Вперед в прошлое 9

Глава 7 Чип и Дейл

Что приходил мамин ухажер — хорошо. Значит, он и правда за нее волнуется, и все у них серьезно. Мама же сказала на работе, что заболела.

Вот только как он собирается совмещать личную жизнь с тремя подростками? Не испугают ли его сложности, с этим связанные?

«Любит меня, полюбит и моих детей» верно до поры до времени, когда бурлит гормон и на многое закрываются глаза, а потом… Подростки и так невыносимы, а когда в доме появляется чужой дядя и начинает устанавливать свои законы, они бунтуют и выходят на тропу войны, даже если не правы.

Закончив дело и продрогнув, я прошел на кухню, где Наташка приготовила завтрак и накрывала на стол. Увидев меня, она сразу же бросила это занятие, а в дверном проеме образовался Боря с горящими глазами.

— Не выхолаживай, — сказал я, и брат просочился к нам.

— Страшный, фу! — Наташка поднесла к носу руку и пошевелила согнутыми пальцами. — С во-отаким усами! А еще у него руки черные, в масле, как у Алексея твоего, но тот хоть симпатичный, а этот — как колхозник.

Наташка передернула плечами. Я слушал ее и ел оладьи, макая их в сметану.

— Усы, как щетка! — добавил Боря. — Черные, как у Горького, а сам седой, старый!

— Только вы ей не говорите этого. — Я в упор посмотрел на Наташку. — Ей нравится — и ладно, уж кому, как не тебе, ее судить. Главное, чтобы человеком был хорошим.

Сестра поняла, что я намекаю на Андрея, и надулась, проворчала:

— Хороший, ага. Мудак он! У него кольцо на пальце! Женатик. Голову ей морочит, а она запала на урода этого. Тьфу.

Еда встала поперек горла. А это, конечно, плохо. Из той, другой жизни, я знал, что подавляющее большинство разводов инициируют женщины. Мужчины заводят интрижки на стороне, но — без ущерба для семьи. Папаша тоже не ушел бы, если бы мы не подняли бунт. Мама у нас слабая, будет мучиться и впадет в ипохондрию, даже заболеть может, когда глаза откроются.

— Это уже хуже, — оценил я сказанное.

Хлопнула входная дверь — вошла мама, и мы замолчали.

— Старый урод, — шепнул Боря.

Мама тоже проголодалась, только разделась, и сразу напала на оладьи, даже руки не помыла.

— Приходил Василий Алексеевич с работы, — официальным тоном произнесла сестра, — здоровьем твоим интересовался.

Мама подавилась едой, закашлялась. Боря вскочил, похлопал ее по спине.

— Серьезно? Не шутишь? — поинтересовалась она, отдышавшись.

Наташка развела руками.

— Ну, ты же типа заболела…

Щеки мамы вспыхнули, как у школьницы на первом свидании, взгляд стал томным.

— Что он сказал? — бархатным голосом спросила она, пригладив встрепанные волосы.

Наташка ответила:

— Здесь ли живет такая-то и все ли в порядке. Принес мёд и лимон, чтобы ты лечилась. Развернулся и ушел.

— А ты что? — Маме, видимо, хотелось узнать каждую деталь и понять, как дети его восприняли.

— Сказала, что «скорая» тебя увезла, — брякнула Наташка, но видя, как мама побледнела, вскинула руки: — Шутка! Правду сказала, что ты пошла дачу смотреть. Как он к нам добрался? Он здесь, что ли живет, в нашем селе? Тебе ж жена его патлы повырывает.

Вот же язва, не удержалась, ляпнула гадость, и у мамы аппетит пропал.

— Я научу ее приемам самообороны, — попытался перевести разговор в шутку я.

— Спасибо, Наташа… за завтрак. — Мама положила оладью обратно в тарелку и вышла из кухни.

— Ну ты змея, — не удержался я. — Зачем?

— А что я такого сказала? — злобно бросила Наташка. — Ничего, кроме правды.

— Это ее жизнь, она сама разберется. В твою жизнь никто ведь не лезет? В отношения с Андреем. А это мезальянс и подсудное дело, между прочим.

— Мезо… что? — сморщила лоб Наташка.

— Это когда ты не понимаешь половины слов, которые употребляет Андрей, а он не понимает молодежный сленг. Кстати, вкусно! — резко сменил тему я, цапнул оладью, оставленную мамой, и съел.

— Реально стремный дядька, — прошептал Боря. — Колхозник, и говорит как-то странно.

— Мама тоже не профессор. Еще раз говорю: она сама разберется.

Ненадолго воцарилось молчание, нарушила его Наташка:

— Как там, снаружи? Боря съел мне мозг, кататься хочет.

И снова всплыли воспоминания взрослого: две тысячи двадцатый ковидный год, Масяня и ее наружа, когда люди по всей планете сидели взаперти и боялись нос из квартиры высунуть, а потом весь мир сошел с ума.

Мысли понеслись дальше. Мальчишки, которые мечтают стать военными, чтобы охранять благополучие своей страны, дают ли себе отчет, что они делают? «Работа хорошая, но, если пожар, хоть увольняйся». Военный — ведь не просто романтика, красивая форма и престижная профессия, это искусство подчиняться, убивать и готовность быть убитым. Глупо рассчитывать все время быть стражем, уж очень люди любят истреблять себе подобных…

В дверь постучали — сперва робко, потом все сильнее и настойчивее. Из спальни вылетела мама — видимо, рассчитывая встречать любимого. Неужели он не оставил попыток повидаться с ней?

— Паша! К тебе Илья и девочки, — прокричала она.

Я вскочил с табурета. Что-то случилось, или они просто делают обход одноклассников, выясняя, все ли хорошо?

— Ты в порядке? — спросил Илья с порога, заглянул в квартиру. — Все твои в порядке?

Гаечка и Алиса остались чуть в стороне. В бурых советских шубах, они напоминали медвежат.

Прискакал Борис, кивнул:

— Сыты, живы-здоровы!

— Что случилось? — спросил я.

— Жопа, — буркнула Гаечка. — Нижнюю Николаевку, ну, где Караси, говорят, снесло к чертям. Несколько домов сложилось, спасателей нет, людей из-под завалов соседи достают.

— Сами мы не видели, — добавил Илья и сказал громко, чтобы мама слышала:

— Хотим пройтись по нашим, кто живет в частных домах, вдруг кому помощь нужна.

— По мне Илья прошелся, спасибо, — сказала Гаечка. — Помог маме окно фанерой заколотить.

— У нашей общаги крыша улетела, — перебила ее Алиса. — Отрывалась с таким звуком, словно кости ломают. Бр-р! А соседей осколками порезало! Жить теперь там нельзя. Мы с мамой пока у Саши.

— Кто у нас еще живет в частном доме? — уточнил я.

Гаечка принялась загибать пальцы:

— Лихолетова, Желткова, Мановар, Карась… Хоть дурак, а жалко. Вера Ивановна еще и Свинидзе… Ой, в общем, Кариночка. Мановар — в Верхней Николаевке, Кариночка — в двухэтажной крепости, к тому же у нее есть муж. А вот Карась и Верочка…

— Начнем с Лихолетовой, — сказал я и принялся одеваться. — Она ближе всех. Мановар последний в очереди.

Заодно гляну, все ли в хорошо у Лялиной, а то еще застудит себе все. Я поймал себя на мысли, что меня волнует судьба ее ребенка, потому что он будто бы мой. Если бы не я, он никогда не родился бы, а Анна не сошлась бы с любимым мужчиной. Правда, он — счастье сомнительное, но это ее выбор.

В голове метались мысли. Было тревожно за бабушку, хоть у нее и капитальный дом. И ведь не узнаешь никак, как у нее дела. Дед, наверное, за нас беспокоится — по телику, скорее всего, разговоры только о нашем урагане.

Вера Ивановна живет недалеко от Карасей, возле кладбища, в низине.

Скорость ветра, разогнавшегося между двумя возвышенностями, возрастает в разы. Там, наверное, такой же ужас, как в дачном кооперативе.

— Готов! — Я закрыл за собою дверь, и мы вчетвером вышли под ледяные порывы ветра.

Работа на улице еще кипела, двор был полностью расчищен. Непримиримые враги Зайцевы и Караваевы работали рука об руку. Ураган положил конец многолетней вражде.

— Молодцы какие, — оценил Илья совместный труд соседей.

Уже на дороге я сказал:

— Просто удивительно, а в жизни грызутся, как собаки. Но консолидировались перед лицом опасности.

Идти в центр поселка было проще, чем на дачу, люди уже протоптали тропинки. Ветер хлестал по щекам и вышибал слезу, но никто не ныл.

Шедшая позади Алиса сказала:

— Мы, как Чип и Дейл, спешим на помощь! Паша — Чип, Илья — Дейл…

— Насмешила, — проворчал он. — Дейл придурошный. Памфилова позовем, он на эту роль подходит.

— Тогда ты будешь Рокки. Гаечка понятно кто.

— А ты — Вжик, — парировал Илья, и все захохотали.

Потом я рассказал, что Рокки — производное от сыра Рокфор, и мультяшного персонажа назвали в честь сыра.

Так, перешучиваясь, мы миновали платан, целый и невредимый. Аж от сердца отлегло — все-таки символ места. Перебрались через мост, приваленный тополем, взобрались на пригорок, где за каменным забором спрятался от ветра винзавод, перешли дорогу, миновали практически целый клуб и магазин с выбитыми стеклами.

Здесь, наверху, завалов было меньше, все крыши улетели в низину, снег тоже сдуло. Мое внимание привлекли снежные комки странной формы возле бордюра. Когда мы подошли ближе, я понял, что это мертвые голуби.

— Жалко-то как, — прошептала Алиса, подошла к ближайшему голубю, сизому с хохолком, пошевелила ногой трупик. — Что ж они не спрятались?

— Тут один мужик голубятню держал, — объяснил Илья. — Видимо, разбило ее, и птицы погибли.

— Ага, — вздохнула Гаечка. — Они так красиво летали! Особенно вот эти белые, как будто кружевные.

Было в этом что-то апокалиптичное: завывание ветра, разбитые стекла, куски жести и доски, мертвые голуби. Вспомнилось: «Деревья будут вырваны и падут, звери погибнут в смятении, птицы падут на землю мертвыми» — но озвучивать мысль я не стал, и без того жутковато.

В частном секторе нас ждали уже привычные разрушения: поваленные заборы, разбитая кровля, добавились покореженные машины, но были и целые.

Люди утеплились и вышли расчищать свои участки, никто не отсиживался.

Дом Лихолетовой был защищен высоким каменным забором, виднелась только шиферная крыша, кстати, целая. Из трубы валил дым.

— Все у Райки в норме, — резюмировала Гаечка. — Давайте сразу к Карасям пойдем, не будем тратить время.

Алиса насторожилась, приложила палец к губам, замерла. Все остановились, навострили уши. Когда порывы ветра ослабевали, доносились женские рыдания и причитания.

— Мне одной кажется, что это Райкин голос? — прошептала Гаечка и зашагала вперед.

Чем ближе к дому Лихолетовой, тем громче рыдания.

Первой к железной калитке добралась Гаечка, принялась колотить в нее кулаком:

— Рая! Рая, ты дома? У тебя все в порядке?

Рыдания прекратились. Когда я подошел, Гаечка встревоженно прошептала:

— Умер у нее кто-то, что ли?

— Рая, мы за тебя волнуемся, — сказал Илья. — Что случилось?

Клацнула щеколда, и нам открыла Лихолетова — зареванная, с красным распухшим носом, в шерстяном платке.

— Надеюсь, все живы, — проговорила Алиса.

Рая посторонилась, пропуская нас во двор, с ее трясущихся губ сорвалось:

— Нет. Вот. Вот!!! — Она кивнула на дом.

Я окинул взглядом двор, рассчитывая увидеть покойника, но мать Раи вполне бодро лазала в разбитой теплице, не обращая на нас внимания. Железный каркас теплицы остался невредимым, стекла рассыпались. С двух других сорвало пленку, ее обрывки хлопали и шелестели на ветру.

— Отец? — враз севшим голосом спросила Гаечка у Лихолетовой. — Прими мои соболезнова…

Рая завертела головой, из ее глаз брызнули слезы.

— Нет! Вот… вот…

Она метнулась в теплицу, которая была под пленкой и, завывая, принялась расчищать снег, извлекая сиреневые, желтые, ярко-розовые цветы хризантем, которые сразу же опадали, ложились на снег, как раненые бойцы.

— Все погибли! Замерзли. — Она погладила ярко-сиреневые мелкие цветы. — Талисманчики, даже они не выдержали.

На снег лег цветок, который, наверное, был ярко-оранжевым, а стал жухлым, коричневым.

— Аврора, красавица моя… Мама за саженцами аж в Крым ездила, только у нас они были. Лебединая песня — белая, вот… — Рая закрыла лицо руками, запрокинула голову и завыла.

Алиса посмотрела на Гаечку, еле сдерживая улыбку, а мне было несмешно, потому что я отлично помнил, как крыса ночью порезала наших цыплят, мы потом точно так же рыдали над растерзанными трупиками. И мужчина-голубятник, наверное, так же убивается, может, даже больше тех, кто лишился крова. Потому я подошел к Лихолетовой и положил руку ей на голову.

— Мне очень жаль… Очень.

Лихолетова вскочила, повисла на мне и завыла с новой силой. И как ее утешить? Если сказать, что новые цветы вырастут, будет только хуже, потому я стоял и молчал, а Рая тряслась от рыданий. Ее мать тоже смахивала слезы.

— Они выжили, — выдавил из себя я. — Корни, в смысле. Они же снегом укрыты от мороза.

— Карасей, говорят, завалило, — нарушила молчание Гаечка. — Там вообще ад, мы идем их спасать и спешим.

Продолжая завывать, Рая села в снег и закрыла лицо руками.

— Извини, — сказала Саша. — Нам пора.

Мы вышли со двора, и Алиса задумчиво проговорила:

— Она дура, что ли? Я думала, у нее папа умер.

— Как тебе объяснить… — вздохнул я. — Представь, что у тебя сдох любимый котенок. Она любила свои цветы, как мы любим кошек и собак. Понятно?

Гаечка поделилась:

— Мой дед своих коз любит больше детей и внуков. Бывает и такое.

Мы обогнули магазин и остановились на смотровой площадке, откуда было видно море, горы, частично — город, а наш поселок был как на ладони, кроме Нижней Николаевки, закрытой холмом. Илья все это уже видел, а мне открылось, что у школы частично сорвало крышу и разбило стекла, а во дворе настоящий лесоповал.

Вместо работы люди самоорганизовались и вышли устранять последствия катастрофы. Владельцы частных домов занимались своими участками, жители общежитий и многоквартирных домой сообща расчищали дворы и подъездные пути

— Неделю минимум будем гулять, — констатировал факт я, обозревая село, где будто играли дети исполинов.

Долго стоять на открытом пространстве под пронизывающим ветром было тяжело, и мы спустились по склону на дорогу. Никаких военных и спасателей в поселке не наблюдалось. В лучшие времена прислали бы вертолет из области, сейчас если местных и усилили, то подмога приехала на колесах, а поди доберись сюда. Прежде дорогу в городе надо расчистить, заваленную тополями и платанами.

Провода все были порваны, сохранились лишь небольшие участки.

Но были и положительные моменты. Во-первых, идти по протоптанным в снегу тропинкам было просто. Во-вторых… Во время потрясений и бедствий возможно два развития событий: человек человеку волк, когда процветает мародерства и множатся преступления — так бывает чаще всего. Реже люди помогают друг другу и действуют сообща, как сейчас. Ураган много бед наделал, но сплотил людей.

— Бежим Карасей спасать, — предложила Алиса. — Вдруг они там замерзают.

— Видишь, какие все дружные, наверное, им уже помогли, — предположил я.

Илья со мной не согласился:

— Там, возле кладбища, мало кто построился, больше пустых участков.

— Вера Ивановна там же? — спросил я дрогнувшим голосом.

— Да, недалеко от Карасей, — подтвердил он.

Самая короткая тропинка туда вела сквозь частный сектор и вдоль моря. Если утром я ужасался каждому упавшему дереву и поваленному забору, то теперь привык. Но то, что мы увидели, когда выбрались к морю, заставило нас оцепенеть. Ледяной апокалипсис!

С моря летела водяная пыль, замерзала, попадая на камни, и так слой за слоем. Весь берег был усеян ледяными глыбами, принявшими причудливые формы, и пыль продолжала лететь! Кусты терновника превратились в ледяных ежей. Заборы домов, что стояли недалеко от моря, рухнули под тяжестью льда, устоял только один каменный.

— Как красиво! — выдохнула Гаечка, натягивая шарф на нос. — Жутко, но красиво!

— Жаль, фотоаппарата нет, — грустно заметил Илья.

Гаечка сказала:

— Можно у Кабанова попросить «Полароид», вроде он оставался с лучших времен и его не успели продать.

— Ну, у кого-то фотик должен быть, подвел итог я. — Потому что это будут исторические кадры. Ураган такой мощи случается раз в пятьдесят лет. Ну, пишут так. Весь мир знает про торнадо в Америке. Но там ты хотя бы не замерзнешь, оставшись без крыши над головой. О норд-остах наши соотечественники слышали лишь краем уха, нужно донести. Потому что соответствующие службы должны знать и быть готовыми, а не как сейчас.

Долго любоваться ледяными скульптурами было холодно, а едва мы свернули в расчищенный проулок между домами, стало более-менее сносно… Некоторое время. Пока мы не добрались до моста через ручей. Там, внизу, был завал, через который никак не пробраться. Пришлось делать крюки огибать холм.

Когда мы наконец добрались, увиденное меня не обрадовало. Как я и думал, эта часть села пострадала больше всего. Единственную дорогу еще не расчистили, а масштабы разрушений были, как в дачном поселке. Но немногочисленные жители старались, был даже один мужчина с бензопилой, распиливающий толстые стволы. Присмотревшись, я узнал в нем инспектора по делам несовершеннолетних Овечкина, подошел к нему.

— Здравствуйте, Василий Витальевич, — сказал я, когда он выключил пилу.

Приподняв битую молью ушанку, он прищурился, вгляделся в мое лицо. Я сразу перешел к делу:

— Там, ниже, дом нашего одноклассника. Вы случайно не знаете, как обстоят дела и нужна ли кому-то помощь?

— Похвально, Павел! — улыбнулся он. — Приятно видеть неравнодушие подрастающего поколения. Четыре дома разрушены и не пригодны для дальнейшего проживания. Заблокированным людям оказана помощь. Пострадал только парень. Его отнесли в больницу.

— Заворотнюк? — спросила Алиса. — Это он?

— Да, Катя, его сестра на учете в детской комнате милиции, я знаю их семью.

— Вот коза, — выдохнула Гаечка. — А что с Карасем? С Саней то есть.

— Слегка придавило его, — ответил инспектор. — Предположительно перелом ребер и бедренной кости. Угрозы для жизни нет. Еще один дом разрушен у учительницы. Крышу просто унесло, стену завалило, а там всего одна комната. Девать людей некуда, вот в чем беда. Участок уже переполнен, а это не приют! Санатории все тоже замерзают, да и не добраться пока туда.

— Спасибо, Василий Витальевич! — поблагодарил я, и мы отошли в сторону.

— Бедная Вера Ивановна! — вздохнула Гаечка. — Интересно, у нее есть родственники? Есть куда пойти?

— Караси теперь бомжи? — проговорила Алиса. — Что же они будут делать?

Думал, Гаечка будет радоваться, что у бывшей врагини беда, но нет, пригорюнилась, задумалась.

— Мы приютили соседей, — сказал Илья. — У них стекла выбило и над ними крышу сорвало, ко мне селить уже некуда.

Мы направились вниз, в сторону моря. Я представил себя оставшимся на улице в такой холод и передернул плечами. Веру Ивановну могут приютить коллеги, но мало приятного в том, чтобы заявиться к кому-то с узелком и просить приют. А Караси… Катька со многими посуду побила, их никто не примет.

И еще две семьи без крова, и это только здесь, в Николаевке…

— Кажется, я знаю, что делать! — я остановился, победно улыбаясь.