Волчица лунного князя

Глава 38

Воздух жжёт горло, лёгкие, я бегу-бегу-бегу, и мышцы горят. Рык. Удар в спину. Ковёр из плюща и белых цветов летит на меня, больно ударяет. В глазах мерцают искры.

На спину меня переворачивают человеческие руки. В голове звенит, саднят локти и колени, пылают от щипучего сока трав. Ладони смыкаются на запястьях, прижимают их над головой. Сквозь искорки проступает лицо Пьера, его сверкающие волчьи глаза.

— Тамара, — голос-рык не угрожает, он источает страсть сладкую, как запах стремительно растущих и распускающихся вокруг нас цветов. — Тамара…

Дрожащий обнажённый Пьер тяжело дышит. Нависает надо мной, загораживая от света луны, и мелко покачивается, то склоняясь ниже, то отодвигаясь. В черноте его потемневших в тени глаз странное выражение. И, кажется, борьба с собой.

— Пьер, — тихо зову я, — опомнись.

Он крепче стискивает мои запястья. Вскидывает голову, и в лунном сиянии сверкают отрастающие клыки. Светлые волосы укорачиваются в шерсть, ею покрываются плечи. Мотнув головой, Пьер снова обращается человеком, но клыки остаются, и он наклоняется ниже, дышит в шею.

Моё дыхание срывается от смеси страха и шального желания. Слишком сладко пахнет цветами, слишком опасно — зверем. Рука Пьера соскальзывает с запястья и застывает на скуле. Проскальзывает к губам — горячая, дрожащая.

Чёрная тень выскакивает сбоку, сшибает Пьера. Перекатываясь, он обращается волком, скалится. Рык похож на рёв. Клыки оскалены так, что вся морда смята, глаз почти не видно. Ксант растёт, нависает надо мной волком размером с коня.

Присев, Пьер вскакивает ему на морду, кусается, бьёт лапами. Ксант мотает башкой. Гигантская лапа ударяет меня в плечо. Сброшенный Пьер отлетает на несколько метров, перекатывается, вскакивает. Он готов к прыжку, готов драться, вся его поза — воплощение свирепости, с оскаленных зубов капает кровь.

— Пьер, очнись, — рычит гигантский Ксант.

Сквозь возбуждённое одурение до меня начинает накатывать страх.

— Пьер, успокойся, — приподнявшись, хватаюсь за громадную лапу. — Пьер, пожалуйста…

— Тамара, медленно поднимись и встань за меня, — глухо требует Ксант.

Пьер снова трясёт головой. Положение его тела меняется на менее напряжённое и агрессивное.

— Тамара, — повторяет Ксант.

Цепляясь за чёрную шерсть, поднимаюсь на трясущихся ногах. Пьер становится ровнее, от оскала остаётся лишь лёгкое дрожание верхней губы. Взгляд намного осмысленнее. Кажется, приходит в себя. И всё же Ксант приказывает:

— Дойдёшь сам. Машину заберёшь у лунного города.

Всё внутри дрожат, руки и ноги тоже. Не представляю, как сделаю хоть шаг. Ксант опускается рядом.

— Садись.

Я валюсь на чёрный загривок. Пьер настороженно следит за нами. Напрягается, кажется, бросится ко мне, но он остаётся на месте. Просто смотрит… и от этого взгляда я трусливо прячусь за закрытыми веками.

Мощное тело подо мной поднимается. Впиваясь в шерсть, крепче стискиваю бока ногами. Первый же скачок чуть не выбивает мне зубы. Ксанту не хватает мягкости и грации Ариана.

Зубодробительный забег по лабиринту кончается удивительно быстро, словно бежали всего пару сот метров. Даже с закрытыми глазами чувствую, как поднимаемся по лестнице.

— Всё. — Ксант припадает к земле.

Соскользнув на тёплый камень верхней ступени амфитеатра в форме месяца, я на радостях почти готова его поцеловать.

— Давай, переноси нас. — Ксант настороженно следит за залитым луной Стоунхенджем.

Первый раз ничего не получается. Я несколько раз судорожно вдыхаю и выдыхаю, взываю вновь… и мы проваливаемся в темноту земной ночи.

Звёзды, стрекот сверчков, машина на берегу тихо журчащей реки… Всё такое обыденное, но эта обыденность ломает мозг: как мир может быть таким простым и скучным? Невыносимо хочется нырнуть назад, в Лунный мир…

Тихое урчание мотора успокаивает. Машина Пьера бежит легко, идеально, и даже его запах чудится здесь, поэтому Ксант за рулём смотрится чужеродно.

Плотнее скручиваю на груди руки. Мы пока не сказали ни слова, хотя Ксант то и дело бросает на меня косые взгляды.

— Что такое? — не выдерживаю я и потираю лицо, а затем снова скручиваю руки на груди.

— Истерики не будет?

— Зачем?

— Ну… — он пожимает голыми плечами. — Тяжело, нервы не выдерживают… как-то так.

— Я не успела толком испугаться. — Это, в общем-то, правда. Хотя правильнее сказать: не поверила, что Пьер причинит мне вред. — Пьер контролировал себя. Частично, но контролировал.

Ксант качает головой. А через минут тянет:

— Правильно Ариан сюда не поехал.

— А почему он послал тебя? — Умом-то понимаю, что Ариан просто не хочет огорчать Велиславу, но хочется услышать подтверждение… или опровержение.

— Не хотел убивать Пьера.

Теперь смотрю только на красивое лицо Ксанта, плотно сжатые губы. Несколько раз покосившись на меня, он вздыхает и продолжает объяснять:

— Наверное, ты заметила, что Ариан… ты пробуждаешь в нём собственнические инстинкты. Он в курсе любовных традиций стай и полагал, — думаю, справедливо, — что в случае, если Пьер будет тебя преследовать, он просто отгрызёт ему голову. Беспричинное убийство подданного, а это было бы оно, для лунного князя смертельный приговор.

Хорошо, что Ариан не поехал. Я с трудом расслабляю до боли стиснутые пальцы. Ксант продолжает поглядывать на меня.

— Всё хорошо закончилось.

— Да, знаю. — Укладываю ладони на колени, как примерная ученица. Ссадины от падения уже почти не видны. Кажется, сок тех трав ускоряет регенерацию.

— Давай не будем рассказывать о случившемся Ариану, — мягко предлагает Ксант. — Так, на всякий случай.

— Только объясни, что там произошло, что это за лабиринт и цветы, какое у них действие.

— И вода. Там очень большое значение имеет вода… — Он вздыхает. — На самом деле лабиринтом любви правильнее было назвать это место, а не то, что в стае Свэла. Или их оба. Оно хранит в себе древнюю магию.

— Я догадалась. Там не получилось воспользоваться даром.

— Даа. — Ксант едва успевает объехать кочку, машина накренивается. — То, что случилось, оно вообще неожиданно. Ну я от Пьера точно не ожидал, он туда уже раз двадцать ходил.

Сердце пропускает удар: он что, издевается? Хочет, чтобы себя совсем виноватой ощутила?

Почесав макушку, покусав губу, Ксант неохотно продолжает:

— В этом лабиринте могут встретиться только те, кто испытывают взаимную симпатию. Не обязательно любовь или сильное влечение, тут достаточно зарождающейся привязанности, малейшей предрасположенности. То есть, в принципе, это значит, что с Пьером у вас есть все шансы на счастливую совместную жизнь.

Сердце вновь пропускает удар, пробегают мурашки. Вот ведь… ну зачем он это рассказал?

— Лабиринт действует в комплексе. Равнодушных он разводит, а если уж позволяет встретиться, то делает всё, чтобы свести пару. Тут-то и работают цветы, опьяняют и возбуждают, порой до полной потери себя.

— А почему на тебя не подействовали?

— Они дурманят только на тех, кто искупался в воде. Вода — она то ли катализатор, то ли входной билет на этот аттракцион. При этом надо искупаться именно в воде своего пола.

— А просто лицо умыть?

— Пожалуй, этого маловато для сильного опьянения. Эффект должен быть скорее увеселительным: побегать там, пейзажами полюбоваться, посостязаться с хозяином лабиринта в сообразительности.

— Но я упала в воду.

— И смысла «Антикобелин», а запах у тебя, поверь, очень и очень соблазнительный. Ты действительно нечто, поверь, я раньше ни Ариана, ни Пьера такими шальными не видел. И Пьер, Пьер действительно удивил, то-то семья обрадуется.

— Чему? — глухо уточняю я.

— Ну как чему? Ты же его расшевелила, он откликнулся на призыв лабиринта. Может, они ему теперь человеческих женщин начнут подсовывать, а не оборотней — всё надежда, что он наконец женится.

— И наделает полукровок.

Ксант пожимает плечами:

— Златомировцы много работают с Сумеречным миром, им и полукровок есть куда пристроить, в этом плане они намного гуманнее сородичей. Ты не переживай…

Ну как не переживать? У меня сердце ноет и всё внутри скручивается, стоит вспомнить взгляд, каким Пьер меня провожал — слишком тоскливый, умоляющий остаться.

— И давай не скажем Ариану, что Пьер так на тебя набросился. Во избежание… всякого.

— Я не против. Но ты мог бы и раньше вмешаться.

— Да веришь нет, но я и подумать не мог, что нашего ледышку Пьера так понесёт, а немного помиловаться — чего в этом плохого-то, если всё по взаимному согласию? Только когда он в волка превратился, я понял, что дело неладно.

Ну да, Ксант не Ариан, не ревнует, и для него всё и впрямь могло выглядеть невинно.

Через несколько минут Ксант виновато произносит:

— Прости, что не сообразил. Со стороны это не казалось опасной ситуацией. И ваша встреча в лабиринте… сама понимаешь. Ты свободная девушка, это смотрины, ты варианты рассматриваешь… и пробовать женихов не запрещено.

— Только за это им могут откусить головы.

Ксант тяжко вздыхает.

— А другие свидания такие же опасные? — я внимательно слежу за выражением его лица.

— Ну… все наши брачные традиции рассчитаны на то, что невеста, если принимает ухаживания, поощряет мужчину допуском к телу, поэтому условия к этому располагают в большей или меньшей степени. Но не принуждает. И я буду присматривать. Более внимательно. — Он опять стреляет в меня пытливым взглядом. — Ну что, обсудим, что скажем Ариану?

— Обсудим. — Сцепляю пальцы на коленях. — А Пьеру правильную версию ты сам передашь?

— Нет. Он не будет лгать князю.

— А ты, значит, будешь?

— Ложь во спасение. Слышала о таком? — Ксант настороженно поглядывает на меня, и даже когда киваю, ничуть не расслабляется.

Возвращение в дом жриц, поздний обед, не принёсшая покоя прогулка по селению лунной стаи, ужин под присмотром Велиславы и изнывающих от любопытства девочек, томительное сидение в комнате с романом, смысла которого я не могу понять из-за одолевающих меня мыслей, проходят в тумане этих самых мыслей.

Почему Чомор не выразился точнее? Конечно, Ариан нравится мне намного сильнее Пьера, но ведь вопрос в правильном выборе мужа, а это… Вдруг в симпатии к Ариану больше благодарности, чем влечения? Что, если для супружеской жизни лучше подходит Пьер? Ну мало ли… вдруг мой выбор в пользу Ариана погубит его? Ведь может быть так, что, выбрав Ариана, я обреку его на смерть, а выбрав Пьера, обрету тихое семейное счастье? Может. Ведь пытался же нас с Пьером свести их лабиринт проверки взаимности чувств.

Семейка у Пьера жуткая, но если жить в Сумеречном мире в качестве сопровождающей представителей стаи… там же растить детей. Под солнцем. В лоне привычной цивилизации… И Пьер тогда, в огне, тоже рисковал. Впрочем, как и все оставшиеся кандидаты в мужья.

Или если я выберу Пьера, Ариан из ревности откусит ему голову, и тогда всем конец?

Эти размышления сводят с ума: кого выбрать? Как не сделать хуже? Чомор обещал, что я выберу правильно, но я так сильно сомневаюсь во всём. Ошибиться страшно до ломоты в сердце, ведь жизнь одна, выбрать можно лишь раз, и потом ничего не исправишь.

Ариан прокрадывается ночью, привычно забирается под одеяло и прижимается к спине. Горячее дыхание, знакомый запах и прикосновение рук. Из-за циклических размышлений о выборе мужа сон не идёт, и бешено забившееся сердце не даёт даже притвориться спящей. Губы Ариана прижимаются к впадинке за ухом.

С каждой секундой ожидания страшного вопроса «Как прошло свидание?» сердце стучит всё судорожнее. Это страх — почти ужас — сказать не то, спровоцировать Ариана на кровавую самоуничтожительную месть.

— Что тебя беспокоит? — шепчет Ариан. Его ладонь застывает на моей груди. — Сердце стучит, как сумасшедшее…

— Я боюсь выбирать. Боюсь… ошибиться. Навредить.

— Тебе придётся смириться.

— С чем?

— С тем, что придётся делать выбор. И что у него будут последствия. Может, приятные, может, нет. Совсем всё идеально в любом случае не будет.

— Можно мне ещё раз воспользоваться амулетом удачи? — Сжимаю его ладонь на своей груди, но не остановить, а просто подержаться, почувствовать себя ведомой, освобождённой от необходимости что-то решать. — Пожалуйста, ты ведь можешь попросить Амата…

— Я могу попросить амулет. Но перед лунным троном ты должна сделать свой выбор, я так сказал, и лунная сила просто не даст ему подействовать. Пойми, Тамара, в этой сети не только я, в ней все вы, связанные моим словом и своими решениями. Ты своим согласием на дар, кандидаты своим участием в состязании — вы связаны лунной силой.

— А ты не можешь отменить своё слово? Ну как-нибудь?

— Не на противоположное решение. Или только через цепочку законно и обстоятельствами оправданных действий. А тут… всё слишком правильно. — Его рука на моей груди сжимается в кулак, по мышцам пробегает дрожь. — Я могу только согласиться с твоим выбором в рамках заданных условий. И именно потому, что я дал выбор тебе, я не должен подсказывать, давить или указывать на конкретного кандидата.

— Но дискредитировать их можно?

— Я не дискредитирую, — Ариан вновь приникает к впадинке за ухом. — Просто информирую тебя, знакомлю с нашим миром. Как ты могла подумать, что я кого-то показываю хуже, чем он есть? Тебе достаточно спросить, и я расскажу о любом. И даже хорошее.

Хочется уточнить о Пьере, убедиться, что Ксант не преувеличивал насчёт проблем с невестами. Но после этого Ариан наверняка станет расспрашивать о свидании, а я не хочу умалчивать подробности.

— Лучше давай поспим. — Я нарочито зеваю. — Нужно набраться сил перед завтрашней встречей.

— Да, пожалуй…

— Опять не расскажешь, что меня ждёт?

— Теперь это будет нечестно по отношению к остальным.

— Почему ты не рассказал о сердце зверя?

Ариан медлит, перебирает пальцами на моей груди, и я снова невольно погружаюсь в мысли: кому суждено обнимать меня ночами долгие годы супружества?

— Хотел узнать, как без твоей настройки на это с Пьером получится… — Ариан обнимает меня крепче. — Всё, спи, моя жрица. Утро вечера мудренее.

Сердце бьётся с противной тяжестью, отдаёт сосанием под ложечкой: Ариан уловил что-то между мной и Пьером. Возможно, именно Ариан забирал из джинсов записку Дениса и почувствовал на них запах Пьера.

Но о том, как мы повели себя в лабиринте, Ариан спросил у Ксанта. Как хорошо, что лгать пришлось не мне: не уверена, что сделала бы это правдоподобно.

На этот раз Леона сооружает гладкий прилизанный кокон, украшенный костяными гребнями с рельефными сценами охоты. Велислава приносит красное свободное платье, кеды и нижнее бельё. Оглядев мои волосы, одобрительно кивает.

Перед уходом она явно хочет что-то сказать, но, мотнув головой, выходит необычно быстро, и Леона уносится за ней. Вот и гадай, то ли меня предупредить о какой-то гадости хотели, то ли пустяк какой-нибудь спросить.

На этот раз на крыльце ждёт Ксант, с неожиданным ажиотажем крутящий детали тетриса.

— Ах ты тварь, вставай ровно, — шипит он, тыкая в экран смартфона.

В ворота стучат: БАМ! БАМ!

— Я пришёл за жрицей, — бодро сообщают с той стороны.

Всю дорогу до места Дьаар молчит на заднем сидении. Он ни словом не возразил, когда я уселась на пассажирское место рядом с Ксантом, и это кажется мне добрым знаком: сейчас оперативно, без лишних эмоций познакомимся с брачной традицией стаи Амата и разбежимся.

Первый звоночек тревоги звенит, когда мы переходим в Лунный мир: перед нами громадная каменная стена и тёмные деревянные ворота с высеченным на них суровым лицом.

Створки открывают огромные выпученные глаза.

— Зачем явились? — громыхают ворота. — Ещё и трое.

— Я пришёл доказать, что достоин стать мужем, — нервно теребя набедренную повязку из шкуры, Дьаар склоняет голову.

Полусферы глаз выпучиваются на меня. Помедлив, отзываюсь:

— Пришла посмотреть, достоин ли он стать мужем.

— Наблюдатель от лунного князя, — бросает Ксант, прячущий за спиной смартфон.

Кряхтя и пыхтя, ворота раздвигаются, открывая выложенную мерцающими камнями дорожку на вершину высокого холма.

Холма, который виден только сквозь ворота, но не над ними и не сбоку от них. Ещё одно волшебное место. Похоже, оборотни очень серьёзно относятся к браку, вон сколько испытаний устраивают.

Когда отходим от закрывшихся ворот на приличное расстояние, тихо уточняю:

— А что, все женихи и невесты тут проверяются?

— Это традиция, — Дьаар поправляет набедренную повязку. — В идеале надо каждой паре тут проходить, но порой браки заключаются по необходимости, от безысходности и по общему закону принятого от волчицы съедобного дара, тогда мы смотрим на это сквозь пальцы, признавая браками даже не одобренные священным холмом союзы.

— А проверка сложная? — искоса смотрю на его сосредоточенное лицо.

Дьаар хмурится:

— Для меня, пожалуй, и не сложная. Но для оборотня послабее может стать проблемой.

— Испытание на силу?

— А так же ловкость и выносливость. — Дьаар поворачивается ко мне, и, будто ощутив, как часто забилось моё сердце, заметив, что от похолодевшего лица отхлынула кровь, мягко улыбается очаровательной мальчишеской улыбкой. — Не волнуйся, ты только посмотришь, ты же человек, хоть и волчица князя.

— А если бы была волчицей?

— Пришлось бы побегать завтра. И, конечно, не так резво, ведь с волчиц у нас спрос намного меньше.

— Я не против поблажек, — улыбаюсь я.

Мы поднимаемся на самую вершину к идеально круглому пруду с ровно отражающейся в середине луной. Я застываю: не хочу ничего пить или купаться.

Сбросив набедренную повязку, Дьаар спускается в водоём, погружается в блестящую поверхность с головой. Вода не расходится кругами, она так и остаётся ровной, точно её никто не касался. И вдруг взрывается сотнями искрящихся брызг, выпуская мощного сверкающего волка.

Дьаар будто залит серебром. Его сияние не похоже на свет Ариана, оно какое-то… неровное, словно светятся лишь кончики шерстинок, и больше на спине, макушке и носу, а на лапах сияние совсем слабое.

Вскинув морду, Дьаар оглушительно воет. Я зажимаю ладонями уши, но вой пронизывает меня всю, вкручивается в мозг. А Дьаар уносится вниз, оставляя за собой мерцающий, как осколки бриллиантов, шлейф.

Плюхнувшись на землю, Ксант скрещивает ноги и с загадочной улыбкой советует:

— Наслаждайся каждым мгновением: на это интимное действо посторонних не пускают, так что у тебя уникальная возможность им полюбоваться. Второго раза не будет.

«Что может быть увлекательного в беге блестящего волка?» — изумляюсь я, но через несколько мгновений понимаю, чем именно предложил любоваться Ксант.

Вернее было бы сказать: по поводу чего можно волноваться! Прямо перед Дьааром вздымается земля, и чёрное чудовище со светящимися изумрудными глазами выныривает навстречу сверкающему зверю. Рёв и рык, столкновение двух тел. Дьаар немыслимо ловким движением перепрыгивает на холку чёрной твари и вонзается зубами в основание шеи.

— Хороший старт, — тянет Ксант.

Я гневно оглядываюсь: он снимает битву на смартфон. Треск заставляет меня вернуться к наблюдению: взрытая земля залита алой сияющей кровью, а Дьаар кружится по травяной лужайке, скалясь на клацающего зубами ящера с короткими передними лапами.

— Динозавр… — выдыхаю я.

— Ага. Круто, правда, — Ксант расплывается в ухмылке. — Жаль, на «Ютуб» выложить нельзя.

Дьаар продолжает кружить. Наконец динозавр проскакивает вперёд. Сверкающий Дьаар проскальзывает под клыкастой пастью и снизу впивается в горло. Динозавр валится на него, я вскакиваю, зажимая рот, чтобы не закричать, не отвлечь в ответственный момент.

Сверкающая кровь заливает лужайку. Порыв ветра доносит металлический запах и утробный рык. Дьаар с рёвом терзает брыкающегося динозавра, и сверкающую серебром шерсть заливает алым сиянием.

Расправившись с доисторическим зверем, Дьаар взвывает. И шагает дальше. Лишь теперь я замечаю, что земля вокруг холма неравномерна, она будто расчерчена на сектора, отличающиеся немного разным тоном травы.

— Мне мерещится или тут в самом деле отдельные участки? На каждом будет своё чудовище? — На Ксанта не оглядываюсь, зачарованная грациозными движениями алого волка.

— Одно или два или три, — рассеянно соглашается Ксант. — Красивое зрелище, зря они на него никого не пускают.

Едва Дьаар пересекает границу разного цвета травы, земля перед ним проваливается. В яме мелькает чешуйчатое тело. Даже здоровенная анаконда в сравнении с этой змеёй покажется мелкой. Я закусываю губу и не дышу. Перекатывание блестящих колец гипнотизирует, Дьаар водит мордой, тоже следя за размеренным движением и сверканием огромных чешуек.

— Позови его, — тихо рычит Ксант.

Вздрогнув всем телом, я набираю в лёгкие побольше воздуха и…

— Дьаар!

Мой голос звенит сотнями отголосков эха, вода в колодце отзывается плеском, всколыхивается даже уже пролитая кровь. Дьаар вздрагивает, и в этот миг треугольная пасть взмётывается из тёмной глубины провала.

— Оригинально… — нервно признаёт Ксант. — Я вообще думал, такое только в мифах бывает…

Дьаар вместо того, чтобы наброситься на змею снаружи, нырнул ей в пасть целиком и теперь громадным комком торчит в горле.

Заламывая пальцы, приподнимаюсь и опускаюсь на цыпочках. Дышать тяжело, во рту горчит.

Гигантская змея покачивает треугольной башкой и передёргивает телом, пытаясь заглотить Дьаара поглубже.

— Помоги ему, Ксант.

— Меня не пустит. — Он встаёт рядом со мной. Но смартфон не опускает. — Так, у него уже должен заканчиваться кислород, если он немедленно…

Змея дёргает головой, выбрасывается на край норы и продолжает неистово подёргиваться. Комок в её горле шевелится, выпирает. Дьаар сражается. Там, в кислотной тесноте чудовищного пищевода…

Горло змеи сильно распирает. Издалека не сразу заметно, как поддаётся чешуйчатая шкура, поэтому кажется, что она разрывается в один миг, выпуская мерцающую лапу. За первой протискивается вторая, расширяя дыру, и затем волчья голова. Змея мечется в судорогах, скручивает и раскручивает тело, извивается. Часть её туши выходит за границу зоны и осыпается блестящим пеплом. Теперь, без куска плоти, она почти не может биться той частью, из которой вылезает Дьаар. Он выползает медленно. А выбравшись, укладывается на траву. Слипшаяся шерсть тускло мерцает.

Я считала стаю Златомира извращенцами в плане свиданий? Стая Амата их легко переплёвывает.

Ксант удерживает меня при попытке спуститься к Дьаару.

— Тамара, ты же не хочешь показать в этом состязании свою ловкость?

— Нет. — Сцепив руки, остаюсь на месте.

Отдышавшись, Дьаар поднимается и подходит к следующей границе.

Но змея — единственная тварь, сумевшая его серьёзно задеть. С двумя медведями, живым громадным пнём, шестью снежными барсами, пауком и тремя высокими существами, напоминающими двуногих жирафов с пастями в животе, Дьаар разбирается уверенно и безжалостно.

— Лучший охотник стаи, — с долей восхищения сообщает Ксант, снимая поднимающегося на холм кровавого волка. — Красавец.

Дьаар останавливается передо мной: с клыков капает светящаяся кровь, глаза бешено горят. Вильнув хвостом, он подходит к водоёму и ныряет в него, скрывается под поверхностью. Луна в отражении багровеет, но через несколько мгновений вновь светлеет, будто поглотив кровь.

Выныривает Дьаар человеком, поднимает набедренную повязку и неспешно завязывает. С волос капает светящаяся вода, сбегает струйками по широким плечами, по стремительно затягивающимся ранам.

— Это было круто, — признаю я.

Сверкнув глазом сквозь вязь мокрых волос, Дьаар довольно хмыкает. Он совершенно не такой, каким был в своей стае или в гостях у Лерма: сейчас из-за этих волос на меня смотрит не тихий немного напряжённый скромник, а опасный хищник.

— Люблю охоту, — низким рокочущим голосом отзывается Дьаар. — Спасибо за возможность проверить свои силы на великом священном холме.

— А… пожалуйста.

Он улыбается чуть шире, демонстрируя острые клыки. Мороз ползёт по моей коже от подавляющего волю звериного взгляда. Кажется, что Дьаар прыгнет на меня, но он расправляет плечи, встряхивает головой, и ощущение угрозы проходит. Запрокинув голову, Дьаар тянет:

— Хорошая выдалась ночь, жрица. Пошли.

Но сделав маленький шаг, Дьаар резко выбрасывает руку назад, с хрустом сдавливает смартфон Ксанта. Рывок, бросок — и телефон плюхается в водоём, не оставив на поверхности ни единого всплеска.

— Ну мог бы и не заметить, — ворчит Ксант и насупливается.

— Секреты стаи должны быть секретами стаи, — Дьаар разводит руками. — Ничего личного.

Всю дорогу с холма до машины Ксант из-за своего смартфона ворчит, как старая бабка.