Ночью во сне взрослый я праздновал сорокатрёхлетние, которое ждал как избавление от опостылевшей работы и связанного с ней дебилизма. Пенсия! Купить лачугу у моря на берегу Азовского моря где-нибудь в Щелкино, вести жизнь холостяка, делать вино и чачу, ходить в море на лодке, ловить рыбу. Так мне виделась свобода после двадцати лет службы в вооруженных силах.
По сути, проживая чужую жизнь, которую теперь и вспоминать не хочется, я жил ожиданием пенсии. Но поспешил родиться на несколько недель. Случись это на месяц раньше, возможно, меня не призвали бы на войну…
И я никогда не попал бы в прошлое, то есть меня такого, какой я сейчас, никогда не было бы.
А теперь во сне я отмечал очередной день рождения и знал, что обречен, что весь мир обречен… Или по крайней мере тот мир, что мне особенно дорог, ведь ядерный конфликт — это необязательно уничтожение человечества. Но хуже всего было осознание, что работа, которая мне надоела, от которой я так мечтал избавиться, в конце концов меня убьет.
Никакого моря мне, никакого вина и шаланды, полной пеленгаса.
Проснулся я в смешанных чувствах. С одной стороны, какое счастье, что теперь я пойду другой дорогой! С другой — до слез обидно было за того себя, за миллионы людей, которые ходят на работу, как на каторгу. С понедельника по пятницу. С девяти до шести. И никак не разорвать круг Сансары, потому что еще в юности они свернули куда-то не туда.
Рядом одевался Борис. В прихожей всхлипывала мама. Почему? Что с ней? Она плачет, или это просто насморк? Прислушавшись, я понял, что она разговаривает по телефону и действительно плачет.
Первая мыль была — что-то случилось с бабушкой, ведь у нее давление и сердце шалит. Я вскочил с кровати и в одних трусах ломанулся в прихожую.
— Мама, что случилось?
Она повернула ко мне отекшее лицо.
— Андрей…
— Какой? Наташкин или…
— Андрюша, твой двоюродный братик… умер. — Она повертела в руках трубку, откуда доносились протяжные гудки. — Мама позвонила. Господи… мне надо к ней! Как бы приступ не случился.
— Как умер? — Я еще не до конца осознал услышанное, но чернильное облако в душе начало ширится и темнеть. — Опять прыгнул из окна?
— Нет. У него остановилось сердце. Никто не знает, как так. Его будто выключили.
Меня словно кипятком окатили, закружилась голова, и я прислонился к стене. Вот что случается с гнилушками, на которых удается повлиять. Выходит, я убил его? Или это просто совпадение?
Из зала высунулся Боря, повертел головой.
— Это прикол? Как это — умер?
— Взял и умер, — вздохнула мама. — Нет больше Андрюши.
Боря замер, подвигал бровями, губы вытянусь в нитку. Нет, он сильно не расстроился, как не расстраиваются, когда из жизни уходит далекий не очень симпатичный человек. Его поразила конечность бытия.
Память взрослого шепнула, что, да, в молодости смерть кажется чем-то противоестественным, как град посреди июля. Как смерть любимой собаки. Потом один за другим умирают деды, бабушки, тетки и дядья. Соседские старушки, которые в нашем детстве были бодрыми.
Когда тебе сорок пять, то лента друзей во «Вконтакте» начинает превращаться в некролог, и не дай бог дожить до момента, когда ты остаешься последним свидетелем своего поколения.
Думал ли я о таком раньше? Нет, меня просто пугало осознание собственной смертности. Года в три оно меня посетило, я понял, что все станут старенькими, умрут, и я умру, и не будет ни-че-го — испугался и перестал есть и спать.
Хотелось бросить все и поехать с мамой к бабушке. Если кому сейчас паршиво, так это ей. Нам-то Андрюша никто, дальний родственник, а она его с младенца растила, радовалась его успехам, печалилась, наблюдая его деградацию.
Вспомнилась мать Барика, готовая наложить на себя руки после смерти единственного сына, но она выжила после моего внушения. С одной стороны, хотелось посмотреть, как бабушка, но с другой — страшно прикасаться к чужой трагедии. Может, и бабушке внушение поможет? Или ну его, вон какие у него последствия.
Грустная мама ушла в спальню. Боря проводил ее взглядом и прошептал:
— Вчера был Квазипуп, и я тебе не показывал, но теперь можно. Иди сюда. — Он достал из тайника под столешницей альбом. — Вот, я дорисовал проект дома!
Он открыл альбом. Все было именно так, как я ему говорил. Неидеально с инженерной точки зрения, но эскиз можно показывать проектировщику, он подкорректирует размеры. Мне его телефон дал Леонид Эдуардович, у нас встреча в воскресенье, в свободное от работы время. К тому же этот человек в силах помочь утвердить проект дома, чтобы потом не пришлось узаконивать готовый дом, проходя круги ада.
А вот дополнительные помещения придется обозначать как подсобки, сараи или как их называют. В общем, когда на руках будет проект, закажу смету, чего и сколько нужно, и начну сотрудничать с Завирюхиным. Если отчим отвалится, выкручусь как-нибудь.
Нужно сегодня обсудить с Василием план дальнейшего сотрудничества, обговорить и, если будет контакт, а не его истерика, прописать нюансы. Возможно, это будет последний наш мирный разговор, потому что в адекватности этого человека я засомневался.
С одной стороны, он порядочный, держит слово, доверяет партнерам и все такое. С другой, как равного он меня не воспринимает. Поскольку примитивными людьми управляют инстинкты, а для многих хищников все, что меньше — еда, отчим вполне может меня подвинуть без зазрения совести и даже посчитать, что сделал благо. Типа ребенку учиться надо.
Ну, посмотрим. Вечер все решит, Василий как раз успокоился после вчерашнего конфликта с Борисом. Если договоримся — хорошо, не договоримся — не фатально. В любом случае я буду подыскивать альтернативу его грузовику. Да, муторнее, зато безопаснее.
Адекватного взрослого найти сложнее, чем грузовик, но кое-кто на примете есть.
В школе возле двери стояли, как обычно, дежурные с учителем, в этот раз десятый класс с Кариночкой. Увидев меня, пришедшего в сопровождении друзей, географичка сказала:
— Геннадий Константинович просит тебя срочно к нему зайти.
Илья с пониманием кивнул.
— Это из-за гопников? — скорее констатировала, чем спросила Гаечка.
— Скорее всего, — кивнул я.
— Удачи, — сказал Минаев.
Все отправились на алгебру, а я зашагал к директорскому кабинету, прячущемуся за огромным стендом со стенгазетой, благодарностями и прочим. Наверное, сторожиха ему мозг вынесла, и он теперь нуждается в моем.
— Здравствуй, Павлик! — улыбнулась мне секретарша и кивнула на директорскую дверь.
Я мысленно надел на голову каску. Сейчас начнется долбеж в темечко…
В кабинете напротив директорского стола сидела уставшая после дежурства Людмила Павловна.
— О, явился, красавец, — процедила она.
— Здравствуйте, — поздоровался я с ними обоими.
Дрэк сразу перешел к делу:
— Если бы не знал тебя, то просто запретил бы тренироваться в нашем спортзале. Но я тебя знаю. Потому хочу выслушать твою версию тот, что вчера произошло.
Он это и так знает с моих слов и устроил нам очную ставку! Ну и хорошо. Пришлось еще раз рассказывать то, что я уже говорил вчера. Сторожиха постоянно меня перебивала. Вспомнила, как Зяма припечатался к стеклу. Как Алтанбаев в прошлом году украл выварку. Как эта гоп-команда выбивала мелочь у учеников.
Закончил я так:
— Если не верите мне, спросите у одноклассников, которые при всем этом присутствовали. Я не думал, что эти парни придут и тем более — что завяжут с криминалом.
Директор закрыл рукой лицо, помотал головой.
— Ну-ну. Ты еще взаймы им дай. В дом к себе впусти.
— Геннадий Константинович, я готов поспорить на… — Я осмотрел его кабинет. — На телевизор для школы, что Алтанбаев станет нормальным. То есть бросит пить, нюхать, колоться и грабить.
Дрэк аж рот раскрыл.
— Ты серьезно? У тебя есть лишние деньги? Или ты… — Он постучал себя по блестящей лысине.
— А вы просто позволите нам тренироваться в спортзале. Под мою ответственность. Также я гарантирую, что Алтанбаев больше не принесет неприятностей.
Сторожиха взвилась:
— Не слушайте его! Его обещание — полная чушь! А шантрапа все вынесет! Посуду из столовой. Из музыкального класса — баян. Магнитофон еще.
— Нет! — после минутного промедления ответил мне директор. — Никаких посторонних на тренировках!
Сторожиха растянула губы в улыбке и пошла в атаку:
— Я бы вообще ему не верила и не пускала их. Один раз обманул, и во второй обманет! Нет ему доверия!
— Людмила Павловна! — повысил голос директор. — Не надо нагнетать! Я верю Павлу. Он продолжит тренировки. И, пожалуйста, без наговоров! Я все сказал. Точка!
Прозвенел звонок, я поблагодарил его и рванул на алгебру, по дороге думая, что надо искать хорошего тренера и помещение, потому что две группы я не потяну, а вместе с гопниками друзья заниматься не станут.
На большой перемене в столовой я развеял страхи друзей, уверил их, что гопники на тренировки ходить не будут. О, сколько счастья было! Загрустила только Лихолетова, которой нравился Алтанбаев.
Сегодня, в пятницу, у нас было пять уроков. После школы я заскочил домой, перекусил, мы с Борей написали два типа объявлений: «В автомастерскую требуются» и «Требуется тренер самбо в Николаевку. Оплата каждый день». Помещение можно за малую денежку арендовать в клубе, там любой копейке будут рады. А потом алтанбаевцы адаптируются к нормальной жизни, начнут работать и сами будут оплачивать аренду.
В три дня мы с Ильей и Кабановым отправились в центр клеить объявления — такой способ оказался эффективным, и Каналья попросил найти сотрудников во вторую мастерскую, а потом парни поехали домой, а я с замирающим сердцем — на автобусе к бабушке. Мопед я не брал, потому что вечером за нами с мамой обещал заехать отчим.
Пока трясся в автобусе, думал, что я люблю бабушку и готов ей помочь, как и деду, но сейчас ехать к ней совсем не хочется. Потому что страшно прикоснуться к чужому горю, стать его частью при том, что я совершенно ничем не в силах помочь.
Все было так, как всегда: та же калитка, отремонтированный мной забор, старые абрикосовые деревья. Боцман так же бросился навстречу и начал бодаться, вымогая ласку. Но чувствовалась какая-то тяжесть, словно в доме поселилось горе и встречало меня вместе с Каюком.
Юрка был не убитым горем, он Андрюшу тоже не любил — просто печальным. Сошел со ступенек в домашнем и сказал:
— Лежит, не встает. К стенке отвернулась, прогоняет всех.
— А мама моя?..
— В соседней комнате. Идем. Мне страшно за Эльзу Марковну. Никогда ее такой не видел.
В доме стояла мертвенная тишина. На хлопок двери из маленькой комнаты выглянула растерянная мама, посмотрела на вход в бабушкину комнату и покачала головой.
Я прошагал туда, холодея, потому что не знал, что буду говорить. Шторы были задернуты, царил мрак. Бабушка, поджав ноги, лежала в кровати, худенькая, маленькая, беспомощная. Я молча сел на край, прилег и обнял ее.
Она вздрогнула, обернулась. Ее глаза, обрамленные черными кругами, лихорадочно блестели. Из нее будто душу вынули. Захотелось отшатнуться, потому что потянуло безумием, но я не стал этого делать. Отодвинув меня, впившись взглядом в мое лицо, она проговорила:
— Что я сделала не так? Где недоглядела? Чего ему не хватало? У него же все было! Лучшие игрушки. Лучшая одежда. Он в «Артеке» отдыхал! Любой университет, только учись, а он не захотел! Мать на машину ему копила. Вот чего не хватало, а?
Ответ я знал. Точнее, знал я-взрослый, и то применимо к обычным людям, не гнилушкам. Типичная ошибка родителей, которые стремятся не просто дать — запихнуть в своего ребенка все лучшее, то, чего не было у них самих. Андрюше не хватало того, чтобы чего-то не хватало. Не к чему стремиться, нет цели. Зачем напрягаться, когда мама с отчимом пережуют и в ротик положат? А если нет причин напрягаться, молодой растущий организм ищет, как себя развлечь. И находит.
Конечно, не факт, что Андрюша не сторчался бы, если б его семья нуждалась, и в доме экономили бы на необходимом. Как и не факт, что дети богатых родителей пойдут по скользкой дорожке, все зависит от личности. Однако тенденция наблюдалась именно такая. Основной проблемой молодых людей будущего станет тотальный инфантилизм, когда как мои ровесники будут согласны на трех работах вкалывать, чтобы выгрызть себе минимальный комфорт. Не все до него доживут, но многие преуспеют.
Все то, что нам достается огромным трудом, нашим детям мы постараемся обеспечить, и они это получат даром.
Конечно же, говорить этого я бабушке не стал.
— Ты не виновата. И Ирина не виновата, время такое, проклятое. Кстати, как она, тетя Ира?
— О-ой! — Бабушка отвернулась и проговорила в стену. — Толик повез ее в психбольницу, она пыталась… пыталась… Выцарапать себе глаза.
Еще бы — единственный сын умер!
— Это все Витька-алкаш! В него Андрюша пошел, все худшее взял.
Бабушка встала рывком и обняла меня, поцеловала в висок.
— Спасибо, хоть вы нашлись. Не знаю, что делала бы, если бы не вы. Умерла бы от горя. — Она задумалась, вздохнула. — Как бы Ирочка теперь не умерла.
Хотелось сказать, что она молодая, ей нет и сорока. С большой вероятностью она еще способна зачать. Не то чтобы это приуменьшит горе сейчас, но со временем может дать новый смысл, и вместо гнилушки в мир придет обычный человек. В той реальности Андрюша покинул этот мир гораздо позже, когда Ирина при всем желании не могла родить второго ребенка.
Услышав наш разговор, в зал заглянула мама и сразу же исчезла.
— Бабушка, — проговорил я. — Давай я сделаю тебе чаю, и ты поешь? Тебе нужно питаться, иначе ослабнешь и не сможешь помочь Ирине. Ей ведь никто не поможет, кроме тебя.
Я нащупал правильную тему, не желая того, переключил бабушку с самобичевания на чувство долга. Она кивнула, села в кровати, протерла лицо и сказала голосом, полным решимости:
— Ты прав, я совершенно расклеилась. И вместо того, чтобы быть с дочерью, валяюсь и пускаю сопли. Прости.
Потуже завязав пояс халата, она надела вязаные носки и направилась в прихожую, где в шкатулке лежала ее трубка. Идти за ней я не стал, подумал только, что не зря ехал, помог ей безо всякого внушения.
Вот что значит сильный человек. Дело не в том, что такие не ломаются, потому они пофигисты с низким болевым порогом, просто у них больше запас прочности.
Когда она ушла курить, в спальню заглянула мама.
— Что ты ей сказал?
— Ничего особенного. Что Ирине нужна ее помощь, и все.
— Ну, хорошо, что помогло.
Юрка, сидевший возле печки, улыбнулся.
— Пашка кого угодно может убедить. Ты не этот, как его… Кашпировский? А че, прикольно, гипнотизируешь училку: «Поставь мне пятерку, поставь пятерку» — и на тебе «отлично»!
— Все не так просто, — ответил я уклончиво и обратился к Каюку. — Скорее всего, бабушка на несколько дней уедет помогать Ирине. Возможно, с ночевкой. Ты справишься один с хозяйством?
По страдальческому лицу Юрки я понял, что нет, не справится. К тому же дом, где хранятся три тысячи долларов, нельзя оставлять без присмотра, потому я предложил:
— Ладно. Завтра выходные, я побуду с тобой.
Жаль, что еще не развиты банковские услуги, и нельзя оставить деньги на хранении в ячейке. В понедельник, скорее всего, будут похороны. Во вторник — торговля. Но поговорить с отчимом нужно уже сейчас, чтобы знать, к чему готовиться.
— Паша, — обратилась ко мне мама. — Я правильно поняла, что ты собираешься здесь ночевать?
Я кивнул и объяснил свою позицию, добавив:
— Видишь, как на бабушку хорошо влияет факт, что у нее есть другие внуки? Неплохо было бы, чтобы Борис приехал.
Так он точно насмерть не сцепится с отчимом и не будет чувствовать себя одиноким в стане врага.
— Наверное, ты прав, — согласилась мама.
Отчим приехал в шесть вечера. Он звонил маме в обед, отчитаться, как у него дела, узнал новости и пообещал прибыть в Васильевку.
Бабушка к тому моменту, включив радио на всю громкость и подпевая голосистой певице, остервенело шинковала капусту. Я перехватил Василия у калитки и сразу отвел в сторону, потому что при маме нормально не поговоришь.
— Как дела?
— Сто писят тысяч! — радостно отчитался он. — И это на «Волге»! На грузовике миллион в день будет! А ты шо хотел?
Я оглянулся на дверь.
— Обсудить наше дальнейшее партнерство. Подтвердить или опровергнуть факт, что мы сотрудничаем на тех же условиях. То есть всю прибыль делим пятьдесят на пятьдесят.