Вперед в прошлое 11

Глава 3 Против всех

Василий Алексеевич Игнатенко, мой будущий отчим и действующий бизнес-партнер, был человеком крайней степени дотошности. Из тех людей, что живут по привычным схемам, и, если с рельс, то как поезд или в крайнем случае трамвай. Они просыпаются исключительно в 07 часов 09 минут. С 07.15 до 07.25 принимают душ, пять минут сидят на унитазе, и даже стул у них приходит по часам, с 07.30 по 07.45 завтракают…

Киллеру не составило бы труда его отследить и прикончить. Таким, как я, на ком часы не ходят, можно по нему узнавать время.

Сегодня Алексеевич обещал быть в 15.30, значит, ровно в это время он и появится.

Я засел за уроки, но на учебе сконцентрироваться не получалось. Мысли снова и снова возвращались к вчерашней потасовке и ментам. Прежний я утешился бы мыслью, что менты поверили в байку, будто металлисты не знают зачинщика и пошли кулаками махать просто так. Но я-взрослый отлично себе представлял, какие шаги нужно сделать, чтобы выяснить первопричину. Плевое дело! И то, что менты еще не здесь, означает, что они либо положили болт на проблему, либо ждут наших активных действий, чтобы взять на горячем и потрясти родителей.

Щелкнул дверной замок, сбивая меня с мысли.

Мама поняла, что ее муж — педант, и подстраивалась, как могла. Например, вот сегодня озаботилась тем, чтобы еда была готова к 15. 15. Ровно в это время явился отчим и набросился на наваристый борщ.

Из кухни донеслось:

— Пашка, ходь сюда, расскажу, шо узнал!

Мама что-то сказала, видимо, попросила его поесть спокойно, но Василию хотелось поделиться тем, что он разнюхал:

— Па-аш! — не унимался он.

Я закрыл геометрию и отправился к нему. Он ел очень шумно, давился едой и при этом спешил рассказать.

— Рис нашел, — отчитался он. — Сто писят километров отсюдова. Хотели четыреста рублей за килограмм, но сторговался за триста восемьдесят!

Отчим зачерпнул борщовой гущи, сделал несколько жевательных движений, проглотил, да не до конца. Когда он заговорил, изо рта вылетел кусок свеклы и повис на усе.

— А на рынке он тысячу стоит, — поддержала разговор мама, жестом показывая отчиму, чтобы убрал еду с усов.

Он понял и провел по рту предплечьем.

— Если по девятьсот торговать его, разлетится аж бегом! Дешевше, чем на рынке.

— А качество зерен? — уточнил я.

— Обычное. Как на рынке. Но то еще не все. В соседнем колхозе масло подсолнечное. Хотели тысячу шестьсот, я сторговал за полторы! Сколько оно на рынке?

Мама свела брови у переносицы, вспоминая цену.

— Я перед новым годом два литра купила по две семьсот за литр.

— Все дорожает, — напомнил я. — Через неделю, когда поедем за товаром, цены поднимутся на сотку минимум.

— Ты домой-то хоть возьми масло и рис, — попросила мама отчима. — А то муку возите, а я не видела той муки. Так пироги бы пекла.

Алексеевич с видом Зевса, спустившегося с Олимпа к смертным, выложил на стол десять тысячных купюр.

— Вот, возьми, что нужно.

Мама просияла и обняла его. Разошелся отчим, перья распушил, ходит раздувшись, как индюк. Ой, не к добру! Испытание огнем и водой человек выдерживает, потому что деваться некуда: или сдохнешь, или выживешь. Самое сложное — пройти медные трубы, то есть славу и почет, сюда же можно отнести и деньги. Алексеич копейки начал зарабатывать, а понтов вон уже сколько и сколько гордости.

— То еще не все! Я нашел курей! По тысяче за килограмм, а на рынке — три. Можно брать туши и продавать. А еще скупать свиней по дворам, уже разделанных.

— Холодильник нужен, — остудил его пыл я. — Это скоропортящийся продукт. Его за день надо продать. Лучше не связываться и не жадничать. Вот рис и масло — это хорошо.

Василий глянул на часы, залпом выпил стакан компота и схватил вафлю.

— Время. Оля, ты собрана? Пять минут до выхода.

— Да я вот. — Мама сняла фартук и осталась в костюме. — Помаду только подправлю.

Я отчитался:

— К труду и обороне готов. Когда выходим?

— Сейчас, — ответил он, моя свою тарелку и чашку.

Ровно в пятнадцать тридцать он завел мотор «Волги», и мы поехали за документами.

Если стоять в общей очереди, как все, то существовала опасность проторчать тут с утра до вечера, только чтобы узнать, готовы ли документы.

Пока мы с мамой стояли, подпирая стену и созерцая длиннющую очередь, Алексеич зашел к секретарше, она забегала по кабинетам, открылась нужная дверь, и маму пригласили войти под рев и проклятья граждан, которые тут стояли с утра. Сейчас каждый нас и ненавидел, и мечтал оказаться на нашем месте.

Впервые в жизни я почувствовал себя водилой-обочечником, и сделалось стыдно перед этими людьми. Самого несказанно бесит, когда кто-то пытается пролезть без очереди.

Когда мама вышла с бумагами, на нее налетели бабки, окружили и стали проклинать, одна начала толкаться, замахиваясь костылем.

— Стыд потеряли! Не выпущу тебя отсюда! — Разъяренная бабка потянулась к бумагам, чтобы их порвать, и я скользнул между ними, оттирая бабку и выхватывая документы, которые сразу же сунул под куртку.

Полиция справедливости утратила интерес к маме и переключилась на меня.

— Сама бесстыжая, и щенок такой же! — донеслось вослед, когда я был уже у выхода.

Василий протиснулся к маме, обнял ее и, прикрывая собой, словно телохранитель, повел прочь. Хлопнула дверь, отсекая возмущенный гвалт.

Остановившись, я вытащил из-под куртки документы, улыбнулся. Е-е-е! Я — счастливый обладатель земельного участка на улице Липовая!

Собственная комната — самая заветная моя мечта, которая в той реальности так и не осуществилась. Как же я завидовал Илье, родители которого стучались прежде, чем войти в его комнату! А теперь есть шанс построить целый дом, где все будут счастливы!

Можно заказывать проект, а потом начинать заливать фундамент!

Да, мы с Василием вроде ладим, но ощущение, что это пока я не забуду «закрыть тюбик». Все-таки он — чужой человек, склонный все и всех контролировать, потому постоянно чувствуется напряжение, особенно Боре тяжко, который более хаотичен, чем я. Дотерпим ли мы до лета без грандиозного скандала? Таких, как отчим, дотошных людей сложно выносить.

Ко мне подошла мама, положила руку на плечо.

— Поздравляю, сын, тебя и деда! Он правда собирается переезжать?

— Не в ближайшее время, — отмахнулся я, поймав настороженный взгляд Василия, который догадывался, что дед тут совершенно ни при чем. — Теперь надо в пункт «МММ», потом — к валютчику и к бабушке.

Я посмотрел на маму и кое-что вспомнил:

— И еще мне надо серьезно поговорить с Гайде.

— С бабушкой все в порядке, — уверила меня мама.

— Не о бабушке. О другом, — не стал вдаваться в подробности я. — Устроишь нам встречу? Это очень важно для меня.

Мама скривилась. Сейчас она начнет искать причины, чтобы не напрягаться и не делать то, что требует хоть каких-то затрат времени и сил и не принесет ей пользы.

Вспомнился анекдот. Лежит бегемот в болоте, пускает пузыри. К нему подбегает сын: «Папа, айда со мной корабль строить!» «Ага, щаз, брошу свои важные дела и пойду фигней страдать».

Понимая, что это ненормально и нездорово, но иного способа повлиять на родительницу, чтоб она не тянула резину, нет, я сказал:

— С меня две тысячи.

На ее лице проступила заинтересованность, и тут отчим не выдержал:

— Оля, ты что? Тебя просит сын, который делает это не так уж часто. Сын, благодаря которому в нашем доме появились деньги. Как так можно вообще? Сейчас же иди звони и договаривайся! А мы по своим делам пойдем.

На маминых щеках вспыхнул румянец, глаза сверкнули гневом, но перечить Василию она не посмела, молча удалилась, а мы направились в пункт продажи акций «МММ», который работал до восьми вечера.

— Нужно избавиться от акций, — сказал я. — Говорил уже, что скоро лавочка накроется.

— Но ведь пока акции дорожают, — возразил отчим.

— Мое дело — предупредить, — отрезал я.

Вспомнилось из школьной программы: «Мужик, как бык, втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова не выбьешь: упирается».

В центральном пункте стояла очередь, все желали отдать свои денежки Мавроди. Мы пристроились в хвост.

— Видишь, все люди акции покупают, — попытался найти аргумент отчим. — Тебе это ни о чем не говорит?

— Миллионы мух не могут ошибаться, — сострил я, но отчим не понял.

— Причем тут мухи⁈

— Не хочу, чтобы мой голос был в хоре рыдающих, — объяснил я.

Курс был 64 050 за акцию, я продал десять штук, получив чуть больше, чем пол-ляма. Оставшиеся десять акций решил держать до тревожных звоночков. Реальность меняется. Может, в этой Мавроди удастся захватить власть в стране? Тогда мои акции станут золотыми. Если все пойдет, как в той реальности, и я не успею их продать, то не обеднею.

Заработанное я положил в рюкзак к остальным деньгами, и мы вместе с обиженной мамой, пересевшей на заднее сиденье, поехали к валютчику. Мне предстояло получить чуть меньше, чем полторы тысячи долларов. Такой суммы у валютчика может и не быть. Да и его самого уже может не быть.

К месту мы подъехали на машине, и я заметил Павла издалека: кожаный плащ, черные брюки… ну прямо люди в черном!

Чуть в стороне Леночка курила, разгадывая кроссворд.

Первым к Павлу подошел я, спросил:

— Почем доллар?

— Тысяча четыреста два — для своих, — грустно заметил валютчик и будто извинился: — Инфляция! Все, как ты говорил.

Я отсчитал деньги, вскрыл те, что запечатал. Всего было миллион двести плюс шестьсот сорок. Миллион семьсот сорок, полтинник я оставил на мелкие расходы.

Держа в руках пресс денег, Павел усмехнулся, кивком головы подозвал Леночку, ее пальцы, пересчитывающие деньги, замелькали нереально быстро, будто манипуляторы заточенного под это робота.

— Сам-то знаешь, сколько там? — обратился ко мне Павел.

— Да, все подписано. Но получается меньше, чем хотелось бы. — Я озвучил сумму.

Пересчитав, Леночка отдала мне тысячу двести сорок баксов. Погорячился я, считая, что заработал полторашку за неделю.

— Еще баксы есть? — спросил я и кивнул назад. — Вон, человек тоже хочет поменять.

— Есть, но мелочью.

— Спасибо. — Я пожал руку валютчика. — Это отчим, посчитаете ему, как и мне?

Он кивнул. Я жестом подозвал отчима и уступил ему место.

Василий вернулся довольным. Только он уселся за руль, как мама защебетала:

— Ты доллары поменял? И сколько?

— Десять, — сказал он, почесав нос. — Будем копить.

— А ты, Паша, на что копишь?

— На квартиру, — не соврал я и сменил тему: — Ты поговорила с Гайде?

— Она может в любой день после пяти вечера, хоть сегодня.

Отчим завел мотор и поехал в Васильевку к бабушке. Я сказал маме:

— Сегодня у меня тренировка в шесть, не могу. Договоришься на завтра, на шесть вечера?

Мама недовольно вздохнула, но кивнула. Помнится, учась в Питере, тот я, которого теперь не случится, единственный раз ее попросил об услуге — передать подарок от Каретниковых. В Питер шли два поезда, один отправлялся в обед и приходил в три ночи, второй отправлялся вечером, а приходил утром.

Поскольку жил в казарме, вырваться я мог только в воскресенье. Так вот, посылку-то она отправила, но — поездом, который приходил, та-дам!, в три ночи, забрать я ее не смог, и она рано утром уехала назад, исчезнув по пути. То ли мама просто не подумала о том, что забрать посылку в три ночи нереально, то ли просто ей было плевать на результат — галочку поставила, просьбу выполнила, а теперь отстаньте от меня!

Вряд ли она изменится хоть на сколько-то, даже если отчим чему-то ее научит, вдруг он исчезнет из ее жизни, это что-то мгновенно забудется.

— Какие планы на завтра? — спросил я у отчима.

— Торговать поеду! — блеснул глазами он и поделился: — Грузовика нет, так я на своей ласточке. — Он погладил руль. Возьму пару мешков риса да подсолнечного масла, положу в багажник, мешок расфасую на маленькие и так же по селу армянскому проеду.

Однако, как он ворвался в торговлю! Но все равно не мыслит масштабно. Я на его месте поехал бы на АТП, где мы уже были, привез бы им солярку, взял в аренду грузовик, набрал бы не сотни килограммов товара, а тонны, и поехал бы по селам.

Так и подмывало ему это посоветовать, но я придержал информацию, предчувствуя, что, возможно, скоро у меня этого бизнеса не будет. Зачем делиться с малолеткой, когда можно самому колотить деньги и никого не слушать? Спасибо, мальчик, за совет, свое ты заработал, вот тебе вафелька, утешься и иди в школу. С его точки зрения, это рационально и правильно, каждому возрасту свои занятия, а что без меня он никогда не решился бы воплотить идею в жизнь — плевать.

Если проявит себя достойно, поделюсь соображениями. Но что-то сомневался я, он уже начал на себя тянуть одеяло, чую, будем с ним конкурировать.

У бабушки я сбросил балласт — отдал деньги на хранение, мама вручила ей лекарства, которые посоветовала Гайде и, пока я объяснял Каюку алгебру, а он показывал мне народившихся поросят, делала бабушке внутривенную инъекцию.

В спортзал я попал без пяти минут шесть, когда наших уже пустили в опустевшую школу, они разошлись по раздевалкам, а новенькая сторожиха — пожилая женщина с вороньим гнездом на голове — ждала с ключами, чтобы открыть спортзал, и ненавидела нас за то, что мы нарушили ее покой.

Надо будет этой бедолаге купить чаю и конфет — сразу к нам отношение изменится.

Когда я влетел в раздевалку, Димон Чабанов сходу спросил:

— Я деньги принес. Ну, с торговли. Тебе их когда отдавать?

— Давайте после тренировки. Здесь же в раздевалке и сочтемся.

Я осмотрел друзей. Тут были все, кроме ушибленных Памфилова и Мановара. Девчонки, понятное дело, находились в женской раздевалке.

Из-за того, что сторожиха не могла справиться с ключами, тренировка началась на пару минут позже — будь на моем месте отчим, он бы уже сожрал эту несчастную женщину.

Друзья построились по росту. Я осмотрел, оценивая как бойцов, а не как ребят, просто пришедших на тренировку. Занимаемся мы семь месяцев, и если сравнивать то, что было, с тем, что стало, это земля и небо. Тощие или с лишним весом, сутулые, неуверенные в себе подростки, изгои в своей школе, превратились в спортивно-подтянутых юношей и девушек. Из аутсайдеров мы выросли в лидеров. Нас уважают и на нас равняются.

Только голову подняли, и вот новое испытание, которое непонятно как закончится. Либо наши николаевские, которые в большинстве своем — гопота и будущие алкаши и наркоманы, сплотятся вокруг нас, либо от нас будут шарахаться, как от зачумленных.

— Сегодня у нас испытание на прочность и работа на пределе возможностей, — объявил я, прохаживаясь перед строем. — Если кто-то травмирован или неважно себя чувствует, лучше сразу сказать. Нужно проверить, что мы можем. Техники сегодня минимум, физухи — максимум. Примерно так тренируется спецназ. — Я достал из кармана часы. — Интервальная тренировка. Сорок пять секунд выполняем упражнение на пределе возможностей, в максимальном ритме. пятнадцать — отдыхаем.

— Надо магнитофон принести для жесткача, — прогудел Чабанов. — Рок или металл врубить. Он дает сил.

— Миа кульпа. То есть моя вина, — сказал Илья. — В следующий раз его возьму. И «Металлику».

— Лучше Эй-си/ди-си, — предложил Чабанов.

— Отставить! — прикрикнул я. — С музыкой разберемся. Итак, разминка. Повторяем за мной.

Я встал в начало строя, и мы начали с бега медленно, затем — ускоряясь, потом — поднимая колени и с захлестом, выпрыгиваньями и ускорениями. После — гусиный шаг, выпады. Перемещения в упорах на руках. Когда все разогрелись, начался ад.

В принципе, то же, что и всегда, но выше темп и интервалы для отдыха короче. Я сам еле держался, на последнем круге отжиманий готов был упасть лицом на мат, как это сделали Кабанов, Алиса и Лихолетова, но меня мотивировали маленький и упорный Ян и Гаечка. Ее лицо было красным, на носу повисла капля пота, руки дрожали, но она не сдавалась: отжаться — хлопок, отжаться — хлопок.

Рядом со мной лежали электронные часы с секундомером. Время вышло, я свистнул в свисток и объявил следующее упражнение.

Закончили мы на десять минут раньше, чем обычно, чтобы мне успели сдать деньги на закупку товара. Но нагрузки хватило с головой. Все, даже Рамиль, еле тащились в раздевалку, но у всех горели глаза.

— Круто, — подбадривал я друзей. — Думаю, в школе только мы так можем. И не только так. Если кто дорвется, хана ему. Мы — сила!

— Воля и разум! — в некоем подобии религиозного экстаза воскликнул Рамиль, все грянули хором.

Я продолжил накачку:

— Вспомните, какими мы были. Шарахались от каждой тени. А в сентябре пришли и…

— Раком всех поставили! — крикнул Рамиль. — Что нам какие-то заводские, они далеко.

Когда все переоделись, Димоны и Кабанов сдали деньги мне под роспись, я пообещал выдать им товар завтра на базе из того, что остался от Игоря, воссоединившегося с отцом. Потом постучались Алиса с Гаечкой, тоже сдали деньги, и мы выдвинулись из школы, поблагодарив сторожиху, которая, бормоча под нос, начала все за нами закрывать.

Школьный двор освещался единственным фонарем над входной дверью. Было пустынно и гулко. Обернувшись, я смотрел, как в стеклах галереи отдаляются от школы наши отражения.

Осталось взять куски арматуры, спрятанные в кустах сирени, преодолеть узкую дорожку, выскользнуть мимо курилки на дорогу — и мы разойдемся по домам.

Каково же было наше удивление, когда из курилки нам наперерез метнулись темные силуэты и преградили дорогу. Их было семеро. Меньше, чем нас, но они старше и мощнее, а у нас хороших бойцов шестеро, включая Гаечку. Борис, Алиса и Ян сильно легкие. Лихолетова ленивая и мало чему научилась.

— Ян, Алиса, Боря — назад, — распорядился я, сжимая прут арматуры.

Бросило в жар. Первая моя уличная драка. Но как заводские осмелились ночью сунуться в чужой район⁈ Выходит, свои нас списали?