Вперед в прошлое 9

Глава 3 Береженого бог бережет

— Что-о такое? — прохрипел Борис, заворочался в кровати и накинул одеяло на голову.

Я прошлепал на кухню — показалось, что кто-то скребется в окно, выглянул, не включая свет. Окна выходили на север, ветер швырял в стекло сорванные листья и мелкий мусор, со скрежетом качались придорожные тополя, вишни бились в окна будто в истерике — впустите! Впустите нас! Нам страшно, мы не хотим замерзнуть и оледенеть!

Как хорошо, что напротив нашего окна — молодые гибкие вишенки. Со стороны подъезда — Абрикосовое дерево, не помню, устоит ли оно. А возле другого подъезда — старая шелковица, вот ей придут кранты.

Включив свет, я глянул на часы: было начало четвертого ночи. Темень стояла — глаз выколи. Порыв ветра ударил в стекло — оно застонало, донесся свист. Я отшатнулся. В той реальности наши стекла уцелели, но я сомневался, что в этой будет так же. Береженого бог бережет.

Мама и Наташка спали, Боря тоже уснул, а я натянул одеяло до подбородка и готовился к апокалипсису. Норд-Осты — явление, для наших краев обычное. Но столь разрушительные, как тот, что грядет, входят в историю, их помнят долго.

Пока ветер еще не разогнался, он готовился, чтобы обрушиться со всей апокалиптической мощью днем. Но даже такой ветер, 15–20 м/с — неприятное явление. Падают старые деревья, отрывается то, что плохо прибито, и может упасть на голову. Если мне не изменяет память, ожидаются порывы до 60 м/с. Ветер такой силы переворачивает вагоны, выбрасывает на берег корабли, двигает автомобили, срывает крыши, а мелкими предметами типа оставленных ведер, кусков жести, листами шифера — играет в баскетбол.

Ну и провода обрывает, так что сидеть нам без света и тепла, греться на кухне у плиты.

Вспомнился узбек Алишер. Послушал ли он меня, или остался ночевать в палатке? Даже если второе, у него остается шанс выжить, ведь ураган начался с легкого похолодания и умеренного ветра, усиливаться он будет постепенно, щадя бездомных людей и собак. А вот к вечеру кто не спрячется, сам будет виноватым.

Заснуть не получалось. Мысли крутились вокруг грядущего урагана. Обычно отменяли занятия в школах, закрывали детские садики. Вчера по телику передали, что ожидается усиление ветра. Но, когда начинается норд-ост, никто не знает, какой силы он будет, сколько он продлится и какие принесет разрушения.

Если утром стихия не сильно разгуляется, многие пойдут на работу, а потом им как-то надо будет вернуться домой. Сам по себе ветер не опасен, ну, опрокинет пару раз на землю. Опасны предметы, летящие с бешеной скоростью, и падающие деревья. Опасно таже перемещаться на машине: ее может подбросить, протащить по оледенелой дороге и впечатать в столб, перевернуть или выбросить на встречку. А людям, если взяться за руки, сбиться в кучу, можно перебегать из укрытия в укрытие.

Мама работает в полукилометре от дома, у нее есть шанс попасть домой без травм, а если надо добираться в другой конец города? Как эти люди вернутся в свои квартиры?

Принято считать, что норд-осты длятся нечетное количество дней: день, три, пять, реже — семь. Сколько продлится этот? Убей не помню. В памяти осталось, что мы сидели без света и без тепла дней пять, а вот здание школы пострадало, потому что вокруг много высоких деревьев, некоторые упали, проломили крышу и выбили окна.

Поликлинику мамину тополем чуть надвое не разбило, и приемы врачей перенесли в город.

Все-таки уснуть удалось, и даже не под утро. Но стоны неприкаянных духов за окном и нависшая угроза спровоцировали кошмар.

Я оказался в центре города, в руках сжимал стопку акций «МММ», мне нужно было перейти дорогу, чтобы сесть на автобус, но началась метель, и покрытие оледенело. Когда загорался зеленый и люди становились на лед, их ветром оттаскивало назад.

Медленно ползли машины, конвульсивно дергая леденеющими дворниками. Резину на зиму тут мало кто менял…

И вдруг ветер ударил под дых, сбил с ног и покатил меня по снегу. Окоченевшими пальцами я прижимал акции к груди, а второй рукой пытался ухватиться хоть за что-нибудь, но меня тащило и тащило, и акции разлетались — никак не удавалось их удержать.

Причем тащило — на набережную, где катались гигантские шипастые перекати-поля, вздымались волны. Я понимал, что удержаться не получится, слишком скользко, пытался ползти на четвереньках, но и это не спасало, меня волокло в море.

Когда ледяная вода брызнула в лицо, я вскочил в кровати с колотящимся сердцем. Боря, накрытый с головой, спал. Наташка тоже спала. Мама суетилась на кухне, тянулся шлейф аромата кофе. За окнами занимался рассвет. Натянув штаны, я пошел в кухню и сказал маме, сидящей за столом:

— На работу сегодня не ходи.

— Почему? — возмутилась она. — Ветер как ветер, обычное дело.

— Не обычное.

Я подошел к окну и посмотрел вверх, на тревожно-розовое небо, по которому с бешеной скоростью неслись облака.

— Как будто в первый раз, — уперлась мама. — И не вздумай школу прогуливать! Вот если скажут возвращаться домой, тогда вернешься.

— Подойди, — сказал я, дождался ее и кивнул вверх. — Посмотри на небо.

Мама запрокинула голову, повела плечами и приоткрыла рот.

— Жуткое зрелище, — прошептала она. — Впервые вижу, чтобы облака на ходу меняли форму. Как будто их кто-то комкает.

— Представляешь, какая там скорость ветра? К вечеру это все опустится вниз.

— С чего ты взял? — не сдавалась мама.

— Ну а куда оно денется? Начнется метель, усилится ветер, крыши будут летать. Еще пришибет тебя по пути домой.

И что с ней делать? Я твердо решил не выпускать ее из дома, даже если придется применить силу. Вечером спасибо скажет.

— Позвони на работу, скажи, что заболела, — посоветовал я. — Все равно свет вырубит, и всех распустят по домам. Как по винным подвалам перемещаться? С фонариком или со свечкой?

— Не драматизируй. Я должна за твои акции узнать! — привела контраргумент мама.

— Узнаешь потом. Ты хочешь, чтобы мы сиротами остались? Чтобы нас мачеха воспитывала?

Мачеха сработала самым убойным аргументом, мама поджала губы.

— Звони давай, — велел я. — Если не прав, пять тысяч плачу, ты ничего не потеряешь.

Мамину злость как рукой сняло, глаза алчно блеснули. С чашкой в руке она направилась в прихожую, затрещал диск телефона. Из-за свиста и скрежета не было слышно, что она говорит.

— Мы в школу тоже не пойдем, — заявил я, когда мама вернулась в кухню. — Все равно вернут — у них предписание.

— Вроде не было объявления, — засомневалась мама, — ну, что занятия отменяются.

— Ты хочешь, чтобы нас деревьями пришибло?

Странно, что она так просто сдалась, когда я велел ей не ходить на работу… Блин — велел! Она же внушаемая. Вот оно как работает, можно велеть случайно, не сообразив, что это манипуляция с чужой волей. Надо быть осторожнее. И, действительно, не было объявления, чтобы в школах прекращали занятия.

Когда после четвертого урока нас все же отпустили, мы с Ильей убегали от скомканного куска жести, который нес ветер. Кому-то из мелких, помнится, серьезно в голову прилетело.

Наверное, стоит пойти и убедить директора распустить детей по домам, пока стихия не разгулялась. Помнится, да, в первый день апокалипсиса были у нас уроки. Учителей мы не слушали, алчно поглядывали на улицу, где начиналась метель — явление, исчезающе редкое в наших краях — и надеялись, что снега выпадет много.

Снег, если и ложился, то ненадолго, на моей памяти максимум он лежал неделю. Утром на горки выходят дети, катаются на санках, у кого они есть, но чаще — на пленке и картоне. Строят крепости. Заливают водой возвышенности. Играют в снежки стенка на стенку.

А ночью на опустевшие горки и катки выходят взрослые, потому что снег на юге — катастрофа для производств и ведомств и праздник для детей. Поскольку в каждом взрослом есть ребенок, они на полную катушку используют северную экзотику, то есть снег и мороз.

Пришлось еще раз велеть:

— Я схожу узнаю, что там в школе, а Боря и Наташа останутся.

Мама покорно кивнула, а я засобирался в школу. Надо прийти минут за двадцать до занятий. Надеюсь, директор уже у себя. Илье я звонить не стал, он живет, можно сказать, в школьном дворе.

— Ты позавтракал бы, — донеслось из кухни. — Сделать чаю?

Заглянув туда, я кивнул:

— Да. — И принялся одеваться.

Наедаться смысла не было, все равно скоро вернусь, и я удовлетворился бутербродом с сыром. Нацепил рюкзак и выбежал на улицу. Сначала разгула стихии я не почувствовал, закрытый нашим домом, но, когда вышел на дорогу, ветер толкнул в грудь и вынудил сделать шаг назад, а потом он затих, словно его и не было.

Пока температура была плюсовая. Небо полностью закрыла пухлая темно-серая туча. Она казалась однородной, но, если напрячь зрение, можно было разглядеть прожилки разных оттенков серого, закручивающиеся медленными смерчами. Самое скверное — эта туча опускалась.

На губу упала капля дождя, и я побежал, то останавливаясь, чтобы переждать порыв, то ускоряясь. Людей на улице не было. Школьники еще не вышли, собаки и кошки были умнее и попрятались. Мимо пролетела ворона, пока еще хвостом назад.

До школы я добрался за рекордные шесть минут, весь взмок, распахнул дверь в здание и рванул в директорский кабинет. Подергал ручку — закрыто, черт побери! И у завучихи закрыто.

Похоже, только техничка пришла, поглядывает свирепо. Я заходил вперед-назад по коридору. Заметил капли дождя, разбившиеся о стекло в холле. К обеду этот дождь превратится в снег. Провода оледенеют, и их порвет ветер. Ну где вы все, когда так нужны!

Мимо проходили повара, здоровались. В школу ворвался завхоз Петрович в легкой куртке, попытался войти к директору, выругался.

— Нет его, — сказал я. — Надо отменять уроки.

— Я тоже так думаю. — Он подул на окоченевшие руки. — Ветер усиливается. Ночью он был гораздо слабее.

Много позже, с начала нулевых, при норд-осте или другом катаклизме в городе начнут включать сирены, чтобы те, у кого есть возможность, оставались дома. Сейчас же никому ни до кого не было дела.

— Вы тучу видели? — спросил я. — Будет метель.

— Похоже на то. — Петрович упер руки в поясницу и прогнулся назад. — Болит! Всю ночь не спал.

Я стоял лицом ко входу и увидел директора с его неизменным дипломатом в руках. Вид Геннадий Константинович имел важный и невозмутимый. Заметив нас возле своего кабинета, он шевельнул надбровным валиком, пожал руку завхозу.

— Владимир Петрович, Мартынов… чего вы здесь?

Мы с завхозом переглянулись.

— Хотим вам предложить отменить занятия, — сказал Петрович.

— Указаний сверху не поступало, — отрезал он, открывая кабинет и приглашая нас, а может, одного Петровича.

Но я тоже вошел и проговорил:

— Ветер усиливается, температура падает. Скоро начнется дождь, а потом — метель. Есть риск, что кто-то пострадает по пути из школы.

— Указаний не поступало, — напомнил дрэк.

Тогда я посмотрел на него в упор и велел:

— Отменяйте занятия.

Глаза дрэка налились кровью, вены на шее вздулись, и он ринулся на меня:

— Ты что тут вообще делаешь? Кто тебя приглашал!

Я отпрыгнул назад, потому что во взгляде дрэка полыхала не просто ярость — желание убивать, как когда моя способность, столкнувшись с сильной волей, дает сбой, но между нами вклинился Петрович, обхватил дрэка за талию, укоризненно уронив:

— Геннадий, ну что вы… Парень дело говорит. Вы как хотите, конечно, но я дочь на уроки не пущу, а сам возьму отгул.

Директор задышал часто и тяжело, уселся на стул и зыркнул уже не так злобно. Я соврал:

— Меня отец предупредил, чтобы я оставался дома и брата с сестрой не выпускал. Что-то они там знают, чего не знаем мы. Если кого-то прибьет поваленным деревом, это ведь с вас потом спросят.

— Если… — проворчал он. — Отменю занятия, а вы неправы окажетесь — вот тогда спросят.

Я глянул на тополиный ствол за окном. Дерево скрежетало и стенало под порывами ветра.

— И дерево я спилил бы, пока не поздно, оно школу разворотит. Поверьте, Геннадий Константинович, если вы отмените уроки, вам в гороно спасибо скажут как самому дальновидному руководителю.

— Именно, — кивнул завхоз, но директор, похоже, уперся.

— Это будет самоуправство, — проворчал он, подошел к окну и уставился на качающийся тополь, передернул плечами.

— Туча… — осторожно проговорил я, и дрэк посмотрел в небо.

Вернувшись к столу, он достал очки из чехла, всмотрелся в клубящуюся серь и тяжело вздохнул.

— Вероятность того, что ты, Павел, прав, пятьдесят процентов. Пятьдесят на пятьдесят. — Он развернулся, опершись о подоконник.

Я не оставлял попыток его убедить.

— Но есть хотя бы гипотетическая возможность сохранить чьи-то жизнь и здоровье, разве не правильно взять ответственность и отметить уроки? Дети, они ведь от вашего решения зависят. А гороно… может, они сидят и трясутся, и боятся принять решение. Время такое, бардак везде.

— Позвони им, — посоветовал Петрович. — Скажи, дерево упало, мол, боюсь, что кто-то пострадает, разрешите отменить уроки.

Директор ухватился за эту мысль, шагнул к телефону, принялся крутить диск. Дождавшись ответа, поздоровался, назвал себя и сказал:

— Только что у нас тут тополь рухнул на школьный двор, хорошо, дети еще не пришли. Будет разумно отменить занятия — во избежание человеческих жертв… Да. Очень советую оповестить директоров других школ… Порывы ветра усиливаются, начинается дождь. Неизвестно, как стихия разгуляется к обеду… Ага. Спасибо, сделаю.

Упершись о стол, директор вытер пот и сказал:

— Дали добро. Согласились, что надо распускать детей по домам — во всех школах города.

Я показал «класс» и улыбнулся от уха до уха. В этот момент в окно шмякнулся голубь, секунду провисел, припечатанный ветром, и медленно сполз. Будь я суеверным, сказал бы, что это знак.

Почему у нас так? Все сидят и трясутся, и боятся сделать то, что надо. Сколько жертв удалось бы избежать, если бы во время чернобыльской катастрофы кто-то взял ответственность и отдал команду эвакуировать людей!

Получается, я снова качнул мироздание, ведь в той реальности уроки в первую смену точно были, а к обеду ветер и осадки, умножат силу на два, начнется метель, машины собьются в кучу, все, что стоит на возвышенностях, съедет вниз или улетит. Корабли выбросит на мель, и они вмерзнут в лед. Меня родители не отпустили на набережную в ледяное царство, но оледенелый камни, и торосы у нас на пляже впечатляли.

— Я набрал еды на неделю вперед, — сказал я. — Потому что, если отрубит электричество, магазины работать не будут. И вам советовал бы сделать так же, причем прямо сейчас, пока магазины работают.

— Откуда ты знал, что так будет? — удивился директор.

— Так по телику передали, а борода уже неделю висит, копит, так сказать силы, — выдал я версию своей осведомленности. — И свечей советую набрать. Кстати, а у вас есть керосин для лампы?

Петрович кивнул.

— Не поделитесь? — попросил я.

Завхоз снова кивнул и жестом пригласил меня за собой, директор тоже вышел — видимо, оповещать учителей.

Когда я возвращался домой с керосином, налитым в пустой флакон одеколона, у дверей толпились учителя, разворачивали детей назад. Среди них я заметил Веру Ивановну.

Ученики, услышав благую весть, разбегались с хохотом и визгом, обнимались, висли друг на друге, ловили ртами снежинки, летящие горизонтально. Вспомнился анекдот про Вовочку, узнавшего, что школа сгорела.

Знали бы они, что их ждет неделя холода и голода, поумерили бы пыл.

Заметив Илью, кутающегося в пальто и шагающего через школьный двор, я выбежал навстречу.

— Ты был прав, — проговорил он, поправляя воротник. — Хотя чего я удивляюсь.

— Вы запасли продуктов, как я советовал? Уроки в школе отменили, так что — по домам.

Он кивнул, запрокинул голову, глядя на все сгущающееся снежное крошево.

— Все будет… настолько скверно?

— Один из самых разрушительных ураганов в истории. Так что отменяем все дела и ждем.