Вперед в прошлое 9

Глава 17 К нам гость

— Спасибо, но пока нет, — отрезал валютчик, наблюдая, как двое рабочих стеклят окна пассажа, выбитые ураганом. — Я никому не продам твой кофе. Иностранцы им затарились, нашим пока не до того. С прошлого раза две пачки остались, у самого выручка упала: торговцы зализывают раны и за товаром не ездят, не нужна им валюта, только бабки старье несут да иногда — золото. Но это ведь не живые деньги, а траты.

— Жаль, — вздохнул я. — Ну да ладно.

Ну не просить же у него в долг под проценты, когда есть Каналья, который копит на мотоцикл, и бабушка что-то может подкинуть, а я за неделю с ними расплачусь.

Если не выручат, продам акции «МММ». Жаба квакнула и навалилась пузом. Ша, зеленая! Из-за тебя столько людей прогорело в той реальности и прогорит в этой. Надо будет — поменяю.

Жаба квакнула, что до нового года осталось три недели, то есть трижды акции прибавят в цене! И если прибавка будет составлять хотя бы 5000, я потеряю два миллиона!

Так, жаба, уймись. Семьдесят тысяч я потеряю с трех акций, и то как посмотреть, приобрету-то гораздо больше: миллионов шестьдесят.

От мысли о таких деньжищах в зобу дыханье сперло. Но память напомнила, как я с приятелем поехал в Зареченский парк, и он устроил мне экскурсию по рублевке, показал строящиеся коттеджи по пятьсот миллионов, и пыл остыл.

— Видно, что тяжко вам пришлось, — посочувствовал мне валютчик. — Раз так расстроился, значит, деньги срочно нужны. Могу посоветовать одного товарища, он под проценты занимает…

Вспомнилась история Игоря-боксера, как обворовали его отца, а потом эти же воры требовали деньги. Я мотнул головой.

— Спасибо, не мой вариант. Выкручусь.

— Ну, как знаешь.

К валютчику подошла старушка со свертком, начала его разворачивать, я помахал рукой, прощаясь, оседлал мопед и поехал к Каналье. Терпеть не могу никого ни о чем просить. Вроде понятно, что ничего предосудительного в этом нет, я ж ненадолго возьму деньги, ничьи планы не нарушу. К тому же близкие люди всегда рады помочь, особенно бабушка, так она чувствует себя нужной. А все равно стремно.

Гараж Канальи был виден издали. Точнее, виднелось скопление покореженных машин на обочине, раз, два… шесть штук! Три «жульки». Два «Москвича» и «Волга-24» без стекол, со смятой крышей. Остальные машины были повреждены меньше: где крыло, где капот.

В гараже грохотали «Роллинги», что-то лязгало.

Спешившись, я обогнул старый «ушастый» «запорожец» и древний праворульный «ниссан», заглянул в гараж и увидел за станком усатого Олега кунг-фу. Возле ямы, над которой стояла «двойка», на корточках сидел… узбек Алишер! И держал ключ, готовый его подать, надо полагать, Каналье.

Жени-космоса поблизости не наблюдалось.

Прислонив мопед к стене, я подошел к яме, чтобы вызвать Каналью на диалог. Заметив движение за спиной, узбек обернулся и расплылся в улыбке.

— Павел! — Выпрямившись, он протянул мне руку, но сразу же опустил ее, перепачканную маслом, объяснил свой жест: — Увы, не получится: грязная. Видишь, я работаю. Ты не против, если я тебе деньги завтра отдам? А то поиздержался.

Он выглядел, как узник Бухенвальда, аж почернел бедолага, скулы заострились, глаза ввалились.

— Можно, — кивнул я, понимая, что мне эти две тысячи погоды не сделают, и спросил для поддержания беседы: — Как ты пережил эти дни?

Он нахмурился, потер переносицу, но все-таки ответил:

— В тот же день купил продуктов, разбил палатку, костер недалеко от Глебовки, но начался ветер, и я проник в брошенный дом да там и сидел. Хорошо печка была. В общем, спасибо тебе, если бы не твои деньги, окочурился бы от голода…

— Ключ! — крикнул Каналья из ямы, протягивая руку и не глядя на нас.

— Привет! — Я хлопнул по ней, и лишь тогда Алексей на меня посмотрел, лицо его стало злым.

— Пашка, не время для шуток, некогда.

— Вж-ж-ж, — ответила ему болгарка, которой работал Олег.

— Поговорить надо, — сказал я и добавил: — Не поболтать, а серьезно.

— Давай я тебя сменю, — предложил Алишер, и они поменялись местами.

Каналья вышел из гаража под песню «Paint it black», растопырил руки. Я без слов понял, чего он хочет, достал из кармана сигареты и спички, прикурил и сунул ему в зубы сигарету.

— Мне нужен полтос, — сказал я. — Срочно нужен. На неделе верну.

— Пятьдесят тысяч? — прищурился он, я кивнул.

Каналья виновато отвел взгляд и почесал в затылке.

— Тут такое дело… Понимаю, надо было с тобой посоветовался, но раз уж мы решили расширяться, я купил оборудование для кузовных работ, посчитал это уместным, как раз подвернулось по выгодным ценам, один кент уезжает в Израиль и распродает мастерскую. — Каналья принялся загибать пальцы: — Шлифовальная машинка, компрессор с краскопультом, сварка…

— У нас же есть, — сказал я.

— Это специальная, обычная не подходил. Ну и всякого по мелочи: молотки, зубила. Прям как Бог послал мне того еврея, когда столько работы после бури. Триста баксов как с куста, вообще голяк теперь. Думал, половину ты вкинешь, как договаривались, пятьдесят на пятьдесят ведь.

Сперва я испытал разочарование, но быстро убедил себя, что все правильно, а я — выкручусь.

— Вкину конечно, но не сейчас. С моего дохода бери, мне выделяй чисто на жизнь. Запчастей-то хватает пока?

Поджав губы, Каналья кивнул на «ниссан».

— Тормозные колодки надо менять, подшипники, фильтры. Сейчас лист со списком принесу.

Он метнулся в гараж, протянул мне тетрадный листок со списком, заверенный отпечатками масляных пальцев.

Значит, мой доход от торговли, что скопился у деда, опять пойдет на запчасти и кофе. Если у бабушки наличных нет, придется продавать акции. Жаба верещала и билась головой о стену, но вскоре утихомирилась. Ничего страшного нет, если я лишусь трех акций.

Каналья докурил, отбросил окурок и пожаловался:

— Женя, похоже, слился. Далеко ему добираться, видите ли. Олег себе на уме. Второй день вовремя прийти не может: вчера на час опоздал, сегодня на два, а живет он тут рядом. Я сказал, еще опоздание — уволю на хрен.

— А узбек? — поинтересовался я.

— Этот-то толковый. Его оставлю. — Каналья встал на цыпочки, пытаясь заглянуть заглянул в яму с улицы. — Соображает, руки откуда надо, образование соответствующее, мозги на месте.

Похоже, появился претендент на должность старшего автослесаря.

— А вторая смена как? — спросил я.

— Там два молодых парня, старательные, но, — Каналья скривился, — туповатые. Без присмотра их оставлять нельзя. Ладно, пошел работать. Удачи!

Я покатил к бабушке — хочешь не хочешь, надо, акции-то хранятся у нее. Не буду просить денег, стыдно.

Встретил меня, как обычно, Боцман. Дом был закрыт, а бабушка и Каюк работали в огороде. Взяв у нее ключ, я отпер дверь, вскрыл тайник и достал четыре акции «МММ». Почти сотка. Остается 125 штук. Конверт был испорчен, и я склеил другой из двух альбомных листов. Теперь точно пролежит запечатанным до конца декабря.

Вспомнив, что сегодня должна звонить Надежда, я набрал ее сам — вдруг она не застала меня дома и волнуется? Ответила женщина сразу же:

— Десять долларов стоит услуга нотариуса.

— На какой день вы записались? — спросил я.

— Там без записи, живая очередь — хвост на улицу. Часа четыре надо ждать. Может, все-таки просто задаток и расписка? У меня дети, нет столько времени, чтобы в очереди торчать.

Надежда оставляла впечатление адекватной женщины, но я не знал, что у нее на уме на самом деле. Вдруг потратит мои сто баксов, а потом что-то не срастется, и сделка не состоится. И как их потом забирать?

— Значит, придется поверить мне на слово, — стоял на своем я.

Донесся протяжный вздох.

— Ладно. Займу очередь с утра в среду, а ты подходи к трем дня.

— Договорились. В среду в три дня в центре, — повторил я, и мы распрощались.

И снова мне нужна мама. Как и дачу, оформим участок на меня, а мама выступит представителем. С большим удовольствием я попросил бы более адекватную бабушку, но она пожилая, с ней может случиться что угодно в любой момент, а ушлые наследники в лице тети Иры могут протянуть загребущие лапки к тому, что принадлежит мне. Отнять не отнимут, а нервы попортят. Или только родители имеют право меня представлять?

Эх, скорее бы совершеннолетие или хотя бы получение паспорта!

Положив акции в рюкзак, я вышел из дома, закрыл его, отнес бабушке ключ. Она собралась меня накормить, но было некогда, я простился с ней и поехал в центр прощаться с акциями.

Но на въезде в город меня ждал сюрприз: огромная пробка, которая не двигалась. Наверное, авария, и не могут растащить машины. Но мне проще, я на мопеде, и обочина тут широкая. Потому я неторопливо покатил вдоль фур, водители которых смотрели на меня с ненавистью и завистью. Хотелось ехать побыстрее, но встречались ямы — влетишь в такую, ногу гарантированно сломаешь, я и не спешил. Где проеду, где пешком пройду…

В голове крутились мысли о том, поскорее бы новый год — столько всего запланировано на это время! А пока барахтаюсь в болотце, и ни туда, ни оттуда…

И вдруг из-за самосвала, который я только что проехал, резко высунула морду «девятка» с грохочущей в салоне попсой. Удар по колесу мопеда. Земля рванулась навстречу, небо сместилось вбок…

«Сука, обочечник. Хана», — все, что я успел подумать, сгруппировавшись.

Удар об асфальт. Скрежет мопеда. Боль пронзила все тело, и потемнело в глазах. Поначалу я не мог понять, что болит больше: колени, бок, локти… Голову я закрыл, голова невредима.

— Ты че без шлем, да? — с кавказским акцентом прокричал тот, кто меня сбил. — Охренел, собака?

Я чуть повернул голову и открыл глаза. Возле меня сел на корточки молодой носатый армянин, злющий, как черт. Второй пнул Карпа и упер руки в боки. «Девятка» так и стояла, мордой выехав на обочину.

— Харэ симулировать, — прорычал второй. — Вставай и пошел отсюда.

Меня захлестнула злость. Адреналин заглушил боль. Ну не сволочи? Думают, что раз их больше и они взрослее, им закон не писан? От ярости перед глазами потемнело, зазвенело в ушах. Захотелось вскочить и раскурочить их «девятку». Но я подавил это желание, продолжая лежать и лихорадочно думать, как наказать этих двоих и не подставиться.

Мне помогла народная ненависть к обочечникам.

— Я все видел, падла! — крикнул красномордый дальнобойщик из кабины КАМАЗа. — Теперь не отвертишься, урод. Диарейщик, блин! Все обсираетесь, летите куда-то.

Армянин не слушал его, думая, что это просто болтовня.

Так, значит, лежу и притворяюсь тяжело раненым, сбегутся люди, и эти быковать не посмеют. Если бы ехал чуть быстрее, возможно, меня и в живых не было бы. А так…

Шлем надо купить, а то некогда, то забываю. Нельзя пренебрегать правилами безопасности!

Кстати, а не сломал ли я себе чего? Я вдохнул-выдохнул, проверяя, не поломаны ли ребра. Нет, дышать не больно. Посмотрел на руки: ладони ободраны до крови, куртка продырявлена на правом локте, джинсы на коленях испачканы кровью и грязью, но не разорваны. Боль понемногу утихала, расползалась по очагам.

— Пошел отсюда! Чего разлегся? — не унимался армянин.

— Мопед целый, — говорил второй. — Бери его и вали.

К месту моего падения стали стягиваться заскучавшие в пробке дальнобойщики.

— Совсем охренели? — возопил красномордый водитель, вылезая из кабины. — Следы заметаете? Я все видел!

Он попер на армянина-водителя, тот вскинул руки, бормоча:

— Пацан целый, да! Он сам нарушал, он без шлем, — последнее слово нарушитель произнес неразборчиво.

— Сам ты без члена! И без яиц. Петух, блин! Как вы, сука, обочечники задрали! Я бы вас на месте расстреливал!

Отойдя от шока, я сообразил, что относительно цел, если не считать разорванную куртку, расцарапанные ладони и джинсы, которые, скорее всего, не отстираются. Вспомнил, как я-взрослый ненавидел обочечников, особенно — несущихся по пыльным обочинам летом, а ты стоишь в пробке, пыль сосешь и стараешься этого козла не пустить в поток. Но он без мыла пролезает, кто-то да пропустит, отблагодарит за пыль и за то, что из-за них пробка стоит намертво.

Положив мой мопед, второй армянин преградил дорогу дальнобойщику, но тот ка-ак двинет со всей дури его в солнечное сплетение, как схватит за патлы.

— Будешь, падла, нарушать? — рыкнул он, собравшиеся водилы, а их было пятеро, зааплодировали.

Армянин вытаращил глаза и хватал воздух разинутым ртом.

— Пошел отсюда, да? — прошипел я, сел, думая, как правильнее поступить.

Если буду прикидываться травмированным, дальнобои прибьют армян. Они, конечно, заслужили, но потом ведь вызовут гаишников, и я потеряю кучу времени. Взгляд перекочевал на Карпа, и я заметил, что погнут обод переднего колеса и поцарапан бензобак. Один из зевак поднял мой мопед, попытался его катить, но колесо заклинило.

К тому моменту краснолицый отпустил жертву, и тот валялся рядом со мной.

Похожий на Леонова дальнобойщик с арматуриной шагнул вперед и заключил:

— Мопед не едет. Короче, так, черти. Выплачиваете парню ущерб и катитесь куда хотите. Если не согласны — сперва ломаем вам ноги, потом вызываем гаишников, и все равно придется платить парню.

— Сколько? — спросил водитель, скривившись.

— Сколько? — обратился ко мне «Леонов».

— Пятьдесят, — сказал я и сразу же передумал. — Нет, столько было бы, если бы вы мне не угрожали. Сто тысяч.

Водитель «девятки», воздел руки и заголосил:

— Ты обалдел? У меня нэт столько!

— Куртка — двадцать тысяч, джинсы — двадцать, ремонт мопеда… Остальное — моральный ущерб, — подвел итог я, потирая ушибленное колено. — В следующий раз побоитесь беспредельничать и угрожать.

— Они еще и угрожали? — взревел «Леонов». — Ну уроды!

Рваную куртку я носить не буду, а джинсы вряд ли отстираются. Обочечники должны ответить за свои поступки, я — тоже. Сегодня же куплю перчатки, шлем, позже — накладки на локти и колени и байкерскую косуху.

— Нет столько! — повторил пассажир, который огреб от дальнобойщика вместо водителя.

— Крутая тачка есть, денег нет, — покачал головой краснолицый, сделал шаг вперед, хищно улыбнулся и протянул руку ладонью вверх и растопырив пальцы. — И перстень есть золотой, вот им и плати.

— Ладно-ладно. Мы поищем, — забормотал пассажир. — По сусекам поскребем, может, найдем что.

Он сел в салон, засуетился там. Водитель, жалобно глядя на «Леонова», принялся шарить по карманам своей громоздкой кожаной куртки, выгребая оттуда смятые купюры. Его руки дрожали, и он ронял то рубли, то мелкие доллары.

Пассажир вылез из «девятки», забрал у него деньги, пересчитал, зыркая на меня недобро. Все это время «Леонов» ему рассказывал, как ему до́роги обочечники, и на чем он их вертел. Учил быть вежливыми на дороге и не обижать слабых.

— Сорок четыре тысячи и тридцать два доллара, — отчитался пассажир, сделал жалобное лицо.

— Нэт больше. Прости засранцев, да? — заблеял водила, подходя к приятелю и готовясь держать оборону.

Дальнобойщики начали брать их в кольцо.

— Домкрат эст! — воскликнул водитель. — Хороший! Насос есть, аптечка. Все бери!

«Леонов», которого дальнобойщики признали лидером, скосил на меня глаза.

— Ну?

Я молчал. Армяне тряслись, ожидая расправы. Дальнобойщики сжимали кольцо.

— Как мне домой попасть? — спросил я. — Пешком далеко, нога болит. Мопед не едет.

— Довезу тебя до остановки, — сказал Леонов. — Деньги берешь?

— И домкрат.

Я протянул руку и забрал пресс из мятых купюр, пересчитал, мысленно усмехаясь, что мироздание позаботилось обо мне таким экстравагантным способом, подкинуло недостающую сумму. Армяне положили домкрат в авоську и отдали мне.

Водители загрузили мопед в прицеп КАМАЗа, я залез в водительскую кабину, увешанную грудастыми дамами. Стояли мы еще минут десять. Все это время я расспрашивал Егора Олеговича, так звали водителя, о ценах на грузоперевозки, записывал телефоны водителей с машинами. Так за разговорами я доехал до остановки, а потом в давке, с неисправным мопедом, дважды пересев с автобуса на автобус, в начале седьмого приехал домой. До сделки оставалось всего ничего. Денег у меня теперь было достаточно, но, чтобы чувствовать себя уверенно, придется все-таки две акции продать.

Увидев меня, перепачканного грязью, с нерабочим мопедом, мама схватилась за голову.

— Разбился?

— Тяв-тяв! — гавкнул выбежавший навстречу щенок и завилял хвостом, вчера я отругал Борю за то, что он закрывает малыша в ванной, чтобы тот не мешал, и брат устыдился, стал уделять время щенку и следить за ним.

— Упал. Колесо заклинило, — сорвал я, вешая куртку в прихожей.

Мама осмотрела ее и ахнула.

— Вот это дырища на локте! Такую незаметно не зашьешь… О боже, и руки все ободрал! Пойдем, промоем раны, обработаем перекисью.

В ванной, глядя, как пузырится перекись водорода, я думал, что все-таки мама растет над собой. Год назад она обрушилась бы на меня с упреками и вынесла мозг, а сейчас лечит, заботится…

Переодевшись в спортивки, я закатил их выше колен. Левое колено не пострадала, а на правом была содрана кожа, как и на руках, и наливался кровоподтек.

— Теперь каждый раз буду переживать за тебя, — бормотала мама, смахивая розовую пену салфеткой.

— Я ж осторожный и… — попытался ее утешить я, но меня прервала трель дверного звонка.

— Мы кого-то ждем? — спросил я. — Сделка же в восемь. Или ты ее перенесла на пораньше?

Мама мотнула головой.

— Нет. Я не знаю, кто это может быть. — Она округлила глаза и поднесла ладони ко вспыхнувшим щекам. — Господи, неужели директор? Будет угрожать, шантажировать… Или подослал кого.

— Вряд ли, — сказал я, тоже насторожившись. — Ты побудь здесь, а я пойду посмотрю. Если пожаловал кто незнакомый, я скажу, что взрослых нет дома.

Но к двери уже ломанулся Боря, глянул в глазок и радостно крикнул:

— Ма! Это к тебе.

Я закрыл рукой лицо. Боря не понял моего жеста и просто указал на дверь. Я приник к глазку. К нам явился седой узколицый мужчина с черными усами-щёткой, светлую куртку перечеркивала лямка переброшенной через плечо сумки.

— Василий Алексеевич, — объяснил Борис шепотом.