Вперед в прошлое 9

Глава 13 Новый виток

Позвонить по объявлению захотелось сразу же, как я вошел в бабушкин двор, окинул его хозяйским взглядом. Абрикосовые деревья пережили ураган, а вот забор, судя по новым светлым доскам, нет, но его успели починить.

На меня напрыгнул Боцман, попытался лизнуть щеку, из дома вышли бабушка и Каюк, который схватил за руку и потащил к летней кухне и мимо нее — по асфальтированной дорожке в огород, говоря

— Идем, покажу новый сарай! Старый ваще снесло нафиг, мы в кухне с курами жили. Неделю, блин! Смотри, вот! Я тоже его чинил

Новый сарай стоял на месте старого и представлял собой будку, сколоченную из всего, что было под рукой, крепящуюся к уцелевшей стене.

— Пять куриц убило, три утки, индюка, — пожаловалась бабушка, пришедшая вместе с нами.

— Зато было что есть, — проговорил Каналья, он подоспел чуть позже, и обратился ко мне: — Пойдем, Пашка, ящики в подвал перенесем, и я отвезу товар на вокзал, сегодня Ирина, с ней хорошо работать.

— Ты один поедешь? — переспросил я. — Без бабушки? А если гаишники?

— Да какие сейчас гаишники! Нет их, проверено! Не хотят задницы морозить, сто процентов так. Если бы не был уверенным, не рисковал бы, к тебе не ехал бы.

Что ж, я им не нянька. Сами найдут неприятности — сами выкрутятся.

— Возьмешь курицу домой? — спросила бабушка. — А то в холодильник не влезла, храню в бочке на улице.

Вот всегда она, пока не закормит до полусмерти, не опродуктит, домой не отпустит. Сопротивление бесполезно!

— Это было бы очень кстати, — сказал я. — Тебе что-нибудь нужно? Сахар? Крупы?

Бабушка махнула рукой:

— Нет. Всего с избытком, еще и соседям гречку занимала. Пойдем, чаю выпьем?

— С удовольствием, — потер руки я. — Только позвоню сначала. У тебя ж телефон работает? Я быстро.

— Беги, дом открыт, а мы в кухне.

Я рванул звонить.

— Леша, приглашаю тебя на чай, и только попробуй отказаться! — велела она командным тоном Каналье.

В зале, набирая номер из объявления, я волновался почти так же, как когда шел разговаривать с Георгием Чиковани. Наверное, потому что до конца не реализовался в той, другой жизни. Сына не вырастил, дерево не посадил, дом не построил, хотя всегда о нем мечтал, и вот он, шанс.

Ответил мне ребенок, сказал, что взрослых дома нет.

Ладно, подождем, когда с работы вернутся.

В летней кухне, как и в доме, топилась печь, охала и вздыхала, запивая огонь ветром. Пахло сосновой смолой и мятой, и еще немного — выпечкой. На тарелке меня ждала шарлотка, испеченная по старинке в духовке, и чашка чаю.

Мы строили планы, что купим, когда разбогатеем, Каналья грезил мотоциклом, Каюк жаловался, что мопедом некому похвастаться, а я мысленно строил дом, изыскивал средства.

Интересно, где этот участок? Есть ли к нему подъездные пути? Обжитое это место или нет? Скорее всего, он находится возле виноградников на пригорке, не доходя до Верхней Михайловки, где живут Лялины. А может, и нет. Может, возле кладбища, где Караси. Там место более козырное, и к морю ближе, но, если участок в низине, где роется ручей, не следует делать покупку — рано или поздно его затопит.

Про акции я молчал, тему поднял Каналья:

— Зря вы, Эльза Марковна, внука не слушаете. Вот я купил три акции «МММ» по 9300, а они уже по 18500!

— Сегодня 25 400, — улыбнулся я.

— Надо еще брать, а работа встала, эх! — пожаловался Каналья. — Я ж ремонт дома делаю.

— Молодую жену приведешь? — ехидно прищурилась бабушка.

Каналья не уловил иронии, ответил:

— Не хочется что-то, я привык один. Душа ни к кому не лежит, а они не понимают, им — семью, детей, ЗАГС. Не к ночи будь помянут.

— Поздно акции покупать, — сменил тему я. — Скоро их сливать надо, пока все медным тазом не накрылось.

Бабушка продолжала ехидно щуриться, звеня ложкой в чашке, и вдруг замерла, свела брови у переносицы, глаза ее округлились, и она уставилась на меня так, словно у меня выросла лишняя часть тела.

— На акции написано, — проговорила бабушка, — что она стоит тысячу рублей, но на самом деле — двадцать! Сколько же их у тебя, господи!

Акции я предусмотрительно сложил в конверт и заклеил его, чтобы не травмировать ее психику. Она из дома не выйдет, зная, что у нее хранится три миллиона, на которые можно купить квартиру. Нет, не просто не выйдет, а окопается и будет с ружьем дежурить денно и нощно. Спать не сможет и умрет от истощения.

— Могло быть больше, не успел, — уклончиво ответил я.

Только бы не стала говорить, что лежит богатство под половицей в зале вместе со всеми ее накоплениями! Но не зря я выбрал бабушку казначеем: она не сдала меня ни умышленно, ни случайно. Мама всем приятельницам уже разболтала бы по простоте душевной, желая похвастаться, какие у нее умные дети.

— Не рискуй! — посоветовала бабушка. — Продавай, пока не поздно! Лучше синица в руках!

— Я предпочту не журавля, а уточку — жирненькую, на новый год с яблоками запечем. Поверь, пока рано продавать…

— Ты, главное, не забудь сказать, когда придет пора, — попросил Каналья.

— Само собой.

— А что за акции? Зачем они? — вставил свои пять копеек Каюк.

Пришлось ему читать лекцию про ваучеры, акции и финансовые пирамиды, с которыми связываться опасно. Закончив, я доел шарлотку, и мы с Канальей поехали на вокзал. Сдав товар, Каналья вызвался отвезти меня домой, остановился возле пункта продажи акций, чтобы собственными глазами увидеть курс, вернулся довольный, поделился мыслью:

— Если и дальше так пойдет, сдам акции в конце декабря, и денег хватит, чтобы арендовать еще один гараж где-нибудь неподалеку от нашего.

— Я и говорил, что ориентировочно в феврале получится, — поддержал его я. — Заодно к работникам присмотришься, старшего назначишь. А я со своего дохода возьму самые ходовые расходники для «Жигулей» и «Москвичей». Может, сам в Москву сгоняю, или дед на новый год привезет, он все приехать в гости грозился.

— Было бы хорошо, — говорил Каналья, ни на миг не отвлекаясь от работы. — Маляр нужен. После урагана страшно представить, какой вал битых машин к нам повезут!

— В идеале нужен подъемник, с ним проще, чем в яме ковыряться, — развил тему я. — Узнаешь, где его брать, и цену вопроса?

Алексей кивнул, я скосил глаза на его ногу — все время забываю, что у него протез, он так передвигается, что не скажешь.

Домой я приехал, когда уже стемнело, поднялся на второй этаж, готовый сразу же звонить по объявлению, но с порога почувствовал запах корвалола и забыл, чего хотел.

Ну что опять случилось?

Наташка смотрела телик, скрестив руки на груди, в спальне под завывания Булановой мама рыдала так, что аж захлебывалась. Боря рисовал.

— Что стряслось? — спросил я у Натки, снимая куртку.

Наташка пожала плечами.

— Дела амурные. Ничего не сказала, закрылась у себя и вот…

Боря обернулся и ляпнул не в тему:

— Прикинь, Барик пропал!

Я не воспринял его слова всерьез и отмахнулся:

— Он давно пропал, боится, что затравим его за преступление отца.

— Не, ваще пропал! — стоял на своем брат. — Вчера ночевать не пришел, мать на уши всех поставила, заявление написала. Типа ищут. Наши тоже собрались, поселок прочесали. Я тоже ходил! Глухо, как под землю Барик провалился.

Вспомнились поиски Инны, и я передернул плечами.

— Как думаешь, куда он мог деться? — продолжил Боря. — Его мама сказала, что он никогда бы с ней так не поступил, и случилась беда.

— Я не настолько хорошо его знаю, чтобы знать, где он шляется, но достаточно, чтобы сказать: он мог еще и не так поступить.

На кухне я вытащил из авоськи муку, сахар и бабушкины гостинцы: клубничное варенье в банке, бутылку молока и ощипанную и выпотрошенную курицу, задумался над тем, что сейчас куры (нормальные, домашние, а не ножки Буша) жесткие; даже если это выращенные на мясо бройлеры, кости у них каменные — не разгрызешь. А в будущем даже фермерские куры будут такие, словно еще при жизни пару часов провели в скороварке.

Однако Боря не сдавался, пошел следом за мной.

— И куда, думаешь, Барик подался в мороз и холод? — не унимался он.

— В гости к кому-нибудь пошел, где сытно и тепло, — предположил я, — и домой ему лень идти, а что там мать по стенам бегает — плевать. Гнилушки, они такие.

— Ну, может. — Боря поскреб в затылке и добавил: — А еще знаешь что? Джусиха шею свернула. Ну, не совсем свернула, она живая, но в больнице. Поскользнулась, упала — и головой о бордюр. Но это только разговоры, насколько все серьезно, никто не знает, она-то в городе сейчас живет.

К нам в кухню пришла Наташка, увидела курицу, улыбнулась:

— О, подгончик! Давайте плов сделаем, а то мама закрылась и не выходит, и готовить не будет.

— Умеешь? — спросил я.

— Пф-ф-ф! — Наташка принялась раскладывать купленное по полочкам, а я шагнул в прихожую и позвонил по объявлению.

Ответили женским усталым голосом:

— Слушаю вас.

— Здравствуйте. Вы участок продаете? Скажите, где он находится, на возвышенности или в низине?

Голос стал бодрее.

— Проезд Липовый знаете где?

Это было по пути к Карасям, где-то недалеко от Барика. Место неплохое, а вообще «Липовый проезд» — звучит.

— Знаю, — ответил я.

— Участок ровный, трапециевидной формы, находится на плато, на нем растут дубы и фисташковое дерево. Недавно его приватизировали, все документы готовы к сделке. Можно строить дом и прописываться. Несколько соседей живут постоянно.

— Коммуникации? — поинтересовался я.

— Электричество по улице.

— Водопровод?

Женщина засопела, думая, как правильнее ответить.

— Планируется в ближайшее время.

Ясно, нужно смотреть, реально ли там пробурить скважину. Мне-то участок нужен уже сейчас. На перспективу будут те, что дадут за акции… которых у меня еще нет. Что-то тема заглохла, надо бы маме напомнить.

— Когда можно посмотреть? — спросил я.

— Я на другом конце города, это сложно, учитывая погоду. Вас как зовут? Меня — Надежда.

Я представился.

— Отлично, Павел. Как только погода наладится, поговорим.

— Можете сказать адрес, посмотрю, и, если понравится, наберу вас.

— Проезд Липовый. На улице построен девятый дом и восьмой, наш участок крайний. Если считать от девятого дома, то еще два участка, мой тринадцатый, он крайний со стороны холма, без забора, прямо в середине фисташковое дерево, огромное и очень красивое. Как на нем цикады заливаются, вы бы слышали!

— Липовый проезд, дом тринадцать, — произнес я, услышал смешок и пошутил: — Воланд в гости не захаживает?

Женщина рассмеялась и парировала:

— Рядом на пригорке ведьмы собираются. — Закричал ребенок, и продавец сказала: — Жду вашего звонка, Павел!

И повесила трубку. Из кухни высунулся Борис.

— Это зачем ты звонил?

— Просто узнать, — дернул плечами я и пошел искать газету с объявлениями, чтобы знать цены на недвижимость и не переплачиваю ли я.

Что касается этого участка, прямо завтра я ничего покупать не собираюсь, сделаю себе подарок на новый год, заодно акции подрастут в цене. Так-то я уже заработал на этот участок с помощью Мавроди, он, считай, мне с неба упал.

С газетой я уселся под телевизором, где музыканты «Крематория» жаловались, что из-за пиратов они не зарабатывают на кассетах и живут чуть ли не впроголодь, собрался развернуть газету, но взгляд зацепился за заголовок: «Количество жертв стихии перевалило за сотню».

В той реальности, насколько помню, погибло человек семь, в основном моряки, но, чтобы сотня…

Все оказалось не столь драматично. Журналисты использовали известный прием, чтобы привлечь внимание. Погибло тридцать два человека, семьдесят три получили травмы разной степени тяжести. Все равно многовато. Реальность меняется как-то не в пользу людей. Выходит, Гумилев прав, и жизнедеятельность человека влияет на природные явления? Или я просто плохо помню, что случилось тогда?

Было ощущение будто я упустил что-то важное… Что-то неуловимое, но осязаемое, аж извилины зачесались, я напрягся, пытаясь вспомнить, соотнести, увидеть, но без толку.

Пришлось знакомиться с объявлениями. Цены на землю варьировались от 200 долларов в дачных кооперативах до 7000 баксов — недалеко от центра. Квартиры и дома стоили от 800 до 53 000 долларов. В нашем селе ничего не продавалось, я полагал, на вой участок продавец поставила среднюю цену. Сейчас у людей денег нет, строиться не на что, потому все предпочитают покупать готовое жилье, и земля не стоит ничего.

В кухне Наташка расчленяла курицу, напевая:

— Давай вечером с тобой встретимся…

Я сел за стол и спросил:

— Что там твой Андрей?

— В театре прям живет, прикинь, — пожаловалась она, шагнула к плите, перемешала рис. — Там крышу сорвало, и декорации намокли, спасает их, помогает с ремонтом. Я к нему приехала, он час только со мной побыл, домой выгнал. А сам аж похудел, глаза ввалились. Ну не маньяк?

— Разве не за это ты его любишь? — спросил я. — Взрослый, умный, тонко чувствующий…

От последних слов Наташку перекосило.

— Вот пусть и живет со своими… декорациями!

— Но ведь это и твой театр, — попытался разобраться в ее логике я.

— Да я тоже порядки там наводила, но ведь не все же время этим заниматься!

Я попытался объяснить:

— Не надо ревновать мужчину к работе…

Наташка перебила меня:

— Работа деньги приносит. Что не приносит, то так, хобби. Я и в школе учусь, — принялась загибать пальцы она, — и на рынке торгую, и в театре. А он?

— Он же вроде пошел торговать…

— Ага. Ежик птица гордая, не пнешь — не полетит. Пошел, но под угрозой развода! Достал! — Она засопела, нахмурившись. — Всё, я его кормить больше не буду…

Из спальни вышла заплаканная мама, и я поспешил удалиться в нашу с Борисом комнату. Они закрылись с Наташкой и секретничали, жаловались на своих мужчин. Вот что у женщин за мода? Сами же таких выбирают, а потом поносят, тем самым настраивая против них слушателей. По сути-то, тёщи ненавидят зятьев из-за дочкиных жалоб, думая, что изверг над кровиночкой издевается.

Как Наташка рассказала мне ближе к ночи, мама страдает, потому что жена посадила Василия на короткий поводок, и он отдалился от любовницы, домой не провожает, никуда не приглашает, но о разрыве между ними речь вроде не идет.

Понятное дело, что напоминать маме про акции винзавода не стоит, когда она в таком состоянии. Чем все закончится, я представлял: он маму бросит или, что еще хуже, отодвинет на задний план и будет изредка пользовать. Как она справится?

С этими мыслями я и заснул. Проснулся рано, вместе с мамой. Вроде ей было полегче, и я напомнил ей об акциях, она кивнула механически, как болванчик, которого сажают на торпеду авто.

— Да… совсем забыла, всем было не до того. Извини.

— Нормально. Не к спеху, все равно сейчас… сложно все это провернуть. Просто напомни им.

— Кстати, — вскинула голову она, — директор на всех давит, зарплату не платит, вот ему и несут, несут, несут эти акции.

— Плохо. Значит, договаривайся о покупке в ближайшее время. Поговорю с дедом.

Мама криво усмехнулась:

— Как будто я не знаю, что это твоя задумка, и ты берешь акции себе. Странный ты стал, как будто подменили. Вообще тебя не понимаю. Такое чувство, что ты меня старше.

Переубеждать ее я не стал.

— Буду очень благодарен, если ты мне поможешь.

Мама прижала меня к себе и стиснула так, что не вздохнуть, запустила пальцы в волосы.

— Пашка… взрослый такой. Совсем недавно на руках держала, а теперь — мужчина! — Она отстранилась, посмотрела так, словно видела впервые. — Я вот что поняла: у меня есть только вы. Только на вас я могу рассчитывать, только вам доверять.

— Ты не одна, — сказал я и взял ее руки в свои. — Мы с тобой. И бабушка.

Мама засобиралась на работу. Сегодня она не красила губы, не накручивала волосы плойкой и не вертелась перед зеркалом. Выскользнула из квартиры тихой тенью и растворилась в утренней темноте.

Ветер все еще завывал за окном. Сколько же можно? Похоже, земля начала сходить с орбиты, и запущенные мною процессы идут не на пользу человечеству.

Проснулись Наташка с Борей, мы позавтракали и отправились в школу вместе — казалось, что так проще противостоять непогоде. Сила ветра была недостаточной, чтобы усугублять разрушения, но и жить привычной жизнью не получалось. Если и выходили на улицу, то перемещались мы короткими перебежками от помещения к помещению, в школу шли закутанными, как эскимосы, потому что автобусы ходили через раз.

Сегодня я планировал посмотреть свой будущий участок — по идее, найти его будет несложно. Заодно загляну к Барику, узнаю, что там и как. Я был уверен, что он уже явился домой.

В школу мы пришли одними из первых, ворвались с радостью, облепили батареи в холле, который соединял основное здание и спортзал. Младших школьников решено было перевести на домашнее обучение, а в их кабинеты посадить вторую смену, пятые и шестые классы. Без шумной мелкоты было тихо и пустынно.

Илья обычно приходил за пять минут до звонка, Верхняя Николаевка с большой вероятностью снова не приедет…

А вон бегут Гаечка и Алиса, замотав лица шарфами. Им проще, против ветра они идут совсем немного. На десять метров от них отставая, бежала Желткова, ввинчиваясь макушкой в воздух.

На десяток секунд они исчезли из виду. Первой к нам подошла Гаечка, положила руки на батарею и блаженно зажмурилась.

— А где Алиса? — спросил Боря.

— В туалете. Ну и дубарь на улице!

Желткова встала в начале галереи и боялась подходить. Гаечка сжалилась и сделала приглашающий жест, говоря:

— Знаете, да, про Джусиху?

— Ну да, — ответил я. — Упала.

— Если бы просто упала! Ее парализовало. Говорить может, руками-ногами двигать — нет.

— Капе-ец, — выдохнула Наташка. — Хоть она и тварь, но жалко.

Боковым зрением я наблюдал за Желтковой. Немного потоптавшись, она ринулась к нам, встала передо мной, как солдат на докладе, и отчиталась:

— А вы знаете, что Барика убило?

— Да не гони! — отмахнулась Наташка.

Гаечка, прищурившись, скрестила руки на груди.

Желткова затарахтела:

— Мать сказала! Барика завалило в доме, он замерз насмерть! — Волнуясь, Любка не следила за собой, и в уголке ее губ надулся пузырек слюны.

— Бред! — скривилась Гаечка. — И че, и мать не видела, и соседи не видели и спасатели, что Барик завален? Мы этого козла вчера весь день искали, домой к нему ходили, цел его дом! Так что сплетни это все.

— Не-е-е! — замотала головой Желткова. — Не в своем доме завалило. Он залез в дом Веры Ивановны, ну, разрушенный. Его там и завалило. Спасатели сегодня раскопали.

Вспомнился шкаф, подпирающий рухнувшую крышу. Барик полез мародерить в дом своей учительницы, сунулся в шкаф, переусердствовал в рвении, качнул его, и кровля обрушилась окончательно.

Сделалось не по себе, потому что это еще одна смерть, наступившая из-за меня.

В толпе спешащих в школу учеников взгляд выхватил Мановара, который должен был пострадать со дня на день. Выходит, угрозы больше нет, и у него все будет хорошо?

И все равно подтачивало чувство вины.