Вперед в прошлое 9

Глава 15 Слушай интуицию!

С хозяйкой участка Надеждой — симпатичной блондинкой лет тридцати пяти — мы стояли возле дерева-шара, перепачканные грязью. К обеду снег сошел, почва превратилась в жижу, обнажился мелкий мусор, и картина стала совсем непрезентабельной. Оказалось, что сюда ведет раздолбанная грунтовка, которую после урагана завалило, и мы с Надеждой к участку пробирались по склону. А еще стало видно, тут сплошные камни, плодородного слоя тут не было вообще.

Зато это оказался тот самый участок, который я смотрел ранее с Ильей.

— Только, пожалуйста, не вырубайте фисташку, — говорила хозяйка, поглаживая ветвь дерева-шара. — Представляешь, если растереть почку или ветку сломать, выделится смола, которая будет пахнуть, как сосна.

— И дубы не буду губить, — откликнулся я. — Гарантирую, что при постройке дома ни одно дерево не пострадает.

Надежда посмотрела… без надежды.

— Ты — гарантируешь? Но ведь строить будет твой дед, как ты сказал.

— Он такой же любитель природы, — уверил ее я.

Сюда я пришел сразу после похорон, которые состоялись на сельском кладбище, что недалеко от Карасей, и перед глазами до сих пор стояла мать Барика, черная и худая. Она не плакала и не бросалась на гроб, замерла молча, поджав искусанные в кровь губы, смотрела на рыдающего Пляма с сочувствием и даже не подошла проститься с сыном, а горсть земли, точнее камней, на гроб бросила тетка, сестра Серегиного отца.

В пятницу мы скинулись на похороны, собрать получилось пятьдесят тысяч: я положил последнюю десятку, остальные — у кого сколько было. Девчонки, Гаечка, Зая, Ниженко, Белинская и Попова принесли из дома кто что мог, и весь вечер пятницы готовили еду для поминок, ведь с Бариком захотят проститься многие.

Так и случилось: пришли почти все старшеклассники, даже Карась с поломанными ребрами.

Помимо школьников и учителей, на дармовую еду слетелись стервятники, можно их назвать профессиональными ходоками по поминкам: местные алкаши и старухи, которые такие события любят, ждут, сообщают друг другу, если кто-то умирает, и не просто являются бесплатно подкрепиться, но и активно участвуют в процессе: старухи голосят, алкаши толкают речи.

Потому многие односельчане предпочитают делать поминки в кафе, чтобы на церемонии не было лишних людей. Матери Барика было не до этого.

Соседи вынесли столы на улицу, расставили на них соленья, конфеты, пирожки, оладьи, котлеты, водрузили казан гречневой каши. Ну и традиционную водку, без которой вполне можно было обойтись на похоронах подростка.

После кладбища мать Барика завела в дом одноклассников и долго показывала фотоальбомы, рассказывала, каким Серега был сорванцом, причем говорила о нем, словно он сидит рядом с нами, и от ее слов веяло подступающим безумием.

Когда все разошлись, я задержался, положил руки на плечи несчастной женщины и внушил:

— Тетя Люда, мы все вам очень сочувствуем. Это невосполнимая утрата. — Женщина отвела глаза, но я встряхнул ее, чтобы она снова смотрела на меня. — Послушайте меня. Надо жить дальше, вы не представляете, скольким людям нужны. Вы — добрый человек с большим сердцем и можете сделать много хорошего. Ваша боль с каждым днем все тише, вы хотите жить и обязательно найдете цель. Живите!

Помня, что, если внушение не действует, объект его приложения может на меня кинуться, я отступил, готовый спасаться бегством, но мать Барика не проявила агрессии, кивнула покорно.

Подействовало ли? Скоро выяснится. Это все, что я для нее могу сделать.

Но все равно осадок остался: перед глазами застыл гроб с Бариком, его рыдающая бабушка, беловолосая и сухонькая, мать Сереги, из которой будто бы ушла жизнь.

Потому с кислым лицом я стоял на раскисшем участке и выслушивал Надежду, какой он перспективный. Хозяйка говорила, и сама не верила, смотрела на мое недовольное лицо и все больше падала духом.

— Вы говорили, что он ровный, — сказал я. — Но тут уклон, придется зонировать участок или приспосабливаться при строительстве дома, а земляные работы очень дороги. Поблизости никто не живет — второй минус, из него проистекает третий — провода оборваны, и неизвестно, восстановят ли их, потому что не для кого. Ну и, в-четвертых, мне нужно вызвать специалистов, чтобы они сказали, реально ли пробурить скважину.

— Реально! — закивала Надежда. — Мы весной собирались тут строиться, я могу дать телефон гидрогеологов, они сказали, что двенадцать метров всего до воды. А провода починят. Да, сейчас тут никто не живет, но пройдет лет пять, и ты не узнаешь это место. К тому же магазин рядом, дорога рядом, не посреди поля где-то.

— А чего решили продавать? — спросил я.

— Муж пропал без вести, — прошептала она и потупилась.

Сделалось неловко, и я сказал:

— Мне очень жаль. Простите за бестактность.

— Да ничего. Полгода уже нет его. Он в море ходил матросом. Вот, ни слуху, ни духу. Говорят, за борт смыло при шторме. Но скорее, ему помогли. — Она вздохнула, помолчала и вернулась к нашим баранам. — Даже проект дома уже есть, могу его уступить всего за двадцать долларов. Восемьдесят квадратных метров, три комнаты!

— Спасибо, у нас свой проект, — ответил я.

— Я могу уступить сто долларов, если купите участок до нового года, — сказала Надежда жалобно, и я понял, что этой женщине очень нужны деньги.

Другой на моем месте начал бы выкручивать ей руки и сбивать цену: электричества нет, дорога убитая, воды нет, никто поблизости не живет, а в наше время селиться на пустыре рискованно, так что, милочка, пятьсот баксов и ни цента больше! Но я лишь кивнул и сказал:

— В ближайшее время узнаю насчет скважины, и, если никаких подводных камней не обнаружится, то меня все устраивает. Я звоню вам, мы находим нотариуса, вы получаете задаток, мы обязуемся провести сделку в этом году, потому что прямо сейчас денег на руках нет, появятся они 27–28 декабря.

Это будет начало недели, как раз акции «МММ» должны подняться в цене, и я выгадаю минимум шестьсот тысяч.

Надежда округлила глаза и невольно улыбнулась — до последнего думала, что я сольюсь. Она и сейчас до конца не верила, что покупатель нашелся так быстро, думала, мне просто неудобно ей отказывать, и я собрался по-тихому соскочить.

— Меня и правда все устраивает, — попытался утешить ее я. — Просто я только что с похорон, одноклассник погиб. Второго ровесника хороню за пару месяцев, так быть не должно. Чтобы вы не волновались, вот мой телефон. — Я протянул заранее написанный на бумажке номер. — Услуги нотариуса оплачиваем пятьдесят на пятьдесят. Что такое задаток, знаете?

Надежда кивнула и закинула удочку:

— А если просто расписку?

— В наше время — нет, — отрезал я. — Если не хотите лишних расходов, просто поверьте мне на слово. Как поступим?

Надежда задумалась, потерла подбородок, посмотрела на меня.

— А сколько стоят услуги нотариуса?

— Сможете узнать? — спросил я. — Все-таки вы ближе к цивилизации.

— Хорошо. Позвоню, как только выясню, все будет зависеть от суммы, которую он запросит.

— Давайте провожу вас на остановку, — предложил я.

Всю дорогу мы говорили об урагане, Надежда жаловалась, что после исчезновения мужа ей с двумя детьми сложно сводить концы с концами, а ко мне снова вернулись мрачные мысли, что, не желая того, я делаю хуже. Понятно, что это не так, Барик искал свою смерть и нашел ее, но в чем виновата его мать? Старушка эта, рыдавшая на его гробу?

Судьба отвела им роль статистов, тех самых щепок, которые летят, когда рубят лес. А пила-то в моих руках!

Простояли мы с Надеждой на остановке минут десять — одно удовольствие находиться на улице, когда тепло! Солнце почти справилось с сосульками, снег остался только в затененных канавах. Деревья облепили расчирикавшиеся воробьи, а горлица переворачивала шелуху от семечек на обочине в поисках еды. Надежда побежала к ларьку Райко, купила полбулки хлеба и принялась кормить птиц, приговаривая:

— Бедные, оголодали за зиму. А погибло их сколько! Прямо под крышами замерзали, а сегодня окоченевшие тушки оттаяли и выпали… Ой, автобус едет!

Сыпанув слетевшимся воробьям крошек, она посмотрела на меня с надеждой.

— Когда тебе позвонить?

— Во вторник, попытаюсь узнать про воду, а вы узнайте, сколько денег хочет нотариус.

Запрыгнув в автобус, она помахала мне рукой.

Так, полдела сделано. Осталось наторговать денег на задаток, это сто долларов, плюс чуть меньше отдать за шесть акций винзавода. Пак, двадцать четыре пачки, я точно продам завтра в областном центре. Не факт, что в этот раз Валютчик купит кофе, в курортном городке тоже будет глухо с торговлей, там много разрушений, и людям не до того. Так что рассчитываю на триста тысяч — должно хватить с запасом, если не случится форс-мажоров.

Воскресенье, 5 декабря 1993

Возвращались мы с Ильей на электричке, которая из областного центра отправляется в 16.30, на 14.30 не успели, хотя очень старались.

Города, что севернее горного хребта, ураган не потрепал — чуть погладил. И клиенты, насмотревшиеся ужасов в новостях, жаждали подробностей, зная, что эти недели я провел в сердце бури. Некоторые спорили, что не так все было, ссылаясь на более достоверные источники: родственников и друзей, у которых есть знакомые в нашем городе. Разубеждать их я не стал: блажен, кто верует.

Приходилось одно и то же рассказывать восемь раз и отвечать на повторяющиеся вопросы: да, люди погибли, да, все оледенело, да, треть деревьев вывернуло с корнем.

Надо было фотографии брать, дело пошло бы быстрее, а так мы с Ильей еле успели на вокзал в полпятого, я аж охрип, столько пришлось говорить.

Зато продали больше, чем я рассчитывал: не двадцать четыре пачки, а тридцать одну, соответственно, на руках у меня было ровно 400 000, без учета трех, которые получил Илья за работу. Еще месяц назад это для меня была вау какая сумма, сейчас же, когда появился доход с шестью нулями, она казалась не такой уж большой. Теперь точно хватит на акции и задаток, и можно немного отложить на покупку участок.

С такой динамикой накоплю миллион для сделки собственными силами, а всю прибыль с акций «МММ» поделю на развитие двух бизнесов: бартер и автомастерские. Осталось Каналье подобрать подходящих работников, из числа которых можно назначить главного в новую мастерскую. Ни Женя-космонавт, ни Олег-панда-кунг-фу таковыми не казались. Вся надежда на другую смену, а тех парней я не видел.

Мысли крутились вокруг дилеммы, одну мастерскую открывать или две. Если одну, надо ее круто укомплектовать — пусть будет самая продвинутая мастерская в городе. Такая, куда и из других городов на иномарках приедут к супермастеру.

Из раздумий меня вывел Илья, который всю дорогу смотрел на меня странно. Такое впечатление, что он хотел сказать важное и неприятное, но не знал как.

Наконец он нарушил молчание:

— А правильно ты советовал «МММ» покупать. Ну а чего сомневаться, когда знаешь наперед. — В последней фразе мне послышался упрек.

Словно подтверждая мои догадки, Илья отвел взгляд и сжал челюсти. Завидует? Не похоже на него. Тогда в чем причина необъяснимой неприязни? Прояснить это я решил сразу же.

— Ты злишься на меня?

Друг сглотнул слюну, его кадык дернулся.

— Нет.

— Ты не умеешь врать. Что я сделал не так? Это из-за Инны?

Илья посмотрел в упор и проговорил:

— Если бы я знал наперед, то не акции скупал бы, а предупредил бы Серегу, что его ждет. — Он покосился на старуху, сидевшую сзади и навострившую уши.

Мы сидели друг напротив друга, я переместился к нему и зашептал:

— Я ничего не мог сделать, потому что пострадать должен был Мановар, а его я, как ты заметил, пугал проводами под напряжением. В той реальности Барик остался целым и невредимым. «МММ» должна была запустить компанию позже, много мелких событий сейчас развиваются иначе. Будущее меняется, теперь я в нем не уверен на сто процентов. И чем дальше, тем больше будет расхождений.

Лицо Ильи посветлело, он устало закрыл глаза и улыбнулся так, словно испытывал самый сильный в жизни экстаз. Он вынашивал мысль, что его лучший друг сволочь, обдумывал ее, поначалу скрывал, но в конце концов напряжение достигло передела… Это как вместо выстрела получить счет на миллион.

— Родители не послушались, а у меня две акции есть, — продолжил он бодрее. — Но больше их не купить — дорого. Зато билеты выпустили дешевые, двадцать билетов — 2500. Что думаешь?

Я пошевелил извилинами, пытаясь вспомнить, что за билеты, но — никакой конкретики. Вроде, когда цена за акции перевалила за 20000, и они стали недоступными большинству, Мавроди выпустил более дешевые билеты — вот и вся информация.

— Бери, — дал добро я. — Но так много, как на первых акциях, ты уже не заработаешь. Ну, или рисковать надо, держать их до последнего.

Илья кивнул и спросил:

— А где оно, то последнее?

Я пожал плечами:

— Не помню. Сам я на новый год буду продавать все, боюсь рисковать.

— А сколько у тебя акций? — спросил Илья.

— Много, — уклончиво ответил я, а он не стал приставать с расспросами.

— Если больше двадцати — уже круто.

— Столько, что на эти деньги я рассчитываю купить участок.

Илья присвистнул и спросил:

— Я сейчас хочу купить их билет. Ты со мной?

— Извини, рисковать не хочу. Но мысль правильная, завтра он будет уже дороже.

На вокзал мы прибыли в начале седьмого. Сели на троллейбус, без двадцати семь вышли в центре. Отсюда до набережной было рукой подать, самый первый пункт продажи акций «МММ» находился еще ближе. Вспомнились ледяные изваяния на набережной, лесоповал во дворах, выбитые стекла, сорванные с петель двери… В конце концов, никто не знает, что у меня в карманах и сумке кругленькая сумма — почему бы не удовлетворить любопытство, не посмотреть, как город зализывает раны. Правда, темно уже, но, надеюсь, хоть где-то уличное освещение восстановили. Заодно подстрахую Илью и увижу билеты «МММ».

— Пожалуй, пойду с тобой, — сказал я.

Сперва мы заскочили в пункт продажи акций; люди еще не отошли от урагана, и он пустовал. Разноцветные билеты сотрудники прилепили к стеклу. Они напоминали советские рубли, которые мы еще не забыли, только вместо Ленина был светлый лик Мавроди. Тут имелись билеты номиналом 1, 10, 20 и 50 и висело разъяснение, что билет — это 1/100 акции, прибавлять в цене они будут пропорционально.

Продавщица меня узнала, распахнула глаза:

— О, новый русский пришел! Сколько тебе акций? Десять, двадцать, сто?

— Спасибо, — вернул улыбку я. — Я пас.

Илья протянул две тысячи пятьсот.

— Мне билет, пожалуйста. Ну, двадцать то есть.

Продавщица взяла деньги и выдала серо-оранжевую бумажку. Илья покрутил ее в руках и сказал:

— Совсем больной этот Мавроди, свою рожу — на купюры.

— Затеял игру, равную своим амбициям, — сказал я, направляясь к выходу. — Ну а что, талантливый мужик, вон, целую империю построил!

— А что с ним будет дальше? — прошептал Илья одними губами.

Собравшись ответить, я испытал смутное беспокойство, словно делал что-то противозаконное.

— Его посадят, деньги отнимут, и умрет он довольно рано… — Я остановился и попросил Илью: — Давай тему «Что будет дальше» поднимать только в крайнем случае? Не знаю почему… просто чувствую, что мне нельзя этого говорить.

— Понял, — кивнул Илья, и мы направились дальше.

Город восстанавливался. Дворы уже расчистили от деревьев, только зияли воронки, где были их корни, да в некоторых картирах вместо стекол желтела фанера. Света, льющегося из окон, хватало, чтобы различить детали.

А вот на набережной было глаз выколи, но мы увидели и ощутили подошвами, что лед сошел, а с памятников осы осыпался неопрятными кучами и дотаивал. Перевернутый корабль, прибитый штормом к берегу, куда-то отбуксировали. Волны лениво качали доски, ветви, мусор и трупики птиц: поганок, бакланов, чаек. Еще немного, и от ледяного апокалипсиса не останется следов, только память и немногочисленные фотографии.

Кстати, надо отправить деду копии фотографий и статью, которую мы сочиняли всей семьей — пусть предложит московским журналистам.

На остановке нас ждала бурлящая толпа, где мы разглядели односельчан. Забирать эту массу народа приедет несчастный ЛиАЗ, он один на маршруте. Нас же там расплющит, и станем мы плоскими, как камбалы! Да и прощупать карманы в такой давке проще простого, а у меня там деньги, много денег.

— Едем на такси, — сказал я Илье.

Он кого-то увидел за моей спиной, встал на цыпочки и, побледнев, поднял руку, поколебался немного и робко помахал. Оборачиваясь, я уже знал, кто позади меня.

Так и есть, к нам шла Инна, задумчиво глядящая себе под ноги. Заметила нас она, только когда между нами осталось метров семь, дернулась так, словно ее в спину ударили, и меня окатило ее ненавистью, аж жарко стало.

— Привет! Иди к нам! — прокричал Илья чужим голосом. — Мы едем на такси! И тебя подбросим!

Скулы на лице девушки проступили четче, нос заострился, губы сжались. Инна сделала вид, что никого не заметила, резко взяла вправо и затерялась в толпе.

Илья опустил взгляд, ссутулился и потух. Я взял его за руку и повел на площадку возле администрации, днем ее занимают торговцы, а вечером тут стоят такси с шашечками. С водителем «Волги» я договорился за тысячу, и мы разместились на заднем сиденье.

Для большинства граждан сейчас такси — что-то за гранью роскоши. Люди так бедны, что предпочитают семь километров идти пешком, лишь бы сэкономить эту несчастную тысячу. Некоторым есть нечего, а мясо и даже курицу они видят разве что во сне. Что можно сделать, чтобы изменить их бедственное положение?

Ожила память прошлого, вспомнилось, как ошалелые от блеска бриллиантов и безнаказанности олигархи снимали полнометражные фильмы с собственным участием, приглашали звезд, нанимали сценаристов и режиссеров с именем, в то время как старики еле сводили концы с концами.

Стало ли проще жить в будущем? Безусловно. Большинство закрыло базовые потребности и влилось в общество потребления. Но изменилось ли что-то глобально? Нет. Система как была, так и осталась гнилой. Изменится ли это когда-нибудь? Смогу ли что-то для этого сделать лично я?

Вопрос без ответа.

Расстроенный Илья вышел из машины первым, я поехал дальше и вспомнил полный ненависти взгляд Инны. Некоторые люди воспринимают отказ, как личное оскорбление, и несут эту обиду всю жизнь. Похоже, Инна из таких, и она никогда меня не простит за причиненную боль.

Иногда злость — не так уж плохо. Она побуждает на подвиги и действует как мощнейший стимулятор. Очень надеюсь, что у Инны будет так. Вместо того, чтобы пойти по рукам, она будет развиваться, учиться, двигаться по карьерной лестнице — девчонка-то способная.

Едва я переступил порог квартиры, мне навстречу вышла мама и сразу же выпалила:

— Паш, тут это… наши сотрудники хотят продать тебе акции и вино, которым с нами расплатились. Ты как?

— Надо брать, — ответил я, повесив куртку на вешалку. — Сколько акций?

Зашелся лаем запертый в ванной щенок. Бедолага, снова он в заключении, и это при том, что Борис Дома и мог бы за ним присмотреть. Когда мы расходились, он сидел там, потому что обгрызал мебель и портил обувь. Но на улице ему, наверное, будет холодно, даже если сделать будку и класть на ночь грелку.

— Шесть, которые ты обещал, плюс еще двадцать. И вина на сорок тысяч примерно, как сторгуешься. Им деньги срочно нужны. Что ответить?

Двадцать⁈ На столько я не рассчитывал. Мне нужно только на покупку акций 350 000 рублей. И сотку задатка за участок. Никак не укладываюсь! Полтинника не хватает. Вино можно и позже выкупить, никуда оно не денется.

— Надо подумать… — проговорил я. — Они могут подождать неделю?

Мама мотнула головой.

— Нет, срочно хотят. Иначе директору продадут. Ответ надо дать сейчас.

Я заходил по помещению туда-сюда, думая, где достать денег. Можно наведаться к валютчику, уж десять пачек кофе он возьмет. Интуиция говорила, что акции винзавода в приоритете, потом такого случая может не представиться.

— Говори, что возьмем, — махнул рукой я, рассчитывая наскрести недостающее по сусекам, и мама заработает тысяч двадцать. — Пусть приходят завтра вечером.

— Ага, когда позвонят, так и скажу.

Завтра после уроков сгоняю на рынок, попытаюсь сбыть кофе валютчику. Если не получится, поеду к Каналье и бабушке. Если совсем ничего не выгорит, продам акцию «МММ», в начале недели они обычно прибавляли в цене — много не потеряю. Я и так в большом плюсе, если разобраться.

Выкручусь! Должен выкрутиться.

Понедельник, 6 декабря 1993 г.

Голова шла кругом, столько на сегодня всего было запланировано: встреча с валютчиком в два часа дня, в четыре вечера на участок приедут гидрогеологи, с которыми я вчера созвонился и договорился. Если с валютчиком не выгорит, с участка уже по темноте надо стартовать к бабушке.

Если бы уроков было четыре, это очень облегчило бы мне жизнь, но погода наладилась, и все вернулось на круги своя. Потому с последнего урока пришлось отпрашиваться. Благо это была физра, и Виктор Аркадиевич, благодарный за ремонт спортзала, без вопросов меня отпустил.

'Как же здорово, что у меня есть мопед, — думал я, спеша домой. — Без него я точно ничего не успел бы, а так дороги расчистили, солнечно и десять тепла — вполне можно ехать, не теряя времени на общественном транспорте.

Пока я шел, взмок, аж рубашка к спине прилипла. Взбежав на наш второй этаж, сунул ключ в замочную скважину и обнаружил, что дверь открыта. Бросило в жар, и сердце остановилось, а потом сорвалось в галоп.

Осторожно вынув ключ, я отступил на шаг. Боря и Наташа в школе. Мама на работе. Кто это может быть? Возможно, Наташка прогуливает школу, но все всегда закрываются изнутри.

Весь мой заработок — в тетради с замком, которую подарил директор! В тетради, которая просто кричит: во мне есть ценное, открой меня!

Как узнать, кто проник к нам в квартиру и есть ли там кто-то сейчас? Я приник к двери ухом. Если бы внутри были воры, они громыхали бы мебелью и хлопали ящиками. Или они уже сделали свое дело и ушли? Во дворе никто на стреме не стоял…

Сразу звонить в милицию? А если там свои? Как же кстати пришлись бы мобильные телефоны из будущего! Я потянулся к ручке, собираясь рискнуть, открыть дверь, но остановился, придумав кое-что получше.