Вперед в прошлое 9

Глава 5 Спаси и сохрани!

Через полчаса батарея остыла окончательно, и температура в квартире понизилась до пятнадцати градусов — мы натянули свитера, штаны, теплые носки. Я поставил на стол антикварную керосиновую лампу, заправил ее горючим, что дал Петрович, зажег фитиль — вот уж не думал, что буду использовать ее по назначению — она давала равномерный свет, в то время как от сквозняка, гуляющего по квартире, огонек свечей колыхался, и тени на стене то укорачивались, то сжимались, увеличивая нервозность.

А так создавалось подобие уюта. Мама включила газовую конфорку и поставила огромную кастрюлю воды, чтобы, нагреваясь, она отдавала тепло вместо батареи, и не сушило воздух. Щенка положили на грелку, и он сразу затих и уснул.

Спать было рано, я откопал на балконе домино, стряхнул пыль с деревянной коробки, принес в кухню и сказал:

— Будем играть.

Наташка закатила глаза и изрекла:

— Господи, мы как деды в парке, что ли, будем козла забивать?

— Это интересная игра, — не согласилась мама, грустно улыбнулась, погладила коробочку.

— Я не умею, — скривился Борис.

— Это несложно. — Я раздал по пять костей, остальные высыпал на «базар». — Свои фишки никому не показывайте. Давайте начинать, вы по ходу сообразите. Смысл игры: как можно быстрее избавиться от костяшек. — Вот эти точки — числа. Начинает костяшка 6:6. Есть у кого-то?

Все покачали головами.

— Если нет, то — костяшка 5:5.

— Эта? — сверкнул глазами Боря, показывая мне свою костяшку, я кивнул, и он припечатал ее к столу с характерным звуком.

— Ходим по часовой стрелке, — внес дополнение я. — Следующая Наташа. Ты можешь поставить только фишку с «пятерками». Есть?

Сестра помотала головой.

— Плохо. Значит, тебе надо идти на «базар» и брать фишки до тех пор, пока не попадется «пятерка». Тяни.

Сестра нагребла две костяшки, только на третий раз ей повезло. Я объяснил дальше, и игра пошла. От Бори, которому поначалу везло, удача отвернулась, и он психовал. Мама снисходительно улыбалась.

Поначалу мы сосредоточились на игре и забыли об урагане, лишь синхронно вздрагивали, если вдруг на улице было особенно громко. А когда поняли, что к чему, и втянулись, мама заговорила:

— Это набор моего отца, деда Николая, вы его не помните.

— Я помню! — сказала Наташка, сосредоточенно глядя на свои костяшки. — Смутно, но помню. Большой такой, и улыбается. Одно воспоминание только. Пашке год был, когда он умер. А Боря вообще деда не застал.

— Хорошо, что хоть с Шевкетом помирились, — сказала мама.

— Ага, — согласился я, — хоть знаем, кто это такой — дед. Без него мы многое потеряли бы.

В той реальности у нас — ни деда, ни бабушки, а они ведь классные!

Мама поделилась воспоминаниями:

— Когда мы с Ирой были детьми, то часто вечерами играли в домино: я, мама, папа, сестра. Телевизор был только у соседей. Играло радио, мы пили чай с пышными оладьями или «хворостом» и ставили на кон конфеты. В гости приходили соседи: тетя Поля покойная, Золотько с детьми, и тогда мы играли в карты: в «мокрую курицу», «ведьму», «пьяницу». Так душевно было!

Мне подумалось, что в девяностые простенькие настолки еще были в порядке вещей, люди собирались вечерами, как мы сейчас, разговаривали обо всяком, делились мыслями, и семья превращалась в единое целое, забывались ссоры и недомолвки. Старики рассказывали про войну, родители — о своем детстве, у каждой семьи были свои истории и легенды.

Мы были этого лишены, а теперь обретали. Ураган сблизил нас так, как никакая радость или горе не сближали. Надо чаще устраивать такие посиделки.

Положив последнюю костяшку, Наташка взвизгнула и вскочила.

— Я выиграла, е-е-е! Пойду позвоню, узнаю, что там у кого.

В прихожей затрещал телефонный диск, донесся Наташкин возглас:

— Тю, блин! Связи хана, прикиньте?

Мама заварила чай и предложила:

— Давайте «хворост» нажарим? Все равно газ горит.

— Давай! — поддержал ее идею Борис.

Из прихожей вернулась Наташка, скрестила руки на груди и проворчала:

— Ваще жопа! Телефон не работает. А если кому-то «скорую» надо или милицию?

— Не повезло этому кому-то, — сказала мама и принялась замешивать тесто для «хвороста».

Наташка достала скалку, переложила из руки в руку, дождалась, когда мама закончит, выхватила кусок теста и на столе раскатала до толщины бумаги, после чего порезала на ромбики, сделала надрез в середине и вывернула каждый.

— Это не хворост, а какие-то жабы, — скривился Боря.

— Меня Андрей научил. Говорил, мама его так делала. Они вкусные.

— Записываем: Боря отказывает от сладкого, — с издевкой произнесла Натка.

— Эй, да че вы! Нет! — возразил брат. — Я пошутил!

К этому моменту мама довела подсолнечное масло в сковороде до кипения, а Борис в ступке перетер сахар в пудру.

Затрещали кусочки теста на сковородке, вздуваясь и покрываясь пузырьками. Я рассказал анекдот:

— Пришел Иван-царевич во французский ресторан, заказал фирменное блюдо — лягушку. Собрался есть, уронил. Ударилась лягушка о пол, стала красной девицей. Бил-бил Иван красну девицу о пол — не превращается обратно в лягушку. Пришлось есть так.

Грянул смех, даже мама захохотала, и одновременно задребезжали стекла, что-то как впечаталось в стену, что мы аж шарахнулись от окна.

— Это что так? — спросил Боря дрогнувшим голосом.

Я ответил:

— Шифер и крыши летают.

— Хоть не с нашего дома сорвало? — забеспокоилась мама. — Зальет же!

— Завтра увидим, — сказал я и вспомнил двухэтажный ветхий дом, где жили беспризорники, которым я отнес вещи.

Дом был в сотне метров от моря и, наверное, превратился в сплошную сосульку. Как они там? Укутались с головы до ног, сбились в кучу, греются теплом друг друга.

А узбек как? Нашел ли убежище?

А моряки затонувших судов? Вот где адище, у нас тут, считай, Ташкент.

Наташка выложила жареных «жабок» на тарелку, Боря посыпал их сахарной пудрой, мама разлила чай по чашкам, от них потянулись ниточки пара.

Боря первым цапнул жабку, хрустнул, зажмурился от удовольствия и проговорил с набитым ртом:

— Вку-уфно. — Прожевав, он добавил: — А играть будем еще?

— Будем. — Наташка принялась раздавать фишки. — Как же классно в школе стало без Джусихи! Молодец Пашка, революцию устроил, и ее поперли.

— Сама ушла, — предположил я, поймав мамин удивленный взгляд. — Она ж под директора копала, он этот не забудет и сгноит ее. Натка, Андрей носки продает?

Сестра тяжело вздохнула

— Ну как… Первый день пришел с рынка, напился. Идет, как на каторгу, приносит по полторы тысячи в день. Кстати, долг тебе отдать готова.

— Молодец он, что решился, — оценил я усилия престарелого зятя. — Ему это дается тяжелее, чем нам. Он-то ведь художник-реставратор, человек искусства.

— Я не человек искусства, и то стыдно торговать, — призналась мама. — Еще десять лет назад за спекуляцию сажали, понимаете? Спекулянтов все осуждали. Как и валютчиков. А теперь те и другие — уважаемые люди.

— Это ненадолго, — воспользовался я памятью из другой жизни.

— Какой он, этот Андрей? — спросил Боря.

Наташка вспыхнула и поспешила перевести тему:

— Ма, а ты ни с кем, кроме отца, в молодости не встречалась?

Вечер располагал к откровениям. Теперь мама покраснела и улыбнулась — не стесняясь, а как когда вспоминаешь что-то приятное.

— Был у меня парень. Его звали Леонид… Лёнечка. Мы на танцах в Васильевке познакомились, он приехал из соседнего села. Мне четырнадцать, ему семнадцать. Он тогда жутко взрослым мне казался.

Наташка широко распахнула глаза. Мама продолжила:

— Встречались, целовались даже, в кино ходили, и так год. Он, помню, туфельки мне подарил, как у Золушки. До сих пор их храню. — Она вздохнула. — Он страшненький был, как Караченцев, ротастый, зубы такие же, но жутко обаятельный и веселый. Все подруги его любили, завидовали нам. Где он, там было весело.

— А чего расстались? — спросила Наташка.

— Его забрали в армию… Во флот на Дальний Восток.

— Не дождалась? — возмутилась Наташка и добавила зло: — Или он кого-то себе нашел и бросил тебя, скотина?

Мама погрустнела и покачала головой.

— Тогда не два года служили, а три. Мы переписывались год и восемь месяцев, я ждала… До сих пор у мамы его письма остались. А потом он перестал мне отвечать. Я ждала и писала ему — месяц, два, полгода. Думала, в море ушел. А потом выяснилось, что он другу-то своему пишет.

— Вот козел, — прошипела Наташка.

— Думала, с ума сойду, аж слегла. Как раз в майские праздники, ко дню рождения подарочек, — говорила мама, будто не слыша ее. — До последнего надеялась, что поздравит меня. Не поздравил. А потом, как в тумане — выпускные экзамены, вступительные в медучилище. Лето, поступление, море… и как-то полегчало. А в сентябре за мной стал ухаживать Рома. В гости ходил, цветы носил. Яркий парень, милиционер, маме он нравился поначалу.

Мама смолкла, и Боря спросил:

— Ну а этот… Леонид который, он что?

— Как сейчас помню: Новый год, мамин день рождения, все у нее, и Рома тоже. И тут приходит Лёня с цветами. Побледнел, в глазах слезы… И бежать оттуда. Что это было, я так и не поняла. Друзья сказали, что он так меня проверял.

— Тупо, — фыркнула Наташка. — Придурок неадекватный твой Лёня. Кто так делает?

— Жалеешь? — спросил я.

Мама пожала плечами.

— А смысл? Если бы все сложилось с ним, вас бы не было.

Я не удержался, спросил:

— Ма, а если бы тебя вернуть на двадцать лет назад, ты дождалась бы его?

Мама грустно улыбнулась, обняла Борю и Наташку и, немного подумав, качнула головой.

— Нет. Вас бы тогда не было. Да и смысл думать? Все равно этого не случится никогда.

Промелькнула мысль о том, сколько не родится людей из-за моей деятельности и сколько появятся новых граждан. Первый такой человечек — будущий ребенок Анны Лялиной.

Боря отстранился, Наташка стиснула маму в объятиях, хлюпнула носом и проговорила, зажмурившись:

— Так проверять любящую девушку — издевательство, вот что я скажу. Лёнька — козел.

Мама сперва напряглась, но вскоре расслабилась, принимая неожиданную ласку ершистой дочери.

— Где он сейчас? — спросил я. — Знаешь?

— В Марьинке, машинами занимается, и ремонтом тоже. Живет богато.

Я подумал, что холодным вечером, когда за окнами ревет стихия, мы стали близки друг другу как никогда и посмотрели на тех, с кем долго жили бок о бок, другими глазами.

Дальше мы играли в домино и разговаривали, разговаривали, разговаривали — что случилось впервые в нашей семье. Раньше взрослые предъявляли претензии и раздавали подзатыльники, потому любой праздник в кругу семьи превращался в пытку. Чтобы мы вот так по-человечески общались, я и не припомню.

Мама делилась воспоминаниями из детства, как они хулиганили с Ириной и воровали у соседей сливы, а один раз совершили диверсию, отвязали и отстегали хворостиной соседских коз за то, что те объедали молодые абрикосовые деревца, посаженные у забора. Козы убежали в лес, их искали сутки, но нашли. А главное — дед и бабушка поворчали, но никого не выпороли!

Этот ураган принесет много горя горожанам, но и пользу он тоже принес — впервые я, да и Боря с Наташкой почувствовали, что у них есть семья, а мама — это не досадная помеха, призвание которой — портить нам жизнь, а тоже человек, она была школьницей, хулиганила, дружила и влюблялась, радовалась и страдала.

— Десять вечера, — прокричала мама, стараясь перекрыть рев ветра, который стал особенно сильным. — Может, попробуем спать? Авось утром ветер ослабнет, я на работу пойду, вы — в школу…

— Ма, ну какая школа? — проворчала Наташка, разочарованная очередным проигрышем, кивнула на окно. — Страшно смотреть, что там ветер наворотил. Посносил, наверное, все.

— Тепла нет, никто не пустит нас в холодные классы, — поддержал ее я.

Порыв ударил в стекло, оно зазвенело, но удержалось. Наши окна должны уцелеть. Но в этой реальности все немного по-другому, я ничего не знаю наверняка, могу лишь примерно догадываться. Но если вдруг что-то пойдет не так, придется забивать окна одеялами, а самим ночевать в прихожей или в ванной, чтобы ничего в голову не прилетело, мы все-таки на втором этаже, и такой риск есть.

Дом скрипел, скрежетал, казалось, что он вот-вот развалится, и стены — ненадежное укрытие. Стоит разойтись стихии, и становится ясно, что человек — никакой не царь природы, а дрожащая пылинка на ладонях вечности. Опустится ладонь на ладонь — и нет тебя.

Где-то совсем рядом зазвенело разбитое стекло. Возможно, у соседей справа за стеной донесся женский визг. Боря спросил:

— Это ветер выдавливает стекла⁈

— Возможно, — ответил я. — Но скорее их что-то разбивает. На улице все летает, и это смертельно опасно.

— Не видно. Жаль, — опечалился Борис.

— Не вздумай ходить смотреть, — осадила его мама. — Опасно!

— Все равно темень и ничего не видно. Завтра посмо…

Загрохотало так, что пол вздрогнул, и я присел, на четвереньках отбежал в прихожую, чтобы встать в дверном проеме, но сообразил, что это просто что-то крупное прилетело в стену. Возможно, в наш балкон, и мы не сговариваясь рванули в зал, потом — в спальню.

Балкон ходил ходуном, будто собирался оторваться, но был цел. Мама повернулась к антикварной иконе, которую я повесил на стену, размашисто перекрестилась.

— Ну капец ваще, — с восторгом выдал Борис. — Чуть не обделался! Пойду в туалет.

— Кстати, ванная комната — самое безопасное место, — сказал я, с любопытством глянул на наш балкон, откуда было бы удобно посмотреть, что там стряслось, но инстинкт самосохранения победил любопытство. У соседей, похоже, бедствие.

Мы вернулись на кухню, в тепло.

С тоской глядя в затянутое пленкой окно, мама обреченно произнесла:

— Как думаете, даче нашей конец?

— Может, это она в дом и прилетела, — пошутил Борис, но прикусил язык.

А я подумал о моей даче, в которой сейчас Лидия и дети. Вот где ужас! Все-таки, что разрушится многоквартирный дом — только кажется. А мазанка, построенная из того, что было под рукой и наверняка без нормального фундамента — вполне может сложиться. Ситуацию осложняло то, что на дачи сносили все, что не нужно, но жалко выбросить, заборы построены из того, что удалось украсть, они гнилые, хлипкие и наверняка их сорвало и носит ветром туда-сюда. В общем, шанс, что домик останется невредимым, очень мал. Главное, чтобы жильцы не пострадали.

Говорят, к нам в Николаевку норд-ост долетает чуть ослабленным. Что же тогда делается в центре города? При мысли об этом волосы встали дыбом. Сколько людей не добралось домой, они просто побоялись выходить на улицу и заночевали на работе! А их ждут, и для многих сегодняшняя ночь будет бессонной не только из-за грохота и свиста.

И еще бабушкин дом беспокоил. Я понятия не имел, что с ним случилось в той реальности. И главное — не помочь ей никак. Потому что оледенелые дороги завалены мусором и деревьями, и никуда не доехать.

— Ну что, ма, не жалеешь, что на работу не пошла? — улыбнулся я.

Она покачала головой.

— Нет, но пять тысяч жалко.

— Давайте играть на деньги! — крикнула Наташка из кухни.

— Никаких азартных игр! — воспротивилась мама, занимая свое место за столом.

Несколько партий — и Боря начал клевать носом. Мы вынесли стол в зал, расстелили на полу матрасы, Наташка осталась на диванчике, где она спала раньше.

Конфорки перед сном выключили — во избежание, но на плите оставили кастрюлю кипятка и выварку горячей воды, благодаря чему в кухне держалась более-менее комфортная температура, в то время как в других комнатах было около нуля, и пар шел изо рта. На улице, соответственно, установился стабильный минус. Как же спасаются люди, если в их квартирах выбило стекла?

Спать мы ложились в одежде, условившись, что тот, кто проснется посреди ночи, должен включить газ и снова нагреть воду. Я, Боря и мама легли на полу ногами к окну, головой к двери, Наташка заняла раскладной диванчик.

Вспомнился мультик про котенка Гава «Давай бояться вместе».

Подождав, пока все улягутся, я погасил керосинку и задумался, надолго ли хватит трехсот пятидесяти миллилитров керосина. Утром посмотрю, много ли выгорело. Все-таки лампа намного удобнее свечей. Здорово, если она прослужит хотя бы еще вечер. Что электричества не будет несколько суток — факт. Хорошо, хоть газ есть. Только бы с подстанцией ничего не случилось и не перебило трубу!

Уснуть не получалось. Сперва мы честно пытались, потом завели разговор про школьных учителей, который перетек в мамины воспоминания о том, что раньше почти все школьники ходили на танцы, это было приличное место в клубе, где знакомились парни и девушки. Парни, да, дрались, гоняли чужих, но никто не напивался и не творил разврат, как на современных дискачах, куда порой без спроса сбегала Наташка, когда отец был на «охоте», и где шанс нарваться на гоп-стоп или подвергнуться другому виду насилия был ненулевым.

Во втором часу ночи все-таки удалось уснуть, но даже сквозь сон я слышал, как ревет стихия, но проснулся не от этого, а оттого, что начал мерзнуть нос. Включил газ, нагрел воздух и воду и снова улегся спать и увидел тревожный болезненно-яркий сон

Снилось, что прибежала заплаканная Лидия, ломилась в дверь и кричала, что дом развалился, и дети остались под завалами, неизвестно, живы ли они. Естественно, я бросился на помощь, но чем дело кончилось, не узнал, проснулся от слепящего света, пробивавшегося даже через пленку, которой мы утеплили окно.

Осторожно переступив через спящих, я снова включил газ, а сам прислушался к урагану. Ветер еще свистел и завывал, но уже гораздо слабее — можно было без риска выглянуть в окно и оценить масштабы разрушений хотя бы локально, что я и собрался сделать в зале, по пути туда глянув на часы: было полвосьмого утра.

Шторы мы не закрыли, и через стекла, заклеенные крест-накрест, я увидел ослепительно-белое полотно: ночью город замело, добавляя апокалиптичности разрушениям. Потому что заморозки в южных городах всегда наступают внезапно вне зависимости от времени года, коммунальные службы традиционно оказываются не готовы, и гористая местность с серпантинами становится труднодоступной.

Я подошел к окну, выглянул на улицу и захотел присвистнуть: каждое третье дерево валялось на земле оледенелыми корнями наружу, словно по земле прошелся свирепый великан, совершил прополку и бросил деревья где придется. По ту сторону дороги один тополь оборвал провода и провалил крышу гаража, несколько деревьев лежало на проезжей части, придавив обломки досок, шифера, черепицы, торчащей из-под снега.

Крупные предметы уже не летали, но над землей кружилась поземка, проникала сквозь поваленные заборы, залетала в проломленные крыши. Каждый двор получил повреждения: почти везде повалило, разбило или покорежило заборы. У небольшого недавно построенного домика крыша буквально съехала и валялась отдельно. Две крыши были проломлены. Больше всего пострадали окна, каждое четвертое повреждено. И это у нас, хоть немного защищенных от северного ветра холмом, на котором стоит винзавод.

Как же там сироты и Лидия? Не просто так сон приснился!

В квартире было так холодно, что я накинул зимнюю куртку, вышел на балкон, чтобы обзор был побольше, и обалдел: у соседей справа разрушился балкон, его половину просто снесло! Вот что вчера грохотало так, что Боря в туалет побежал! А внизу валялись обломки шифера — видимо, принесло забор или кровлю и срезало часть балкона, будто ножом.

Представив мощь урагана, я повел плечами, глянул дальше, в сторону школы, потом — севернее: везде одно и то же: столбы накренились, провода частично оборваны и болтаются гигантскими сосульками, дорога завалена оледеневшими деревьями. Каждое третье из устоявших наклонилось. Верхушки качаются, но уже не так, как даже вчера с утра. Порывы ветра максимум 15–20 м/с — неопасно. Все, что могло оторваться или упасть, оторвалось или упало, потому я тихонько вышел из квартиры в подъезд, усыпанный битыми стеклами, глянул во двор: на несчастном «Запорожце» Стрельцовых лежало сломанное абрикосовое дерево. Вот же дура-бабка, не дала деду машину спасти!

Сперва я спустился на первый этаж. Дверь сорвало с петель и куда-то утащило, в подъезд набились ветки и обломки фанеры. Двор завалили вырванные с корнями деревья и камни, выбитые из горы, у подножия которой стоял наш дом.

Ледяной апокалипсис. Сколько жизней унесла сегодняшняя ночь? Надеюсь, в этом списке нет имен моих друзей и знакомых. Насколько помню, оледенело и затонуло несколько кораблей, погибли то ли три, то ли четыре «кометы».

Хрустя осколками под ногами, я начал медленно подниматься по лестнице. Стекла в подъезде уцелели только на последнем, четвертом, этаже. Вид отсюда открывался на гору, где не было строений. Если вниз не смотреть, был виден только сказочный лес, присыпанный снегом.

Вернувшись в квартиру, я проверил, не заработал ли телефон — нет. Выключил газ и посмотрел на спящих. Из головы не уходили мысли о моей даче, тревогу усиливал ночной кошмар. Вдруг Лидии нужна моя помощь, и счет идет на минуты?