Вперед в прошлое 9

Глава 19 Почти член семьи

Слова Наташки, что мамин возлюбленный тупой, как валенок, меня насторожили. Ну да, простой работяга, но клиника вроде не просматривается. Наверное, Натка преувеличивает, как обычно.

Весь вечер мы провели в напряжении, ожидая, что мама соберет нас за столом и поставит перед фактом, что отчим будет жить с нами, но она молчала, как и не стала раскрывать причины визита Василия Алексеевича. Правда, такой довольной я давно ее не видел.

Утро тоже сюрпризов не принесло, за исключением одного: когда я обувался и собирался в школу, позвонил Игорь-боксер и попросился на тренировку. Я дал добро и поинтересовался, все ли у него в порядке. Жаловаться он не стал, а я понял, что все не в порядке. Пока он в интернате, его жизнь — бой, выживание среди агрессивных животных, которые видят в развитом парне чужака, выродка. Жаль Игоря, но поселить его некуда, и надежды, что найдется отец, тоже нет. Скорее всего, его уже где-то закопали, иначе он нашел бы способ связаться с сыном.

Сегодня намечался очередной нервный день, дача задатка, вечером — тренировка.

Уходя в школу, в дверях я столкнулся с Василием Алексеевичем, который, будто оправдываясь, пробормотал:

— Вот, заехал за Олей… Надо же увольняться ей… Прикрою.

Наташка и Боря промолчали, а я сказал:

— Огромное вам спасибо за заботу о маме!

Будущий отчим сразу же воспрянул, расправил плечи, усы его задвигались. Выпустив нас из квартиры, он вошел и принялся разуваться.

Его бордовая «Волга» припарковалась на месте, где стоял «Запорожец» покойного Стрельцова, уперлась носом в кладбищенский венок с фотографией деда — молодого, бравого, улыбчивого.

Как же много в последнее время смертей!

Погода наладилась, и мы опять стали собираться у шелковицы за десять минут до уроков. Раньше наша группа так заручались поддержкой друг друга, набиралась сил, чтобы противостоять всему миру, теперь же это перешло в разряд добрых традиций, как и ежедневный полдник в школьной столовой.

Так из преследуемых мы превратились в правящий класс, и сразу в школе стало легче дышать.

Первыми на место встречи пришли мы, потом приехали Димоны, Памфилов, Мановар и Меликов, параллельно к школе направилась по тротуару толпа из Верхней Николаевки: и ученики, и учителя. Прошли Кариночка и Вера Ивановна, которая, лишившись дома, жила во времянке богатой географички.

Подтянулись Илья и Ян, чуть позже — Лихолетова. Увидев вдалеке спешащих к нам Алису и Гаечку, мы медленно направились к школе.

Девчонки настигли нас только в школьном дворе.

— Стойте! — крикнула Гаечка таким тоном, словно кто-то тонул, и надо было срочно спасать.

Естественно, все замерли и повернули головы. Размахивая руками, Саша подбежала к нам, спросила, тяжело дыша:

— Вы знаете, да?

— С Карасем плохо? — предположил Илья.

— Опять кто-то умер? — свел брови у переносицы Борис.

— Вера Ивановна! — выпалила Саша.

По моей спине прокатился холодок, но быстро схлынул, и Меликов озвучил то, что я недавно видел:

— Умерла? Бред, я с ней в автобусе ехал.

Гаечка помотала головой.

— Не умерла! Она отрабатывает последние дни и уезжает на север, — сказала Саша похоронным голосом.

— Откуда знаешь? — прищурилась Лихолетова.

— Стих сочинила, ей показала. Разговорились…

В отличие от других учителей, Вера Ивановна дружила с учениками и не отказывала им в советах. Одиннадцатиклассники, у которых она была классной руководительницей, часто ходили к ней домой и делились тем, чем не могли поделиться с родителями. Гаечкина соседка по парте, Аня Ниженко, которую выгнали из дома, у нее жила, пока Верочка изыскивала связи и средства, чтобы бедолаге сделали аборт — это было в той, неслучившейся реальности.

— Каринка ее обижает? — воскликнула Лихолетова.

— Да нет, просто загрустила наша Верочка, потеряв жилье, — вздохнула Гаечка. — Надо ее отговорить, а то вернут Джусиху или поставят какую-нибудь новую дуру.

— Да, — прогудел Чабанов. — Самая классная училка.

— Согласен, — подвел итог Илья. — Надо придумать, как сделать так, чтобы Верочка осталась…

Звонок застал нас на улице, и мы всей толпой рванули в раздевалку, условившись поговорить об этом в столовой на большой перемене. Я снова и снова ловил себя на ощущении, будто в душе натянулась струна и вот-вот оборвется. Однозначно, Веру надо остановить.

Два урока я думал об этом, как и о том, что сегодня надо наконец отправить деду письмо с фотографиями разрушений и статьей про ураган, позвонить ему, московским парням, особенно — Алексу, у отца которого наверняка есть связи. Поднять проблему, рассказать, что люди остались без крова, и никто ничего не делает. Но прежде надо побеседовать с Верой Ивановной, узнать, какую ей обещают компенсацию, дабы не сыпать обвинениями голословно.

Когда прозвенел звонок на большую перемену, вся наша группировка как по команде встала из-за парт, наскоро собралась и отправилась в столовую. О Вере Ивановне мы заговорили, только когда купили себе кто сосиску в тесте, кто пирожок с чаем, я — кекс с кефиром.

— Какие будут соображения? — спросил я, глянув на присоседившуюся и развесившую уши Желткову.

Сперва выслушаю друзей, потом поделюсь планом.

— Надо с ней поговорить, — сказал Илья решительно. — Переубедить.

— Типа я не говорила! — воскликнула Гаечка. — Аж расплакалась, но это не подействовало. Ну неужели ей у Карины так плохо? Карина-то добрая.

Меликов шумно поскреб в затылке, сморщил нос и выдал:

— Скинуться ей на жилье? Я готов тысячу, если че.

— И я готова! — вызвалась Гаечка. — Тоже тысячу. Мне без нее будет грустно.

Лихолетова развела руками:

— У нас ваще голяк теперь. Все померзло. Но пятьсот рэ найду, на булочках сэкономлю.

— И мы найдем по штуке, — сказал Чабанов. — Заработаем.

— И я! — с готовностью ответил Памфилов.

— Какая, интересно, зарплата у учителей? — задумчиво потер подбородок Илья. — Двадцать тысяч? Тридцать?

— Где-то так, — сказала Алиса. — А за сколько можно снять хату?

— Пятнадцать-двадцать, — ответил я. — Но надо же питаться, вещи покупать. Да и мебели у нее нет, завалило ее. Помочь Верочке некому, вся ее семья на севере. Кто еще готов скинуться?

— Да все готовы, — сказала Алиса, посмотрела на Мановара, пробирающегося к нам с полным стаканом ряженки. — Егор, ты готов скинуться? Мы все будем.

Парень округлил глаза, встал рядом с ней.

— Не знаю, на что собираете, но я с вами.

Алиса ему рассказала, а я предложил:

— Егор, можешь развить мысль в своем классе? Хоть по пятьсот рублей сдадут, и уже хорошо. Ден тебе поможет, он хорошо умеет уговаривать. Поможешь ведь?

Мановар мотнул головой:

— У нас одни девки в классе, я с ними не общаюсь.

— Ой, да ладно! Классные есть телочки, например, Савельева, — улыбнулся Ден. — Талия — во, сиськи — во, жопа…

Лихолетова пихнула его в бок, и он отпрыгнул, говоря:

— Извини, Рая, твои сиськи ваще вне конкуренции. Императорские…

Мгновенно покрасневшая Лихолетова воскликнула:

— Козлина, прибью! — И швырнула в него недоеденной булкой.

— Помогу, — крикнул мне убегающий Ден. — Сегодня же! Го к тебе в класс, Мановар!

Разбушевавшаяся Рая замахнулась стаканом с чаем, но Гаечка схватила ее за руку.

— Потом. На тренировке его нахлобучишь, только не забудь.

Памфилов и Мановар удалились — видимо, собирать деньги. Лихолетова сменила окрас на нормальный.

Так, глядишь, соберем нужную сумму, а недостающее я докину. Не факт, что и дальше все будут скидываться, потому надо выбивать материальную компенсацию для Веры Ивановны, правда, понятия не имею как.

— Народ, еще ведь не все, — обратился к друзьям я. — Поспрашивайте, не сдает ли кто квартиру в нашем селе, объясните ситуацию, может, кто-то войдет в положение и сдаст пострадавшей учительнице не за все деньги мира.

После уроков я собрался пойти к учительской, чтобы переговорить с Верой, но под нашей дверью кабинета ждал Мановар.

— Три пятьсот! — радостно воскликнул он, показывая деньги, хлопнул ими по ладони и отдал мне. — Завтра еще трое принесут. Будет еще тысяча триста, итого почти пять.

— Спасибо. Уважение! — Я потряс его руку.

Вместе с тем, что соберут наши, будет двенадцать тысяч, остальное добавлю я, благо деньги остались, спасибо обочечникам! Никогда не подумал бы, что буду им благодарен. Правда, пришлось заплатить содранной кожей и нервами, ну а как иначе? Платить надо за все.

В три дня у меня сделка. Очень хотелось поговорить с Верочкой прямо сейчас, но правильнее было сперва найти для нее квартиру, а потом поставить учительницу перед фактом. Так что пока — домой, взять деньги и маму, оттуда — на автобус и — к нотариусу.

Потому я отверг соблазн проводить Веру до остановки и рванул домой, думая о том, что придется тащить мопед к Каналье, ведь без колес я, как без рук. Правильнее организоваться так: купить вино у маминых сотрудников, вызвать таксиста, который работает на бабушку, отправить Карпа в мастерскую.

Я терпеть не мог опаздывать и не хотел заставлять Надежду нервничать, потому не рассчитывал даже на перекус. Но дома меня ждал приятный сюрприз: полностью собранная мама и Василий Алексеич, который сказал, едва я переступил порог:

— Я отвезу вас в центр и заберу оттуда.

— Шикарно! — радостно воскликнул я, юркнул на кухню, схватил блинчик, вгрызся в него. — Поехали, а то опаздываем.

Как же вовремя его к нам привело мироздание! Вспомнились собственные слова, что за все надо платить, но я отодвинул их в сторону.

Пока ехали к нотариусу, Василий Алексеевич не лез с расспросами, и мне не приходилось выкручиваться. Когда привез нас на место, к двухэтажному зданию, на пороге которого стояли ожидающие своей очереди люди, он прочитал на двери таблицу с расписанием работы нотариуса, пошевелил бровями и сказал:

— В четыре контора закрывается. Вы как, успеваете? Уже без пяти три.

— Продавец заняла очередь, ждет. Должна успеть, — ответила мама, встала на цыпочки, поцеловала его. — Спасибо, Васенька!

— Приеду без пяти четыре, — буркнул он.

Мы с мамой вошли внутрь и окунулись в непередаваемую атмосферу госконтор, где, казалось, сами стены пропитаны злобой, разочарованием и обманутыми ожиданиями. В темном сыром коридоре кишели люди. Старушки с папками подпирали стены, женщины в черных платках, просто заморенные женщины.

Я завертел головой, в полумраке увидел поднятую руку Надежды, взял маму за локоть и повел туда. Надежда стояла возле самой двери в кабинет нотариуса, поздоровалась с мамой, представилась и пожаловалась:

— С восьми утра тут, а передо мной уже тридцать человек. Надо было раньше.

— А сейчас сколько перед вами? — забеспокоился я.

— Шестеро, я седьмая. На человека уходит от пятнадцати минут до получаса. Скорее всего, не успеем, — вздохнула она и пожаловалась: — День коту под хвост! Меня дети дома ждут.

— Останемся, — сказал я, прикидывая, сколько денег предлагать нотариусу, чтобы она задержалась. — Попробуем решить… Я попробую.

Женщины согласились, и мы выстроились вдоль стены. Видно было: Надежда жалела, что согласилась на задаток и уже готова поверить мне на слово, но уж очень ей нужны деньги.

Минуты тянулись неимоверно долго, как всегда, когда чего-то ждешь. Женщина перед нами вошла и вышла с криком и угрозами, зато отняла всего пять минут, а вот бабуля в черном просидела почти полчаса. И еще четверо! Точно никуда не успеем!

Василий Алексеевич пришел, когда дед, что стоял перед нами, был в кабинете, глянул на часы, вздохнул и уставился на коричневую дерматиновую дверь.

Старик вышел в начале пятого. Алексеич вскинул руку и исчез за дверью со словами:

— Не уходите, я договорюсь.

Через несколько минут, когда в коридоре никого не осталось, он выглянул из кабинета и сделал приглашающий жест.

— Заходите.

Не знаю, что он сказал или сколько заплатил, но мы все провернули меньше чем за полчаса и довольная продавец упорхнула домой.

Счастливым обладателем двенадцати соток меня называть было рано, но отметить маленькую победу хотелось, и память взрослого настойчиво требовало вискаря.

Осталось решить вопрос с Верочкой, и до нового года жить более-менее расслабленно. Семнадцатого декабря Борин день рождения — надо устроить пир на весь мир. Вспомнился подарок Георгия, но я решил на этот чек отпраздновать выпускной: и мне радость, и одноклассникам будет что вспомнить.

Мы приехали домой, и машина Василия Алексеича заняла уже облюбованное им место, где пал «Запорожец». Мы направились к подъезду, все еще лишенному двери и стекол, но уже прибранному и отмытому, и увидели полоску земли, тянущуюся через порог внутрь дома.

— Что это? — округлил глаза Алексеич.

— Кто-то цветы сажал, — пожала плечами мама, — и мешок прохудился с землей. Свиньи! Как будто сложно за собой убрать!

— Не нравится мне это, — шевельнул усами Алексеич, брови его сдвинулись вперед, и глаза вообще запали.

Мне показалось, он что-то знает, чует опасность, но молчит.

Переступив через полоску земли, делящую лестницу ровно на две части, он поднялся к нашей квартире, прижимаясь к перилам, постучал в дверь.

Подойдя к нему, я заметил, что на лестничной площадке земля была рассыпана тонким слоем. Мама открыла дверь вошла в квартиру, и они с Алексеичем уединились в спальне. Боря сидел рисовал, Наташка в кухне застыла над какой-то книгой, беззвучно шевелила губами, закрыв уши.

— На тренировку идешь? — спросил я. — Раз уж ты дома.

Сестра мотнула головой.

— У нас в театре хореография, там достаточно нагрузки. Ее глаза заблестели, губы растянулись в улыбке, и она поделилась: — Мы «Фауста» ставим, прикинь! Мне дали роль Маргариты, ужас! — Она прижала ладони к щекам. — Думаешь, справлюсь? Жутко сложная роль! А Фауст — мудак! Всю книгу ждала, что его черти утащат в ад! Такое разочарование.

— А Маргарита сама тебе как? — спросил я, умолчав о том, что эта роль подходит моей сестрице.

— Да никак. Сначала бесила, потом, когда забеременела, жалко ее стало. Дура, но жалко. И Фауста за нее никто не наказал!

— Время такое было, — объяснил я. — В женщинах мало кто видел людей. Просто инструмент — да. Сосуд греха — да.

— Тьфу! — все, что сказала сестра.

Переодевшись и перекусив, я принялся делать обзвоны. Пока ждал связи с дедом, неожиданно зазвонил мой телефон.

— Пашка! — выдохнул в трубку Илья. — Отец нашел квартиру для Верочки в нашем доме, однушку. Мебель не вся, но необходимое есть. И всего двенадцать тысяч! Давай после тренировки глянем? Ключ есть.

— Отлично, — улыбнулся я. — Увидимся — расскажешь. Если нормальная, не бомжатник, завтра покажем Верочке. Согласится остаться — оплачиваем. Не согласится — мы ничем уже не поможем, — я вздохнул, Илья вздохнул тоже. — Я звонок от деда жду. Увидимся.

— Отбой.

Деду я зачитал список запчастей, выслушал, что делать закупки ему по силам, он быстро восстанавливается и ходит, только немного опираясь на трость. Влад — просто золотой человек, во всем ему помогает, всегда готов подстраховать, но таскать груз на себе надоело, потому дед присмотрел себе ржавенький, но бодрый «Москвич» за триста пятьдесят долларов, в пятницу сделка купли-продажи.

На языке вертелось, что, если бы не вклад в дело революции, уже давно нормальный «жигуль» купил бы, но я промолчал. В конце концов, благодаря поездке в Москву удалось сделать много хорошего…

— Спасибо тебе, внук, — закончил дед. — За то, что нашел меня. За помощь спасибо. Если бы не ты, гнил бы себе сторожем на складе, никогда не увидел внуков и тем более не купил бы машину. Приглашение на новый год в силе?

— Всегда тебе рады…

Донеслись помехи, и связь оборвалась. Повезло мне с дедом и бабушкой — они мировые и благодарные. Есть родственники, которые считают, что все хорошее, что делается — не добрая воля того, кто им помогает, а данность. Иначе просто нельзя. Их, таких замечательных и несчастных, надо осыпать деньгами и одаривать — жалко, что ли? И, сколько ни дай — или никакой благодарности, или «маловато будет».

Только я направился в зал переодеваться, как в дверь позвонили. Из спальни высунулась мама, Боря вскочил, но открывать пошел я — осторожно, на цыпочках. Выглянул в глазок и увидел бабку Тоньку в старом халате, с седыми космами, торчащими в стороны, открыл дверь.

— Здравствуйте, бабушка Тоня. Вам маму позвать?

— Желательно бы, — сказала она, притопывая. — Она же дома? Машина под моим балконом стоит. Значит, дома.

— Иду, тетя Тоня, — откликнулсь мама и вышла, оттесняя меня.

— Ты бы осторожнее, милочка, — вкрадчивым голосом посоветовала бабка. — Я все понимаю: обманутые жены, рогатые мужья… Но эта жена егойная весь день вокруг нашего дома шастала, когда вы все уехали. Туда-сюда, туда-сюда. И со свертком была, в перчатках. Я такая: «Чего тебе надо? Что задумала?» А она точно задумала — не ответила ничего, юрк — и нет ее. А я-то все понимаю, смотрю на улицу, а она там шастает. Вот! Так что ты осторожно, Оленька. Как бы дети сиротами не остались.

В прихожую вышел Алексеич, навострил уши. А когда соседка закончила, шагнул на лестничную клетку и стал расспрашивать, что и как. Потом они переместились в бабкину квартиру, и ответа я не услышал. Мама же распереживалась, села на диван и пожаловалась:

— Бандитов директорских бойся, теперь еще и эту женщину бойся! — Она закрыла лицо руками.

В этот момент вошел Василий Алексеевич, она ему повторила то же самое, обняла его, и он ответил жестко:

— Мне пора ехать.

— Ты к ней? Может, не надо? — взмолилась мама. — Сколько случаев было, когда жены убивали мужей! Я не хочу тебя потерять!

— А я не хочу потерять тебя, — сказал он. — Потому поеду. Это все очень серьезно, ты не представляешь, кто моя жена и насколько это опасно и для тебя, и для детей.

Вспомнилась эта несчастная женщина. А и правда, кто она? Никогда не скажешь, что она может представлять угрозу.