Вперед в прошлое 11

Глава 22 Рейдеры

Перегрузив вместе со мной мешки в «Зил» и накрыв их пленкой, Каналья вытер о себя белые от муки руки и сказал:

— Давай я с тобой дождусь эвакуатор — всяко спокойнее. Сколько, интересно, водитель заломит?

— Тридцать-пятьдесят, — предположил я. — Перегон-то дальний, считай межгород. К тому же тащить надо грузовик, а не легковушку, и на сцепке нельзя. — Спустя пару минут я кое-что вспомнил: — Кстати, я видел на мукомольном серую «девятку».

Но Каналья будто меня не слышал:

— Антона жалко. Мировой был мужик. Уж сколько я народу перевидал, он — просто человечище.

Мы прождали где-то полчаса, пока появился «КрАЗ» с погрузочной платформой и лебедкой. Жаба в моей душе упала в обморок и дернулась, изображая агонию.

Изможденный водитель, тощий и серокожий, высунулся из окошка, окинул взглядом наш «КАМАЗ», черный след протектора, тянущийся по дороге в дальние дали, и выдал заупокойным голосом:

— Как же вам повезло!

Только сейчас Каналья, похоже, осознал, что могло быть намного хуже. Поздоровался, назвал конечный пункт и спросил:

— Сколько возьмешь?

— Время сложное, — принялся оправдываться водитель, отводя взгляд в сторону, и я как-то сразу я догадался, что сверх положенного он не попросит — так реагируют люди, которые стесняются требовать достойную оплату своего труда. — Одной солярки сколько этот крокодил сжирает! А еще обслуживать его, резину менять, расходники, объявление в газету, туда-сюда…

— Да понимаем мы все. Сколько? — повторил я вопрос Канальи.

— Тридцать, — ответил водитель грустно и сделал такое лицо, словно ждал, что его сейчас побьют.

— Годится! — обрадовался я. — Грузим.

Каналья отсчитал мне деньги мелочью, чтобы водитель думал, у меня больше нет. И нет двух миллионов в рюкзаке, я маленькая лошадка, и мне живется несладко.

Началась погрузка. Еще пять минут Каналья простоял с нами, спросил имя водителя, извинившись и сославшись на то, что сына ему оставляет, посмотрел его документы — этого печально человека звали Илья Никитич Таранов — пожелал удачи и распрощался. Затарахтев и задребезжав, грузовик с мукой уехал.

Когда погрузили «КАМАЗ» на платформу и пристроили мопед, эвакуатор тронулся — минут на десять позже Канальи.

И сразу же, грубо, без прелюдий, Таранов начал жаловаться: на тяжелое время, плохие дороги, бессовестный народ, Ельцина и коммунистов, алчных женщин и неблагодарных детей.

Он был квинтэссенцией человеческих несчастий. Наверное, в его присутствии киснет молоко и дохнут чижики. И обручального кольца на пальце нет — у жены скис мозг. Или она успела сбежать?

До чего же человек… душный — какое точное слово! Я слушал его часа полтора, кивал, когда он что-то спрашивал, отвешивал односложные реплики, а сам думал, что мне предстоит неприятный разговор с отчимом о случившемся с «КАМАЗом». По сути, из-за того, что Василий вовремя не поменял расходники, мы чуть не убились и потратили восемьдесят тысяч на эвакуатор и грузовик. Но, с другой, отчим мог на меня и наехать посчитав, что мы обращались с чужой собственностью недостаточно бережно, типа не свое — не жалко.

Ладно, посмотрим. Все равно мы договаривались, что ремонт за наш счет.

Наконец душная поездка закончилось, мы приехали к мастерской. Наблюдая, как сгружают грузовик, частично перекрыв подъезд к гаражу, я поздоровался с выбежавшим навстречу Алишером.

— Обалдеть! — воскликнул он, глянул на «КАМАЗ» и сразу поставил диагноз: — Подшипник?

— Алексей говорит, что да.

Алишер покачал головой. Из гаража выглянул белобрысый парнишка ангельской наружности, совсем юный, и исчез.

— Новенький? — спросил я, глядя на гараж, где он скрылся.

В последнем объявлении я оставил адрес, куда надо обращаться, и пришли двое ребят.

— Это Сергей. Третий день стажируется, — объяснил Алишер. — Голова — во! И руки растут откуда надо. Очень талантливый. Очень.

— Очень рад. Алексей вечером должен приехать. А завтра у него вот, — я кивнул на «КАМАЗ», — срочный ремонт.

Вдвоем с Алишером мы спустили мопед, я расплатился с Ильей Никитичем, и эвакуатор уехал. Алишер положил руку мне на плечо.

— Подожди, я сейчас! — Он рванул в гараж, вернулся с пачкой денег, протянул их мне.

— Возьми.

Я ошалело уставился на деньги, пытаясь вспомнить, откуда они. Вроде Алишер вернул мне те две тысячи, что я ему дал перед ураганом. Или не вернул? Сумма настолько незначительна, что не помню! Видя, что я в растерянности, Алишер освежил мою память:

— Помнишь, ты дал мне две тысячи и напугал жестоким норд-остом? Мне тогда негде было жить и нечего было есть. Я послушал тебя, купил немного еды, нашел закрытую дачу, проник туда — уже когда завывало. И это меня спасло. Здесь десять тысяч. Если бы не те две тысячи, вряд ли мы с тобой разговаривали бы. — Говоря это, он улыбался. — На той даче были панировочные сухари, банка варенья и банка соленых помидор. Это я тоже съел. Когда заработал, нашел хозяев дачи и отремонтировал выбитое окно. Они даже не поняли бы, что это человек, подумали бы, что — ветер. Но я всегда возвращаю долги!

— Это слишком, — я ответил улыбкой на улыбку, вытащил из пачки две тысячи — чтобы Алишера не тяготил факт, что он мне должен. — Я очень рад, что ты уцелел. Мы с Алексеем планируем расширение, он говорил?

— Что-то такое говорил, да.

— И про карьерный рост говорил?

— Это нет…

— Так вот он будет. А достойный труд должен достойно оплачиваться.

— Я более чем доволен! — воскликнул узбек. — И благодарен судьбе, что не ушел тогда, получив отказ.

Вот же как бывает! Нечто незначительное для одного может стать жизненно важным для другого.

— И мы этому благодарны, — сказал я. — Еще увидимся, мне нужно ехать.

Путь мой лежал на центральный рынок к валютчику, пришла пора избавиться от балласта. И все актуальнее вставал вопрос, где хранить мои богатства. Скупать землю? Вкладывать в товар? Скоро придется закупать современное оборудование для мастерских, а это тысячи долларов.

Еще надо бы скинуть последние акции «МММ». Или пусть будут? Интересно, как быстро прижмут Мавроди в этой реальности? Буду слушать новости, читать «КоммерсантЪ», и как только начнутся наезды, так сразу и продам акции. Вот только как заставить это сделать остальных?

Прежде чем пойти к валютчику, я заглянул в пассаж туда, где продавали сладости. Купил самодельный торт для бабушки и Каюка, немного конфет, остальное все у нее было. Скорее всего, и сладкое было, но очень хотелось подсластить ее горечь утраты.

Подумав немного, я зашел в аптеку, купил корвалол, валерианку и пустырник — если это все смешать, получится неплохое успокоительное. Еще приобрел таблетки от давления, которые назначила Гайде бабушке.

Валютчик красовался на своем обычном месте, разматывал узелок с ценностями, протянутый согбенной бабулей. Так жалко этих стариков! Особенно тех, кто верил в светлое будущее, строил его. А теперь им нечего есть, они никому не нужны, и все катится в бездну, как они думают, по вине единственного человека.

И эту бездну не закрыть ни деньгами, ни квартирами и машинами. Я снял рюкзак, который вмиг стал таким тяжелым, будто его набили свинцом. Подождал, пока старушка заберет свои деньги. Но, воровато озираясь, она не спешила уходить, прятала заработанное себе в бюстгальтер.

Валютчик меня увидел, сделал приглашающий жест, и я начал подниматься. Пожимая мою руку, он сказал:

— Ну, удиви меня! Скажи, что тебе нужны рубли.

— Какой сегодня курс? Удиви меня, что меньше, чем в прошлый раз, — парировал я.

Павел рассмеялся, запрокинув голову.

— Не получилось с удивлением ни у тебя, ни у меня. Растет доллар, зараза. Сегодня тысяча пятьсот пятьдесят.

Я хотел воскликнуть: «Сколько?» — но прикусил язык, потому что отлично все слышал и понимал: 1550 это 1550.

— Люди понесли баксы сдавать, как дурные, так что есть много, сколько нужно?

— На два ляма, — сказал я потухшим голосом.

До Нового Года это было почти две тысячи долларов, но прошел месяц, и сейчас…

— Получится тысяча двести тридцать, — посчитал валютчик. — Берешь?

Каким курс был вчера и позавчера, я не спрашивал, чтобы не расстраиваться.

— Ну а куда деваться? — развел руками я.

Поглядывая по сторонам, я подошел к Лене и передал ей деньги. От нее же получил доллары, сунул в рюкзак. Как же хотелось прижать его к себе! Но такой жест привлекает внимание, и я просто перекинул его через плечо карманами к телу и прижал локтем. Вот так нормально.

Пожалуй, не буду заглядывать в пункт «МММ», там вечно толчея — опасно.

— Удачи, Павел! — сказал я и услышал:

— Желаю всем нам пережить это родео. — Он поднял вверх большой палец.

Как терминатор, спускающийся в расплавленный металл. Стало неприятно. Раньше почва под ногами просто покачивалась. Думалось, еще толчок — и все наладится, будет легче. Теперь же она будет так трястись, что или на четвереньки становись, или — до свидания. Хорошо, если ты знаешь, что через десять лет жизнь наладится и наступит золотой век современной России — да-да, именно так. Но другое дело, когда с каждым днем все хуже, детей кормить нечем и впереди — никакого просвета. По сути, мы, выросшие в девяностых — те же дети войны.

А потом, в двадцать пятом — большой бум. В этой реальности он случится намного позже. И я постараюсь отодвинуть проклятую дату еще. Знать бы, можно ли вообще предотвратить катастрофу.

К бабушке я доехал в начале третьего, весь заляпанный грязью. Дождь давно прекратился, но по дорогам с пригорков стекали реки, и машины все расплескивали. В голове крутилось, простила ли она меня за то, что я не пришел на похороны Андрюши. А может, вообще не заметила моего отсутствия, не до того было.

Вот как мне туда идти, когда я его, по сути, и убил?

Приехав, я заглушил мотор и медленно покатил мопед от дороги до забора. Потом долго стоял возле калитки, подавляя желание развернуться и уехать. Боцман, видимо, спал — не выбежал навстречу, как обычно.

Закатив мопед, я прислонил его к забору и с замирающим сердцем зашел в летнюю кухню, где бормотало радио. Бабушка пила чай, глядя в одну точку, ее волосы были спрятаны под черный газовый платок. На скрип петель она повернула голову, улыбнулась, но в глубине ее глаз плескалось отчаянье.

— Павлик! А я думала, Юра, он как раз из школы должен прийти. Проходи, будешь борщик… Господи, какой ты грязный! Что случилось?

— Да просто сыро, ехал…

Она налетела на меня, помогла снять дождевик, тронула руку.

— Ледяная! И ноги, небось, промокли, а ну бегом в дом, я печь растопила. Сейчас горячую воду сделаю ноги парить…

Я не узнавал ее. Из суровой леди она превратилась в квохчущую наседку.

— Бабушка, нормально все, сухой я, просто встречный ветер, а перчатки забыл.

Тогда она сгребла меня в охапку и прижала к себе. Я тоже ее обнял и сказал, что горжусь ею, она у меня лучшая бабушка на свете, еще что-то говорил — слова сами лились и лились. Бабушка гладила меня по голове, словно она вырвала меня из лап смертельной опасности.

— Как там Боря?

— Почти выздоровел. Василий заболел, мама держится. Сделаешь чай? Так хочется твоего малинового чаю, нигде такого нет.

Бабушка засуетилась, приговаривая, что малиновый — от простуды хорошо, и Боре обязательно такой надо, она сушеных ягод мне с собой отсыплет, и листьев еще.

Пока чай заваривался, я высыпал конфеты на блюдце — «белочку» и «коровку» — и рассказал, как мы поломались. Про лопнувшее колесо и то, что мы чуть не перевернулись, промолчал — незачем ее лишний раз нервировать. Просто ей важно сейчас участвовать в наших делах, быть нужной, понимать, что ею интересуются, с нею делятся. Надо будет Боре это объяснить и Юрке. Наташка вряд ли к бабушке поедет — боится из-за Андрея.

Бабушка аж расцвела после нашей беседы. Пришел Юрка, я отвел его в сторону и объяснил, что надо делать, он пообещал не подвести и закивал. Вот теперь со спокойной душой можно ехать домой, разговаривать с отчимом.

Я передал на хранение конверт с долларами. Мы с бабушкой обнялись, я пообещал себя беречь, присматривать за Борей и Наташкой и укатил домой еще засветло. Наверное, и к директору заглянуть будет не поздно, поговорить насчет детского лагеря. Но сперва — самое важное: разговор с отчимом.

Как он отреагирует? Я настолько плохо его понимал, что было возможно все, что угодно, от предложения компенсировать эвакуатор и арендованный грузовик, до истерики с оскорблениями. Что ж, очередная проверка адекватности.

А разговор построю, как в анекдоте, когда старшеклассница с каменным лицом пришла к отцу каяться: «Пап, мне нужно кое-что тебе сказать…» Отец напрягся. «Помнишь, я к экзаменам готовилась по математике, ко мне еще Ваня приходил». Отец сжал челюсти и кулаки. «Допоздна оставался по будням». «Ну-у-у?» — спросил отец, готовясь к худшему. Дочь, бледнея и потупившись: «Ну и вот… не сдала экзамены. Двойка».

Домой я пришел с дурным предчувствием. Если день не задался, лучше не совершать резких телодвижений. Но сейчас-то что? Единственное, что могло случиться скверного — истерика отчима с обвинениями. Ерунда на фоне угрозы, нависшей над миром, но мелкие неприятности меня сегодня немного расшатали.

Тянуть кота за хвост я не собирался. Раздевшись и сняв ботинки, я заглянул в зал, где Василий смотрел телевизор. А где Боря, интересно?

— Добрый день, — поздоровался я с отчимом. — Как здоровье?

— Пока температура не поднималась, — отчитался он. — Но слабость. Шо ты так рано? Все продали уже? Но почему я не слышал двигатель КАМАЗа, я его узнаю за километры.

— У нас неприятности, — проговорил я заупокойным голосом.

Округлив глаза, отчим вскочил в кровати.

— Менты товар отжали⁈ Машину арестовали? Что⁈

— Слушайте не перебивая, — сказал я так же заупокойно и неторопливо. Пусть думает самое худшее, тогда правда не покажется ему ужасной. — Приехали мы на мукомольный, закупились, там все чисто было. Я «девятку» караулил. Приехали, значит, а мне сказали, что Антон Петрович умер, представляете?

Он немного успокоился.

— Так а машина где? Я завтра работать собираюсь, если температура не поднимется к вечеру.

— Вот и Антон Петрович больным работал, — проговорил я с укором и продолжил рассказ: — Едем мы, значит, деревнями, по узким дорогам, и вдруг на повороте — ба-бах! Алексей в руль вцепился, машина юзом идет, дым из-под колес валит, а там кювет… прям овраг, а не кювет…

Отчим побледнел и закусил губу.

— Но Алексей справился с управлением, схватил огнетушитель и — скорее колеса тушить. Это заклинил подшипник, который давно надо было менять. Задняя ось не крутилась, и колеса тащило по асфальту, а этого не заметно, когда едешь. Если бы колеса не были столь изношенными, пошел бы запах, мы бы заметили дым и вовремя остановились, а так…

— Не перевернулись же? — спросил он с надеждой и сразу сориентировался: — А товар как? Куда его? Так в машине и остался?

— Аренда другого грузовика — пятьдесят тысяч, — принялся загибать пальцы я. — Аренда эвакуатора — тридцать. Чеки никто не предоставил… Хотя Завирюхин выпишет, если попросить. Придется поверить мне на слово.

Отчим задумался, почесывая макушку и поглядывая на меня.

— Как ты видишь ситуацию? — спросил он меня.

— А вы? — задал я встречный вопрос.

— Оплачиваю эвакуатор, я ж ничего не заработал, грузовик был в ваших интересах.

Это да, но он сэкономил на ремонте, «КАМАЗ» бы все равно простаивал. А мы чуть жизней не лишились из-за отсутствия ремонта. Говорить этого я не стал, чтобы не будить лихо, тем более доля справедливости в его словах имелась, могло быть гораздо хуже.

— По рукам, — по возможности бодро сказал я.

— Так а шо с машиной? Когда почините? Я бы завтра поработал.

— Завтра точно нет. Нужно узнавать. Алексей только вечером скажет, что и как.

— Это прям нехорошо…

— Это вам судьба говорит, что надо отлежаться, — нашел аргумент я.

Судя по всему, убедительный: отчим отстал. Судьба — это серьезно. Нужно было посоветовать у Даромиры проверить грузовик на порчу или другую подобную оказию.

Спрашивать, где Борис, я не стал, заглянул на кухню. Он был там, рисовал за кухонным столом под «Pet Shop Boys». Интересоваться, что и как, я не стал. И так ясно, что брат ушел, чтобы не поругаться с отчимом.

— Салют! — сказал я, Боря вздрогнул, повернул голову, и тут распахнулась входная дверь — с грохотом и треском, так, словно ее выбили.

Боря вскочил. Я вылетел из кухни. Из зала выглянул отчим. В прихожей стояла красная зареванная Наташка. В зимней куртке поверх домашнего халата и тапках.

— Что стряслось? — воскликнули мы с отчимом в один голос.

Протяжно всхлипнув, она пожаловалась:

— Су… ки… Вы… вы… выгнали! Да… же вещи не дали забрать! Деньги, вещи, товар — все там! Вы… вышвырнули меня, как… как щенка!

Она говорила сбивчиво, всхлипывая, со свистом втягивала воздух. Первая мысль была — наехали на рынке, отжали товар, но…

— Кто? Что? — вытаращил глаза отчим.

— Квартиру Ан… Андрея захватили ба… бандиты. Просто вскрыли замок, меня за за волосы и — на лестницу. Куртку из окна выкинули. Даже учебники там!

Закрыв руками лицо, она разревелась.