в кайрамов и сами здесь всё сожжете. Зачем эти нужны?

Но Лесков не ответил. Вместо этого он жестом подозвал Жака и приказал ему уничтожить застывших «ликвидаторов». Заметив действия француза, один из вражеских телекинетиков неожиданно поспешил ему на помощь. А чуть погодя присоединился еще один.

— Жак! Иди сюда, — окликнул его Дмитрий, решив больше не тратить силы своего солдата. Если перебежчики хотят выслужиться — пускай! Что касается француза, его способности лучше приберечь до встречи с более серьезным противником.

«Энергетик» Мицкевич молча наблюдал за происходящим, прислушиваясь к эмоциям неожиданных союзников. Они были чертовски напуганы, но кое—кто уже склонялся к тому, чтобы сражаться за Лескова по—настоящему.

— А у остальных что за способности? — мрачно поинтересовался Фостер, приблизившись к пожилому белорусу.

— Такие же, как у меня. Только вот тот старый — «теневой».

Эрик покосился на седого мужчину, представившегося «лабораторным».

— Кого он убьет из тени, этот трухлявый пень? — озадаченно поинтересовался он. — Сам быстрее помрет от инфаркта.

— Вообще—то ты с таким же «пнем» разговариваешь, — проворчал Мицкевич. — Сам однажды таким будешь, если длинный язык не сгубит!

— Нееет, таким я точно не буду! Я буду пнем, который в своем возрасте будет раскачиваться в кресле—качалке и пялиться на океан. А не скакать с автоматом, как недобитая антилопа.

Их разговор был прерван приказом выдвигаться, и тогда Фостер снова применил способность делаться незначительным. Его карие глаза внимательно царапнули одного из вражеских солдат, когда тот на секунду положил руку на кобуру пистолета. Но затем, словно испугавшись чего—то, мужчина вытянул руки по швам, и Эрик немного успокоился. Все—таки Лесков не доверял своей новоиспеченной армии и продолжал внушать им страх.

В новом составе на крышу здания они выбрались без труда. Несколько раз дорогу им преграждали роботы, но расправиться с ними теперь оказалось гораздо проще. Среди новых солдат оказалось четверо телекинетиков, поэтому ни Шевченко, ни Жак даже не затрачивали свои силы.

Стоя на крыше, Дмитрий со странным наслаждением почувствовал прохладу австралийского утра. Ветер заставил его чуть прищуриться. Здешний воздух не был отравлен разложением, гарью и чьими—то предсмертными хрипами. Пока не был.

Скоро небо окрасится бордовым, и солнце взойдет над обгоревшими руинами когда—то мощнейшей военной базы. Затем они уйдут, воспользовавшись одним из ближайших телепортов. Что касается Совета Тринадцати, то их придется навестить уже в следующий раз, когда будет достаточно сил.

— Вы сохраните жизнь моей дочери и внукам, мистер Лескоу? — внезапно Дима услышал голос старика, которого еще относительно недавно высмеивал Фостер. — Она не имеет никаких способностей, как и ее дети! Они не «паразиты»!

Фостер насторожился, когда «теневой» поравнялся с Дмитрием, и его сухая жилистая рука судорожно вцепилась в военную куртку Лескова.

— Не сжигайте бараки в пятой зоне! — в голосе старика послышалась мольба. — Вы ведь кайрамы! Не люди! У вас должно быть сострадание к себе подобным. Хотя бы капля!

— Капля камень точит, — задумчиво произнес Дмитрий на русском, и старик, не понимая значения услышанного, немедленно отпустил его рукав. По телу пробежала дрожь.

— Сохраните им жизнь, умоляю, — прошептал он и наконец отошел в сторону.

Лесков не отреагировал: его взгляд был прикован к роботам, стремительно стекавшимся к главному зданию, а также крохотным на их фоне фигуркам солдат. Затем он извлек из внутреннего кармана куртки подготовленный шприц.

Когда над территорией базы разом взмыли шестеро кайрамов, внизу началась паника. Враг ждал нападения: здесь было сосредоточено наибольшее количество роботов. Словно по щелчку в небе появились беспилотники. Один из выпущенных снарядов угодил в Шевченко, который отвлекся, желая сбить несколько других. Мощный взрыв отшвырнул его в сторону, однако повредить чешую не смог. Это стало последним доказательством того, что оружие человека против дракона бесполезно.

Фостер с откровенным удовольствием наблюдал за тем, как пламя поглощает здание за зданием. В этом была какая—то безумная красота, и сейчас, глядя на происходящее, парень испытывал злорадство. Когда—то эти чертовы «процветающие» нашпиговали его свинцом, и только чудо позволило ему добраться до Польши, а затем до Лескова. В мгновение его жизнь была уничтожена, и ни один из мудаков Совета Тринадцати даже не задумался над тем, что Эрик мог находиться под внушением. Что же, теперь они поплатятся за свою ошибку. Главное, чтобы Лонгвей и Киву достаточно испугались, чтобы не вмешиваться.

Зрелище было жутким и эффектным одновременно. Белый дракон, более известный под именем Альберт Вайнштейн, атаковал преимущественно роботов и беспилотники. Он до последнего пытался сохранить в себе человека, и чужие предсмертные крики приносили ему боль. Беспилотники были опаснее, но ученый хотя бы не чувствовал себя монстром, убивающим тех, кто его слабее. Хотя в каком—то смысле именно эти самые «слабые» когда—то направляли самолеты на его родной город. И именно они, подчиняясь Совету Тринадцати, прислали в Петербург «костяных» и «ликвидаторов».

Что касается синего дракона по имени Жак, то он не церемонился. Ему было плевать, кого уничтожать — главное, чтобы тварей, объявивших на него охоту, больше не стало. Атаковал он не только пламенем: его телекинетические способности позволяли ему «размазывать» особо надоедливых вражеских полукровок. Те, попав под огненную лавину, моментально покрывались чешуей, поэтому то, что не сумело сделать пламя, завершал телекинетический удар. Жак едва ли не наяву чувствовал, как хрустят сломанные кости его противников.

Бордовый, почти коричневый дракон двигался медленнее остальных. Взмахи его крыльев были тяжелыми, пламя — более слабое. Это был самый старый кайрам из всех присутствующих, и возраст сказывался как на цвете его чешуи, так и на движениях. В отличие от Альберта Мицкевич полностью абстрагировался от вражеской энергетики. Теперь в его памяти была только его погибшая семья. Его маленький внук Владик, мечтавший стать моряком, его дочь Аллочка, работавшая преподавателем в школе, его супруга Наташенька, любившая по вечерам вышивать. Война уничтожила смысл его жизни, и лишь на несколько мгновений тусклые глаза старого кайрама наконец вспыхнули прежним огнем. Он наконец получил возможность отомстить за своих близких и теперь мог отправляться следом за ними.

Зеленый дракон, прибывший в Москву с Украины, сражался преимущественно с беспилотниками. После того, как чертов снаряд угодил прямо в него и не нанес вреда, Шевченко перестал бояться своего «крылатого» противника. Конечно, самолеты были быстрее, но сталкивать их с помощью телекинетического удара, стало своего рода забавой.

— Они ничего не могут нам сделать! — мысленно закричал Микола, обращаясь к своим спутникам.

Что касается Лескова, то он, уничтожив около двадцати «ликвидаторов» и сбив три беспилотника, устремился к руинам здания, с крыши которого они начали свою атаку. Полукровки—перебежчики, решившие их поддержать, покинули его сразу же вместе с драконами: Микола попросту опустил их на землю с помощью телекинеза. В том числе и Фостера, который умудрился куда—то исчезнуть. И это тревожило. Чертовски тревожило…

Вот только не Эрик сейчас привлек внимание Дмитрия. Здание как будто дрогнуло, и его стены начали стремительно покрываться глубокими трещинами. Прежде чем Лесков успел среагировать, раздался оглушительный грохот, поднялась пыль, во все стороны разлетелись каменные осколки. И в центре этой каменной воронки стоял он.

На нем не было ни пылинки. Как всегда безупречно уложенные волосы, дорогой идеально выглаженный костюм. Дмитрий и его спутники не могли знать о подземном тоннеле, в котором располагалась еще одна телепортационная «арка», которой, собственно, и воспользовался тот, кого они боялись больше всего на свете.