Выжившие

Глава XIX

Лесков пришел в себя оттого, что почувствовал, как чьи—то невидимые руки осторожно тащат его куда—то по каменным осколкам. Чешуя не позволяла ему оцарапать кожу, однако с лица пластины уже сошли, и торчащая из земли проволока немедленно этим воспользовалась. Дмитрий дернулся и тут же услышал торопливый шепот Фостера:

— Не дергайся! Он нас заметит! Я бы спросил: «аге уои ок?», но, чувствую, что этот «окей» нам уже не грозит.

Только сейчас до Лескова дошло, что происходит. Следом за пробуждением на него обрушилась боль, а вместе с ней — понимание, что он вернулся в свою прежнюю форму. Дракона больше не было — вместо него остался бесполезный человек, покрытый чешуей и терзаемый ноющей болью в сломанных руке и ребрах. Хорошо еще, что рухнувший дом не раздавил его, когда он стал обращаться к своему прежнему облику. Наверное, только благодаря Адэну.

Фостер остановился лишь после того, как затащил Дмитрия под бетонные плиты, которые, обрушившись, сформировали нечто вроде небольшого грота.

— Адэн сказал, что вернется с подмогой. А пока попытаемся укрыться здесь, — снова раздался шепот Эрика, а затем Лесков наконец увидел его лицо. Щека парня была залита кровью, но зеленая чешуя уже закрыла рану.

— Сам ты как? — еле слышно выдохнул Дмитрий и тут же поморщился от боли в груди.

— Царапина. Как говорите вы, русские: без свадьбы заживет.

Очередная интерпретация пословицы в этот раз осталась незамеченной, и Лесков поспешил задать следующий вопрос:

— Что. Что с остальными?

— Убиты! Этот маньяк оторвал головы всем обладателям синей чешуи, пытаясь найти твою. А заодно поквитался с перебежчиками, которых ты так великодушно помиловал. Кого—то раздавил. Проклятье! Я не знаю, на какую помощь рассчитывает Адэн, но, если это не войско архангелов во главе с самим Господом Богом, мы — трупы.

— Убиты? Все? — эхом переспросил Лесков, чувствуя, как внутри него всё похолодело. Альберт? Жак? Микола? Старик Мицкевич? Неужели все мертвы? От этой мысли сделалось жутко и больно. Так не должно было случиться. Почему

Лонгвей вышел на бой? Один? Не мог же он действительно быть всего лишь безвольной шестеркой «Совета Тринадцати»? Какой смысл ему подставляться и рисковать?

Затем мысли снова переметнулись к погибшим, и новая волна отчаяния прокатилась в груди какой—то глухой пустотой. Тогда Дмитрий попытался было подняться, но Эрик тут же надавил ему на плечо.

— Лежать! — прошипел он. — Я спасаю твою чешуйчатую задницу, поэтому делай то, что тебе сказано.

— Где эта тварь сейчас?

— Ну как тебе сказать, — Фостер нервно усмехнулся. — Общается с последними выжившими… Вот черт, не лезь туда, Барон! Им уже не поможешь! Только сам подохнешь!

Лонгвей действительно «общался». После того, как его телекинез без разбору убил всех оставшихся в живых полукровок — и своих, и чужих, азиат наконец обратил внимание на Миколу Шевченко. На единственного, кто кое—как сумел смягчить его удар. Зеленый дракон уже принял человеческий облик, и Лонгвей откровенно забавлялся, наблюдая за его жалкими попытками защититься.

— Как ребенок, — мягко произнес он, неспешно приближаясь к перепуганному парню. — И с такой «армией» вы собирались меня одолеть?

Губы Миколы предательски дрогнули, и он вытянул руки вперед, пытаясь удержать шаткий защитный барьер.

— На что же вы рассчитывали? — продолжал рассуждать Лонгвей. На его лице снова промелькнула легкая озадаченность. — Что я испугаюсь чистокровных и попытаюсь спрятаться? Что же. У вас почти получилось. Но вы не учли одного: я сам чистокровный, поэтому не по наслышке знаю, как ведут себя мои сородичи. Меня не обмануть. Вопрос в другом: как вы сумели обратиться? Вы ведь не чистокровные? Расскажете мне?

— Да пошел ты, ублюдок! — сквозь зубы процедил Шевченко. Его голос прозвучал испуганно, но парень поклялся себе, что ничего не расскажет про «эпинефрин». Лонгвей не мог считать его энергетику или внушить желание выдать ему тайну. Мог только пытать…Сейчас Миколу грела лишь надежда, что у остальных получилось. Теперь «процветающие» не скоро смогут атаковать их города. Их основные базы уничтожены, а, значит, у его друзей появился шанс.

— Разве я вам грубил? — с легким укором спросил Лонгвей. Он приблизился к барьеру почти вплотную, но в десяти сантиметрах от него все же остановился. Ладонь мужчины коснулась невидимой поверхности, словно желая погладить. А затем преграда лопнула, словно и не было никакого защитного телекинеза — всего лишь мыльный пузырь.

Микола вздрогнул и медленно попятился назад. При нем не было ничего — лишь бестолковая чешуя, которая уже начала постепенно сходить в области шеи.

«Была бы хотя бы одна граната.»

— Ну же, мистер Лескоу! — снова позвал Лонгвей. — Я же знаю, что вы живы. Неужели вы настолько трусливы, что не желаете показаться даже тогда, когда я отрываю вашим солдатам головы?

В тот же миг Микола дико закричал. Под взглядом Лонгвея кости в его левой руке стали превращаться в месиво.

— Нет, Барон, не ведись! — процедил сквозь зубы Эрик, снова пытаясь удержать Дмитрия на месте. — Он нарочно выманивает тебя! Чтобы убить!

— Так и так убьет, — еле слышно произнес Дмитрий. Он был бледен, как полотно. От боли перед глазами плясали красные пятна, но мысль о том, что за него погибают другие, заставила Лескова потянуться к рюкзаку Фостера. — Дай мне «эпинефрин».

— Нельзя колоть так быстро. Забыл, что говорил Вайнштейн о превышении дозы?

— Эрик.

— Что Эрик? Я уже девятнадцать лет Эрик! Говорю же, ты не обратишься!

— Сыворотка гасит боль. Мне не нужно общаться. Я… Я хочу поговорить с ним.

— Тебя что, так сильно приложили башкой об этот дом, что ты не понимаешь, — начал было Фостер, но, встретившись с Лесковым взглядом, послушно достал футляр со шприцом и ампулами.

После инъекции Барон выбрался из «грота» и медленно направился к азиату. У него остался только один шанс, и он обязан был им воспользоваться. Если не удается победить эту тварь, быть может, удастся уговорить.

— Лонгвей! — собственный голос показался чужим — столь хрипло и поломано он прозвучал. Однако азиат услышал. Он обернулся, и его губы внезапно тронула улыбка.

— Доброе утро, Дмитри, — ласково произнес он. — А мы вас заждались.

С этими словами Лонгвей небрежно отшвырнул от себя Миколу, словно ребенок отшвыривает надоевшую игрушку. От боли парень потерял сознание и теперь лежал на земле, напоминая сломанную куклу. Следы трещин хранила даже его чешуя, и от этого зрелища Дмитрию сделалось жутко.

Но вот он заметил, как улыбка с лица китайца исчезла, а взгляд сделался пронзительным, как игла. Лонгвей вдруг почувствовал, как по его коже бегут мурашки, а сердце забилось быстрее, подгоняемое чувством страха.

— А вы сильны, если можете даже через барьер., — обратился он к Дмитрию. —

Почему же не вышли раньше?

— Если вы ждали диалога, Лонгвей, то совет на будущее: встречайте собеседника рукопожатием, а не ударом, — отозвался Лесков.

Его голос звучал нарочито спокойно, однако медные вкрапления в глазах все же выдавали истинные эмоции. То, что он был в ужасе — это ничего не сказать. Теперь перед ним отчетливо раскинулась картина случившегося: Лонгвей убил Мицкевича и обезглавил Жака, а также оторвал головы своим собственным солдатам. Просто так, чтобы позабавиться. Неподалеку лежал Альберт: он уже принял свою истинную форму, но было непонятно, бьется ли его сердце.

Услышав «совет», азиат виновато улыбнулся:

— Не сочтите за грубость, Дмитри, но вы сами изволили напасть на мои земли. Убили множество невинных людей.

— Как и вы, Лонгвей. Не сочтите за дерзость, но у меня был хороший пример, как надо действовать. Вспомните, сколько невинных людей отравили вы?

— Это была милосердная смерть.

— Сколько было уничтожено вашими роботами? Монстрами, которых вы вывели в лаборатории?

— А это уже на вашей совести.

Насколько мне не изменяет память, Дмитри, именно я подписывал ваше разрешение на переселение в Сидней. Но вместо этого вы получаете от Киву лекарство, распространяете его и тем самым обрекаете людей на куда более страшные муки. Теперь, когда я приду в ваш город, я буду убивать собственноручно. Буду убивать стариков, женщин и детей. И это будет страшная смерть. А их кровь, Дмитри, будет на ваших руках.

Лонгвея несколько позабавило, что лицо Лескова не отразило никаких эмоций.

«Бранн хорошо тебя выдрессировал» — подумал он, а вслух продолжил:

— Именно вы так неосмотрительно дали им надежду на жизнь, в то время как они должны были спокойно «заснуть» еще несколько месяцев назад… Проект «Процветание» создал континент, о котором люди могли только мечтать. Здесь не было ни нищих, ни голодных, ни замерзающих. Здесь не было ни преступности, ни коррупции, ни зависти, ни всего остального. Этого. скотского, что так свойственно смертным. А вы, Дмитри, и ваша жалкая горстка недокайрамов запачкали наши земли. Снова поселили на них страх, отчаяние и безнадегу. И это в благодарность за то, что я поручился за вас перед Советом Тринадцати. За то, что протянул вам руку.

— Так протяните еще раз, Лонгвей, — произнес Дмитрий. — То, что было в прошлом, можно оставить в прошлом. Давайте объявим перемирие. Вы ведь не из тех, кто будет до конца жизни служить горстке зарвавшихся людей. Что для вас этот Уилсон и остальная свора «тринадцати»? Вы ведь кайрам!

— Ничто, — согласился Лонгвей. — Чего же вы от меня хотите?

— Я предлагаю закончить уничтожать невинных. Ваш проект «Процветание» достиг своей цели. У вас больше нет причин добивать оставшихся.

— Складно звучит, — губы азиата вновь тронула ласковая улыбка. — Вот только. Причина добить оставшихся у меня все же есть. Я хочу жить спокойно и не задаваться вопросами, не планируют ли те, кого я пощадил, мое убийство. Не могу сказать, что я вас боюсь, но. Если в моем доме заводятся паразиты, я предпочитаю их истреблять.

— Забавно, что вы упомянули «паразитов».

Услышав это, Лонгвей тихо рассмеялся. Он смотрел на Дмитрия, с шеи которого постепенно сходила чешуя, и невольно задавался вопросом, каким образом этот мужчина все—таки смог обратиться в «истинного»? Почему его внушение страха проходит даже сквозь барьер, которым он, Лонгвей, оградил себя, чтобы препятствовать прямому зрительному контакту?

— Как вы сумели обратиться? — наконец спросил он. — Для полукровок это невозможно!

— Всё возможно. Если этого по—настоящему захотеть. И мирное сосуществование друг с другом тоже возможно. Пора закончить эту бессмысленную резню, Лонгвей. Мы можем договориться.

Повисло молчание. Тяжелое. Гнетущее. Жуткое. Казалось, всё вокруг замерло: утих ветер, смолкли стоны раненых, перестал потрескивать огонь. Мертвое безмолвие окутало эти земли и затаилось, словно хищник, мрачно наблюдая за двумя мужчинами, решившими наконец поговорить.

Лонгвей молчал, глядя себе под ноги, а Дмитрий не сводил настороженного взгляда с его задумчивого лица.

«Ну же.» — в отчаянии думал Лесков. «Соглашайся!»

И словно в ответ на его мысли китаец несколько раз медленно кивнул.

— Вы правы, — тихо произнес он.

Дмитрий почувствовал, как его сердце забилось чаще, наполняясь призраком надежды.

— Да. Вы правы, — снова повторил Лонгвей. — Правы во многом и одновременно не правы во всём. Вот скажите мне, Дмитри, — азиат снова посмотрел на своего собеседника, но теперь уже с откровенной иронией, — зачем мне договариваться с ничтожеством вроде вас, если я могу поступить гораздо проще?

В тот же миг радужки азиата окрасились медным, и мощный телекинетический удар обрушился на Лескова, подобно лавине. Воздух вокруг задрожал, буквально завибрировал. Земля загудела. Однако Дмитрий ощутил только сильный порыв ветра, который отбросил с его лица выбившиеся пряди. Он даже толком не успел испугаться, осознать пронесшуюся перед ним смерть. Лишь его глаза расширились от удивления, когда он увидел перед собой призрачный силуэт Адэна.

Мальчик стоял между ним и Лонгвеем, склонив голову на бок и глядя куда—то сквозь азиата, словно его и не было вовсе.

— Вам стоило согласиться на наше предложение, — медленно произнес Лунатик. И в этот момент азиат почувствовал, как его телекинетический барьер начал трескаться. Создание, отразившее удар невиданной мощности, теперь пыталось сломать его защиту. И Лонгвей снова почувствовал, как по его коже бегут мурашки. Глаза Лескова окрасились медным, словно он только и ждал этого момента.

— Один не справишься. Слишком слабый, — процедил сквозь зубы Лонгвей, впервые утратив свою кроткую улыбку. Теперь он атаковал непосредственно призрак, и телекинетическая волна моментально развеяла хрупкий силуэт и отшвырнула в сторону Дмитрия.

— С чего вы взяли, что я один? — снова прозвучал голос Адэна. И в ту же секунду земля, где находился связующий подземный коридор, начала трескаться. Лонгвей невольно отступил на несколько шагов назад, заметив, как на поверхность начала подниматься телепортационная «арка».

Первым из нее вышел Иларион и безо всякого предупреждения атаковал противника телекинетическим ударом. Этот близнец оказался сильнее своего брата, и азиату впервые пришлось приложить усилия, чтобы защититься. После появления «блуждающего во сне» Лонгвей почувствовал, что начинает слабеть. Не сильно, но проклятый мальчишка что—то делал с ним — замедлял его реакцию, мешал концентрироваться. Еще и этот чертов страх, внушаемый Лесковым. Или не только им?

Следом за Иларионом из телепортационной «арки» вышла молодая девушка, одетая в военную форму. Ее глаза светились медным, и Лонгвей понял, кто его так «раздражает». Затем появился еще один «шепчущий». Мощный. Гораздо мощнее девчонки.

— Сдохни уже, амиго! — хрипло выкрикнул он, обратившись к Лонгвею. — Нас больше!

Их действительно было много. В течение минуты из телепортационной «арки» один за другим вышли Иларион, Елена, Матэо, Кристоф, Ханс, Владимир, Карэн, Илья, Михаил и Данила. А Лонгвей даже не мог уничтожить этот проклятый портал. Лунатик снова развеял его атаку, превратив в легкий ветерок.

— Как известно, количество еще не означает качество, — нарочито спокойно произнес Лонгвей, окидывая взглядом своих противников. Пока он не видел никого, кто мог всерьез навредить ему. Разве что «блуждающий во сне» мальчишка? Но и он был ничтожно слаб в сравнении с «истинными» кайрамами.

А вот раздражали сразу несколько. «Шепчущие» со своим проклятым внушением страха и телекинетики. Один из последних, блондин, явно уже выдохся — его защитный барьер был нестабильным, если не сказать — жалким. Что касается второго, близнеца поверженного, то он тоже вряд ли представлял собой опасность.

— Что бы вы ни делали, — губы Лонгвея тронула насмешливая улыбка. — Вы уже мертвы.

В этот раз он атаковал сразу нескольких. И не прогадал. Лунатик был слишком слаб, чтобы защитить одновременно всех, поэтому удар по Лескову был нанесен скорее для отвлечения его внимания.

С губ Елены сорвался болезненный крик, после чего ее тело рассыпалось на куски кровавой мозаикой. Еще один телекинетический удар снес голову Карэну, и обезглавленная фигура грузно упала на землю.

— Нет! — в отчаянии закричал Иларион, видя, что телекинетик сделал сначала с его братом, а затем его любимой женщиной. — Нет! Ты! Ублюдок!

Попытка атаковать Лонгвея стала для него роковой. Азиат без малейших колебаний пробил его защитный барьер, словно и не было ничего, а затем одним лишь взглядом вырвал его сердце и отшвырнул в сторону.

— Вы всего лишь мусор, — сухо произнес он, с презрением глядя на тех, кто так эффектно появился, чтобы его убить. Свой следующий удар он направил на Матэо. Эта атака должна была прикончить испанца, вот только тот успел обратиться в свою истинную форму. Лонгвей всего лишь сломал ему крыло, которым дракон вовремя успел прикрыться. Зато сила этого «шепчущего» заметно возросла, и в этот раз китаец не смог воспротивиться новой волне паники, охватившей его сердце. Остальные полукровки, которые еще прежде не обращались, последовали его примеру: Кристоф, Ханс и Владимир стали драконами.

Именно в этот момент Лесков понял, что нужно делать. Эта мысль стала для Димы сродни отрезвляющей пощечине. Ужас при виде смертей своих соратников отступил на второй план, и тогда мужчина обратился к Адэну. Мальчик был единственным, кто связывал сознание всей их группы воедино.

«Скажи им про зеркало! Пусть усиливают способности Матэо! Пока Лонгвей под защитным барьером, он неуязвим, но, если потеряет концентрацию, Кристоф сможет убить его одним ударом!»

И впрямь. Сейчас их так много… Те, кого Фостер всегда считал слабыми и бестолковыми, внезапно предстали в совершенно ином свете. Поднявшись с земли, Лесков с трудом добрался до Альберта и с облегчением обнаружил, что ученый жив.

— Давай, дружище, очнись! — прошептал он, когда ресницы Вайнштейна дрогнули. — Нам нужна твоя помощь! Мы…

Вот только договорить он не успел. Лонгвей тоже понял, что задумали его противники.

Тело фиолетового дракона рухнуло на землю прежде, чем кто—то успел осознать, что произошло. Все кости Матэо оказались переломаны, и вскоре вместо огромного ящера подле Кристофа оказалось изуродованное человеческое тело, покрытое чешуей. Что касается самого Шульца, то он должен был упасть рядом, если бы не Адэн. Мальчик принял удар на себя и сейчас уже сам сомневался, что протянет до конца сражения. Он с трудом мог говорить даже мысленно.

— Чьи способности будете усиливать теперь, Дмитри? — дружелюбно поинтересовался Лонгвей, неспешно приближаясь к Лескову. — Из «шепчущих» остались только вы.

Ослабевший после сражения с роботами, Кристоф знал, что не победит. Его соратники погибали один за другим, и смерть их была чудовищна. Страшно было смотреть на тех, чье сердце еще недавно билось, а вместе с ним — вера в возможную победу. Еще несколько минут назад все они хотели вернуться домой, обнять своих друзей и близких. Но теперь всё было кончено. И он, Крис, тоже умрет.

Вот только умирать, выпрашивая пощаду, Шульц не собирался. Собрав последние силы, он обрушил на барьер Лонгвея телекинетическую волну. Однако невидимый купол, накрывавший азиата, практически не дрогнул, и эта атака стала для немца последней. Через мгновение обезглавленное тело золотистого дракона рухнуло на землю.

— Вы были правы, Дмитри, сказав, что пора заканчивать эту бессмысленную резню, — продолжил Лонгвей. — И я решил последовать вашему совету.

В ту же секунду воздух вокруг Лескова и Альберта снова завибрировал. Оба полукровки с ненавистью и страхом смотрели на свою приближающуюся смерть, понимая, что всё — этот удар станет для них последним.

Альберт зажмурился, когда глаза Лонгвея хищно окрасились медным, Дмитрий — напротив, смотрел прямо на врага. Его сердце пылало бессильной злобой. Сейчас он бы без колебаний отдал свою жизнь — лишь бы прикончить этого ублюдка. А затем Лонгвей атаковал.

То, что происходило потом, показалось Дмитрию сном. Телекинетическая волна, которая должна была превратить его кости в месиво, так и не смогла достичь своей цели. Она натолкнулась на что—то невидимое и настолько прочное, что Лонгвей невольно отшатнулся. Насмешливая улыбка исчезла с его губ, а взгляд устремился куда—то через плечо Лескова, тем самым заставив русского невольно обернуться.

И тогда Дима увидел Бранна.