Вперед в прошлое 9

Глава 1 Виток спирали

Понедельник, 08. 11. 1993

— Подъем, квартира, понедельник, — застилая постель, декламировал Боря переделку известного стихотворения, которую вчера сочинила Гаечка. — Над морем теплится рассвет. Три месяца до дней весенних — на отдых мне надежды нет.

Вторая четверть, новый виток спирали. Куча дел… ума ни приложу, как их совмещать с учебой.

Наташка встала первой и вместо утреннего душа метнулась в кухню смотреть, как там поживает Лаки, спавший в коробке из-под старых сапог.

Мама прихорашивалась перед зеркалом. Виноград собрали, теперь она работала винообработчиком в цеху и больше не жаловалась на нагрузку. Мало того, она помолодела, похорошела, и на работу не ходила — летала, потому что там был источник ее вдохновения, мужчина на черной «Волге».

— Что-то щен глаза не открывает, — прокричала сестра из кухни. — Может, больной?

— Так рано еще, — откликнулся я. — Надо, чтобы дней десять прошло, а ему только неделя.

— И ходить рано? — уточнил Боря.

— Вот баран. Как же он пойдет с закрытыми глазами? — не удержалась от колкости сестра.

— Неудачный помет, зимний, — сказала мама, подводя губы, и обратилась ко мне, кладя помаду в сумочку. — Я сегодня поговорю с девочками насчет акций. Какую цену предлагать?

Вот и завертелось.

— Как договаривались — тринадцать. На тысячу больше, чем хочет директор, а две сверху — твои, за работу. Кстати, видела, что акции «МММ» в воскресенье были еще по 9300? Сегодня, наверное, подорожают.

— Я три штуки еще купила, — сказала мама, а я не стал уточнять, откуда у нее деньги: может, любовник дал, может, заняла.

— Молодец, — похвалил ее я. — Бабушка ни в какую не хочет, уверена, что обманут. С дедом говорил, тот тоже уперся.

— Ты вспомни, как сам упирался. — Мама накинула плащ и направилась к выходу.

— Удачи! — сказал я вдогонку.

На кухне уже ждал чай и гора сырников — поди прокорми такую ораву, мы с Борей едим, как взрослые, если не больше — юным организмам нужен строительный материал.

В ожидании, когда освободится душ, я листал тетрадь доходов-расходов, куда дисциплинированно все записывал, убирая один ноль в суммах — на случай, чтобы мама не упала в обморок, увидев суммы.

В пятницу я продал десять пачек кофе валютчику, в субботу — двадцать пачек в курортном городе, в воскресенье — двадцать три в областном центре. На руки получил 689 000, купил 60 акций «МММ», итого у меня их сейчас 129 штук, это один миллион двести рублей! Тысяча долларов.

Аж дыхание сперло и кусок встал поперек горла. Вот это обороты! Ели кто узнает, какими суммами я ворочаю, нам конец. Потому Памфилова в поле я выпускать не стал — что знают двое, могут узнать все, тем более Ден не умеет держать язык за зубами. Все думают, что я торгую по мелочи, там зернышко, сям зернышко — вот пусть так считают как можно дольше.

Но бесконечно долго доходы скрывать не получится, потому пора задуматься о безопасности. В идеале бы создать собственное частное охранное предприятие. Но опять же — нужен взрослый, который будет руководить. Подконтрольный мне Каналья в делах по самые уши, дед в Москве, а больше я никому не доверяю.

На руках у меня осталось 130 000 — на десять акций винзавода. Десять акций — десять соток земли. Скорее всего, работники захотят продать одну, две, четыре. Ну, шесть акций.

Однако помня, как меня завалило хурмой, я оставил денег с запасом.

Доллары, подаренные Гоги, я отправил в пятницу в Москву, заказал деду, который понемногу расхаживался, два пака кофе — больше не надо, рынок перенасытился, и неделю можно пропустить. Плюс сорок, что принесет мастерская, плюс пятьдесят — моя доля с фруктов, и на запчасти хватит.

Каналья по моему совету взял четверых парней, они работали парами два через два и получали зарплату как стажеры. Когда будет ясно, кто самый толковый, можно подумать и о расширении. Как раз к тому времени свободные деньги появятся и дед окончательно поправится, возможно, и машину купит — дело быстрее пойдет. Ориентировочно это январь.

В январе же надо будет сливать акции «МММ», и, если все пойдет, по плану, я получу не миллион, а три, а может, больше. Живот свело спазмом, пальцы сами сжались. А если нет…

Взрослый я не был игроком, все, чего он-я добился — результат кропотливого труда, и, если бы не послезнание, я ни за что не влез бы в авантюру с «МММ». Даже с памятью взрослого было так стремно играть в эту лотерею, что руки холодели, и роем жалящих ос налетали «если» и «вдруг». Например, а что, если в этой ветке реальности Мавроди не дадут развернуться?..

Но дело сделано, снасти заброшены, остается сидеть и ждать поклевки.

Я так замечтался, что чуть все сырники не сожрал, спохватился, только когда пришел Боря, зашел в душ после него. А мысли все не покидали. Интересно, что что сегодня с ценой акций «МММ»? На сколько они подорожали и сколько денег я сотворил из воздуха? Узнать это я смогу только после школы.

— А Лаки не оголодает, пока мы в школе? — спросил Борис из кухни.

— Скорее проголодается, но ничего с ним не случится за такое время, — утешила его Наташка. — Он без еды несколько суток провел и выжил. А тут только пять часов потерпеть.

Одевшись, я побежал к шелковице, поглядывая на белые тучи, нависшие над горами. Все-таки память не подвела, никакой бури на каникулах не было. Будет со дня на день. Я хорошо это запомнил, потому что мне так не нравилось ходить в школу, что дополнительная неделя выходных была за счастье. Тогда, помнится, я взял в библиотеке Стругацких, «Отель…», «Пикник…» и «Трудно быть богом» и провел несколько дней в выдуманных мирах, а не среди гопоты, которая на меня охотилась.

Подумать только! В этой реальности мы с Чумой дружим! А Барик сам от меня шарахается.

У шелковицы были только Памфилов и Алиса с Гаечкой. Увидев меня, Ден возбудился. Ринулся навстречу и крикнул, выпучив глаза:

— Писят!

— А-ха-ха — писят! — хохотнула Алиса.

— Писят — глагол, — скаламбурила Гаечка, девчонки покатились со смеху, а я не понял, о чем они.

— Пятьдесят два килограмма хурмы! — отчитался Ден и протянул руку. — Десять тысяч гони!

Я отодвинул его руку.

— Склад еще забит. Тебе есть где хранить ящики? Дня через три заберу.

— На балконе пока, — погрустнел Ден. — Так возьмешь, нет? Я тоже хочу акций купить, которые ты нагреб. У меня уже две! А у тебя чуйка на капусту. — Он принялся танцевать и петь: — Посмотри на меня! Делай, как я! Делай, как… ты. Куплю себе косуху! А еще это… У «МММ» еще один пункт продажи открылся! Там же, недалеко от рынка!

— Ну конечно возьму хурму. Но не сейчас же. С водителем надо договориться к тому же, — обнадежил его я — вроде повеселел Денчик.

Приехал автобус, выпустил порцию школьников, и подошли Димоны, Рамиль, Мановар, который окончательно прибился к нашей стае. С другой стороны пожаловали Каретниковы и Лихолетова.

Мой слух уловил знакомый рокот мотора — точь-в точь, как у Карпа, и по дороге мимо Лялиной, направляющейся к школе, пронесся Каюк на мопеде. Еще раз пронесся, завернул к нам похвастаться. Теперь все внимание было его.

— Заработал! — гордо выпятил грудь он. — Это мне за «четверки» в четверти.

Я остудил его пыл:

— Юр. Как думаешь, почему я в школу на мопеде не езжу?

— Тебе близко! — улыбнулся он, спешиваясь.

— Потому что… А давай ты сам ответишь. Где ты оставишь мопед, пока будешь на уроках?

Каюк наморщил лоб и приоткрыл рот, будто бы стравливая давление, которое мешало ему соображать. Я продолжил:

— Как думаешь, найдешь ты его на том месте, где оставил?

После секундной заминки он проблеял:

— И че теперь делать⁈

— Как тебя бабушка отпустила? Выговор ей, — строго проговорил я.

Каюк мгновенно поменял радостное выражение лица на несчастное.

— У тебя можно его поставить?

Я мотнул головой.

— Не успеем вернуться. Линейка скоро.

— Через семь минут, — уточнил Илья. — Погнали ко мне, в прихожей постоит.

Пятиэтажка Каретниковых находилась сразу за школой. Каюк подвинулся, Илья уселся на мопед, и они умчались, а вернулись через четыре минуты взмыленные, и мы направились в школу.

Квадрат школьного двора мелом разделили на секции, каждую пометили. Мы заняли ячейку, предназначенную для 9 «Б», Боря и Ян убежали туда, где строились седьмые классы.

Весь класс был в сборе, даже Фадеева не пошла промышлять на дорогу. Отсутствовал только Барик — узнал, в чем обвиняют его отца, и боялся нам на глаза попадаться. Оставшийся без приятеля Плям был вынужден примкнуть к Заславскому, и возле них ошивался Карась.

Любка Желткова засуетилась, погладила себя по коротким волосам. Все оживились, принялись с нами здороваться. Зая. Анечка Ниженко. Белинская. Натка Попова. Только Баранова, Семеняк и Райко держались особняком, не понимя, что из лидеров перекочевали в изгои. К нам подошла наша классная, Еленочка, поздоровалась и скрестила руки на груди. Заячковская у нее спросила:

— А чего это нас построили, как на первом сентября?

Еленочка пожала плечами.

— Сейчас узнаете.

Прозвенел звонок, поглощая гул учеников, в середину площадки вышел Геннадий Константинович и толкнул стандартную речь о необходимости образования, о поставленных целях и задачах, о том, что у нас новая учительница русского языка и литературы.

Все это была вода. Одноклассники разболтались, Еленочка только и успевала на них шикать, а я слушал, чувствовал, что это лишь вводная часть, дальше будет что-то важное.

Наконец директор сказал:

— Пока вы отдыхали, некоторые ученики продолжали работать, результат их труда вы увидите на уроке физкультуры. — Я напрягся; неужели… — Весь коллектив учителей нашей школы выражает благодарность Борису Мартынову за неоценимый вклад в развитие и процветание школы.

Дрэк жестом пригласил брата на площадку. Я отыскал Борю взглядом. Между нами было метров десять, но я заметил, что он весь пунцовый и не торопится за славой и почестями.

— Борис скоро выпустится, но память о нем останется надолго, — продолжал дрэк, сияя лысиной на солнце и сверкая очками.

Одноклассники вытолкали Борю, он расправил плечи и зашагал к дрэку, как на расстрел, остановился рядом, заведя руки за спину — ну точно узник! Директор поискал кого-то взглядом, кивнул, и к нему выбежала завучиха Роза Джураевна с листом, похожим на диплом, какие вручают на конкурсах, и пакетом, отдала все это и удалилась.

— Борис помог отремонтировать спортзал, — объявил дрэк. — Теперь у нас самый красивый спортзал в городе. Уверен, у Бориса большое будущее, и школа будет гордиться им.

Пожав Боре руку, директор вручил ему пакет и диплом, что-то сказал и зааплодировал. Все, кроме нашей могучей кучки, хлопали вяло — потому что они не видели спортзал.

Я думал, на этом все закончится, но нет, дрэк продолжил:

— Ну и нельзя не сказать спасибо инициатору ремонта, Павлу Мартынову. Ребята своими силами делали ремонт, покупали все необходимое — и это на каникулах! Павел, иди сюда.

К директору подбежала завучиха, отдала пакет, и они посмотрели на меня вдвоем.

Вот теперь я почувствовал себя Борисом, ноги вросли в асфальт и отказывались идти. Ну зачем это делать? Мне не нужна такая слава, это не увеличит мой авторитет в глазах ровесников, а наоборот… Мне вообще слава не нужна. Но уже пригласили, надо идти, и я пошел, стараясь не выглядеть напряженным.

— Жополиз! — крикнул кто-то на галерке — я не стал оборачиваться.

Мне дифирамбы директор петь не стал, пожал руку, вручил пакет, поблагодарил и отпустил. Я вернулся к своим. Надо мной нависла Гаечка, положила подбородок на мое плечо.

— Что там за подарок?

Только сейчас я открыл пакет, достал оттуда благодарность, распечатанную в типографии, которая сразу же пошла по рукам, и ежедневник в кожаной обложке, с замком и ключом.

— Вау! — выдохнула Гаечка.

К нам ринулась взволнованна Желткова, оттеснила Сашу в сторону, вызвав смешки Заячковской и Димонов.

— Дай посмотреть! — Любка протянула руку.

— Ты обалдела? — возмутилась ошалевшая Гаечка. — А в глаз⁈

Не хватало, чтобы за меня девчонки дрались!

— Ребята! Тише! — повернулась к нам Еленочка, испепелила девушек взглядом и обратилась ко мне: — Молодец, Паша.

Гаечка исподтишка показала Любке кулак. Я переключил внимание на ежедневник. В продаже таких нет, стежки обложки не идеально ровные, но очень аккуратные, сразу видно ручную работу. Изготовили на заказ, или директор сам постарался? Взял обычный ежедневник, сделал обложку и переплет, купил небольшой замок… Но главное, как же он угадал с подарком! Это именно то, что мне нужно, потому что дел столько, что начинаю забывать запланированное. Но не это главное. Главное — замок! Теперь не надо прятать книгу расходов-доходов от мамы, она не посмеет испортить такую красоту, вскрыв ежедневник.

Директор все не унимался, одного за другим вызывал всех участников покраски и вручал благодарности. Еленочка не интересовалась, что там написано — очевидно, все это обсудили в учительской.

А вот ежедневник вызвал у одноклассников восторг, его ощупывали, раскрывали, поглаживали, и каждый хотел такой же.

— Ну а че, все правильно, ты у нас бизнесмен! — оценил подарок Ден. — Спросишь, где такие продаются?

Потрогав ежедневник и рассмотрев его с разных сторон, Илья сказал:

— Ты не понял, что ли? Геннадий Константинович сделал его сам!

Прозвенел звонок, теперь — на урок, и мы направились в класс. Желткова старалась держаться поближе к Еленочке, потому что Гаечка жаждала расправы, и что-то мне подсказывало, что она не угомонится, подкараулит Любку на перемене или в столовой. Потому я подошел к Саше и сказал:

— Угомонись. Она же отсталая.

— И что? Не тупее же собаки, — взвилась Гаечка и почти выкрикнула, чтобы Желткова услышала: — Собака понимает, что нельзя просто так кусаться. Ну, воспитанная собака. А невоспитанную надо учить. Я и собиралась учить. Не за патлы же дурочку таскать, которых нет.

— Ну ты злюка, — качнул головой я и добавил шепотом: — Пожалела бы нечастную, что ты как Баранова.

— Баранова сама дорывается, когда ее никто не трогает. Желтопуз первая быканула и, наверное, ничего не поняла. Вот я и хочу объяснить…

Желткова, семенящая рядом с учительницей в нескольких метрах от нас, остановилась, опустив плечи. Подождала, пока мы с ней поравняемся. Одноклассники остановились, ожидая шоу, учительница или не поняла, что происходит, или решила, что ее это не касается.

Гаечка вперилась в Желткову, та потупилась и промямлила трясущимися губами:

— Саша, я все поняла. Я была не права. Прости меня, пожалуйста. — И посмотрела, как дворовая собака, которая облаяла ребенка, и тот привел родителей.

Только бы не началась травля. Баранова и компания не упустили бы возможности поглумиться, но Саша — не Янка. Она покраснела, удивленно распахнула глаза, буркнула:

— Хорошо. Проехали. Забыли. — И зашагала дальше.

Желткова, ссутулившись, так и осталась стоять, все еще ожидая тычков, затрещин, подколок. Памфилов открыл было рот, но передумал ее драконить. Подскочил ко мне.

— Вшивая в тебя втрескалась. Фу-у-у.

— Ну не наоборот же, — парировал я. — Мне не нравится, когда бьют тех, кто не может ответить. Пусть живет, не трогайте ее. Представьте, что ее нет.

— Но она угарная! — возразил Кабанов. — Скажи еще, что с Карася нельзя ржать.

— А ты с меня ржи, — предложил я, ухмыльнувшись.

Кабанов потряс головой.

— Не-е-е. Ты не угарный.

— И ответить могу так, что мало не покажется. В этом и дело.

Возразить было нечего, мы молча поднялись в кабинет географии, где уже ждала модная и прекрасная Карина Сванидзе, свергнутая с пьедестала обожания Инной, и парни уже так отчаянно не соревновались за ее внимание.

Обеспеченная. Муж — грузин. Интересно, какое место он занимает в преступной иерархии и насколько близок к Гоги Чиковани?

На географии мы поговорили о роли, значении и развитии машиностроения. Записали домашнее задание и отправились на литературу к Вере Ивановне, заполнили открытый кабинет, где дежурные седьмого «А» лихорадочно вытирали с доски. Тема сегодняшнего урока — «Собачье сердце».

Воспользовавшись тем, что учительницы нет, Плям извалял в меловой крошке тряпку и кинул в Карася.

— Сиф!

Карась после моего внушения стал гордым, имеющим мнение, потому не стерпел и погнался с этой тряпкой за Плямом, перепрыгивающим через парты с диким визгом. Он едва не сшиб Веру Ивановну, вошедшую в кабинет, и тряпка пролетела в нескольких сантиметрах от ее головы.

Но вместо истерики и ора, она посмотрела на Карася, растерянно хлопающего выпученными глазами, и громко произнесла слова, дополняющие тему урока:

— Надо же. Не думала, что профессор еще проводит свои эксперименты. — Она оглянулась на дверь, куда убежал Плям. — Причем массово.

Мы с Барановой засмеялись одновременно, Янка смолкла, я продолжил улыбаться. Илья свел брови у переносицы, выстроил логическую цепочку и тоже улыбнулся. С промедлением засмеялась Гаечка, Заячковская — просто за компанию. Видя, что класс не понял шутку, Вера Ивановна объяснила:

— Сразу видно, кто читал «Собачье сердце». Профессор — это кто? Как его зовут?

— Преображенский! — радостно откликнулся Памфилов.

— Что он сделал? — подсказала учительница.

До Памфилова дошло, он рассмеялся, указал на Карася и воскликнул:

— Абыр валг! Абыр валг!

Вот теперь класс грянул дружным хохотом.

А мне подумалось, что Карина — просто красивая кукла, а у Веры Ивановны есть шарм, интеллект и отменное чувство юмора. Потому даже гопники ведут себя смирно на ее уроках, боятся пасть жертвами ее острого языка. Ну и внешность у нее яркая. Один раз увидишь — не забудешь никогда: личико симпатичной кореянки, но при этом она кудрявая голубоглазая блондинка, невысокая и хрупкая.

Памфилов все не унимался, раскрыл тетрадь и прочитал выписанную из книги цитату, применив ее к Карасю:

— Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы дыбом встают!

Вера Ивановна потерла подбородок и выдала:

— С попугаями профессор вроде не экспериментировал.

Взрыв хохота. Карась спасен, Памфилов жестко поставлен на место. Я поймал себя на мысли, что, будь я постарше, приударил бы за ней, это было бы ярко и нескучно. Аж пульс участился.

Сколько ей? Вроде двадцать семь. Семьи нет, детей нет. Подросток во мне воскликнул: «Четырнадцать лет разницы — такая фигня!» Память взрослого подсунула картинки: Пугачева и Галкин, Бриджит и Макрон…

Мои мысли прервал звонок. Шутки закончились. Начался урок.

Вера Ивановна вела предмет не строго по учебнику. Она отлично знала биографии великих людей и доносила до нас, что Лермонтов — отнюдь не невольник чести, а опасный социопат, и на его примере мы видим, что гений и злодейство — понятия совместимые. Булгаков страдал от зависимости и даже написал об этом рассказ «Морфий», он был любимцем Сталина, который обожал его пьесы и во время репрессий запретил трогать талантливого писателя. А Маргарита — прообраз третьей жены, Елены, которая его избавила от зависимости.

Благодаря ей писатели и поэты из надменных плоских изображений в учебнике превращались в живых людей со своими болями и страстями. А еще на уроках она учила нас мыслить, причем очень ненавязчиво. Например, каждый должен был прочесть «Собачье сердце», надергать понравившихся цитат и объяснить их. Кто не сделает — «два» без права пересдачи. Причем просто списать у нескольких человек было нельзя, она спрашивала, из какой части произведения цитата, что происходило в тот момент.

Но несмотря на требовательность, ее любили, на уроки шли с удовольствием. Пожалуй, она и англичанка — единственные толковые учителя в нашей школе.

На большой перемене мы с друзьями оккупировали свой столик в столовой — ну а что, можем себе позволить! Оглядевшись, я заметил ребят, которые раньше в столовую не ходили. Так мы ввели моду на полдники в «кафе» — всяко лучше, чем шататься по школе. Лучше и душевнее.

Я поймал себя на мысли, что случилось немыслимое: мне нравится ходить в школу. Здесь, окруженный единомышленниками, я более счастлив, чем дома.