Вперед в прошлое 11

Глава 6 Козел в огороде

Мое утро всегда было временем разбрасывать камешки и никогда не приносило новостей. Все новости я получал вечером: от деда, что бизнес процветает, Влад молодец, а еще дед помирился с продавщицей, с которой осенью разругался из-за ее симпатий Ельцину и взял ее назад, потому товара нужно больше, и каждый день.

От Канальи, что, помимо узбека Алишера, он взял на работу толкового паренька и теперь теоретически может сделать себе выходной и подыскать место для второй мастерской. А еще ему предложили снизить цену за аренду участков под автомастерские до двухсот долларов, и предложение показалось мне сладким как перспективное вложение денег.

Но денег-то не так уж и много, а нужны оборотные для торговли, на оборудование мастерских, нужно строить дом — планы были наполеоновские, и наполеоновские же предстояли расходы, потому что я замахнулся на два, а то и три этажа. И нужен еще один дом с гостиничными номерами, где сразу все хочется сделать по-человечески, чтобы в каждом номере были кухня и туалет с душем. Да, народ пока голодный и неизбалованный, и в гостиницах, и в домах отдыха много корпусов, где удобства общие на этаже, но скоро это будет неактуально. Строить нужно сразу нормально, и не на века — век никто из нас не проживет — а на совесть.

Причину агрессии заводских Каналье выяснить не удалось, зря только пообещал и обнадежил.

Еще новости поступили от бабушки — что Андрюша-наркоман идет на поправку, и его скоро выпишут из больницы. Сразу камень с плеч свалился, потому что я своим вмешательством спровоцировал суицидальный приступ и виновен в его смерти.

Гайде не звонила, я не беспокоил ее. Ей нужно много всего узнать, много с кем поговорить. В понедельник обязательно с ней свяжусь, вдруг она вообще решила не ввязываться в эту авантюру, а я сижу, зря надеюсь.

Также не звонил Евгений по прозвищу Бес, которому я дал задание разнюхать, где можно найти Хмыря, и я все больше склонялся к идее прибегнуть к помощи ментов. В частности — Лялиной. Потому что менты все знают, у них везде информаторы, и никому не придется рисковать.

Яркими штрихами в моей школьной жизни были уроки Веры. Ни на что не надеясь, я просто любовался ею, и на душе становилось тепло. Мы же способны радоваться солнцу, листьям, теплу без желания этим единолично обладать. Вот и я попытаюсь сохранить свое отношение к Вере таким. Она есть — и все. Ее улыбка, ее шутки — все это существует вне моего мира, я могу лишь поглядывать со стороны. Но как же колотилось сердце каждый раз, когда она останавливала на мне взгляд! Я сидел и мечтал об одном: чтобы она меня вызвала и я блеснул знаниями и красноречием. Может быть, тогда…

Каждый раз, когда я мечтал о ней, пробуждалась память взрослого и говорила, что нет ничего ужаснее, чем когда женщина старше мужчины. Когда мне будет сорок, ей — пятьдесят три… А мне нынешнему все это казалось не таким уж фатальным, ведь главное — то, что сейчас. Жить мыслями о неминуемой расплате — все равно, что посвятить молодость зарабатыванию пенсии, которая в итоге окажется унижающей человеческое достоинство.

В среду вечером Боря снова поссорился с отчимом — ровно по тому же поводу, что и в первый раз: ботинки не помыты, в прихожей грязь, на столе бардак. Наученный горьким опытом, брат не огрызался, сидел молча, надеясь, что отчим устанет зудеть, а потом, когда тот начал все больше распаляться, просто заперся в туалете.

Тогда отчим переключился на меня, что я, как старший, не слежу за порядком в доме, никому ни до чего нет дела, и тут свинарник, где ему противно жить. Вот пойдем в армию, там из нас всю дурь выбьют!

Ссориться с ним было никак нельзя. Но, если промолчать — он попутает берега, решит, что имеет право нас строить, и подобные выходки будут повторяться, а нам надо до лета его дотерпеть. Большой дом вряд ли получится построить так быстро, а вот гостевой домик — вполне. Потому, выслушав его, я спокойно сказал:

— Согласен, всем нам вместе жить сложно. У семи нянек дите без глаза — слышали такое? Давайте вы потерпите до лета, а потом мы уйдем, и тут будет чистота.

Отчим выкатил на меня красные от злости глаза. Мама закрылась в спальне и давай там реветь.

— Ты больной совсем⁈ — Отчим постучал себя костяшками по темечку. — Вы же дети!

О, как подмывало сказать, что с детской подачи он теперь миллионер, но я сдержался. Он мог не простить правды.

— И должны слушаться, — кивнул я, загоняя его в тупик, — либо родителей — ладно, согласен, они имеют на это право, потому что дали нам жизнь. Либо того, кто нас содержит, и тут у вас тоже упс, — я развел руками. — Ну, или если бы мы пришли к вам домой, где свои правила. Вы же хотите счастливо жить с мамой?

Он хлопнул глазами пару раз, но говорить я ему не дал:

— Тогда просто не трогайте нас. Не замечайте, а с Борей контактируйте через маму. И давайте не ссориться, это нам обоим невыгодно.

Однако отчим униматься отказывался, потряс пальцем перед моим лицом.

— Ты несовершеннолетний! И никуда не уйдешь! Мать за тебя в ответе…

— Мать — в ответе, — подтвердил я.

— Если ты начудишь, в тюрьму сядет она!

О, как же хотелось загасить этого тупого агрессивного идиота! Интересно, если сцепимся, кто победит?

Отогнав мысль, я с тоской посмотрел за окно, в дождливую черноту. Доказать я ему ничего не смогу, потому что его несет. Молча выслушивать и кивать будет тошно, потому что он в корне неправ и это предательство по отношению к Боре. А значит, это все закончится либо тем, что он мне двинет, а я отвечу, либо наоборот.

Каждое мое слово будет использовано против меня…

Я посмотрел на часы. Восемь вечера. Корректно ли будет явиться к Илье и попросить ключ от базы? Деваться-то некуда, надо где-то переждать. Вот гадство! Почему я потерял бизнес? И что отвечать? Потому что отчиму вожжа под хвост попала?

— Неужели самим не противно в свинарнике жить? — разорялся он. — Ну вот шо, трудно за собой убрать? Просто убрать! Чисто не там, где убирают, а там, где не гадят! Ишь ты, распоясались! Слова не скажи, сразу из дома уходить собираются. Взрослые какие! Деловые! Ноги вам повыдергать.

Делая вид, что не слышу его, я прошел в прихожую к телефону и принялся набирать бабушку. С ней я уже сегодня говорил, она сказала, что кровь из носу нужно что-то особенное, чтобы отправлять деду в Москву. На ум пришел только армянский ларек с его пахлавой и консервированные персики. Может, поговорить с Лейлой, чтобы чурчхел делала? А еще можно возить мед. Ну и орехи. Вино, опять же. Из фруктов в «холодильниках» остались только яблоки и немного винограда. Запасов хватит совсем ненадолго. Максимум, на месяц, а потом до мая деду придется переходить на что-то другое. А в мае начнется клубника, потом черешня, смородина, абрикосы… Армянские так вообще в июне. В общем, дед не пропадет.

А вот я с таким раскладом…

Трубку сняла бабушка, я начал ей рассказывать то, о чем думал только что, и отчим заткнулся. Ушел в спальню, громко хлопнув дверью.

Закончился разговор с бабушкой тем, что она подсчитала свой доход: шестьдесят тысяч в месяц — и осталась довольной.

— Можно свиней больше завести, если можешь отруби по дешевке достать.

Как серпом по одному месту ее предложение! Но раньше времени говорить, что бизнес скоро накроется, я не стал. Пустил, называется, козла в огород.

Закончив разговор, я постучал в ванную.

— Боря, выходи.

— Где Квазипуп? — спросил брат из-за двери.

— В спальне. Выходи, идем на базу.

Звонить Илье было некогда, потому что отчим мог выйти из спальни в любой момент.

Боря накинул куртку, схватил сумку с книгами, но я мотнул головой.

— Оставь. Мы не ночевать.

Написал на листке: «Вернемся в 10» — и оставил его возле телефона.

Брат кивнул, обулся, и мы выбежали в сырую январскую ночь, снова нарушая совет ходить тройками. Ну а что делать? Конфликт грозил усугубиться, а так авось надоест беситься отчиму, и он ляжет спать как порядочный жаворонок, а утром буря угаснет, и можно сделать вид, что ничего не случилось.

Пока Боря сквозь бессильные слезы материл отчима, я думал, почему Василий так себя ведет. Мозг пытался найти какой-то злой умысел. Например, сделать вид, что смертельно обижен и отжать бизнес. Топорно, ну а какое еще объяснение? Но чем глубже искал причину, тем больше убеждался, что она проста, как палка. Отчим у меня — тупой. Хочется бычить — он бычит невзирая на последствия. Баба должна слушаться. Дети — уважать старших и беспрекословно выполнять команды, и плевать, что старший — дядя с улицы, которого привела мама. Как я сказал, так и будет!

Из прошлой жизни вспомнился Смит с ай-кью восемьдесят пять. Вот это точно отчим. В какой же книге был этот Смит? Вспомнил! «Чужие». Третий фильм, который еще не сняли.

До сих пор потряхивало от злости и хотелось вернуться домой и втащить отчиму. Но было нельзя. Нужно было попытаться помириться, чтобы хотя бы еще неделю поторговать.

Долбанное нетерпение! Вообще не стоило его в это посвящать. Надо было подождать, когда встретится более надежный взрослый.

Так мы с братом, промокнув от оседающего тумана, добрели до Илюхиного дома, поднялись на пятый этаж и позвонили. Дверь открыла тетя Лора.

— Дети, что случилось? — воскликнула она. — Ночь на дворе! Вы мокрые!

— У отчима приступ дебилизма, — проворчал Боря, вздохнул.

— Мы хотим в подвале переждать, а в десять, когда он уснет, вернемся домой, — добавил я.

Из кухни вышел Леонид Эдуардович с надкушенным пончиком, прожевал его.

— Проходите, тут по крайней мере тепло.

— Сейчас Илью позову.

Тетя Лора уже развернулась, чтобы идти к Илье в комнату, но Каретников-старший ее остановил.

— Погоди. Дай нам поговорить минут пять. — Он сделал приглашающий жест.

Разувшись, мы прошли на кухню. Тетя Лора захлопотала, готовя чай, Леонид Эдуардович сел за стол, подпер голову кулаком и сказал:

— Что ж вам так не везет-то? Такие парни хорошие. Что на этот раз?

Боря, захлебываясь от возмущения, принялся изливать душу, я сидел и слушал, и понимал, что мой братик-добряк аж трясется от ненависти, и это всё. Конец погоды в доме. Надо их с отчимом разводить в разные стороны, иначе будут не просто конфликты, но и драки.

Выслушав, Каретников вздохнул.

— Мог бы предложить обратиться в органы опеки, написать заявление, там вашего самодура приструнят. Но последствия ударят по вашей матери. Её-то он не обижает?

— Душа в душу живут, — сказал я. — Только это меня и останавливает. А так изгнать агрессора со своей территории несложно.

Помолчав немного, я спросил:

— Леонид Эдуардович, а нет у вас случайно проектировщика, который мог бы нарисовать проект дома?

Каретников поправил очки на переносице.

— Так-так-так. Какое отношение это имеет к делу?

— Нам с Борей надо жить отдельно, — объяснил я. — Нужен проект дома. А они пусть остаются в той квартире. Там такая дурацкая планировка, что комфортно разместиться может только два человека. Если больше, жильцы будут мешать друг другу.

— Так про дом — это серьезно было? — просиял Боря. — У нас реально будет свой дом?

Я кивнул.

— Да, свой большой дом. Ты нарисуешь плакат «Идиотам вход запрещен», и повесим его на дверь.

— Есть проектировщик, — проговорил Леонид Эдуардович и спросил у меня: — Он и смету может составить. Надеюсь, ты представляешь, как сложно и дорого строить дом?

— Представляю, — улыбнулся я. — И готов к трудностям. Но другого выхода нет. Не хочется два с половиной года ждать, пока мы закончим школу и куда-нибудь уедем из дома, который стал тюрьмой. Хочется уже сейчас жить, а не выживать и пресмыкаться.

Тетя Лора поставила нам по чашке чаю, выставила пончики из шкафа.

— Можешь звать Илью.

Взрослые ушли, и в кухню вбежали Илья и Ян. Теперь, рассказывая о конфликте с отчимом, Боря не стеснялся в выражениях. Ян слушал его, поглощая пончик за пончиком. В конце концов сказал:

— Как же мне повезло с твоими, — он виновато посмотрел на Илью, — родителями! Они — адекватные!

— Непонятно, в кого вы такие, — задумчиво проговорил Илья. — Что отец у вас был, что мама… Извини, если обидел. Что, реально, если бы вы подрались с отчимом, она за вас не вступилась бы? Он ведь гонит!

— Он у нас даже не прописан, — добавил Боря. — И командует. Квазипуп, короче.

— Не вступилась бы, — ответил я. — Потому что мужчину надо слушаться, он всегда прав. Такая вот она у нас старообрядчица.

«Душечка», — подсказала память взрослого, и безумно захотелось перечитать этот гениальный рассказ Чехова.

— Принесите листок и карандаш! — попросил Боря.

Когда получил желаемое, он принялся рисовать, прикусив кончик языка. Рисовал он человекодинозавра с крошечной головой и лапами загребущими. И с тремя ногами. Присмотревшись, я понял, что это не нога. Судя по смеху, Ян тоже понял, а Боря остался безумно горд собой и внизу подписал: «Квазипуп».

— А чего так? — спросил Илья. — Ну — Квазипуп?

— Потому что пуп земли, но ненастоящий, это только он так думает, — объяснил Боря. — А зовут его Вася.

— Остроумно, — улыбнулся Илья.

— Я придумал, — похвастался Боря.

Вспомнились Лялины, и я сказал:

— Лика Лялина нашего отца знаете, как называет? Дракон. Он ведет себя там точно, как Квазипуп.

В полдесятого в дверь позвонили. Мы вчетвером насторожились, потому что я знал, кто там, за дверью. Из прихожей донеслись голоса, среди которых я узнал звенящий истеричный мамин. Квазипупа с ней, видимо, не было. Каретниковы заворковали с ней, успокоили, увели в зал. Надеюсь, они промоют ей мозги, и она хоть ненадолго включит способность мыслить здраво.

Но если включит, то примет нашу сторону и сто процентов поссорится с отчимом. Ну, или прямо сейчас поссорится с Каретниковыми.

— Неужели она — за нас? — с надеждой спросил Боря и улыбнулся.

Ему четырнадцать лет, но какой же он еще маленький! Как же ему важно мамино одобрение! Боря прошелся по маленькой кухне, сел и пожаловался:

— Раньше больше всего на свете мне не хотелось в школу и смотреть, как родители ссорятся. Потом отец ушел, и стало хорошо. В школе тоже стало терпимо. А теперь больше всего на свете мне не хочется домой.

— Давай лучше пофантазируем, каким он будет, наш новый дом, — предложил я, Боря радостно закивал и обратился к Яну:

— Принесешь еще один листок?

Ян кивнул и убежал, а вернулся он в составе делегации из мамы и Каретниковых. Боря набычился, сжал кулаки, но посмотрел на мамино заплаканное лицо и сменил злость на милость.

— Поехали домой, — предложила мама. — Пожалуйста. Вася не будет на вас кричать, он успокоился.

Я очень сомневался в том, что Квазипуп способен признать собственную неправоту. Если так, то, что говорится, сниму перед ним шляпу. Скорее всего, мама со всеми его претензиями к нам согласилась, поплакала, позаламывала руки и как-то уговорила его нас не трогать. В глубине души он продолжает нас считать маленькими неблагодарными засранцами, из которых надо выбивать непослушание и вколачивать уважение к старшим, пусть даже если они идиоты. Вспомнилась байка Василия про то, как мёд через пупок просачивается.

— Спасибо за поддержку, — обратился я к Каретниковым, обнялся с Ильей, и мы с Борей пошли за мамой.

Она молчала, сутулилась, куталась в плащ так, словно смертельно замерзла, хотя не промокла, в отличие от нас.

На лестничном пролете между третьим и четвертым этажом я ее остановил, развернул к себе и проговорил:

— Мама, ты хоть понимаешь, что он неправ?

Она кивнула, искривила губы, но не заревела, взяла себя в руки и призналась, повесив голову:

— Простите меня, мальчики. Но я так боюсь, что он меня бросит! Я тогда умру от горя. — Она приложила руку к груди и стиснула плащ.

Вот и какой с нее спрос? Я попросил:

— Мамочка, пожалуйста, сглаживай острые углы. Видишь, что Боря забыл помыть обувь, тихонько ему скажи. Так же с вещами. Потерпите немного, мы летом уедем.

В глазах мамы заблестели слезы, она сгребла нас, прижала к себе.

— Как уедете? Мальчики мои! Куда же вы?

И как заревет.

— К бабушке, не переживай. Просто сильно тесно в нашей квартире, вот и психуют все. Да успокойся ты!

Каково же было мое удивление, когда мы увидели возле подъезда машину отчима. Боря дернулся назад, сгруппировался. Шел дождь, и отчим сидел в салоне, но выскочил навстречу, увидев нас. Осторожно подошел, протянул руку сперва мне.

— Извини, погорячился.

— Проехали, — ответил я, отвечая на рукопожатие.

Боря пожал его руку с таким видом, будто сделал великое одолжение. Отчим стерпел, открыл дверцу перед мамой. Мы уселись на заднее сиденье.

Дома молча разбрелись по комнатам, молча улеглись спать.

Я очень надеялся, что утро вечера мудренее, забудутся вчерашние обиды и воцарится хрупкий мир, который никому не захочется нарушать.

Поначалу мне подумалось, что так и есть. Мама, как всегда, хлопотала на кухне, улыбаясь и щебеча. Отчим пил чай с вафлями, читая газету. Мы с Борисом приняли душ и заняли свои места за столом, пожелав всем доброго утра. Все было вроде бы как всегда, но шестым чувством я ощущал, что что-то сломалось, и починить это уже не получится.