Вперед в прошлое 9

Глава 6 Миссия выполнима

Ветер был чуть слабее, чем вчера с утра, но он и не думал заканчиваться. Не двадцать мороза, в носу не щиплет, но небольшой минус при таком ветре и влажности казался непереносимым. Порывы прорывались под куртку и пробирали до костей. А может, так потому, что у нас, южан, нет подходящей одежды, например, лыжных костюмов. Морозы здесь случались так редко, что покупать ее было нецелесообразно.

Я посмотрел на горы, присыпанные снегом, будто кексы — сахарной пудрой. Только сейчас всплыло в памяти, что в той реальности уроки надолго отменили не только потому, что школа получила повреждения. Норд-ост продолжался аномально долго, разрушения не успевали устранять. И ведь из города не убежишь к родственникам в деревню, где есть печи — транспортное сообщение парализовано. Вполне возможно, что и с железной дорогой что-то случилось, жаль, телефон не работает, у тети Иры этого не узнать.

Еще немного постояв на улице, я обошел вокруг дома, перелезая через поваленные деревья. Нужно было оценить силу ветра и понять, не опасно ли перемещаться по улицам. Ну да, верхушки уцелевших деревьев покачиваются, но мощи стихии недостаточно, чтобы швырять тяжелые предметы.

Вполне можно сгонять на дачу, посмотреть, как там Лидия, а то душа не на месте, только надо хорошенько утеплиться. Что делать дальше и нужно ли будет делать, я решу, когда оценю масштаб разрушений. Если надо будет разгребать завалы, попрошу помочь Илью, попробую организовать взрослых.

Лидия на отшибе, в дачном кооперативе. Таких будут спасать в последнюю очередь, и нужно рассчитывать только на себя.

Завтраком пренебрегу, чтобы не будить спящих. Мама если проснется, костьми ляжет, чтобы никуда меня не отпускать. Напишу записку, куда я пропал.

Перед тем, как вернуться в квартиру, я постоял у разбитого окна, понаблюдал за ветром и окончательно убедился, что выходить на улицу не опасно.

Открыл дверь и на цыпочках пробрался в спальню, стал доставать теплые вещи: спортивки под зимние штаны. Две пары носков. Шарф. Шапка. Отцовский шерстяной свитер. Осталось найти перчатки, которые мама куда-то спрятала, без них никуда выходить не стоит.

Скрипнула открывающаяся дверь — по ногам потянуло сквозняком, и я обернулся.

— Что ты ищешь? — спросила заспанная и встрепанная мама, остановила взгляд на зимних вещах, разложенных на кровати. — Куда ты собрался? Совсем сдурел?

Ну вот, придется объясняться.

— Ма, я был на улице. Ветер ослаб, мне ничего не угрожает.

— Как утих, так и разыграется с новой силой! — мгновенно проснулась мама. — Объясни, зачем тебе на улицу?

— Надо сбегать на дачу… На мою дачу, посмотреть, цел ли дом и не надо ли вытаскивать Лидию и детей из-под завала. Если они в беде, и тянуть с этим, они умрут от холода.

— Все с ними в порядке! — уперлась мама. — Я видела этот дом, он добротный…

Я раздвинул шторы.

— А ты посмотри, что там. Ну?

Мама приблизилась к окну и раскрыла рот.

— Мамочки! Как мы теперь будем жить? Это сколько же времени надо, чтобы все убрать и расчистить?

— У соседей балкон снесло, — добавил я. — Это мог быть и наш балкон. Крыши сорвало, вон. А мой домик совсем хлипкий. Если в него прилетело что-то мощное, мог и сложиться. Так что я пойду. И не уговаривай. Не хочу убить людей бездействием.

— Что же ты один сделаешь? — повернулась ко мне мама, перевела взгляд на покачивающиеся придорожные тополя.

— Хотя бы узнаю, — отмахнулся я. — Ты куда перчатки дела?

— А? Сейчас найду.

Мама шагнула к шкафу, придвинула стул, чтобы достать до верхней полки, пошуршала старым пакетом и протянула мне вязаные шерстяные перчатки.

— Я с тобой пойду — заявила она. — Вдруг им и правда надо помочь. И не уговаривай!

Вот уж не ожидал! Наверное, так даже лучше. Вдвоем безопаснее и проще.

— Что ж, умывайся, собирайся, одевайся.

Пока мама приводила себя в порядок, я, усевшись на диван, выдохнул через рот, извергая струю пара. Даже если пострадавших в городе будет немного, в чем я не уверен, потом потери отольются многочисленными пневмониями, воспалениями почек и менингитами.

На сборы у мамы ушло минут десять. Она откопала на балконе старый ватник, утеплилась так, что одни глаза остались открытыми, и мы выдвинулись работать спасателями.

На лестничной клетке, увидев выбитые стекла, мама ахнула. И тут со двора донесся истошный женский рев, словно кого-то поленом по голове ударило.

— А-а-а! Горе! Горе-то какое! Ваня! Ва-аня!

Стрельцова, что ли, увидела придавленную машину, и голосит? Или что-то с дедом случилось? Этажом ниже хлопнула дверь, донеслись шаги и ругательства. Голос был мужским, значит, с дедом все в порядке. Ну, насколько может быть в порядке с женой-мегерой.

Мы начали спускаться, но встали, как вкопанные, когда услышали сочный мужской бас:

— Ах ты ман**вошка паскуданя! Овца ты драная! Дура безмозглая! Я шо тебе говорил?

Бабка пролепетала что-то в ответ, но это деда еще больше разозлило. И не думал, что этот божий одуванчик способен так разойтись.

— Да вертел я твой маразм, дура! Какой, на, опасно? И шо теперь, пила ты циркулярная?

— Говорили мне не жениться на болгарке, — прошептал я. — Пилит.

Мама нервно захихикала, как девчонка.

Дед извергал ругательства, поносил бабку на чем свет стоит, и мы не спешили выходить, чтобы не попасть под раздачу. Донеслись шаги, затрещали ветки во дворе. Мы с мамой переглянулись, преодолели этаж, пробрались через завалы, частично расчищенные дедом.

— Вот я тебе, вредитель! — взревел дед.

— О-ой! О-ой! — голосила бабка.

Снова что-то затрещало. Когда мы выглянули во двор, дед, вооружившись дрыном, погнал бабку, которая с криком: «Помогите! Убивают!» — ломанулась от него с крейсерской скоростью. Но далеко не убежала, запуталась в выкорчеванных кустарниках, распласталась, как толстая ворона. Мама с тревогой посмотрела на деда Ивана. Он напоминал мирного слоника, который терпел-терпел да не вытерпел и вострубил, сметая все вокруг.

Но по мере приближения к бабке он сбавлял, сбавлял скорость а, когда добрался до нее, просто с сердцах пнул под зад и развернулся к нам, указал на меня пальцем.

— Видишь, прав был парень, а ты — дура!

Переступая через камни и обломки, присыпанные снегом, мы добрались до торца дома, когда дед Иван сел на корточки возле своего «Запорожца» и сжал голову руками.

— Жалко деда, — вздохнула мама. — Может, помочь ему дерево убрать?

— Ты видела ствол, — возразил я. — Мы его не поднимем, а если тащить, только хуже сделаем. Его пилить надо и убирать по частям.

Думал, минут за пятнадцать мы доберемся до дач, но наш недлинный путь превратился в настоящее преодоление: тут перелезть ствол, там обойти, спотыкаясь на наносах — не видно, что под снегом лежит, можно и ногу сломать.

Пятнадцать минут мы только до поворота добирались. Мама держалась мужественно. Вообще не ожидал от нее такого подвига.

Дорога к дачам пролегала сквозь лес, тут повалило больше деревьев, это были серебристые тополя со стволами в два-три обхвата, вырванные из земли вместе с оледенелыми корнями. В одном месте они легли друг на друга, и мы проходили будто в арке. Это были самые легкие метры нашего маршрута. Мама остановилась, огляделась вокруг и выдохнула:

— Посмотри, как красиво!

Я огляделся. И крупные, и мельчайшие веточки были одеты льдом и, соприкасаясь, тихонько звенели. Было так тихо, что собачий лай прозвучал оглушительно и эхом отразился от горы. И наши шаги — хруп-хруп, хруп-хруп.

Дачи находились в ложбине между двумя холмами, пока спускались по склону, было ничего, потому что весь мусор и обломки снесло вниз, на дома. Заборы повалило и разметало, деревянные сарайчики засыпало обломками веток.

— Наша дача! — вскрикнула мама, указывая на подножие.

Я посмотрел туда же и не увидел там ни забора, ни строения, ни мусора.

— Ничего, новый дом построим, капитальный, — ободрил я маму, но она не сильно расстроилась, видимо, морально подготовилась к потерям

— Как же мы проберемся? — сокрушалась она. — Там же сплошная баррикада! Ноги поломаем! Может, залезть куда-то, посмотреть, цел ли дом?

— Со склона его не видно, — сказал я. — Залезть… по ледяным стволам? Ну-ну. Ничего, мы осторожно и медленно.

Показывая пример, я начал спуск, остановился перед завалом в мой рост, откуда торчали ветки, обломки шифера, доски — возможно, останки нашего сарая. Ломиться напролом было глупо, и мы обходили завалы по краям, по лежащим на земле жестяным заборам и чужим дворам.

На чистой площадке одного из дворов я увидел в снегу неподвижную рыжую шавку, которая на меня кидалась, ее задние лапы застряли между досками. Судя по тому, что снега на собаке было немного, она некоторое время оставалась живой и боролась, а потом околела от холода.

— Ой, Люська — жалко-то как! — шепнула мама, подошла к собаке, потрогала ее и покачала головой. — Остыла уже. Как же город покорежило! Когда теперь все восстановят⁈

Ветер налетел с новой силой, закружил поземку, швырнул мне в лицо, напоминая, что он только отдыхает, но в любой момент может проснуться.

— Ма, идем, пока тихо. А то вдруг и правда разгуляется погода-то.

Думал, мы околеем на таком холоде — где уж там! Взмокли, пока пробивались к даче.

Дорога огибала холм, и дом я увидел, лишь когда вышел из-за поворота. Удивительно, но забор устоял, в то время как соседский частично рухнул, открывая взору ухоженный двор. Фонари, что так кстати освещали пятачок напротив моей дачи, разбило. Судя по наносам возле ворот, соседи не выходили со двора.

Расчистив калитку, я потянул ручку на себя, но открыть не получилось — примерзла щеколда. Я глянул в отверстие, куда просовывал руку, чтобы оценить разрушения. Обе черешни выстояли, красной ранней сломало ветви куском прилетевшей жести, он так и остался на ней висеть. Белая не пострадала. А шелковица, растущая в конце огорода, о которой сокрушался Тимофей и просил ее сохранить, не просто пережила непогоду, а, видимо, в благодарность за сохраненную жизнь встала стеной и приняла на себя рухнувший серебристый тополь.

Абрикос-дичка упал, слава богу, не на дом, а поперек, и заблокировал дверь. Даже беседка не пострадала! Как же хорошо, что в доме ставни и что они закрыты! Стекла точно вылетели бы. Летнюю кузню завалило ветками, на нее рухнул забор, но на первый взгляд она вроде тоже целая.

— Ну что? — спросила мама.

— Дом вроде цел с этой стороны, дальше не видно, надо заходить во двор.

Лидия должна была топить печь, но дым из трубы не шел, и это настораживало. Может, уцелел только фасад, а со стороны холма посыпались камни и все разрушили?

— Лидия! — крикнул я. — Света! Ваня!

Ответа не последовало. Мы с мамой переглянулись, и я принялся мелко трясти ручку, надеясь, что собью лед вибрацией, и щеколда поддастся. Тряс ручку я минут пять, пока кисть не заболела. Поняв, что это дохлый номер, поднял кусок шифера, зажал в руке, просунул ее в отверстие и принялся колотить по щеколде, пока она не начала двигаться.

Наконец калитка со скрежетом отворилась, и мы протиснулись во двор. Вместе с нами ворвался порыв ветра, погнал поземку над асфальтом. Кроме абрикосового, все деревья уцелели. Зато сарай растарантинило скатившейся со склона глыбой, хранившиеся под навесом бревна высыпались, и их укрыло снегом. Обидно, столько сушили их!

Я обошел дом со всех сторон: цел! Вот повезло! Но где тогда все? Может, когда все началось, испугались и решили переждать в общежитии? Недальновидно!

— Вдруг они просто спят? — предположила мама, пробралась к окну и постучала в стальные ставни, заметила, что замок на них не закрыт, сняла его и распахнула створки. — Эй, есть кто дома?

— Ничего не понимаю, — сказал я.

Тогда мама затарабанила уже в стекло с удвоенной силой и звонко крикнула:

— Лидия! Дети! Есть кто дома? — Она обернулась ко мне. — Никого.

У меня сердце оборвалось. В голове пронесся вихрь предположений: их убили мародеры, они замерзли насмерть…

И тут тюль шелохнулся, показалась встревоженная Лидия, глянула на маму, увидела меня и расплылась в улыбке.

— Доброе утро! Паша! Надо же, как ты рано пришел. Нас тут завалило.

Светка высунула мордашку, запрыгала. На девочке, как и на Лидии, была зимняя куртка.

— Можешь открыть нам дверь? — спросила Лидия.

— Абрикос упал, дерево большое, пилить надо, мы вдвоем никак не справимся. А если вам через окно выйти?

— Ни одно не открывается, они все глухие, — пожаловалась Лидия. — Может, ты через форточку нам поленья подашь? А то мы замерзаем.

— Сарай разворотило, дрова по двору рассыпало, — сказал я. — Но вам повезло. Он и шелковица приняли на себя удар. Кстати, а инструменты у вас где? Например, ножовка… Ну, пила такая.

— В доме, сейчас принесу.

Лидия удалилась, а Светка залезла на подоконник, прижалась к стеклу носом, превращая его в пятак, и завизжала по-поросячьи. Мама засмеялась, и Светка покатилась со смеху. Ее место занял Ваня и сделал так же, только он изображал кабана и не визжал, а ревел.

Пока они дурачились, я осмотрел место гибели абрикосового дерева. Оно было огромным, с изгибистым стволом. Как раз такой изгиб подпирал дверь.

Что касается ствола, то он делился на две ветви, будто ноги, отходящие от туловища, каждая толщиной примерно в две моих руки — вполне можно освободить проход, правда, сделать надо четыре распила. С одним толстым стволом было бы сложнее.

Из того же окна Лидия передала мне пилу с ржавыми зубьями и темно-зеленой ручкой, обмотанной изолентой.

Сперва я спилил сучья и ветки, что мешали подступиться, потом зубья пилы вгрызлись в толстую оледенелую ветку.

— Еще ножовка есть потолще! — прокричала Лидия из прихожей.

— Мне! — крикнула мама, которая не двигалась и мерзла, переступая с ноги на ногу.

Вернулась она с инструментом, я показал, где пилить, и мама набросилась на ветку. Так мы выпилили фрагмент ствола, вытащили его, как часть пазла, а макушка дерева осталась лежать во дворе.

Дверь распахнулась, Светка выскочила на порог, вскинула руки и запищала:

— Свободу попугаям!

Следом вышла Лидия в валенках, выкатила тачку, схватилась за голову, увидев, во что превратился сарай — его попросту с землей сравняло. Мы с мамой бросились ей помогать, откапывать поленья из-под снега.

Вы сами как? — поеживаясь, спросила Лидия.

— Света нет, тепла… — начал я.

— Есть я! — крикнула Светка, распахнув дверь.

— Закрой, — велела Лидия, — надо беречь тепло.

Девочка послушалась, я продолжил:

— Отопление и телефон отключили. Но у нас газ, им и греемся. Еда есть, на балкон все из холодильника перенесли.

— Спасибо тебе огромное, что привез продукты, — проговорила Лидия, глянула на летнюю кухню, покачала головой. — Хотела предложить титан растопить, но не доберемся туда. Хорошо, что плиту и газовый баллон в дом перенесла.

— Титан — это было бы здорово, — мечтательно проговорила мама.

— Так там несложно расчистить…

Налетел такой мощный порыв ветра, что я чуть полено не выронил и смолк. Снег взлетел вверх и осыпал нас.

Мы набрали одну тачку дров, вторую, Лидия сложила поленья в прихожей. А потом мы втроем расчищали проход к летней кухне. Когда закончили, мама сказала:

— Пойдем домой. Если ветер усилится, будет несладко.

— Мы ночью чуть с ума не сошли, — пожаловалась Лидия. — Все воет, дом качается, сквозняк гуляет. Светка укрылась с головой, плачет. Я им накануне про Циклопа рассказывала — она думала, это циклоп разбушевался, пришел нас есть и всё крушит. Коля еле её успокоил. А потом дерево это — ба-бах! Аж дом вздрогнул. Хорошо, не на крышу упало, Господь хранит детей! Всю ночь мы дрожали, только утром уснули. Еще спали бы, наверное.

— Ставни — спасение, — сказал я. — Хозяева их от воров ставили, а получилось — от урагана.

— Это да. Ни одно стекло бы не уцелело. А как без окон в такой холод! — Она поежилась. — Так что вы приходите мыться, а то как в таком холоде?

Лидия подошла к маме, взяла ее за руку, заглянула в глаза и проговорила:

— И вам спасибо, что такого парня воспитали! Не каждый взрослый делает столько добра, сколько он.

Мне аж неловко стало, как когда директор вызвал награждать. Мама посмотрела на меня с любовью и нежностью и похвасталась:

— Видели бы, как он меня спасал, когда я заболела… Ничего страшного в итоге, но сам факт! Вырастет — президентом будет.

Женщины зацепились языками и заговорили про политику — что нет героев в нашем отечестве, одни рвачи. По Горбачеву прошлись, по Ельцину. Я насторожился: только бы не поругались из-за него. Но нет, обе его не любили. Страсти стали накаляться, когда речь зашла о Сталине — мама им восхищалась, а Лидия аж затряслась от злости. Но я не дал пламени разгореться, вернул Лидии ножовки, взял маму за руку и повлек за собой, говоря:

— Идем домой, Боря с Наташкой волнуются, что мы пропали. А я в туалет хочу.

Отойдя на безопасное расстояние, крикнул Лидии:

— Мы обязательно придем мыться, когда погода наладится. Что тепла в квартирах не будет долго — факт!

Обратный путь дался легче, мы возвращались по собственным следам. Ветер дул с прежней силой: деревья с корнем не выкорчевывал, но мощный порыв вполне мог перевернуть пустую фуру.

Не знаю, расчищают ли завалы и наносы в городе, в наше село никто не приехал, дорога по-прежнему была труднопроходимой.

Зато возле нашего дома кипела работа: вышли все соседи, и стар, и млад, и мужчины, и женщины, и почти расчистили двор. Дерево распилили, «запорожец» освободили, но одного взгляда было достаточно, чтобы сказать: восстановлению не подлежит. Его расплющило в блин, стекла выдавило. Но не удивлюсь, если он заведется. Мама увидела соседку из второго подъезда, тетю Лену, которая вместе с ней работала, помахала ей рукой, зашагала навстречу и принялась рассказывать, как занесло дачный поселок.

Я направился домой — в туалет и правда хотелось.

Боря уже ждал в дверях, словно смотрел в окно и увидел, как мы идем.

— Вы совсем пропали! — воскликнул он. — Час дня уже! Я волновался.

Из спальни выглянула Наташка с хитрым выражением лица и выдала:

— Тут такое было! Тако-ое!

— Ага! — закивал Борис.

— Тебе лучше сесть! — сказала Наташка. — Нести стул?

Повесив куртку в прихожей и скинув сапоги, я ответил:

— Схожу в туалет и расскажешь. А то ж не донесу.

Я закрыл дверь и приготовился к важному делу, но не донес не я, а Наташка:

— Приходил мамин любовник! — крикнула она. — Волнуется за нее, прикинь!