Волчица лунного князя

Глава 37

Ночью почти не смыкаю глаз от волнения и просыпаю завтрак. Кашу приносят в комнату, и хотя раньше подобное не смущало, сегодня после всех треволнений опоздание и изоляция раздражают. Как и то, что свидание пройдёт под присмотром Ариана. К тому же ночью, когда попросила принести приличное платье, он сказал, что одежду на лунные свидания выдаст Велислава, потому что сейчас я под её опекой. В общем, причин для раздражения полно, хотя выбор Ариана в плане нарядов оставлял желать лучшего.

Когда сверх всего этого в комнату заходит старшая ученица с ярко-красной коробочкой и заявляет:

— Велислава послала сделать тебе причёску.

Я чуть не вскрикиваю от желания завыть. Ариан хотя бы в этом свободу оставлял.

— Я очень аккуратно, правда-правда. — Девушка, явно уловив моё настроение, прижимает коробку к груди. — Меня Леона зовут.

Стыд прокатывается по телу колючим холодком, приливает кровью к щекам.

— Прости, — каюсь я абсолютно искренне. — Волнуюсь.

— Это понятно, — улыбка расцветает на хорошеньком личике, девушка ставит коробку на стол, открывает крышку с зеркалом, — такие женихи замечательные, а надо выбрать одного. Это так трудно!

О да, особенно если жених нагородил ограничений и как бы в деле не участвует.

Вздохнув, решаю с честью и смирением перетерпеть испытания данного этапа отбора. Но терпеть не приходится: опомниться не успеваю, как Леона заканчивает с расчёсыванием и делением волос на сколотые заколками пряди. За колдовством быстро двигающихся пальцев я наблюдаю уже с восхищением. Леона сплетает пряди и заколки с маленькими белыми цветами в сложный узор, волосы оказываются в сетке из косичек, переходящих в одну широкую косу.

— У меня словно волос стало больше, — недоверчиво произношу я: всё же трудно добиться такого эффекта косичками, ведь они уменьшают объём. — Здорово, спасибо.

Искренне улыбаясь, кручусь перед зеркалом. Причёска мне идёт.

— В лунном свете цветы слегка фосфоресцируют, — улыбается Леона.

Постучав и не дождавшись разрешения, входит Велислава с голубым платьем на вешалке и коробкой под мышкой. Опять волной накрывает стыд: я нафантазировала ужасов, а вкус на платья у неё лучше, чем у Ариана. Впрочем, она меня не ревнует, а действительно хочет выдать замуж.

Платье идеально для прогулок под луной: начиная от цвета, заканчивая свободным подолом всего до колена. По голубому фону струится цветочная вышивка с капельками сверкающих стразов. И бельё к этому прилагается нормальное: не слишком скромное, но и не вызывающее, ещё и с пуш-апом.

— Помощь нужна? — уточняет Велислава.

— Нет, сама оденусь.

Когда, одевшись, поворачиваюсь, на столе меня ожидает «деталь» туалета лично от князя: флакон «Антикобелина». Наученный горьким опытом в ванной, он, видимо, решил не показываться, чтобы не влетело за подглядывание.

— Ариан-Ариан, — вздыхаю я, но опрыскиваюсь спреем: мало ли какие лунные традиции свиданий.

И только после этого обнаруживаю в обувной коробке не изящные туфельки, а кроссовки. Голубые, с вышитыми цветочками, но кроссовки. И это к вечернему платью! Только выбора нет.

Во двор с запертыми воротами я выхожу, нервно стискивая кулаки.

Велислава сидит на крыльце, распуская побитый молью свитер в корзинку с волнистой пряжей, словно не ей через четверть часа сдавать меня на первое свидание.

— А можно мне туфли?

— Можно, конечно, — негромко подтверждает Велислава, — но в кроссовках по лесу и полям ходить удобнее.

— А придётся?

— Да.

Волнистая нить пряжи, повинуясь сноровистым пальцам Велиславы, ряд за рядом соскальзывает со свитера. Порой обрывается, но Велислава тут же подхватывает погрызенный молью хвостик и снова тянет нить.

— Шерсть лунных овец? — растерянно уточняю я.

— Она самая, — вздыхает Велислава, — твоя непутёвая спутница дверь на склад открыла, моль и залетела.

А, понятно, почему Кати не было: после такого проступка её наверняка выставили вон.

— Где она? — прислоняюсь к столбику крыльца.

— Катя похитила Васю. Или он её. Показания свидетелей разнятся.

— Что?

Велислава поднимает на меня задумчивый взгляд, и руки застывают на свитере.

— Кто-то кого-то будет утешать или спасать от неудачного брака, — спокойно произносит Велислава. — Время покажет, что это значит. А пока… пока это детские шалости, хотя Златомир за такое может хвост Ваське сломать.

К весело болтающемуся Васиному хвосту я привыкла, будет жаль, если такая красота пострадает.

— Можно это как-нибудь урегулировать? — Сцепляю пальцы. — Вася ведь хороший.

— Сначала надо узнать, что произошло, — Велислава смотрит снизу, но полное ощущение, что взгляд её направлен сверху вниз, — а потом уже регулировать.

— Да, пожалуй, но… надо быть готовыми, наверное…

— К этим двоим трудно быть готовым, один другого в непоседливости переплюнуть готов. Но сейчас они по лесам шастают, никто им не указ, а тебе стоит о своей супружеской жизни думать.

К щекам приливает кровь.

— Я думаю.

— Ты не только думай, смотри внимательно, чтобы ни одной детальки не упустить, а что они значат, на досуге обдумаешь. Смотри: порой взгляд, слово или интонация могут сказать больше, чем тысячи заверений и объяснений.

Невозможно не подумать, что это о нас с Арианом: по деталькам всё поняла, и его объяснениям не верит.

Удары по металлическим воротам похожи на удары гонга.

— Я пришёл за жрицей!

Мурашки бегут по спине, сердце ёкает. Вроде понимаю, что меня на свидание зовут, но страшно, словно за мной толпа религиозных фанатиков с вилами, охапками дров и факелами явилась. И почему такая ассоциация не понимаю. С испуга?

— Ксааант, — вполголоса зовёт Велислава.

Над нами открывается окно, через миг перед крыльцом приземляется Ксант в плавках.

— Привет, хорошо выглядишь, — подмигнув, он потягивается. — Так, кандидат номер один пошёл. И мы пошли. Идём, Тамара.

— А… — Прикусываю губу, чтобы не спросить, где Ариан, и краем глаза замечаю пристальный взгляд Велиславы. Детали высматривает. — Ты в плавках пойдёшь?

— Ну не голым же, — фыркает Ксант. — Я тоже отравлен Сумеречным миром и стесняюсь причиндалами в человеческом виде трясти.

— Но не говорить об этом, — бормочу под нос.

— А пока я о них говорю, но не показываю, можно думать, что они фантастически прекрасны, — Ксант направляется к воротам. — Порой фантазии намного лучше реальности.

— Удачи, — желает Велислава вслед.

Рассеянно поблагодарив, я с замиранием сердца смотрю, как Ксант сдвигает засов. Ворота отворяются почти бесшумно, но вместо одного жениха перед нами стоят двое.

— Я требую встречи с лунным князем. — Выпалив это, Ламонт застывает со стиснутыми челюстями. На разрумянившемся от гнева лице ходят желваки.

Пьер, в греческой короткой тоге похожий на какого-нибудь Аполлона, довольно щурит глаза и прячет улыбку в уголках губ.

— Прекрасно выглядишь, Тамара, — он подступает ко мне и, подхватив ладонь, целует. — Я не мог дождаться встречи.

Стрельнув в нас гневным взглядом, Ламонт повторяет:

— Я требую князя.

— А что случилось? — Перевожу взгляд между мужчинами.

Судя по безмятежности Ксанта, он понимает, из-за чего негодует Ламонт.

Появление Ариана ощущается всем телом будто лёгкий толчок пронизывающей, пригибающей силы. В глазах Ламонта и Пьера отражается его свет, и они склоняются. Наши блеклые тени дрожат, сдвигаются при приближении Ариана. Мы с Ксантом одновременно расступаемся, давая ему дорогу.

Сияющий Ариан застывает между нами, и его сильный голос полон вселенского льда:

— Я слушаю.

— Почему мне отказано в свидании по лунным обычаям? — Ламонт поднимает голову. — Все остальные…

Голос Ариана прерывает его несмелые претензии:

— Ты водил жрицу Тамару на свидание по обычаям твоей стаи, когда она гостила у Свэла. Если позволю второе свидание, это будет несправедливо: все должны быть в равных условиях.

Уголки губ Ламонта скорбно опускаются, он закрывает глаза и наклоняется ниже. Печаль. Только печаль и ни капли гнева или желания оспорить решение, хотя, наверное, можно поспорить… Но слово князя — непререкаемый закон.

— Прошу, моя леди. — Пьер протягивает руку. — Пора отправляться.

А мне больше хочется спросить, почему Ариан отправляет меня с Ксантом. Умом, конечно, я понимаю, но сердцем…

Туман окутывает меня, Пьера и Ксанта, выплёвывает в стрекочущую темноту Сумеречного мира. Перемигиваются на небе звёздочки, острее пахнет травами. Невдалеке едва заметен дом Ариана. А может, мне он лишь мерещится, ведь там ни огонька.

Сжав мою ладонь, Пьер тянет куда-то в сторону:

— Доставка на место будет немного не в лунном стиле, но зато быстро.

Пик! — откликается сигналка, мягко урчит двигатель, и габаритные огни озаряют чёрный внедорожник. Пьер галантно открывает дверцу пассажирского места и помогает забраться в кожаный салон. Ксант ныряет на заднее сидение человеком, но устраивается там уже чёрным волком. Когда он успел стянуть плавки, я не заметила, но на звере их точно нет.

Сев за руль, Пьер улыбается:

— Ну что, поехали?

Можно подумать, у меня есть выбор. Но я улыбаюсь. Свидание по традициям Ламонта было милым, несмотря на пакости Ариана, интересно, как принято ухаживать в стае Пьера.

— Вы на месте, — ласково сообщает навигатор на безликом речном берегу.

Сонная, разморённая с дороги, я жду, когда Пьер обойдёт машину. Он бережно снимает меня на землю. Рядом уже потягивается Ксант, на тёмной траве заметный только по шелковистому блеску шерсти.

Держа меня за руку, Пьер умилённо улыбается, словно кот, увидевший сметану.

— Перенеси нас в Лунный мир, — просит он.

— А фары выключить?

Хлопнув себя по лбу, Пьер кидается в салон, отключает фары, захлопывает двери. Я вдохнуть лишь пару раз успеваю, как он снова сжимает мою руку:

— Пойдём.

Зажмуриваюсь. Без Ариана перемещаться страшновато. Без него вообще плохо, по спине пробегает озноб. Я прошу перенести нас под свет огромной луны. Меня окутывает что-то влажно мягкое, едва уловимое. Стрекот насекомых сменяется шелестом воды, словно рядом плотина или маленький водопад.

— Можно открыть глаза, — почти шепчет надвинувшийся на меня Пьер.

Мы стоим на краю сложенного из плит амфитеатра в форме месяца. С рожек две речушки падают в круглые водоёмы чёрного и белого камня, из них по блестящим в лунном свете каналам обтекают каменный комплекс вроде Стоунхенджа, только здесь кольцевых ярусов штук тридцать, и верхние перекладины живы, хотя кое-где затянуты плющом и мохом. Сверху сердцевину не видно, смутно чернеют окружающие поля и лес вдалеке.

— Лабиринт любви, — повторяю название места свиданий в стае Ламонта.

— Сердце зверя, — мягко поправляет Пьер и тянет вниз, к ступеням в камне.

— Я жду здесь, — предупреждает Ксант. — Смотрю в оба, так что без фокусов.

— Не переживай, я в нашей семье самый спокойный, — насмешливо отзывается Пьер, вдруг подхватывает меня на руки и легко сбегает к чёрной выемке под водопадом. Ставит меня на землю и просит на ухо:

— Умой лицо.

— Зачем?

— Традиция.

Тёплая вода дрожит от беспрестанных ударов рушащихся на неё потоков. Быстро ополаскиваю лицо, радуясь тому, что перед свиданием мне не дали накраситься.

— Теперь в другую сторону, — Пьер хватает меня за руку.

Наши шаги по каменному плато гаснут в шелесте воды. Пьер ныряет в белоснежную выемку, погружается с головой.

Похоже, мне тоже надо было нырнуть так, но он не стал настаивать.

Пьер выныривает резко, выбрасывается весь на берег и выпрямляется. Вода стекает по его лицу и волосам, струиться по полупрозрачной от влажности тоге, плотно облепившей и подчеркнувшей развитую мускулатуру.

— Спасибо, что меня не окунул.

— Это было бы слишком жестоко. — Он предлагает руку, и я вкладываю пальцы в мокрую горячую ладонь.

— С чем связана эта традиция и чем вы занимаетесь в сердце зверя? — Воспоминание о нашем взаимоуспокаивающем поцелуе накатывает волной смущения, и я опускаю взгляд.

— Как ты заметила, моя стая довольно цивилизованная, — Пьер переплетает наши пальцы, — ориентированная на Сумеречный мир. Это настолько давняя традиция, что некоторые сомневаются в свободе нашей звериной сущности и обвиняют в потакании человеческой. Конечно, это глупости, ведь зверь и человек у нас одно целое, но злым языкам лишь бы за что зацепиться.

— Понимаю. — Я разглядываю пляшущие тени под нашими ногами, мелькающие каменные плиты в паутине трещинок и сколов. — Это древнее место?

— Ещё со времён покинувших нас богов. Человеческая постройка. Откололась от Сумеречного мира, так что люди теперь… ох, наверное, тут людей не было несколько столетий, если не тысячелетий. Ты первая.

— Ого.

Мы входим в тень каменных плит. Воздух здесь вязкий, сладкий, будто в буйно цветущем саду, хотя цветов мало: серебристо мерцающие звёздочки рассыпаны по земле и сетям плюща. Сверху их не видно, но здесь внизу… их с каждым мигом всё больше, они распускаются повсюду, скрывая под собой камни. Воздух становится ещё слаще, опьяняет дурманом.

— Здесь трудно почувствовать запах, выследить свою пару, но если уж желание велико настолько, что выследил, если поймал… — исступлённо шепчет Пьер и сверкает глазами, — то…

— То? — уточняю я, не дождавшись продолжения и чувствуя, как от лица уходит кровь и вместе с сердцем прячется в пятки.

Пьер тихо смеётся, посверкивая глазами:

— Будь ты волчицей, было бы бурное страстное воссоединение, считающееся у нас заключением священного брака.

Что-то мне не хорошо, и лицо холодеет, как и кончики дрогнувших пальцев.

— Не бойся, Тамара. — Пьер сжимает мои руки. — Мне чужды звериные игрища, я голову не теряю. Хотя, должен признать, это развлечение бодрит.

— Какое развлечение? — На случай внезапного отступления искоса оглядываю дорожки между камней.

— Охота, — Пьер наклоняется, обжигает висок дыханием, — за самкой.

— Это у вас такие свидания?

— Аромат этих цветов пьянит, бодрит и омолаживает. И бегать здесь весело. Можно выбегать и за пределы каменного алтаря. Ты вольна носиться, где хочешь.

— А сразу назад?

— Тогда свидание не засчитывается. К тому же… я буду следить, чтобы ты не выбежала раньше, чем через полчаса, и если попадёшься — укушу. Рр-ам. — Он резко наклоняется и слегка прикусывает шею. — Полчаса продержишься, выбежишь отсюда — и свободна.

Кажется, хорошо, что на мне кроссовки.

— Шутишь? — уточняю я.

Мурашки бегают по телу, сердце ускоряется. Кажется, от запаха цветов я впрямь пьянею, иначе чем объяснить то, что предложение Пьера побегать кажется привлекательным?

— Рр. — Развернув меня, Пьер прикусывает за ягодицу, подталкивает. — Вперёд. Считаю до ста, если не сбежишь, ты моя по праву. Как счёт дойдёт до конца, я завою. Раз. Два. Три. Четыре…

Я срываюсь на бег. Сзади размеренно быстро звучит отсчёт. Луна и фосфоресцирующие цветы укрывают всё призрачным светом с вкраплением резких теней. Каменные плиты вздымаются выше и опускаются ниже, проносятся мимо. Каждый вдох наполняет лёгкие сладким пьянящим воздухом, каждый вдох как глоток вина. Шорох моих быстрых шагов, трепет листьев. Это похоже на сон. Сюрреалистично прекрасное видение. Я знаю, как схитрить: надо обежать комплекс по кругу и выскочить наружу. По выбранной дорожке это минут двадцать пять-тридцать.

Хотя, нет, надо сбить со следа: ныряю в ворота из каменных плит, пробегаю шагов сорок и ныряю в следующие ворота ближе к центру комплекса. А ещё через десяток метров выбегаю на внешний круг, мельком гляжу в сторону… и застываю: вместо желоба с водой и сходящих в землю плит амфитеатра в форме месяца за внешним кругом камней поднимаются исполинские сосны. Далеко в вышине шелестят кроны, стволы поскрипывают. Одуряюще пахнет смолой.

Откуда здесь этот лес? Его не было видно даже сверху!

Прислушиваюсь: голоса Пьера, его мерного отсчёта не слышно.

Так, спокойствие только спокойствие. Вдохнув и выдохнув несколько раз, медленно пячусь, вхожу во второй от края круг, затем в третий. Поднимаю голову: огромного леса не видно. Фух! Теперь назад. И дать Пьеру по башке за то, что не предупредил о странностях места. Правда, через сотню шагов начинаю подумывать, что лес мне померещился: надышалась чего-то, вот и чудится всякое…

Вот и дорожка, по которой вошли в местный Стоунхендж. Лестницы, по которой спустились к комплексу, нет, только высокая стена каменного амфитеатра, — абсолютно цельного, явно нерукотворного, — площадка перед ней и водопады по бокам.

Выхода нет. Сердце бешено стучит, дыхание перехватывает.

— Этого не может быть, — шепчу я. Затем повторяю громче: — Этого просто не может быть.

Бросаюсь вперёд, на место, где должна быть лестница: если у меня галлюцинации, наткнусь на неё. Но я пробегаю всю площадку и врезаюсь в тёплую стену. Слева и справа рокочут водопады, их удары заставляют вибрировать каменный массив, и кажется, что скала дышит, а в её глубине стучит сердце.

— Выпустите меня отсюда! — Ударяю кулаками по стене. — Отпустите! Ариан!

Мой голос эхом проносится над комплексом.

— Волчица лунного князя, — шепчет скала, — ищешь ли ты своего волка, убегаешь ли от чужого, ты должна бежать, бежать, бежать…

Где-то в Стоунхендже протяжно взывает волк. Закончив считать, Пьер отправляется меня искать. А раз найдёт, значит, выведет из этого безумного места.

— Беги, волчица, — шепчет скала.

Я вздрагиваю, хотя пора привыкнуть, что в Лунном мире всё странное и в любой момент может стать чёрте чем.

— Никуда я не побегу, — складываю руки на груди.

— Тык если он тебя поймает, он женится на тебе, — чуть громче произносит скала. — Разве ты этого хочешь?

— А если я его первая найду и поймаю?

— А справишься? — уточняет скала с изрядной долей сомнения.

Вот и дошла до ручки: со скалой разговариваю.

Налетает мягкий ветерок, с цветов взвивается сияющая пыльца, кружится, несётся над каменными арками и плитами… Сладкий запах усиливается, и меня ведёт, сердце странно сбоит.

Справлюсь ли я с ловлей Пьера? Интересный вопрос… Голова кружится. Воздух почти липкий, густой от сладости цветочного аромата. Хорошо. Да, очень хорошо. Только на душе скребут кошки: кажется, что-то тут неправильно.

Тряхнув головой, направляюсь к лабиринту из камней.

— Удачи, — шелестит скала.

Только в чём: в побеге от Пьера или его поисках? Или в поисках выхода в нормальный Лунный мир?

Подумав немного в первом круге камней, прохожу до плиты в четвёртом ряду, преграждающей путь к центру, обхожу её справа. Оглядываюсь: прежних наружных кругов камней нет, лишь чистое поле, залитое лунным серебром и звёздочками маленьких цветов.

Может, лучше стоять на месте? А то заберусь непонятно куда. Касаясь тёплого камня плиты, обхожу её с другой стороны и попадаю в круг камней. Теперь до края их не три, как раньше, а несколько десятков, и над ними покачивают ветвями кряжистые деревья. Кажется, дубы.

Так, всё, пора даром лунной жрицы вернуться на Землю. Надо было сразу это сделать.

Прикрыв глаза, взываю к неведомым силам.

Но открыв глаза, обнаруживаю себя на прежнем месте. Порыв ветра опять срывает с цветочков искорки пыльцы. Несколько былинок оседают на моих руках.

Надо добраться до говорящей скалы, с ней хоть поболтать можно в ожидании Пьера, а может, и расспросить что полезное.

Петляя между камнями и входя в арки, я упорно двигаюсь вперёд, стараясь не замечать, как при каждом повороте сменяются виды над рядами камней и само их количество.

«В опасное место Ариан бы меня не отпустил, — уверяю себя, высматривая впереди заветную скалу-полумесяц. — И Пьер бы в опасное место не пошёл, это вообще их культовое место, они здесь регулярно брачуются, так что ничего опасного быть не должно… наверное».

Нога внезапно проваливается, и я срываюсь в водяной канал. Вода выталкивает меня, не позволяя достать дна, тянет несколько метров между увитых плющами плит. И вдруг выплёвывает на берег с бурлящим ворчанием:

— Осторожнее надо, бегают тут всякие…

Стоя на коленях, пока по мне быстро сбегают струйки воды, я делаю очевидный вывод: стая Пьера — конченые психи. У них крайне извращённое представление о свиданиях. Ариан тоже извращенец, если решил меня сюда отправить.

Поднявшись и отжимая подол, оглядываюсь по сторонам. Никого. Тихо журчит вода, лунные блики мерцают на ней, сливаясь с уносящимися прочь точечками пыльцы… А здесь красиво, и, если смотреть под ноги, в каком-то смысле мило.

Покрякивая мокрыми кроссовками, отхожу на несколько кругов назад и снова поворачиваюсь в ту сторону, где по моим расчётам находится выход или говорящая скала.

— Я нашёл тебя, — голос Пьера странно низкий, сипло-урчащий. Разворачиваюсь: он, склонив голову набок, крадётся ко мне, глаза горят. — Никогда никого не находил, а тебя нашёл, Тамара.

В одно смазанное молниеносное движение он оказывается рядом, и я выдыхаю уже в кольце сильных рук. Блаженно жмурясь, Пьер обнюхивает моё лицо, волосы…

— Запах, твой запах теперь сильнее, — бормочет он и проводит языком по виску, прихватывает ухо. — Как же сладко ты сейчас пахнешь…

Где мой «Антикобелин»?! Его надо в сумочке носить!

Пьера сотрясает дрожь. Он прижимает меня крепче, и сердце взвывает. И вдруг притискивает к каменной плите, впивается в губы, зарываются в волосы. Поцелуй как удар горячей волны. Ноги подкашиваются от дрожи, вторящей дрожи пальцев Пьера.

Огонь пробегает по телу, отзывается тянущей сладостью внизу живота, и кожа вся становится чувствительной, каждое касание — как удар тока, как вспышка страсти. Лишь в сознании пульсирует мысль: «Ариан, Ариан, Ариан». Близость Пьера одуряет, его руки скользят по бёдрам, распаляя желание, но вне вспышки звериной страсти я совершенно его не хочу. И когда губы освобождаются от глубокого поцелуя, выдыхаю:

— Пьер, хватит…

Его руки под подолом путаются в кружеве белья, трещащего под звериными когтями. От этого треска Пьер вскидывается, упирается ладонями возле моих висков, смотрит в глаза. Дышит так тяжело, словно задыхается:

— Тамара… Тамара, не знаю, что это, но я теряю контроль. Беги. Беги как можно быстрее. — Он резко отстраняется и припечатывается спиной к каменной плите. — Уходи.

— Как отсюда выйти? — Грудь ходит ходуном, тело ломит от желания, которому не хочу поддаваться.

— Просто беги. Куда-нибудь… Живо!

Его глаза вспыхивают. А я… я вновь срываюсь на бег, на этот раз по-настоящему. Сзади доносится яростный вой, а следом — топот лап.