Выжившие

Глава XIII

Следующие дни превратились в бесконечный водоворот из совещаний, размышлений, споров и, конечно же, вспышек отчаяния и проблесков надежды. С самого утра и до позднего вечера военные и полукровки разрабатывали план нападения на Золотой Континент. Подобная идея больше не казалась им безумной, и с каждой минутой уверенность в необходимости данной атаки крепла все больше. «Эпинефрин класса А» стал для них своего рода чудом. Опасным, непредсказуемым, способным убить при неверно рассчитанной дозе, но всё—таки чудом.

Для Дмитрия же это самое «чудо» имело несколько иное лицо. Теперь его ломки стали продолжительнее и напоминали о себе по нескольку раз на дню. Лесков перестал выходить из своей комнаты без шприца, опасаясь, как бы приступ не начался прямо на заседании совета. И люди не могли не замечать его тревоги каждый раз, когда собрание затягивалось. То и дело он нетерпеливо поглядывал на часы, всем своим видом демонстрируя, что больше не слушает. Иногда нервно щелкал застежкой, чем немало раздражал присутствующих.

Его странное поведение люди списывали на волнение перед предстоящей атакой, однако были и те, кто видел картину происходящего гораздо яснее. В первую очередь, сам доктор Вайнштейн. Каждый раз, когда его начинали хвалить за «эпинефрин», ученый молча опускал глаза, мысленно ненавидя себя за то, что приходится скрывать правду о побочных эффектах своего «детища».

Конечно же, он знал, что происходит с Дмитрием. Нельзя было не замечать его состояния, изменений во внешности, а, главное, не ощущать ту самую «ржавчину», которая уродливым клеймом запечатлелась на энергетике Лескова.

Но можно было не задавать вопросов и делать вид, что ничего не происходит. Так было проще для них обоих. И Дмитрий, и Альберт понимали, что на данный момент «эпинефрин» — единственная вещь, которая может остановить войну без катастрофических потерь, и поэтому, не сговариваясь, приняли для себя страшное решение — умолчать о последствиях инъекций.

Единственный, кто задавал вопросы, был Ханс. Он чувствовал, что Лесков «болеет», серьезно «болеет», и, наверное, вряд ли доживет до счастливого будущего. Оставалось только понять, в чем проблема? Немец не знал Дмитрия до инъекций «эпинефрина», поэтому его энергетика всегда казалась ему какой—то поломанной. Видимо, со временем его странная болезнь начала прогрессировать.

Когда Ханс обратился со своими предположениями к Альберту, ученый предпочел сделать вид, что ничего страшного не происходит. Обронил какую—то фразу, мол, у Лескова это с рождения, возможно, что—то передалось генетически от отца, и парень больше не стал развивать эту тему. Его голова и так была забита предстоящим перемещением в Австралию, поэтому здоровье Дмитрия проще было доверить опытному Вайнштейну.

Что касается Фостера, то состояние Лескова нравилось ему все меньше.

— Вы хоть до основного сражения дотянете? — мрачно спросил он, после того как приступ Дмитрия повторился у него на глазах уже в третий раз. — А то мавзолей Вам еще не построили — будете лежать в какой—нибудь кладовке. На Вашем месте я бы не спешил помирать до тех пор, пока не заслужите звание нового Вождя Пролетариата.

— Уймитесь, — слабо произнес Дмитрий, отбросив от себя использованный шприц. В тот момент его тело все еще колотило, но спасительная сыворотка уже начала действовать. Боль медленно отступала.

— Даже жалко видеть вас таким, — усмехнулся Фостер, бесцеремонно усаживаясь на пол рядом со своим «боссом». — Вы, в прошлом «Черный Барон», имели серьезное влияние в Москве, да и после катастрофы весьма неплохо боролись за место под солнцем. А в итоге вас убила какая—то водица в стеклянной ампуле.

— Заметьте, я пока еще жив, — Лесков закрыл глаза и прижался затылком к стене, пытаясь прийти в себя.

— Сомневаюсь, что это надолго. Если выживете на Золотом Континенте, мой вам совет — попробуйте перетерпеть. Ну, знаете, как нарики терпят.

— Чем это я заслужил подобную заботу с вашей стороны? — в голосе Димы послышались слабые насмешливые нотки.

— Вы? — удивился Эрик. — Вы уж точно ничем. Из—за вас моя жизнь превратилась в кусок вонючего дерьма. И каких—либо обратных метаморфоз я до сих пор не наблюдаю. Я забочусь в первую очередь о себе. Если вас не станет, я не знаю, как поступят со мной здешние управленцы. Вы — мой гарант спокойной жизни. Так что… Дима, я не позволю тебе сдохнуть до тех пор, пока моя задница не будет в полной безопасности.

Лесков бросил на американца усталый взгляд, но ничего не сказал. Своим признанием этот тип наконец ответил на вопрос, который не давал Диме покоя последние несколько дней. Всё это время Эрик вел себя не как Эрик. Он сделался… Человечнее, что ли? То и дело он якобы невзначай, нарочито насмешливо интересовался состоянием Лескова, словно действительно тревожился о нем. В его взгляде больше не чувствовалось привычного злорадства, не было даже самодовольства, мол, я знаю твою тайну. А сегодня утром он и вовсе припечатал Лескова фразой, что «главному нытику Петербурга» неплохо бы подумать над лекарством.

Сейчас, сидя за столом в своем кабинете, Дмитрий вспомнил этот момент и невольно усмехнулся тому, насколько этот наемник проницателен. За его показными кривляньями и бесконечной болтовней скрывался внимательный и чертовски сообразительный молодой человек. Он как будто предчувствовал, когда его жизни начинает угрожать опасность. Возможно, Эрик попросту предугадал, о чем пойдет речь, когда его попросили покинуть собрание, и теперь не на шутку встревожился за свою шкуру. Беда в том, что Фостер не понимал, что, быть может, от него, Дмитрия, тоже захотят избавиться. Как минимум за ненадобностью.

Стук в дверь вырвал Лескова из его мрачных мыслей, и в тот же миг в комнату просунулась голова Георгия Лосенко.

— Я это… Зайти можно? — пробасил он с какой—то нетипичной для него грустной интонацией.

— Ты уже зашел. Проходи, — Дмитрий невольно улыбнулся: Георгий всегда стучался и, не дожидаясь ответа, сразу же распахивал дверь. И, если прежде Лескова это безумно раздражало, то сейчас он был рад видеть своего посетителя. — Кофе хочешь?

— Не… Я это… — Лось замялся. — Перетереть пришел. Тема одна возникла, решил подскочить, побазарить. Ну, знаешь, как пацаны, по—чесноку…

— Тогда садись. Чего ты на пороге? — Дмитрий кивком головы указал на кресло напротив.

— Да я тут просто, на минутку заскочил. Ну… Подумал, что завтра тебе будет не до меня. А сейчас вижу, что и сейчас тоже не до меня. Карты вон всякие…

— Я уже заканчиваю, — Лесков убрал планшет в ящик и внимательно посмотрел на Георгия. — Так что случилось—то?

— Да ничё не случилось. Просто хотел сказать, что уважаю тебя. Реально. Думал завтра сказать, а завтра московские уже нарисуются, тебе не до базара будет. В общем, ну типа… Круто, что ты у нас есть.

— Спасибо, Георгий, — Дмитрий снова улыбнулся, приятно удивленный словами своего бывшего водителя. — Я тоже ценю нашу дружбу.

Услышав слова одобрения, Лосенко заметно оживился. Он приблизился к столу Лескова и продолжил со всем свойственным ему пылом:

— Димон, реально, я только сегодня понял: если бы мы не пересеклись, мой сын умер бы от отравления. И я бы сам тоже.

— Это Альберт создал противоядие. Не я.

— Но ты мне его дал. Когда я приехал, мелкий был совсем плох. Ленок его уколола, и сразу стало лучше. А ты ведь мог и не отдать лекарство. Со своими—то глазами «гипнозными». Ну там, послал бы меня нахер, а лекарство своим бы подогнал. Реальным друзьям, а не какому—то водиле… Погоди, я сейчас договорю, пока мысль не ушла. Ты спас моему мелкому жизнь. Сначала отравил, конечно. Но это не предъява: ты не был в курсах, тоже неждан словил конкретный. А потом разрулил! Вот за это реальная уважуха тебе, Димон… Да погоди, еще мысль! Вот за что я этому уроду Киву благодарен, так это за знакомство с тобой. Если бы я тогда в подъезде тебе в башню не зарядил…

— Ты же говорил, что меня Кастет ударил? — Лесков удивленно вскинул брови.

— Э—э—э… Я такое говорил?

— Да. Прежде чем стать моим водителем…

Собеседник немедленно умолк, чувствуя, что дал маху. Он уже и забыл, что говорил Лескову, а тот, словно нарочно, испытующе молчал.

— Ну набрехал малехо, — нехотя признался Георгий, чем снова вызвал на губах

Дмитрия тень улыбки. — Не знал, что мы с тобой так скорешимся. Вначале я просто от Киву свинтить хотел. У нас с ним несрастунчик реальный был. Гнал на меня без передыха, как бешеный. А я то—нормально к нему поначалу: в дела его впрягался, темы разруливал, помогать хотел. А он все время недоволен был. Реально по херне какой—то докапывался. Всё ему не так было, прям как бабе, которая давать не хочет! Смотрел на меня, как на чмо последнее…

— Киву это умеет, — усмехнулся Дмитрий.

— А потом ты нарисовался. Ну я и просек фишку: надо к тебе сваливать. Подумал, пацан ты нормальный, свой, без понтов. Только с Кастетом пришлось малехо набрехать… Не мог же я подойти к тебе и сказать: «помнишь, я тебе в башню отвесил, принимай водителем?» Я же тоже не лох последний, чтобы так работу начинать. В общем, фортануло, что именно мне надо было тебя в подвал доставить. Запрягли бы кого другого, мы бы с тобой не пересеклись.

— Не могу не согласиться с твоими выводами. Однако я бы все же предпочел знакомиться при несколько других обстоятельствах, — Лесков рассмеялся, и Георгий тоже расхохотался от души, явно чувствуя облегчение.

— Вот за это тебе отдельная респектуха! Быстро отходишь. Киву, падла, злопамятный, а ты… Давай я тебя обниму уже, че там! Я вообще как—то привязался к тебе. Ты меня покрывал, с Киву за мои косяки базарил. Если бы я был кайрамом, я бы тоже двинул с тобой богачам витрины полировать. Давно пора их, гадов недобитых! Только ты это… смотри в оба там. Чтобы обратно вернулся!

В этот момент голос Георгия предательски дрогнул, словно он наконец осознал, что с Золотого Континента Дмитрий может уже не вернуться.

— Мужикам не говори, что я расклеился, — пробормотал Лось, стискивая Лескова в своих объятиях. — Я—то нормальный, не пидор бабообразный, просто привязался к тебе. Друг все—таки. Я за тебя любого на кулак намотаю.

— Не скажу, — Дмитрий снова улыбнулся, чувствуя теперь уже благодарность к этому грубому, неуклюжему, но при этом искреннему и простодушному человеку. За время их знакомства Георгий не раз устраивал «эпичные нежданчики» своему боссу лишь потому, что хотел помочь. Все эти киви для Киву и разбитые люстры были попыткой заслужить одобрение и оказаться полезным, за что Лесков не мог злиться на него по—настоящему.

Когда Георгий ушел, Дмитрий почувствовал, как на него снова наваливается знакомая пустота. Вокруг него были друзья, которые изо всех сил старались поддержать его, но с каждым днем он чувствовал себя все более одиноким. В молчании четырех стен находиться было гораздо спокойнее. Не нужно было заставлять себя улыбаться, не нужно было отвечать на вереницу вопросов, не нужно было делать вид, что все хорошо. Когда колешь себе «эпинефин» по нескольку раз за день, хорошо быть не может. Альберт это знал и молчал, за что Дмитрий, наверное, впервые был ему настолько сильно благодарен.

На следующий день в Петербург наконец прибыли представители московского руководства и их полукровки. Этот момент был волнительным для обоих городов, так как никто не знал, во что выльется первая настоящая встреча их глав.

Среди московских «иных» были преимущественно «энергетические», а так же двое телекинетиков и одна «шепчущая». В прошлом почти все они были представителями разных национальностей, сословий и профессий, однако теперь все эти границы были стерты наличием общего врага.

Лесков спокойно наблюдал за тем, как они выходят из кабины телепортационной «арки» и окидывают настороженным взглядом встречающих их людей. И первым делом его поразило то, что среди полукровок он увидел двоих знакомых: Владимира Ивановича, детектива, который добывал для него информацию о Стасе Волошине, и Елену Николаевну, бывшую владелицу сети дорогих отелей.

О последней Дмитрию было известно лишь то, что к двадцати четырем годам безродная девочка из Краснодара умудрилась сколотить огромное состояние. Ее мужчины были поразительно щедры с ней. Ее нельзя было назвать первой красавицей, чтобы поверить в ее качества обольстительницы. Поговаривали, что она даже не спала со своими ухажерами — так быстро заканчивались их отношения. Тем не менее мужчины, как один, теряли головы и дарили своей возлюбленной многомиллионные подарки.

С Дмитрием они несколько раз пересекались по работе, когда Киву и Елена заприметили одно и то же место для строительства нового отеля. Землю продавали с аукциона, и в итоге она досталась сопернице. Именно тогда Лесков впервые не выполнил поручение Бранна — заставить девицу отказаться от покупки земли. Способности Дмитрия попросту на нее не подействовали. Впрочем, позже Елена досадовала по той же причине: она тоже думала выдворить представителя Киву еще до начала аукциона. Вот только он почему—то не ушел.

Встретиться с ним сейчас для Елены было странно и неприятно одновременно. Старый конфликт мог вылиться весьма неприятными последствиями, поэтому, пересилив себя, девушка первой приблизилась к Дмитрию.

— Неожиданно видеть вас здесь, — произнесла она, скользнув взглядом по Лескову. От его прежнего лоска не осталось и следа.

«Да и я теперь выгляжу не лучше», — с досадой подумала Елена, а вслух продолжила:

— Хотя я всегда знала, что вы — один из нас. Слишком складно развивался ваш «бизнес» с Киву. Странно только обнаружить вас здесь. Я до последнего была уверена, что вы все же успели сбежать на Золотой Континент.

— Увы, не сложилось, — ответил Дмитрий, с улыбкой обменявшись с девушкой рукопожатием. — Наверное, я удивлю Вас еще больше, предложив забыть о наших прежних разногласиях и отправиться на Золотой Континент вместе.

— Как будто я могу отказаться…, — в карих глазах Елены промелькнула мрачная

ирония. — Думаете, они сильно церемонились, заставляя нас колоться этим чертовым «эпинефрином»? Двое из наших погибли…

— Мы все играли в эту лотерею, — отозвался Лесков. — И среди нас тоже есть погибший. Беда в том, что приходится выбирать между одной смертью или гибелью целого города. На мой взгляд, выбор очевиден.

— Возможно. Если не выбирать между городом и жизнью вашего младшего брата.

— Антон погиб? — недоверчиво переспросил Дима.

— Да. Прямо на месте. А я даже не смогла помочь, так как «шепчущие» не могут влиять друг на друга.

— Мне жаль…

— Да перестаньте. Вы его толком и не знали. Вопрос заключается в том, почему его кровь оказалась «слабее»? По идее мы оба должны были погибнуть. Но я стала сильнее, обратилась, а он… Ладно, теперь это уже не имеет значения. Я лучше задам вопрос, который стал звучать в любом приличном обществе: какого цвета ваша чешуя?

Своим тоном Елена поспешила скрыть охватившие ее эмоции, и Дмитрий решил подыграть ей:

— Синяя.

— Ненавижу синий цвет, — улыбнулась девушка.

— А у вас?

— Синяя. Поэтому и ненавижу. Идемте, расскажу вам о своих спутниках. Вот эти близнецы — Илларион и Микола Шевченко. Приехали к родственникам с Украины, когда случилась катастрофа. Оба — телекинетики…

Дмитрий скользнул взглядом по двум совершенно одинаковым парням двадцати пяти лет. Высокие, светло—русые, с серыми глазами — типичные ребята славянской внешности. Они стояли чуть поодаль, переговариваясь между собой на украинском.

— Это Влад Березкин, — продолжила девушка, жестом указав на невысокого крепкого мужчину лет пятидесяти. — «Энергетический». Впрочем, как и все остальные московские. Прежде он был обычным механиком, пока война не заглянула в его автомастерскую. Его сын умер от передоза еще задолго до «Процветания», жена спустя два года ушла к другому. Наверное, при таком раскладе в пору бы озлобиться, а он… Он спас мне жизнь.

В голосе девушки зазвучали теплые нотки. Затем она указала в сторону щуплого восемнадцатилетнего парня с отросшими русыми волосами:

— Данила Гордеев, самый младший из нашей группы, но поразительно мощный для своего возраста «энергетик». С лёту чувствует опасность, иногда даже предсказывал появление «ликвидаторов». А вон те двое — Михаил Соловьев и Илья Старовойтов. До Москвы они добрались вместе и с тех пор крепко сдружились. Оказывается, оба работали в полиции. Кстати, будете отправлять их на Золотой Континент, то лучше вместе. Я бы и сама предпочла работать со своими знакомыми. Ваши люди, говорят, это что—то с чем—то.

— Что—то с чем—то? — переспросил Лесков.

— А разве нет? Только в Петербурге создатель антидота, бывший «процветающий», а так же наемник, работавший на «Золотых», живут бок о бок. Я уже не говорю о немцах, французе и мексиканцах, которые, наверняка, будут действовать исключительно в собственных интересах.

— Не поверите, но в данный момент наши интересы удивительно схожи — мы все хотим выжить.

— Мне бы вашу уверенность, — усмехнулась Елена, после чего указала на рослого крепкого мужчину восточной внешности.

— Карэн Бахшиян, бывший владелец сети ресторанов армянской кухни, а ныне — еще один солдат—«энергетик». До последнего винил вас в смерти своей семьи, однако сейчас как будто прозрел. Наконец—то понял, что мы все в одинаковой опасности. Однако я бы посоветовала вам все же заранее поговорить с ним, извиниться за то, что вы не знали, куда пойдут ваши деньги. Думаю, ему станет немного легче.

— Я поговорю, спасибо, — Дмитрий задержал взгляд на Бахшияне, после чего посмотрел на его спутника. — А этот пожилой господин?

— Ваш тезка, Дмитрий Мицкевич. Мы до последнего опасались, как бы инъекция «эпинефрина» не отправила его на тот свет раньше времени, но организм этого мужчины оказался поразительно силен. А ведь ему уже более семидесяти лет. Возраст заметен даже по его чешуе — она более тусклая и шершавая на ощупь. Но что—то мне подсказывает, что этот старик еще всех нас переживет.

Далее Елена и Дмитрий приблизились к Владимиру Ивановичу, с которым Лесков обменялся приветливым рукопожатием. Казалось, он был единственным, кто несмотря на звание «процветающего» по—настоящему был рад видеть своего бывшего начальника. Вот только, едва почувствовав его болезненную «энергетику», Владимир Иванович заметно помрачнел.

— Потом, — еле слышно произнес Дмитрий, не желая, чтобы детектив задавал ему ненужные вопросы прилюдно.

Но на этом их первое общение было прервано. Гостей сразу же пригласили пройти в зал для переговоров, чтобы приступить к финальному обсуждению плана атаки. Было решено проводить нападение в четыре утра по сиднейскому времени и первым делом уничтожать военные базы, размещенные на территории Новой Зеландии и вблизи Сиднея.

Единственным слабым местом этого плана оставался Лонгвей. Никто из присутствующих не знал, какой мощью может обладать чистокровный телекинетик, и от этого любое сражение заведомо казалось предрешенным.

— Сомневаюсь, что Лонгвей будет подставляться ради горстки жадных до власти идиотов, — произнес Эрик, лениво развалившись в кресле. — Быть может, если его не трогать, он спокойно отсидится где—нибудь в библиотеке своего дома с книжкой в руках? Я указал вам на его дом. Повесьте на двери табличку «Не заходить» и не заходите.

— А если он все—таки вступит в бой? — спросил Кристоф. — Что будем делать тогда?

— Ну я, например, исчезну, — Эрик пожал плечами. — А тебе повезло меньше: будешь драться. Ну или отправим тебя на переговоры. Ты же любишь со всеми договариваться. Главное, чтобы всё гуманно получилось.

— Я забуду о гуманности, если ты немедленно не заткнешься, — прервал его Шульц.

— Эрик прав, — задумчиво произнес Лесков. — Мы не знаем, на что способен «истинный», который к тому же является «зависимым» от энергетики хаоса. Сейчас всё, что происходит в мире — это его жизненная сила. Даже если мы атакуем все вместе, даже если «энергетические» будут использовать принцип зеркала, мы не победим. С ним придется договариваться.

— Договоры — это по твоей части, Лескоу — мрачно заметил Ханс. — Я бы предпочел подослать к нему «теневого» и грохнуть его незаметно.

— Все добровольцы — «теневые» ждут за дверью, — с этими словами Фостер показал парню средний палец.

— Ну хорошо, а что насчет вашего «Блуждающего»? — спросил Ткаченко. — Неужели он не может убить «истинного», элементарно заснув?

— Это «истинный», а не бомж из соседнего подъезда, — усмехнулся Эрик. — Лунатик слаб, как котенок. Хорошо еще, если он порталы для нас удержит, чтобы мы смогли вернуться обратно. А то так и останемся: одни в Новой Зеландии, другие в Австралии.

— А девица с глазами василиска? — продолжал Ткаченко.

— Вы не слушаете нас, — теперь уже заговорил Альберт. — Фостер ведь объяснял вам, что создания вроде Вероники не могут использовать свои способности против «истинных». Они не подействуют.

— Тогда нужно использовать телекинетиков! Вы все погибнете, если оставите Викторию Бехтереву здесь!

— Вика остается, — тихо произнес Лесков. — Я сам поговорю с Лонгвеем. Он знает меня. Возможно, есть шанс, что послушает. Я пообещаю ему не влиять на его жизнь. Будет и дальше жить в Сиднее в своем доме на берегу моря. Что ему еще надо?

— Как насчет власти? — поинтересовалась Елена.

— Если он будет думать, что мы «чистокровные», его будет заботить исключительно собственная шкура, — ответил Дима.

— А что мы будем делать с Киву? — внезапно поинтересовался Фостер. — Он с легкостью сделает дюжину разноцветных драконьих отбивных, если на то будет его настроение. Остальные полукровки меня не волнуют. Там преимущественно энергетики и несколько «теневых». Да и то, не все они пышут радостью сидеть на цепи у «процветающих».

Услышав фамилию Бранна, Дмитрий переменился в лице. Почему—то он до последнего рассматривал Киву исключительно в качестве союзника, но слова Эрика заставили его взглянуть на обратную сторону медали.

— Сейчас наша задача — это военные базы, — медленно произнес Лесков. — Заканчиваем там, возвращаемся в Петербург. Никаких попыток найти глав Золотого Континента самостоятельно!

— То есть, дадим им время на передышку? — помрачнел Ткаченко.

— Дадим нам время на передышку. В обличье драконов мы можем пребывать в лучшем случае двадцать минут. Даже если у нас получится использовать местные телепорты, и мы соберемся в Сиднее, у нас попросту не хватит сил справиться с их полукровками.

— И уж тем более с Лонгвеем и Киву, — подхватил Фостер. — Вывод: надо придерживаться старого плана.

— И выдвигаться сегодня вечером, — договорил за Эрика глава московской станции «Охотный ряд». — Мы тоже не можем оставлять наш город без защиты надолго.